Воскресенье, 18 мая Пятидесятница
Поистине ужасный день. Приехал на автостоянку торгового центра «Брент-кросс» и обнаружил, что мой автомобиль пять дней назад отбуксировали, и теперь он находится в полиции. За 25 фунтов таксист отвез меня куда-то в Арчвей, где я выяснил, что с меня хотят содрать 239 фунтов. Достаточной суммы наличными при себе не оказалось, а кредитные карточки я оставил в другом пиджаке. Вернулся на такси на Дин-стрит (8, 50 фунтов) и обнаружил, что в моем обиталище уютно расположились мать, отец и Уильям. Дикар их впустил, сквозь скрепленные челюсти умудрившись сообщить, что я подло наврал насчет гастроэнтерита.
Отыскал свою карточку «Аксесс» и уговорил отца отвезти меня обратно в Арчвей, где я все-таки сумел вызволить машину. Происшествие это отняло, наверное, у меня год жизни, в такой я пребывал ярости. Когда я выписывал квитанцию и чек, мне чудилось, что еще немного и меня хватит удар. Уильям своим ревом, подобном реву Везувия в момент извержения, настроения не улучшил. А все из-за того, что я не остановил машину и не купил в «Макдоналдсе» детского корма. Мама настояла на том, чтобы поехать вместе со мной в офис «Румяной корочки».
– Мне надо кое-что там посмотреть, – сказала она.
У нее вытянулось лицо, когда она увидела, что ей предстоит одолеть шесть пролетов пожарной лестницы.
Зиппо и остальные сотрудники внешне весьма спокойно отнеслись к тому, что я привел свою семью, но я-то видел, что на самом деле они дико довольны.
Зиппо поцеловал маме ручку и отпустил комплимент по поводу ее блузки:
– Это Вивьен Вествуд? – пробормотал он.
– Нет, – пробормотала мама в ответ. – Это Би-эйч-эс[38].
– А вы умница, – промурлыкал он.
Отца моего Зиппо очаровал, рассказав непристойный анекдот про принца Эдварда, и снискал расположение Уильяма, сообщив ему, что по городу ездит на «феррари», а за городом – на «кадиллаке».
Поскольку мы опоздали, времени на репетицию не оставалось. Как только я переоделся в белую поварскую униформу, меня взяла в оборот пухлая ассистентка средних лет по имени Кэт и наскоро показала раковину и плиту. Кэт открыла холодильник и мотнула головой в сторону подноса с разнообразными потрохами и нескольких мисок с нарезанными овощами. Далее ткнула пальцем в бульонные кубики, постучала по блюдцам, показала на подставку для ножей и пододвинула кувшин, заполненный деревянными ложками. И все это она проделала, не вымолвив ни единого слова.
– Кэт, наша соль земли, будет помогать тебе за кадром, – объяснил Зиппо. – Что бы ты ни делал, ни в коем случае не разговаривай с ней перед камерой.
– Она глухонемая? – уточнил я.
– Нет, – ответил Зиппо. – Но если она вякнет хоть слово, придется платить ей по ставкам актерского профсоюза.
Чья-то рука напудрила мне лицо и намазала чем-то губы. Мама поплевала на указательный палец и разгладила мне брови. Вспыхнули софиты. Еще одна рука прикрепила к моему пиджаку крошечный микрофон.
Зиппо гаркнул:
– Отлично! Народ, начинаем! – Он пододвинул ко мне какую-то штуковину, которую назвал «стедикам», прямо передо мной заработал телесуфлер, но тут у Зиппо зазвонил мобильник. – Привет, Харви, старый козлина! – заорал Зиппо. – Да, название «Свеженькая любовь». Мы пригласили старушку Голди и старину Берта. 80 процентов средств уже имеется. Да ты и дашь! Ты! Это magnifique[39]! Слушай, Харви, я тут занят кое-чем tres, tres ordinaire[40], давай перезвоню тебе позже? Ты где? В Нью-Йорке. Здорово! Здорово! Здорово! Здорово! Абсолютно!
Мама слушала этот разговор, приоткрыв рот, ее усталые глаза сияли.
Выключив мобильник, Зиппо обратился к своей личной помощнице Белинде:
– Нам дали зеленый свет для «Свеженькой любви». – Затем он повернулся ко мне и сказал: – Прошу прощения, Адриан, но это мой первый полнометражный фильм. Ладно, давайте-ка закруглимся тут по-быстрому. Ты как, готов?
Весьма нелегко следить за телесуфлером, одновременно кромсая потроха, но я справился:
– Привет, привет всем потрошиным маньякам и любителям потрошков. Надо сказать, что потроха имеют весьма дурную репутацию. Незабвенный Джек-Потрошитель нанес весьма серьезный вред судьбе этого деликатеса, надолго подпорти имидж потрохов. Однако я рассчитываю убедить вас, дорогие мои друзья и телезрители, что потроха – это наше новое всё. Так что, если вы уже покормили кошку, проглотили шоколадное яйцо и залили кипятком китайскую лапшу, вам остается лишь вытащить из холодильника баночку с сидром и сесть перед телевизором. Отложите в сторону свою курсовую – вы ведь знаете, что все равно никогда ее не закончите. Поэтому сядьте и смотрите. Я научу вас, как подольше растянуть жалкие студенческие гроши. Вы сможете хорошо питаться по цене овечьей головы и весьма малого количества овощей.
Я извлек из-под разделочного стола овечью голову, и Уильям испуганно вскрикнул. Когда же я начал разделывать овечью башку надвое, отцу пришлось его вывести. К сожалению, «Бе-бе черная овечка» – любимое стихотворение моего сына.
Я в упор посмотрел в объектив камеры и представил, что сейчас меня видят 700 000 студентов. Некоторые из них наверняка изучают французский язык или французскую литературу, поэтому в свой монолог я вставил несколько bons mots[41]. Выскребая из овечьей головы мозги, я говорил:
– Это мозги. Потребляя их в пищу, вы не обязательно поумнеете, но кому нужен этот ум? Как сказал Флобер: «Чтобы быть счастливым, совсем не обязательно иметь ум».
Я сложил искромсанную овечью башку в наполненную водой кастрюлю, бросил туда же два бараньих бульонных кубика «Оксо» и добавил сушеного розмарина. Когда варево закипело, я снял пену и проинформировал телезрителей:
– Это пена. Вы с ней знакомы, если посещаете бары студенческого союза.
Тут меня перебил Зиппо.
– Отлично, снято! – закричал он. Раздались аплодисменты, зачинщиком которых была моя мать. – А ты вполне естественен, Ади, – похвалил Зиппо. – Идеально поймал интонацию. Флобер в тему, отличная фишка.
Упоминать, что на экспромт меня вдохновил пассаж «вкуснятины шмат – Сильвия Платт», я не стал.
Зиппо пора было мчаться в Хитроу. Он летел в Лос-Анджелес, чтобы уговорить Ким Бэсингер прорекламировать его передачу. За слова: «Ням-ням, „Румяную корочку“ посмотри, и вкуснее заживи!» Зиппо предлагает 50 000 фунтов. Белинда (невысокая, беленое лицо, красные-красные пухлые губы, тициановские завитки, спортивный костюм и кроссовки с надписью DKNY) сказала, что они свяжутся со мной, дабы «окончательно оформить сделку».
Когда мы с мамой ползли вниз по пожарной лестнице, она сказала:
– Как пить дать, они тебя облапошат, если ты не найдешь человека, который кумекает что к чему.
Мы сели в машину, и она повторила это ведьмовское заклинание уже в присутствии отца. Он с готовностью согласился:
– Да уж, все они акулы, эти мальчики из частных школ.
А потом предложил себя в качестве моего импресарио! Человек, который в своей жизни и занимался-то лишь оптовой торговлей картофелем, торговлей обогревателями, изготовлением полок для специй и чисткой канала. Я вежливо отклонил его предложение. Атмосфера в машине тут же сгустилась. Даже Уильям ради разнообразия держал рот на замке.
Когда мы вернулись в мое обиталище, мама загнала меня в угол и прошипела:
– Большое спасибо, что подорвал у отца уверенность в себе. Я битый час пыталась вытащить его из кровати и отвезти меня сюда, по причине, между прочим, твоего острого гастроэнтерита, из-за которого ты вчера был так плох, что собирался лечь в больницу под капельницу.
Уильям подарил мне открытку с пожеланием выздоровления, которую смастерил из осколков крашеной яичной скорлупы. Теперь я сожалел, что солгал так грубо: будь ложь чуть мягче, и все прошло бы отлично – моя семья осталась бы в Лестере.
Уехали они в 7 часов вечера.
Мама сказала, что ей надо еще выгулять собаку. Она попыталась меня поцеловать, но я увернулся от ее прелюбодейных губ.
Понедельник, 19 мая
Сегодня утром в 8.30 мне наконец позвонила Пандора. Сообщила, что уже посетила спортивный зал и теперь сидит в палате общин за временным столом во временном кабинете. Я выложил ей свои подозрения относительно ее отца и моей матери.
– Уже знаю, – ответила Пандора. – Они влюблены друг в друга – трогательно, не правда ли?
Я спросил, сколь точно она знает об этом, а она сказала, что нашла факс, который моя мать прислала ее отцу. Это было стихотворение Джона Бетчемана[42]. Меня изумили два момента:
1. Я понятия не имел, что моя мать имеет доступ к аппарату факсимильной связи и умеет им пользоваться.
2. Я понятия не имел, что моей матери нравится поэзия сэра Джона Бетчемана, хотя полагаю, сэр Джон Бетчеман остается одним из самых любимых английских поэтов современности.
Попросил Пандору отправить мне стихотворение факсом. Он сказала, что даст поручение Эдне. Я спросил, может ли роман наших родителей повредить ее политической карьере. Пандора ответила:
– На меня уже и так нападают, что в ночь выборов я надела костюм от Шанель. Одна мрачная маленькая аппаратчица с Миллбанк в бордовом брючном костюме из «Принсиплз» сказала, что я должна поддерживать британскую моду.
Я постарался ее утешить:
– Ты принцесса Ди палаты общин, Пандора. Ты обязана служить таким же примером, как и она.
В трубке раздался щелчок зажигалки.
– Слушай, – скупо проговорила Пандора, – может, принцессу Ди и заставляют носить эту уродскую Кэтрин Уокер, но сумочки-то у нее по-прежнему от Эрме.
Я понятия не имел, о чем она говорит (у меня все сильнее крепнет убеждение, что люди общаются посредством какого-то тайного шифра, от которого мне забыли дать ключ). Спросил, что будем делать с нашими родителями. Пандора рассмеялась:
– Можно швырнуть мою мать и твоего отца в объятия друг к другу, пускай влюбятся. У обоих проблемы с душевным здоровьем.
– И оба отвратительно одеваются, – рассмеялся я в ответ.
Спросил Пандору, нельзя ли нанести ей визит в палату общин.
– Я занята составлением своей первой речи, – ответила она.
Спросил, на какую тему она собирается выступать.
Пандора сказала:
– Тебе это неинтересно, Адриан.
Но я был настойчив:
– И все-таки.
– Рекапитализация обанкротившихся производств, – ответила Пандора.
И она была права. Мне это неинтересно.
Среда, 21 мая
Незадолго до подачи обеда в забитый до отказа ресторан нагрянула Ким Дикар. Она перевернула столик, на котором развозили жаркое из капусты и картофеля, и стала швырять в полки бара бутылки с соусом «Эйч-пи» (едва не задев голову Найджела Демпстера, репортера из «Дэйли Мэйл»). Вызвали полицию, но к ее приезду Ким уже ретировалась прочь, проверещав напоследок:
– Вот что я думаю о вашем ё… запрете!
Дикар ходил мимо столов и ворчал:
– Вот что получается, когда женишься на женщине из черни.
Похоже, его нисколько не беспокоило, что в зале присутствуют несколько представителей черни – члены лейбористского правительства и высокопоставленный профсоюзный деятель.
Четверг, 22 мая
Сегодня «Чернь» заполонили стаи репортеров из бульварных массмедиа, среди них затесался журналист из «Телеграф», ведущий рубрику новостей города Питерборо. Писаки, несомненно, рассчитывали урвать жареных фактов о вчерашнем нападении Ким Дикар, которая попала в рубрики светской хроники большинства утренних газет:
ДИКАРСКОЕ НАПАДЕНИЕ
Ким Дикар, отдельно проживающая четвертая жена Питера Дикара (ресторатора и второго сына графа Босуэлла), несказанно поразила вчера публику, обедавшую в принадлежащем Дикару модном заведении «Чернь». В несколько взвинченном состоянии миссис Дикар ворвалась в зал, нарушив предписание суда не приближаться к этой элитной забегаловке, и крикнула съежившемуся от страха мужу: «Я все знаю о тебе и Ивонне Трамп, маленький грязный ссык…».
Миссис Дикар, в девичестве Ким Дидкотт, модный в недавнем прошлом флорист, покинула ресторан, рыдания под утешающие слова одного из членов персонала, который так прокомментировал инцидент: «Как сказал граф Толстой, каждая семья несчастлива по-своему».
Сегодня Дикар выстроил нас и потребовал немедленно назвать имя члена персонала, который утешал «эту бешеную сучку».
Никто не произнес не слова, хотя на кухне все знают, что я уже одолел четверть «Войны и мира».
Известия от Белинды из «Румяной корочки» – нет
Ответ от мисс Делии Смит – нет
Алкоголь – нет
Сигареты – нет
«Опал фрутс» – 4 пакетика
Лекарства – 1 парацетамол
Кишечник – большой выхлоп газов
Потенциальная лысина – стабильна.
Активность пениса – 5/10
Пятница, 23 мая
Еще один пассаж из рубрики светской хроники «Дейли мэйл»:
Установлена личность вчерашнего эрудита, прокомментировавшего прискорбные обстоятельства распадающегося брака супругов Дикар. Это Адриан Альберт Моул (тот, который Дерьмо), шеф-повар ресторана «Чернь». Источник, пожелавший остаться неназванным, сообщил: «В промежутках между подачей блюд он читает русскую литературу».
Однако сорока принесла на хвосте, что Адриан, возможно, не задержится в «Черни». Этим молодым человеком всерьез заинтересовалась компания Зиппо Монтефьори «Румяная корочка», и мистер Моул готов пополнить растущую гвардию телекулинаров.
Суббота, 24 мая
Сегодня утром спустился на кухню и обнаружил Дикара развалившимся на стуле рядом с разделочным столом. Дикар сказал, что сидит с трех часов ночи, еще он сказал, что очень любит свою Ким. Я спросил, что явилось толчком для распада брака, и он смахнул слезу.
– Я оплатил ей десятинедельные курсы красноречия, – сказал он. – Ну не мог я выносить каждое утро на соседней подушке этот эссекский выговор.
Дикар содрогнулся, словно выговор его жены был физическим объектом: мерзким насекомым, ползущим по простыне.
– Она меня обобрала, Адриан, – сказал он. – Она прогуляла все уроки красноречия, все до единого. Попросила свою подругу Джоанну Ламли объяснить коротенько, как надо правильно говорить.
– На что же она потратила деньги? – поинтересовался я.
Вместо ответа Дикар зарыдал, как маленький ребенок. Я похлопал его по трясущимся плечам.
– Я дал ей на эти ё… уроки тысячу фунтов, – всхлипнул он, – ё… тысячу фунтов. И знаешь, на что она их спустила?
– На обувь? – попытался угадать я.
Дикар замотал головой.
– На любовника?
– Не-ет.
– На кокаин?
– Нет! – проревел он. – Хуже! – Опустил голову и прошептал: – Она пожертвовала их этим ё… лейбористам!
Разве кого-нибудь обманывали столь нагло?
Теперь понятно, почему Джоаннне Ламли пожизненно запретили доступ в «Чернь».