Глава II. От первичного политического анализа – к анализу сравнительно-историческому

Прежде всего, необходимо указать, что на почти всем путинском этапе жизни нашей страны (конкретно – с 2000 по 2007 год) развитие не выдвигалось в качестве высшего стратегического приоритета.

Тем более это не являлось приоритетным при Ельцине (1991–2000 годы).

А также, если можно так выразиться, при «позднем Горбачеве» (1988–1991 годы).

Для Ельцина реальным приоритетом было построение в России капитализма. О чем говорил Ельцин – вопрос отдельный... О чем он только не говорил... Но делал он именно это, причем с лихорадочной поспешностью. Считал ли Ельцин подобную задачу своей миссией?.. Осуществлял ли это он лишь в целях выживания? Сплетались ли в его сознании причудливым образом капитализм как шкурный многовекторный интерес (нечто самому «прихватить», сделать определенный круг подельниками и получить его поддержку и т.д.) и капитализм как идеал, который он и только он может воплотить в жизнь... В любом случае, Ельцин делал это и только это (освобождение цен, ваучеры, залоговые аукционы)... Да, он еще и политически выживал в сложнейших условиях... Но выживали – и до него, и после. Условия, наверное, были у него потяжелее, чем у других... И все же выживание – это константа, которую надо вычитать из спектра целей, характеризующих политика.

Ельцин делал новый «базис». «Надстройку» же сознательно недооформлял, понимая или чувствуя, что, будучи быстро и окончательно оформленной, она сожрет базис. Конечно, его Конституция, оформившая контур этой самой «надстройки», имела колоссальное значение для удержания хоть и специфической, но государственности. Но этим Ельцин занимался как бы походя. Он на обломках СССР и социализма советского образца взращивал новый базис. И мы установили, что это за базис. Это криминальный капитализм.

Разговоры по поводу того, что Ельцин развел бардак, недостойны политически мыслящего человека. Новые базисы создают гении. Ельцин и был своеобразным гением. То, что он был пьющим гением, гением хамски разнузданным и строящим все на произволе и лжи – тоже не основное. Гении – не паиньки. Ельцин построил тот базис, который был запланирован. Базис был построен за счет запуска регресса и стократно усилил породившее его регрессивное начало. Построив базис, Ельцин сделал свое дело. И предложил Владимиру Путину заняться надстройкой.

Надстройка должна была служить базису. Но, как это часто бывает в истории, ее отношения с базисом оказались гораздо сложнее. Путин не разгромил базис, да и вряд ли он или кто-то другой мог выполнить нечто подобное. Но он и не «лег под базис», как надеялись «люди Ельцина». Он сложно маневрировал, и выстроенная им надстройка оказалась и средством обеспечения базиса, и его очень мягкой проблематизацией. Отсюда – то крики об ужасных 90-х годах, то чуть ли не почитание Ельцина. Отсюда же – и многое другое. То, что можно назвать последовательной непоследовательностью проводимого Путиным политического курса.

Надстройка, выстроенная Путиным, в существенной степени является слепком с базиса. Но если бы надстройка не была организована и предъявлена в виде пресловутой «вертикали власти», то не было бы уже ничего. Ни государства, ни общества.

Впрочем, не этот вопрос имеет для нас приоритетное значение.

Нам важно, что Ельцин с 1991 по 2000 год занимался не развитием, а построением базиса. И о развитии не говорил. Разве что по принципу, мол, когда построим базис и «заработают дремлющие силы рынка», то мало не покажется. И развиваться мы начнем сверхбыстрыми темпами. Но это говорилось совсем уж походя. И не развиваться призывали, а строить любой капитализм. Какой получится. Хоть бы и пиночетовский, то бишь латиноамериканский. А что еще может сказать о себе бандитский уклад, расстреливающий из пушек свой законно избранный законодательный орган? Израиль может так расстрелять свой Кнессет? США – конгресс и сенат? Такое вообще возможно в конце XX века иначе как в качестве визитной карточки этого самого криминального капитализма?

Но это было сделано. И этому аплодировали.

Путин, повторим еще раз, большую часть своего президентства (с 2000 по 2007 год) занимался не развитием, а отладкой надстройки и ее отношениями с базисом. Он усмирял сепаратистов (в чем, на мой взгляд, его безусловное историческое достижение), освобождался от несовместимых с надстройкой элементов существующего базиса (но не от базиса как такового). Он накапливал золотовалютные резервы, наводил порядок.

Ельцин – это «рынок любой ценой». Путин – это «стабильность».

Итак, с 1991 по 2007 год – 16 лет – развитие поминали разве что походя. А на самом деле о нем и вовсе забыли но причине наличия более важных и серьезных забот. Но и при позднем Горбачеве – с 1988 по 1991 год – было о чем говорить, кроме развития.

То есть о развитии заговорили после двадцатилетнего молчания. Вы вдумайтесь! Двадцатилетнего!!!

Его не осуществлять начали! Да и можно ли его осуществлять в ситуации регресса и с опорой на криминально-капиталистический базис и сырьевой тип экономики? Но о нем заговорили. На высшем уровне и с острейшим политическим подтекстом. Так неужели же этот разговор не заслуживает нашего внимания?

Вообразите себе ученого, наблюдающего за каким-либо процессом. Каким именно? Да любым!

В обсерваториях год за годом наблюдают одни процессы, на метеостанциях – другие, на сейсмостанциях – третьи... И так далее... Короче, наблюдает ученый процесс... Регистрирует... Год наблюдает, два... Десять лет, пятнадцать... Пользуется он при этом многоканальным самописцем. И за годы наблюдений привыкает к тому, что на всех каналах, кроме одного, – сложные кривые. То положительные отклонения, то отрицательные, то пульсации, то гладкие синусоиды.

А на одном канале – все время прямая линия.

По три раза в день подходит ученый к многоканальному самописцу. И – все время на всех каналах есть разные загогулины, а на одном – прямая линия, параллельная оси абсцисс. Ученый проверяет: может, датчик сломался? Нет, все в порядке. Он меняет чувствительность канала... все та же прямая линия... 365 дней в году... 1095 подходов к самописцу в год... Пять лет – прямая линия на этом канале... Десять лет... Пятнадцать... Ученый уже и не ждет ничего от этого канала... Он бы давно его отключил, но... Отсутствие пульсации – это тоже необходимый научный факт.

А однажды он подходит к самописцу, а там... На этом самом мертвом канале – такая свистопляска! Пульсация за пульсацией! Как поведет себя в этом случае метеоролог или сейсмолог – понятно. А политолог? Наш, отечественный? Ваш покорный слуга, к примеру? Начнет он привлекать внимание к пульсациям на ранее мертвом канале, ему скажут: «Канал этот регистрирует – что? Развитие! В России же – а канал-то ваш к российским датчикам подключен – развития нет. Вы же сами это подробнее других показали. Канал-то потому и мертвый, что развития нет. А есть регресс. Вами же, между прочим, впервые замеренный и описанный. Ваша пульсация отражает – что? Не развитие, а слова о развитии».

Начну я возражать... Говорить, что у Гора, например, тоже ведь только слова о развитии (кстати, устойчивом). В ответ скажут: «Гор живет в США. Там нет регресса. И в каком-то смысле там есть развитие. А поскольку оно есть, то слова перетекают как-то в дела. Может быть, не ахти как, но перетекают... Не по принципу «сказано – сделано», а иначе... Но все-таки... Потому что дело развития впитывает слова о развитии, как почва воду. А потом на этой почве что-то произрастает. Там почва есть в виде "дела развития". А тут ее нет и в помине. И потому слова – пусты. Вы хотите изучать слова, оторванные от дел? Зачем?»

Я резонно замечу, что уже приведенный выше контент-анализ показывает небессмысленность аналитики высказываний по поводу развития. Что эти высказывания нечто раскрывают в борьбе элит... Смысл преемственности... Ролевая игра... Политическая борьба... Необходимость выхода за рамки столь любимой прагматики...

Меня иронически поддержат: «Вот-вот! Элиты... Игры... Этим и занимайтесь! Хлеб – это не продукт питания, а тяжелый предмет, который можно использовать как камень... особенно если хлеб – черствый... А бутылка, если ее правильным образом разбить, вполне может сгодиться как оружие... Хуже, чем финка, и гораздо хуже, чем пистолет, но все-таки... Лучше бы, чтобы бутылка была пустая, хотя... Если в ней масло, разлить и его так, как это сделала знаменитая Аннушка!»

Спор, как вы понимаете, приобретает крайне острый характер. Ибо речь начинает идти о соотношении предмета и метода.

«А вы хотите, – возражаю я, – чтобы политическая теория развития оказалась оторвана от политической практики, от политики вообще, от реальности?»

«Но вам же нужна теория развития, – отвечают мне, – а реальность, практика ортогональны развитию. Они – как вы понимаете – регрессивны. Обращаясь к реальности, вы вводите в свою "музыку" тему регресса. А потом вы в нее же вводите тему развития, то есть "тему-антагониста"».

«Ну, и что, – парирую я. – Это называется драматизация... антагонист и протагонист. На языке музыки – контрапункт».

«Драматизация – это когда одно лицо является антагонистом, а другое – протагонистом. А в условиях ролевой путаницы это...»

«Согласен, – прерываю я. – Психодрама...»

«Вы уж скажите прямо – дурдом...»

Оппонент мой иронически цитирует Александра Трифоновича Твардовского:

Это вроде как машина

Скорой помощи идет:

Сама режет, сама давит,

Сама помощь подает.

«Нельзя изъять реальность из политической теории, – отвечаю я. – Да и из любой теории вообще».

«Теория блага должна сплестись с реальностью ада», – издевается оппонент.

«Если хотите – да! Коль скоро вы из ада выводить собрались. А иначе – зачем теория?»

«Мир объясняют не потому, что его хотят изменить. Его просто объясняют и все».

«Мир и реальность – не одно и то же».

«О чем это вы? О Боге?»

«Нет! О смысле... Об идеале».

«Вы этим хотите поверять высказывания, произвольным образом сконструированные и продиктованные, как сами вы показали, вовсе не идеальными побуждениями?»

«Если текст имеет аутентичный смысл...»

«Аутентичный смысл – свойство органических текстов, а не политконструктов...»

«Повторяю, если текст имеет аутентичный, не зависящий от намерений и обстоятельств смысл, то есть одна возможность этот смысл обнаружить! Текст окунуть в реальность!»

«И – без остатка в ней растворить?» «Смысл без остатка не растворяется. И существует вне зависимости от всех привходящих обстоятельств». «А есть он, этот смысл?»

«Если есть, то обнаружит его только погружение в реальность». «А если его нет?..»

«Когда увидим, что нет, тогда и будем решать, что делать. Я вот уверен, что смысл есть! Вполне возможно, что совсем не тот, который тексту предписан. Но только такой, непредписанный, несконструированный, смысл и заслуживает внимания. Я, как исследователь...»

«Исследователь чего? Текста? Реальности?..»

«Я, как исследователь, обязан не противопоставлять текст реальности, не изучать текст отдельно от нее и не выводить текст из реальности. Я обязан погрузить текст (такой, каков он есть) в реальность (такую, какова она есть) и наблюдать процесс взаимодействия двух вышеназванных компонентов. Исследовать эту химическую реакцию».

«Ну-ну!»