Премьер-министр норвегии герхардсен и его супруга верна 1 страница

В.Ф. ГРУШКО

СУДЬБА РАЗВЕДЧИКА

КНИГА ВОСПОМИНАНИЙ

МОСКВА

«МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ»

УДК 351.746.1 (47+57)

ББК 67.401.212(2)

Г91

ISBN 5-7133-0916-9

Издание осуществлено при финансовой поддержке «Русского страхового центра»

© В.Ф. Грушко, 1997

© Подготовка к изданию и оформление изд-ва «Международные отношения», 1997

ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие 5

Небольшое вступление 8

Глава 1 Уроки войны 10

Глава 2 Из Перми в Москву 20

Глава 3 Новый дипломат в Норвегии 29

Глава 4 Воспоминания о Шолохове 40

Глава 5 Премьер-министр Норвегии Герхардсен и его супруга

Верна 49

Глава 6 Из дипломатии в разведку 64

Глава 7 В двойной роли 77

Глава 8 Хрущев и Косыгин 91

Глава 9 «Женщина в посольстве» 100

Глава 10 Свободное время одного из руководителей разведки —

короткая глава 107

Глава 11 В англо-скандинавском отделе разведки 111

Глава 12 На пути к «бархатным революциям» 129

Глава 13 Олег Гордиевский 141

Глава 14 Трехолт — жертва интриги 150

Глава 15 Две судьбы — Руст и Соутер 160

Глава 16 Переход в контрразведку 166

Глава 17 Профили председателей КГБ 176

Глава 18 Горбачев 190

Глава 19 Чрезвычайное положение — так называемый «путч» 203

Глава 20 От сумы и тюрьмы не зарекайся 211

ПРЕДИСЛОВИЕ

Виктор Федорович Грушко

До 1989 года это имя было известно довольно узкому кругу советских специалистов-международников, занимающихся проблемами Восток—Запад. Это не удивительно, так как с 1954 по 1960 год Грушко находился на дипломатической работе, а с 1960 года выбрал нелегкий путь разведчика, пройдя за 30 лет от младшего оперативного уполномоченного, лейтенанта до генерал-лейтенанта, первого заместителя начальника советской внешней разведки. До наступления периода гласности в нашей стране даже разведчики не имели возможности знакомиться с воспоминаниями видных представителей органов государственной безопасности. Художественная литература давала некоторое представление о деятельности советской разведки и контрразведки, но описывала преимущественно подвиги, героизм служения Родине. Непревзойденным мастером этого жанра был мой добрый знакомый Юлиан Семенов (ныне, к сожалению, покойный), написавший на документальной основе ряд романов и повестей.

В 1989 году имя В.Ф.Грушко впервые стало появляться на страницах советских газет. Дело в том, что в это время он был назначен заместителем председателя — начальником Второго главного (контрразведывательного) управления КГБ СССР — на более открытую и даже предусматривавшую периодические появления на публике должность. Ряд выступлений В.Ф. Грушко перед депутатами Верховного Совета, интервью иностранным журналистам запомнились конкретностью и новизной приводимых фактов о шпионаже и вмешательстве спецслужб стран Запада во внутренние дела Советского Союза. Годом позже Виктор Федорович становится делегатом последнего съезда КПСС и затем — членом ЦК КПСС.

В августе 1991 года его имя вновь на слуху, на этот раз в совершенно неожиданной и трагической связи. Грушко, ставший к этому времени первым заместителем председателя КГБ СССР и генерал-полковником, арестован после небезызвестной попытки ГКЧП ввести в стране чрезвычайное положение. Несколько месяцев в тюрьме в качестве подследственного, равно как и обвинение в измене Родине, довели его здоровье до такого состояния, что следствие было прекращено. Коллегам и друзьям генерала, знавшим его несколько десятков

лет, было крайне тяжело сознавать, что патриота Родины, имевшего перед ней огромные заслуги, кощунственно подозревают в «заговоре», наносят непоправимый вред здоровью. Встреча с Виктором Федоровичем в военном госпитале после освобождения навсегда останется у меня в памяти. Он с трудом передвигался, похудел килограммов на 20 и находился в тяжелой депрессии.

Остальные узники «Матросской тишины» в это время продолжали ждать обвинения и приговора. Спустя продолжительное время генерал армии В.И.Варенников, тоже обвиняемый по сфабрикованному «делу о ГКЧП», выиграл его в суде и доказал, что никакого «преступления» не было.

Воспоминания В.Ф.Грушко, думается, привлекут внимание самых разных читателей. Его книга встанет в один ряд с мемуарами видных руководителей советской разведки 70-90-х годов — В.А. Крючкова, Л.В. Шебаршина, В.А. Кирпиченко, Н.С. Леонова, Ю.В. Дроздова, интереснейшими архивными публикациями Центра общественных связей Службы внешней разведки России последних лет.

Особое значение мемуары имеют для международников со стажем и без оного с точки зрения ознакомления с малоизвестными страницами и эпизодами отношений Советского Союза со странами Европы, которым автор посвятил почти четыре десятилетия своей жизни. Целый ряд имен деятелей, игравших важную роль во внешней политике Советского Союза в 60-70-х годах, приводится в воспоминаниях впервые.

Виктор Федорович Грушко, разведчик и дипломат, не нуждается в рекомендациях как профессионал. Его образованность, видение перспективы, стиль работы, конкретные результаты помнят все, кому довелось работать с ним, независимо от ранга. Особенно много он сделал для того, чтобы привить молодому поколению разведчиков те навыки, которыми может гордиться российская внешняя разведка сегодня.

Осенью 1995 года в Норвегии вышла книга известного историка и писателя Альфа Якобсена «Цена подозрительности. Война вокруг специальных служб». В ней есть строки, понятные читателям, представляющим сложность установления и поддержания контактов с влиятельными представителями Запада в тяжелейшие периоды холодной войны.

«Первое, что установила норвежская тайная полиция, — пишет Якобсен, — это то, что только что прибывший дипломат советского посольства 24-летний Виктор Грушко постучался в дверь супружеской четы премьер-министра Эйнара Герхардсена с цветами в руках. Грушко только что окончил Московский институт международных отношений и в ноябре 1954 года получил назначение на работу в посольство в Осло в качестве стажера. Он относился к новому поколению советских людей, которое жаждало потепления международ-

ного климата и выступало за смягчение отношений с Западом после смены власти в Кремле. Он был сыном бедного токаря, родился в Таганроге, что на Азовском море, и обладал большой интеллигентностью, умением привлекать к себе людей и работоспособностью. Никто из сотен советских дипломатов и разведчиков, которые работали в Осло в послевоенное время, не причинял норвежским службам безопасности столько головной боли, сколько Виктор Грушко. Случилось так, что приветы, которые он передавал в 1954 году супруге премьера Берне Герхардсен, стали началом редкой карьеры. Через 35 лет после первого скромного приезда в Осло он выдвинулся на выдающиеся роли в советской иерархии. Виктор Грушко стал генерал-полковником и первым заместителем председателя всего КГБ».

Книга В.Ф.Грушко охватывает целую жизнь — время свершений, неудач, ожиданий и перемен. Это время достойно осмысления и воспоминаний.

В.И. Жижин

генерал-майор,

бывший заместитель начальника советской внешней разведки

НЕБОЛЬШОЕ ВСТУПЛЕНИЕ

Все. Мне некуда больше спешить. Я дома. Привыкаю постоянно быть дома. В жизнь постепенно входят новые, непривычные организационные начала. Встаю рано, как всегда, потом душ, завтрак. Затем — ежедневно — два укола, делать которые научился во время долгих месяцев пребывания в госпитале. И прогулка в Филевский лесопарк. Какое это чудо — природа! Зелень, солнце, голубое небо, вековые деревья вдоль излучины Москвы-реки — все вокруг заставляет признать: жизнь прекрасна. Иду со своим другом-палкой по знакомой тропе. Иду медленно, размеренно. Вот первая скамейка. Здесь отдых. Скамейки тоже становятся моими друзьями. Их у меня пять. Я им верен. На каждой отдыхаю десять минут. Боль за это время проходит. Можно идти дальше. Каждый день один и тот же маршрут, и каждая прогулка приносит радость. В движении пробуждается память — удивительная способность человека видеть свою собственную жизнь с раннего детства до последних дней. Но это не кино, где события взаимосвязаны и развиваются по восходящей. Здесь твоя жизнь. Она тоже развивается, только память сохранила ее в ярких, но разрозненных эпизодах. До того ярких, как будто они были вчера, хотя в действительности происходили десятилетия назад. У памяти свои законы.

В дни первых прогулок по моему чудо-парку в памяти чаще других воскрешались события последних двух-трех лет. Назначение на должность заместителя председателя КГБ, бурное лето 1991 года — предавгустовские и роковые пять августовских дней и ночей. Танки на улицах Москвы, заседания в Кремле, отъезд председателя в Форос. Разговор с Президентом. Арест, тюрьма, допросы следователя. Разговор с Генеральным прокурором. Долгие и темные дни в тюремной камере вместе с уголовниками. Чувство величайшей несправедливости. Желание как можно скорее покончить со всем этим и уйти из жизни. Затем болезнь, отделение реанимации и тянущиеся до бесконечности дни и месяцы в больнице. Уколы, сотни уколов, пе-

реливания крови, капельницы. И вот освобождение: встреча с женой, сыновьями и друзьями. Прекрасные и одновременно тяжкие минуты. Наконец, отставка. Круг замкнулся. Теперь мне некуда спешить. Ни сегодня, ни завтра, никогда вообще.

Но память, память моя спешит. Она возвращает меня в далекие годы. Отчетливо воскрешается детство. Материнские руки, улыбающийся отец. Любовь, юношеские мечты. Удивительно, я помню эти мечты, как будто не было пяти десятков лет. Учеба — школа, институт — в памяти проносится как миг. Но память рациональна. За каждым мигом как бы скрываются большие книги, которые можно листать страница за страницей. Но еще интереснее то, что можно открыть ту страницу, какую хочешь. Например, институт. Лекции академика Е.В.Тарле о внешней политике России XIX века. Они настолько потрясли меня в студенческие годы, что идеи, факты и события помнятся и поныне. Мое понимание национальных интересов Отечества во многом складывалось в те далекие дни, когда мы, второкурсники МГИМО, слушали блестящие лекции выдающегося историка.

Институт — это не только лекции, семинары, изучение языков, ни и жизнь страны в начале 50-х годов. Открываю в памяти новую страницу: смерть и похороны Сталина. Вместе со своими товарищами-студентами прохожу мимо гроба в Колонном зале Дома союзов. Осознаем, что в стране начинается новый отсчет времени. Тревожно, но теплится и громадная надежда на лучшее.

1954 год. Окончание института и отъезд в Норвегию на работу в советское посольство. Началась совсем другая, чем до этого, жизнь. Сколько в ней было всего! Она продолжалась до 24 августа 1991 г. 37 лет на государственной службе: 6 — на дипломатической работе и 31 — в разведке. Иду по тропам Филевского парка и вижу милые моему сердцу норвежские фиорды и шхеры, зеленый Осло, дождливый Берген и какой-то очень тихий Трондхейм. Вижу пытливые взгляды моих норвежских друзей, которых с каждым годом почти 15-летнего пребывания в этой стране становилось все больше и больше.

1972 год — окончательное возвращение в Москву. Назначения на руководящие посты в разведке и долгий путь (это тогда так казалось!) от одной ступени к другой. 1980 год. Назначение на должность заместителя, а в 1983-м — первого заместителя руководителя разведки. Беседы с Ю.В.Андроповым. В 1989 году глава «Разведка» закрывается и начинается глава «Контрразведка и руководство КГБ».

Итак, вот здесь, в Филевском парке, раскинувшемся над Москвой-рекой, и родилось у меня желание написать книгу воспоминаний о необычной судьбе Виктора Грушко — простого паренька из южного приморского города Таганрога.

Москва, 1993 год

Глава 1

УРОКИ ВОЙНЫ

«Dieser Knabe ist kein Jude!»*. Немецкий солдат крепко хватает меня за ухо. Вырываясь, в панике бегу в дом. Я знаю, что немцы обыскивают дом за домом в поисках прячущихся евреев. Теперь очередь дошла до нас. Немецкий солдат, который наткнулся на меня, не спросил ни имени, ни происхождения. Без предисловия он крепко ухватил меня за ухо и изучил его конфигурацию. Мое ухо оказалось славянским. Если бы оно выглядело иначе, мне не миновать участи тысяч других местных жителей, которые были расстреляны в овраге в десяти километрах от города. Первое, что предприняли гитлеровцы после захвата Таганрога, — это массовое уничтожение евреев по образцу осуществленного ранее в Бабьем Яру на Украине. Каждый раз, когда я возвращаюсь к поэме Евгения Евтушенко «Бабий Яр», в ушах у меня звучит: «Этот мальчик — не еврей!»

Констатация, в общем-то, была правильной. Я был бедным русским мальчишкой. Прадед по материнской линии Яков Сидоренко, доживший до 105 лет, помнил еще крепостное право. Когда меня привели, чтобы показать прадеду, мне он вовсе не показался старым, потому что не носил бороды. Установив, к какой ветви его рода принадлежу я, один из пятидесяти его внуков и правнуков, он молча кивнул в знак признания, снял с меня потрепанные сандалии и без лишних слов тут же отремонтировал их. Его руки были умелыми и проворными. В то время ему было за девяносто.

Всю свою жизнь он прожил в Алексеевке, маленькой деревушке в Матвеев-Курганском уезде Ростовской губернии, что в 40 километрах от Таганрога. Южнороссийский город Таганрог, старинный город-крепость и город-купец на границе с Украиной, — это моя родина.

Мои дед и бабушка тоже родились в Алексеевке, в Таганрог же, где отец моей матери устроился работать на железную дорогу, пере-

* «Этот мальчик — не еврей!»

ехали в начале века. Они купили маленький домик, так называемую саманку, или мазанку, как таганрожцы иногда называют эти дома, преобладавшие в местной архитектуре еще долгие десятилетия. Саманки, как правило, состояли из двух комнат — кухни и горницы. Каждая комната размером примерно четыре на четыре метра с земляным полом. Такие дома в Таганроге сооружаются и поныне, и старые постройки тоже неплохо сохранились. Когда 5-6 лет назад я ездил проведать мать, меня поразило то, что домик на Базарной улице выглядел как и прежде. Внутри все то же отопление углем, водопровода как не было, так и нет. Только полы стали деревянными. Если бы не телевизионные антенны на крышах и линии электропередачи вдоль улицы, можно было бы предположить, что на дворе начало века.

Примитивные условия? Да. Но не нужно забывать, что на теплом юге России жизнь людей протекала в основном вне дома. В каждом дворе была летняя кухня с печкой. За исключением зимы, домами пользовались в основном для ночлега.

Вскоре после революции с дедом случилось несчастье. Он попал под поезд и потерял руку. С этого момента семейству пришлось жить на ничтожную пенсию. Семья была очень бедной, но, как и многие другие, неприхотливой и весьма набожной. Все пели в церковном хоре, а мама продолжает эту традицию и сегодня. Пение принесло ей даже некоторую известность: она многие годы выступала в различных народных хорах и ансамблях. Есть даже выпущенная с ее участием пластинка, запись которой проходила под руководством известных в 40-е годы советских композиторов — братьев Покрасс. Но это к слову. Пение, безусловно, помогало матери скрасить скромную, без особых ярких событий, жизнь.

Дед Михаил умер зимой 1941 года, то есть во время оккупации Таганрога немцами. Взрослых мужчин в доме не было, и мы — я, мать и бабушка — разломали забор и из гнилых досок сделали гроб, разбив руки в кровь, потом отвезли его на нанятой подводе на кладбище, где и похоронили. Для меня это были первые похороны близкого человека.

Отец, Федор Ильич Грушко, также был выходцем из бедной семьи. Его отец, работавший кузнецом, умер от тифа еще до революции, оставив жену и тринадцать детей-сирот. Федор, родившийся в 1903 году, был старшим из них, и на его плечи легли основные заботы. Надо было поставить братьев и сестер на ноги, поэтому мой будущий отец устроился учеником токаря на завод и вскоре освоил эту профессию. Постепенно материальное положение семьи улучшалось.. Федор познакомился с Александрой Михайловной Сидоренко, и в 1928 году они поженились. Год спустя у них родился сын Юрий, который умер, не прожив и нескольких месяцев. 10 июля 1930 г. появился на свет я, единственный оставшийся в живых ребенок.

Корни и жизнь моих родителей типичны для России того времени. Вся их родня была неграмотной, вместо подписи на документах ставили крест. Отец и мать имели на двоих образование, которое можно приравнять, пожалуй, к трем классам современной школы. Вместе с тем мои родственники обладали, независимо от возраста, богатым жизненным опытом и здравым смыслом. Особенно мне была близка бабушка по материнской линии, рассказами которой о жизни я заслушивался. Она хорошо знала устное народное творчество, и, видимо, благодаря ей я рано пристрастился к чтению.

В 1930 году, за несколько месяцев до моего рождения, отец получил работу на крупном оружейном заводе в Подлипках (впоследствии — Калининград, а сейчас — город Королев), неподалеку от Москвы. Год спустя ему предоставили квартиру, и мама со мной тоже перебралась туда. Здесь же через несколько лет я пошел в школу и к 1941 году окончил три класса. Детьми мы играли в красных и белых, так же как на Западе играют в ковбоев и индейцев. Единственным осложнением было то, что все хотели быть только красными, поэтому ожесточенные споры часто заканчивались решением играть в «казаки-разбойники». Желающие стать разбойниками, как ни странно, находились.

Помню, что нас ошарашивало и пугало, когда появлялись слухи об аресте «врагов народа». Я не мог поверить, что родители моих приятелей вообще могли быть чьими-либо врагами. Однажды на уроке наша учительница Елена Васильевна достала учебник и сказала: «Дети, откройте учебник на пятой странице. Возьмите ножницы, вырежьте портрет маршала Тухачевского и выбросьте его. Дело в том, что он оказался врагом народа».

На картинке был изображен красивый и бравый военный. К тому же маршал, герой гражданской войны, чьи подвиги описывались в учебнике. Как он мог быть врагом народа? Все это казалось очень странным.

Конец 20-х и 30-е годы проходили под знаком кампании против Троцкого, Бухарина и других противников Сталина. «Троцкизм» и «троцкист» превратились в ругательные слова. Нам внушали мысль о том, что Троцкий является олицетворением коварства и измены, а мы даже не могли понять толком, что же он натворил. Сегодня-то мы знаем больше, а тогда вынуждены были довольствоваться объяснениями, что «враги народа» встали на путь разрушения страны, расплодили повсюду шпионов, а Троцкий был главным из них. А в такой обстановке не казалось таким уж и невозможным, что и маршал Тухачевский оказался в их компании.

Но даже если у простых людей и появлялись некоторые сомнения в достоверности обвинений, события лета 1941 года затмили все остальное.

Окончив третий класс школы в Подлипках, я вместе с матерью

отправился на летние каникулы к бабушке в Таганрог. Буквально через несколько дней фашистская Германия напала на Советский Союз. Немцы стремительно продвигались к Москве. Оружейный завод, на котором работал отец, был эвакуирован в уральский город Пермь, который тогда носил имя В.М. Молотова. Там отец и проработал всю войну. Мать же и я остались в Таганроге, который в ноябре 1941 года оккупировали немцы. Наступление немцев было столь быстрым, что местные жители не успели даже толком подготовиться к эвакуации, да и податься большинству из них было некуда. Неожиданно в воздухе появились ревущие фашистские самолеты, и в мгновение ока наша семья, как и миллионы других советских семей, оказалась разъединенной на несколько лет.

Вскоре на улицы города пришли разрушения и смерть. Во время бомбежки взрывной волной ударило в дом, стоявший на соседней улице. Нашему взору предстала страшная картина: дом был сильно разрушен, а семью — мужа, жену и дочку — буквально разорвало в клочья. Девочку я знал очень хорошо. Мы были с ней ровесниками — по 11 лет, и на ее месте вполне мог оказаться я. Так чуть и не случилось во время другого воздушного налета. Бомба упала прямо в наш двор. Хорошо, что мы с матерью были в погребе. Так что своей жизнью я обязан не только конфигурации собственного уха, но и погребу.

Таганрог — очень колоритный город. Он был основан Петром Великим как крепость на Азовском море и имеет некоторое сходство с Санкт-Петербургом: прямые улицы, много зелени. Но у Таганрога есть свои неповторимые особенности. Мало где можно увидеть столько акаций и фруктовых деревьев. В свое время город бурно развивался и процветал в качестве торгового и промышленного центра, поддерживал тесные отношения с Турцией, следы чего можно увидеть и поныне. Важнейшим занятием горожан было рыболовство. Таганрожцы по-прежнему обожают рыбца, чебака и сулу — рыбу, названия которой вы не найдете в иностранных словарях. В Азовском море обитает множество видов сельди и раков, которые ценятся достаточно высоко.

Будучи торговым городом, Таганрог всегда имел многонациональное население. Но я не помню ни одного случая межэтнического конфликта.

Армяне отличались умением шить великолепные сапоги, тапочки — «чуваки», как называли их горожане. Греки преимущественно занимались торговлей и были зажиточными людьми. У татар, украинцев и евреев тоже были свои особые черты, но все жили бок о бок в мире и согласии. За праздничным столом собирались люди разных национальностей и, не думая об этом, ели узбекский плов, грузинский шашлык, пили русскую водку. Небыло избранных и низших

народностей. Наоборот, люди гордились многонациональной страной. Командиры в армии считали большой честью для себя, если в их подразделениях служили солдаты, скажем, двадцати национальностей.

Все это было настолько для нас естественным, что злодеяния немецких оккупантов буквально вызвали всеобщий шок. Они вылавливали евреев по всему Таганрогу, нашивали на их одежду «звезды Давида», сгоняли толпами в деревню Петрушино, неподалеку от города, и систематически уничтожали — женщин и мужчин, детей и стариков. Такая же участь постигла членов партии и комсомола. Зверства, массовое истребление людей до сих пор не укладываются в сознание. То, что я мог разделить трагическую участь других, если бы немецкий солдат случайно не поставил мне правильный «этнический диагноз», вспоминается как кошмарный сон.

В ответ на действия немцев вскоре возникло и стало шириться движение сопротивления. Коммунисты и комсомольцы уходили в партизанские отряды или пробивались к своим за линию фронта. В самом городе работало подполье.

Для меня война прежде всего ассоциируется с этими двумя годами фашистской оккупации Таганрога. Больше всего помню постоянное чувство голода. Каждый житель получал на день 50-граммовую пайку хлеба. Весь рацион выдавался раз в месяц, и мы с бабушкой выстаивали целый день в длиннющей очереди. Пайка была фактически даже меньше, чем в блокадном Ленинграде, так что выживать людям удавалось за счет плодородной земли на своих грядках и возможности изредка выменивать какие-то продукты на вещи в окрестных деревнях. В целом же снабжение города полностью пришло в упадок. Немцам было совершенно безразлично, выживут или умрут местные жители.

У нас во дворе тоже был клочок земли, на котором росли картошка, свекла, редиска, и это было большим подспорьем в нашем рационе. Бабушка и мать за войну обменяли весь скромный домашний скарб на кукурузу и пшеницу. И, тем не менее, голод был всегда с нами.

Когда я говорю об этих годах с иностранцами, особенно с норвежцами, создается впечатление, что мы пережили не одну и ту же войну. Мне хорошо известно о мужестве норвежского движения сопротивления и о страданиях гражданского населения Норвегии в период германской оккупации. Но когда я слышу, что магазины и государственные учреждения работали в войну чуть ли не «как всегда», что люди реже, чем обычно, но ходили в рестораны... Непостижимо! Я помню совсем другую войну, а ведь большинство моих соотечественников пережили и худшее.

Однако у меня осталось не только ощущение вечного голода. Как сейчас, вижу повсюду на деревянных щитах приказы немецких окку-

пантов, напоминавшие, что «...подлежат расстрелу те, кто...» Мною, одиннадцатилетним мальчишкой, приказы воспринимались как нечто кроваво-жуткое.

Конечно, дети не в состоянии все понять в войнах, которые ведут взрослые. К тому же воспоминания, которые я вынес из тех лет, носят больше эпизодический характер: что-то я видел сам, что-то слышал, кое-что понял позднее. Но именно впечатления военных лет наложили особый отпечаток на всю мою последующую жизнь, оказали определяющее влияние на мировоззрение. Для того чтобы понять мои жизненные цели и принципы, деятельность в качестве дипломата и разведчика, обязательно следует принять во внимание переживания подростка из оккупированного Таганрога.

Взять, например, военнопленных. Колонны измученных советских солдат немцы гонят через наш город. Истощенные мирные жители с состраданием смотрят на своих защитников, попавших в беду, стараются поддержать взглядом или незаметно сунуть последний кусок хлеба. Ненависть наполняет их сердца при виде холеных немецких офицеров, которые ведут себя как победители, издеваются над пленными. Тяжело видеть в неволе мужчин, молодых и постарше, которые еще недавно сражались на фронте. Раненые и контуженые, истощенные и униженные, хмуро бредут они под дулами немецких автоматов по улицам города.

Изменники были особенно омерзительны. Оккупанты создали в городе некую «думу» или что-то в этом роде, во главе которой поставили русского. Подручными немцев были дезертиры и местные жители, которые, держа нос по ветру, стали подлаживаться под новых хозяев. Главная задача полицаев состояла в выявлении партизан. Заходили они и к нам, хотя прекрасно знали, что партизанам в нашем домишке прятаться просто негде. На самом деле им хронически нужен был самогон. Бабушка самогоноварением не занималась, но получила строгий наказ по возможности приобретать его и держать в доме на тот случай, если полицаи окажутся поблизости и захотят за наш счет скрасить службу.

Партизаны в городе и его окрестностях действительно были, хотя я их своими глазами ни разу не видел. Присутствие народных мстителей сказывалось во взрывах и акциях саботажа, которые приводили к жертвам среди немцев. Впоследствии я узнал, что костяк партизанского движения у нас составляли совсем еще юные комсомольцы, которые создали ряд подпольных групп, сами определили свои политические и военные цели и вступили в борьбу с фашистскими оккупантами.

Значение действий молодых партизан состояло не только в нанесении конкретного ущерба врагу, но и в самом факте объявления ему войны, беспощадной борьбы за свободу и идеалы. Это было жизненно важно как для них самих, и для всех, кто оказался в оккупации.

Большинство юных защитников Таганрога погибло в схватках с немцами или было расстреляно.

Для меня до сих пор нет произведения, сильнее передающего накал народной войны с гитлеровскими захватчиками, чем вышедший после войны роман Александра Фадеева «Молодая гвардия». Он основывался на подлинных фактах подпольного движения в шахтерском городке Краснодоне. Советская молодежь после войны сверяла свою жизнь с подвигами молодогвардейцев, задаваясь вопросом: «А я смог бы так?» Фадеев, как известно, получил Сталинскую премию, но в начале 50-х годов его роман резко критиковали за недооценку роли коммунистической партии в организации партизанского движения. И напрасно, ведь в книге прежде всего раскрывались чистота и сила юношеского порыва в тяжелую для Родины годину, когда подлинным патриотам не требовались приказы или подсказки. Параллели между борьбой молодогвардейцев против фашизма и действиями таганрогских комсомольцев были настолько ощутимыми, их самоотверженность столь искренней, что я всю жизнь испытываю чувство глубокой гордости и признательности моим соотечественникам, павшим во время Великой Отечественной войны.

В начале 1943 года, когда мне было 12 лет, я стал задаваться вопросом: а что я мог бы сделать полезного на оккупированной врагом территории? Решил начать с листовки, которую изготовил и повесил в нескольких сотнях метров от дома. Обращение было простым: «Смерть немецким оккупантам! Все — на борьбу с гитлеровским фашизмом!» В последующие дни я крутился у дома, где была наклеена листовка, чтобы посмотреть, сколько она провисит, кто ее читает. Мать «вычислила» меня и задала трепку, поскольку детский почерк легко мог меня выдать. Но я потихоньку продолжал заниматься тем же, вывешивая свои листовки подальше. Этот маленький вклад в антифашистскую борьбу был очень важен для меня, он стал моим первым осознанным политическим действием.

С информацией в Таганроге во время оккупации было очень плохо. Радиоприемники немцы конфисковали, советские газеты, естественно, не продавались. Единственный способ узнать новости в таких условиях — это «беспроволочный телефон», то есть разговоры и слухи. Впрочем, имелся еще один источник. В городе издавалась профашистская газета на русском языке. Она вывешивалась в центре, и я бегал туда, чтобы прочитать ее. Многие горожане принципиально даже не смотрели на нее, но я решил с ее помощью узнать о положении на фронте, применив свои аналитические способности. Разумеется, вся газета пестрела сообщениями о невероятных успехах «победоносного вермахта»: огромное количество немецких танков задействовано в битве под Курском; внешняя линия обороны русских прорвана; немецкие танки прошли на 3 километра в глубь расположения противника.