Первое нашествие 1223 года

Обширная Татаро-монгольская ' империя Чингис-хана была создана за очень короткое время. В начале XIII века племена ко­чевников, населявших северную часть теперешней Монголии и зем­ли вокруг озера Байкал, не имели какой-либо формы политического объединения. Однако в 1206 году собрание вождей различных ро­дов, курилтай, назначило верховным правителем главу одного из монгольских племен, Тимучина, который подчинил себе основные племена татар, кераитов и найманов. Ему было дано имя и звание Чингис-хан. Завершив объединение и организацию военных сил Чингис-хан начал свой великий поход на Северный Китай. Война продолжалась, то затухая, то разгораясь с новой силой, в течение двадцати лет; к 1215 году Пекин был в руках монголов и большая часть Северного Китая и Маньчжурии находилась под монгольским правлением. После завоевания королевства КараКитай в Центральной Азии монголы захватили огромную, но раздробленную Хорезмскую империю Мухаммеда II, охватывавшую тер­риторию современных Узбекской, Таджикской и Туркменской союз­ных республик, а также Афганистан и большую часть Ирана. Дойдя до Азербайджана, самого западного района Хорезмского государ­ства, военачальники Чингис-хана Джебе и Субедей попросили ве­ликого хана разрешить им продвинуться дальше на север и на­нести удар по «западным землям». Пока Чингис-хан со своими тремя сыновьями, Джучи, Чагатаем и Угедеем, завершали завое­вание Хорезмских земель, Джебе и Субедей разгромили Азер­байджан и Грузию и двинулись на Северо-Кавказскую равнину. Там во второй половине 1222 года они столкнулись с аланами (осе­тинами) и кипчаками (кочевыми племенами половцев). Арабский историк Ибн-ал-Асир (1160—1233) сообщает, что, хотя осетины и половцы объединились для сопротивления монголам, тем удалось разбить этот союз с помощью простого приема, позднее, в 1223 году, повторенного в неудачной попытке внести раскол между русскими и половцами. К кипчакам были направлены послы с подар­ками, призывавшие их оставить осетин на том основании, что монголы и кипчаки были «одного рода», тогда как осетины — из дру­гого племени. Уловка подействовала, и монголы сначала наголову

разгромили осетин, а затем своих «братьев по крови» — кипча­ков . Взяв в начале 1223 года Судак (Сурож) на южном побережье Крыма, монголы, по-видимому, перегруппировались в южнорусских степях Дешт-и-Кипчак перед тем, как продолжить нанесение удара по «западным землям».

Создается впечатление, что русские либо ничего не знали о походах и завоеваниях полчищ Чингис-хана, либо не делали об этом записей, по непонятным причинам игнорируя военные успехи татаро-монголов. Весть о том, что в южных степях появился но­вый враг, Мстиславу Мстиславичу в Западный Галич принес его тесть хан Котян, чьи кочевья располагались, вероятно, невдалеке от самой восточной излучины Днепра ³. Через короткое время рус­ские потерпели свое первое поражение от татар. События 1223 года описаны во многих русских источниках ⁴. Некоторые из них очень подробны, точны, изобилуют фактами; другие черпают сведения из вторых рук. Летописи, воспроизво­дящие эти источники, часто основаны на двух и более из них, и хотя они могут противоречить друг другу в каких-то деталях и часто несут на себе печать местнических интересов, тем не менее они дают неискаженные сведения из локальных летописей тех рай­онов, которые были вовлечены в события 1223 года.

Всего сохранилось четыре летописи, отражающие древнейшие описания. Самая краткая из четырех (летописец Переславля Суздальского) воспроизводит в смягченном виде несохранившуюся киевскую княжескую летопись и в то же время отчасти отражает взгляды летописцев Владимира и Ростова на события, до которых им не было особенного дела, или по крайней мере они так счи­тали. Новгородская Первая летопись содержит значительно более полную версию Киевской летописи, но, естественно, ничего не сооб­щает об отношении к происходящему новгородцев, поскольку они не принимали никакого участия в совместном походе на восток. Тон рассказа опять-таки довольно нехарактерен для стиля новго­родских летописей: настроение апокалиптического смирения, пол­ное отсутствие враждебности к татарам, особенно подчеркивание роли бога в нашествии татар («приидоша пакы попущени богом»), горький антиполовецкий тон — все это больше подходит для стояв­шего на пороге катастрофы Киева, граничившего со степью, чем для процветавшего торгового Новгорода. Юго-западная Ипатьев­ская летопись дает контаминацию рассказов, где заметны сужде­ния летописцев Черниговского княжества и Волынской земли; под­виги местных князей Даниила и Василька легли в основу второй половины летописи ⁶. Подвиги Даниила и его западнорусских соотечественников (особенно доблестного Мстислава Ярославича из Луцка), исходя из того, что мы уже знаем, вполне могли быть пло­дом воображения летописца; но подчеркивание роли Мстислава Святославича, наследовавшего после своего брата Глеба княже­ский престол в Чернигове, и значительное внимание, уделяемое черниговскому княжеству и его мелким князькам, не оставляют сомнений в том, что рассказ, содержащийся в Ипатьевской летописи, основан в первую очередь на еще одной несохранившейся

летописи, а именно черниговской. Интересно отметить, что в ней нет и следа христианского смирения или предчувствия неминуе­мого апокалиптического бедствия, присущих киевской летописной традиции. Не предпринимается никаких попыток оправдать татар (в первых словах они названы «безбожными моавитами», а их «лживость» подчеркивается в заключительных эпизодах) или же очернить половцев — их «великый князь Бастый», кто бы он ни был, даже изображается принимающим христианство во время приготовлений к бою. Таким было типичное отношение к собы­тиям западнорусского летописца. Удаленность Волынской и Галицкой земель позволяла ему относиться к половцам без злобной враж­дебности; и хотя географическое положение Западной Руси не смогло защитить ее от захвата семнадцатью годами позже, тем не менее оно освободило священников этих земель от необходи­мости раболепствовать перед татарами.

Четвертая летопись, отражающая подлинное описание событий 1223 года,— это Софийская Первая, которая, как и несколько со­кращенная версия в Новгородской Четвертой летописи, происхо­дит от предполагаемого свода 1448 года.

Таким образом, мы располагаем свидетельствами всех основных заинтересованных сторон: Киева, Чернигова, Волынской и Галицкой земель, Смоленска, а также, возможно, Владимира и Росто­ва⁷. Необходимо, конечно, помнить, что все эти описания созда­вались в первую очередь личными летописцами князей и отражали пристрастия, неприязнь и интересы каждого из них. Однако при сопоставлении этих запутанных свидетельств возникает ясная кар­тина того, что в действительности произошло.

Как только вести о степном нашествии достигли Западного Галича, Мстислав Мстиславич, впечатленный щедрыми дарами своего тестя («кони, и вельблуды, и буволы, и девкы» ) и предсказаниями грядущих бедствий, созвал в Киеве, традиционном для южнорус­ских князей месте сбора, военный совет. Три сильнейших князя: Мстислав Мстиславич из Галицкой земли, Мстислав Романович из Киева и Мстислав Святославич из Чернигова — приняли реше­ние о том, что русские и половцы должны двинуться на восток в степь и напасть на врага там, где встретят его, а не ожидать его появления по эту сторону Днепра («Луче ны [нам] бы есть приняти ^я [их] на чюжеи земле, нежели на своей»⁹). Основное войско пошло на юг до Заруба на западном берегу Днепра, как раз напро­тив Переяславля . Здесь князей встретили татарские послы, ко­торые пытались отговорить их от сражения и убедить в том, что врагами татар были не русские, а исключительно половцы. Сло­ва, вложенные в уста татарских послов новгородским летописцем, большей частью выдуманы и соответствуют лишь точке зре-

ния, слишком хорошо известной по ранним русским летописям (национальные бедствия — это следствие божьего гнева, а, значит нашествие — это «кара божья»), но тем не менее они выражают нежелание татар ввязываться в крупную войну с русскими и вторгаться в земли к западу от Днепра. «Се слышим, оже идете про-тиву нас, послушавше половьць; а мы вашей земли не заяхом, ни город ваших, ни сел ваших, ни на вас придохом, нъ придохом Богомь пущени на холопы и на конюси свое на поганыя половче; а вы възмите с нами мир; аже [половцы] выбежать к вам, а биите их оттоле, а товары емлите к собе: занеже слышахом, яко и вам много зла створили; того же деля и мы бием» ". Послы были казнены, и войско, усиленное подкреплениями из Смоленска, Чернигова и Галицкой земли, двинулось дальше на юг, к Протолочам, важнейшей переправе в самой восточной излучине Днепра, где дру­жину встретил второй разъезд татарских послов. Князья еще раз выслушали клятвенные заверения в том, что русские не враги татарам, и получили туманное предупреждение: «А есте послушали половьчь, а послы наша есте избили, а идете противу нас, тъ вы пойдите; а мы вас не заяли, да всем [будет судьею] Бог» ¹². На этот раз русские отпустили посланников.

Переправа через Днепр, стычки и бои с татарскими заставами, девятидневный ¹³ переход на восток через степь, главное столкно­вение 31 мая на Калке (вероятно, приток реки Калмиус впадающей в Азовское море к западу от Дона), героическая послед­няя схватка и гибель Мстислава Романовича и двух других кня­зей, отказавшихся отступить, когда положение разгромленных рус­ских и половецких сил стало очевидным, измена бродников (см. прим. 22), предавших Мстислава Романовича, бегство русского войска, преследуемого татарами до Днепра, захват Новгорода Святополча на западном берегу Днепра и откат татар на восток — все эти события описаны с различной степенью точности, ясности и связности в четырех основных летописных рассказах. Несмотря на первые успехи русских передовых отрядов, русско-половецкое войско было разбито и понесло большие потери в живой силе. Нет никаких сведений о разрушенных в княжестве Южного Переяслав-ля городах или деревнях, по территории которого, по всей види­мости, татары преследовали отступавших русских. В единствен­ном месте, где татары переходили Днепр,— у брода возле Новго­рода Святополча к югу от Киева^u — они убили только жителей города и не пытались захватить крепость.

Каков был размах военных действий? Почему русские потер­пели поражение? Объясняется ли это военным искусством татар, элементом внезапности, неготовностью русских и половцев, меньшей численностью их войска? Источники, к сожалению, не дают возмож­ности однозначно ответить на эти вопросы. Описания сражений, как правило, даны при помощи стандартных оборотов, никаких деталей не сообщается, стиль изложения — бесстрастный, сухой, невыразительный, что тоже характерно для описания военных действий в ранних русских летописях. Количественные данные также

условны и явно преувеличены: 500 человек из Смоленска в основное войско , первыми через Днепр переправились Мстиславом Мстиславичем 1000 человек¹⁶, 10 000 киевлян погибло только один из каждых десяти рядовых русских воинов ¹⁸ остался жив. Так что из этих сведений ничего нельзя узнать о масштабе военных действий.

Однако некоторые косвенные данные все же обнаруживаются, дон знаем, например, сколько князей принимало участие в походе _и какие земли послали свои дружины: три Мстислава (из Галицкой земли, Киева и Чернигова), по-видимому, выставили основную часть войска; кроме того, Владимир Рюрикович из Смоленска, Даниил Романович из Волынской земли, сын киевского князя Мстислава Всеволод, Мстислав Ярославич из Луцка — все приняли участие и прислали дружины. Мелкие районы Черниговского княжества (Курск, Трубецк и Путивль) тоже послали какие-то силы, были также дружины из Галича (посланные независимо от Мстислава Мстиславича), Турово-Пинска и, вероятно, из ряда других городов. Иными словами, оказывается, что если не все, то большинство южных и западных княжеств участвовало в походе, не говоря' уже о половцах, которые приняли на себя основную тяжесть пер­вого будара татар. Подозрительно отстутствие дружин из Новгорода и Пскова, не упоминаемых ни в одном из источников, но бо­лее всего — из Суздальской земли. Одна из летописей, Ипатьевская, подчеркивает, что «Юрья же князя великого Соуждальского не бы» '⁹ на военном совете в Киеве. Однако местный летописец Суз­дальской земли сообщает, что было направлено обращение к вели­кому князю владимирскому и что Юрий послал чисто символи­ческую дружину на юг под началом Василька Константиновича из Ростова. Не исключено, однако, что это лишь плод его вообра­жения и не более чем попытка спасти честь Всеволодовичей и из­менить впечатление об их полной бездеятельности: «силы» Ва­силька не встретились с союзниками, и, как только Василько узнал о разгроме, он «възвратися от Чернигова» — самая южная точка, которой он достиг,— «схранен Богомь и силою креста честнаго и молитвою [покойного] отца своего Костянтина и стрыя (дяди) своего» Юрия ²⁰. Не стоит и говорить, что ни в одном другом источ­нике «вклад» Суздальской земли не упоминается. Г В летописях дается только один ключ к пониманию неудачи Русских сил, а именно в рассказе из Ипатьевской летописи, где Упоминается о «великой вражде» между тремя ведущими Мстисла­вами. Прямо перед последним сражением на Калке Мстислав Мсти-ЗДавич приказал Даниилу Волынскому перейти реку и ударить по позициям татар. Когда он отдавал приказ идти в бой, «Мьстиславу [Романовичу Киевскому] же и другому Мьстиславу [Святосла­вичу .Черниговскому] седящима въ стану (в боевом лагере) не ве-ДУЩема. Мстислав [Мстиславич] же не поведа (не сообщил) има зависти ради, бе бо котора (распря) велика межю ими» ²¹. Даже 1 допуская направленность этой части Волынско-Галицкой летописи | ^пРотив Мстислава Мстиславича — в конце концов правление Мсти­слава в Галиче в 1219—1227 годах было больше похоже на бедствие

с точки зрения тех, кто поддерживал Даниила и Василька Романовичей,— очевидно, что отсутствовало так необходимое в походе един­ство между тремя ведущими военачальниками. Если добавить к этому отсутствие единого командования войском, предательство бродников ²², неспособность половцев выстоять под натиском татар , неподготовленность русских и несогласованность действии многочисленных отрядов, то становится понятным (по крайней ме­ре отчасти), почему русские потерпели поражение. \i Трудно оценить людские потери хоть с какой-нибудь степенью точности. Сообщение Новгородской Первой летописи о гибели каж­дого десятого в русском войске является, очевидно, преувеличе­нием, и его можно не принимать во внимание; явно легендарны и устные известия («они говорят, что...») о гибели в сражении 10 000 киевлян. Однако один из источников, Новгородская Пер­вая летопись, дает некоторое представление о потерях, перечисляя имена погибших князей: двое из рода Ростиславичей (киевский князь Мстислав Романович и Святослав из Канева ²⁴, вероятно, сын Ростислава Рюриковича ²⁵), двое из Ольговичей (Мстислав Святославич из Чернигова и его сын Дмитрий), двое князей из Западной Руси (Изяслав Ингваревич и Святослав из Шумска, возможно, сын или внук Ингваря Ярославича ^2б), двое, вероятно, из района Турова и Пинска (Александр из Дубровицы, убитый вместе с Мстиславом из Киева, и Юрий из Несвижа ²⁷) и один неизвестно из какой местности, зять киевского князя Мстислава Андрей. Поскольку названные девять князей составляют половину тех, о чьем участии в битве сообщается ²⁸, мы можем сделать до­пущение, что в целом потери русских были ненамного меньше поло­вины общей численности войска.

Что касается половцев, то первое татарское нашествие и битва на Калке фактически положили им конец как силе, с которой сле­дует считаться на южных и юго-восточных границах Руси. Правда, хан Котян, как сообщается, принимал участие в военных действиях на западе Руси в 1225 и 1228 годах, помогая сначала Мстиславу Мстиславичу, а затем Даниилу ²⁹, и половцы помогли Ольговичам вернуть Киев в 1235 году. Но это были два исключительных случая, и к середине 30-х годов XIII века преобладанию половцев в южнорусских"степях, по всей видимости, пришел конец³⁰.

Судя по всем доступным источникам, первое татарское нашествие незначительно повлияло на русские княжества. Суздальская земля вообще не была затронута, то же самое относится к Новго­роду и Пскову. Соотношение сил на юге осталось в точности та­ким же, как и прежде: Мстислава Киевского и Мстислава Черни­говского заменили соответственно Владимир Рюрикович Смолен­ский и Михаил Всеволодович. Мстислав Мстиславич и Даниил Романович крепко засели у себя в Галицкой и Волынской землях.

Но вот что нам кажется совершенно необъяснимым — это отсутствие признаков обеспокоенности у летописцев того времени В конце концов, это был новый враг, первый новый враг, появив­шийся в южных степях за последние полтора столетия. Правда, в Суздальской и Новгородской летописях описания событий 1223 го-

да предваряются риторическим введением, в котором видно замешательство автора по поводу происхождения захватчиков и цити­руется так называемое «Откровение Мефодия Патарского» («Тако бо Мефодии речет, яко къ скончанью временъ явитися тем, яже загна Гедеон, и попленять всю землю от встока до Ефранта и от Тигръ до Понетьскаго моря, кроме Ефиопья» ³¹), но эти слова цитировались и раньше одним из составителей раннекиевской Начальной летописи ³². Целью летописцев было при помощи этого вве­дения привлечь внимание к безбожию половцев («Много бо зла твориша ти оканьнии половци Русьскои земли, того рати всемилостивый Бог хотя погубити безбожныя сыны Измайловы куманы [половцы]»), а не предупредить русских князей о новой степной угрозе.

Печальные события 1223 года оставили у русских ощущение,
что татары как бы растворились в степи. «Татари же възвратив
шася от реки Днепря; и не съведаем, откуду суть пришли и кде
ся деша опять: бог весть, отколе приде на нас за грехы наша» ³³. Рус­
ские __р_асвдшди происшедшее как еще одно степное нашествие,
которое_по. крайней мере принесло ту пользу, что нейтрализовало,
половцев. Прошло четырнадцать лет, прежде чем новый враг снова''
появился у порога.