КНИГА ТРЕТЬЯ Цивилизация, распространившаяся от Центральной Азии на юг и юго-восток ГЛАВА I.Арийцы; брахманы и их общественная система
Мы дошли до эпохи, когда мидийцы штурмом взяли Вавилон, когда ассирийская империя начала меняться по форме и содержанию. Сыновья Хама и Сима навсегда покинули первые ряды народов. Вместо того, чтобы управлять государствами, они превратились в негативный, дезорганизующий фактор. На арену вышли арийцы; теперь мы можем рассмотреть их ближе — уже не только как ветвь, участвовавшую в создании Египта, но как самое знаменитое и благородное семейство белой расы.
Мы получим о них неполное представление, если сразу приступим к мидийцам, не изучив всю группу, малой частью которой они были. Поэтому начнем с самых мощных ветвей семейства. Для этого нам придется отправиться в районы на востоке Индии, где появились самые крупные группы арийских народов:
Но первые шаги мы направим за пределы Индии, по тому что брахманская цивилизация, в определенной мере чуждая западному миру, значительно оживила восточный регион и, столкнувшись там с расами, которых ассирийцы и египтяне видели только мельком, она оказалась в тесном контакте с желтыми ордами. Изучение этих отношений и их результатов представляет особую важность. Мы увидим, насколько превосходство белой расы утвердилось в отношении монголов, так же как и черных народов, в какой мере это доказывает история, а затем соответствующее состояние обеих низших рас и производных от них народов.
Трудно определить синхронизм между первыми переселениями хамитов и арийцев; не менее трудно обойтись без попытки сделать это. Пришествие индусов в Пенджаб произошло настолько давно, за пределами всякой позитивной истории, что филология отодвигает этот факт в глубокую древность. Это событие можно датировать эпохой до 4000 г. до н. э., и скорее всего арийцы примерно в это же время, в силу тех же обстоятельств, оставили прародину белого семейства и спустились на юг — одни к западу, другие к востоку.
Арийцы, более удачливые, чем хамиты, в течение долгих веков наряду со своим национальным языком, священным приложением к первобытному наречию белой расы, сохранили физический тип, который позволил им избежать смешения с черным населением. Чтобы объяснить этот феномен, следует признать, что аборигены отступали, рассеивались или уничтожались завоевателями, или они жили разобщенными в высокогорных долинах Кашмира, первой индийской страны, куда пришли арийцы. Кстати, нет никаких сомнений в том, что древнее население этих земель принадлежало к черному типу.[120] Об этом свидетельствуют меланийские племена, которые еще и сегодня встречаются в Камауне, Они состоят из потомков тех беженцев, которые не последовали примеру соотечественников и не ушли в Виндхукские горы и в Декан, а предпочли высокогорные ущелья, где можно было найти надежное убежище и долго сохранять свою этническую индивидуальность.
Прежде чем еще дальше продвинуться в Индию, рассмотрим все первобытное арийское семейство в тот момент, когда оно уже двигалось на юг, хотя в то время, когда оно приступило к захвату долины Кашмира, основная их масса еще не вышла за пределы Согдианы.
Арийцы уже отделились от кельтских народов, которые двигались на северо-запад в обход Каспийского моря с севера, между тем как славяне, мало отличавшиеся от этой последней и многочисленной семьи народов, перемещались в Европу более северным путем.
Итак, арийцы, еще до того как они пришли в Индию, не имели ничего общего с народами, которым предстояло сделаться европейцами. Они составляли многочисленную общность, совершенно непохожую на остальную часть белой расы, потому их следует обозначить особым именем. К сожалению, это не учли самые известные ученые. Сосредоточившись на филологии, они дали всем языкам расы общее, но очень неточное название «индогерманские», не обратив внимания на то обстоятельство, что из всех народов, говоривших на этих языках, только один был в Индии, тогда как остальные даже и не приближались к ней. И это стало основной причиной последующих научных ошибок. Языки белой расы индийскими являются не в большей степени, чем кельтскими, а я считаю их гораздо менее германскими, нежели греческими.[121]
Преимущество термина «арийский» состоит в том, что его выбрали сами племена, к которым он относится, и что он сопровождал их всюду, где бы они ни проживали. К тому же это самое удачное для них название: оно означает «почитаемый», т. е. арийские народы состояли из людей почитаемых, людей, достойных уважения, а также, возможно, людей, которые могли получить силой то, чего они заслуживали, но не имели. Если такое толкование не содержится в самом слове, оно вытекает из фактов.
Белые народы, называвшие себя так, понимали значение этого слова. Они заслужили его своим могуществом и только позже забыли его, приняв другие наименования. Индусы называли священную страну, т. е. собственно Индию, «Ариа-Варта», или «Земля почитаемых людей».[122] Позже, когда они разделились на касты, имя «Ариа» закрепилось за большей частью нации — «вайсиями», последней категорией истинных индусов, дважды рожденных, читавших «Веды».
Древним именем, которым называли себя арийцы-иранцы — к ним принадлежали мидийцы, — было «Бсфпй». Другая ветвь этого семейства — персы — также стали называть себя «Бсфбйпй», а когда они отказались от этого названия, его корень сохранился во многих именах людей, например, Артаксеркс, Ариобарзан, Артабаз, и они передали его скифам-монголам, принявшим их язык, а затем его употребляли арийцы-сарматы.
В своих космогонических представлениях иранцы считали самой первой страной на земле область, которую они называли «Airyanem-Vaego» и помещали ее далеко на северо-востоке, у самых истоков Окса и Йаксартеса.[123] Они вспоминали, что там лето продолжалось всего два месяца в году и что все остальное время там стояла суровая зима. Таким образом, для них страна почитаемых людей осталась древней родиной, а индусы в более поздние времена, привыкшие к этому названию и забывшие его корни, перенесли его на свою новую родину.
Этот корень «ar» повсюду следовал за различными группами расы. Греки сохранили его в слове «Арес», которое обозначает высоко почитаемое существо, бога битв, храброго героя; слово «ЬсефЮ» первоначально означало совокупность качеств, необходимых для настоящего человека, — доблесть, твердость, мудрость, а позже означало «добродетель» вообще. Он фигурирует в слове «ЬсЬмбй», которое относится к почитанию сверхчеловеческих способностей и сил; наконец, я нахожу родовое название арийского семейства в таких словах, как «агуа», «ayrianem», производных от «Бсчбфпй» и «Бсшефпх»). Греки, отделившись в античную эпоху от общего ствола, не забыли его наименование ни в своем мышлении, ни в названии своей нации.
Это исследование можно продолжить, и тогда мы найдем корень «ar», «ir» или «ег» в немецком слове «Ehre», что доказывает следующее: чувство гордости, основанное на моральных достоинствах, всегда занимало большое место в мыслях самой лучшей из человеческих рас.[124]
Как показывают многочисленные свидетельства, есть надежда на то, что в один прекрасный день будет найдено обобщенное и вполне заслуженное имя для этого народа, — которое, кстати, он когда-то дал сам себе, — взамен таких названий, как Иафетиды, кавказцы и индогерманцы. В конечном счете это позволит лучше понять генеалогию человечества, а пока я позволю себе выделить особую группу среди всех белых народов, которые заслужили свою славу и запечатлели ее на камне, в своих законах и в своих книгах. Исходя из этого, я постараюсь дать название этой расе с учетом ее составных элементов на тот момент, когда она, отделившись от остальной части семейства, двинулась на юг.
Насчитывается много племен, которые пришли в Индию, и тех, которые пошли по стопам семитов, дошли до южного побережья Каспийского моря, а оттуда в Малую Азию и в Грецию, и называли себя эллинами. Некоторые спустились на юго-запад, добрались до Персидского залива, а другие, оставаясь в течение веков в районе Имауса, предстали перед европейцами под именем сарматов. Таким образом, индийцы, греки, иранцы, сарматы составляют одну расу, отличающуюся от всех остальных представителей своего вида и превосходящую их всех.
Что касается физического сходства, здесь нет никакого сомнения: благородство черт, стать, физическая сила — это можно считать общими характеристиками семейства, а местные отклонения от них являются следствием смешения с аборигенами. В Индии они смешались с черными, в Иране с хамитами, семитами и тоже с черными, в Греции с белым населением, которое я не стану уточнять, и с семитами. Однако всюду сохранилась основа типа, и, даже выродившись, она породила такое потомство, как современные кашмирцы и большая часть северных брахманов, как те люди, что жили при первых наследниках Кира и изображены на сооружениях Накши-Рустама и Персеполиса; наконец, заметим, что люди, вдохновившие ваятелей Аполлона Пифийского, Юпитера Афинского, Венеры Милосской, составляют лучшую часть человечества.
У арийцев была бело-розовая кожа: такими были самые древние греки и персы, такими запечатлены древние индийцы. Волосы как правило были светлые—вспомним, что эллины отдавали предпочтение именно этому цвету волос и наделяли им своих самых почитаемых богов. И сегодня еще светлые волосы можно встретить в Индии, особенно на севере, т. е. там, где арийская раса лучше всего сохранила свою чистоту. В Каттиваре встречаются рыжеволосые и голубоглазые люди.
У индусов идея красоты до сих пор ассоциируется со светлой кожей и светлыми волосами, о чем свидетельствуют описания избранных детей, столь частые в буддистских легендах. В них описывается, например, божественное создание в младенческом возрасте с золотистого цвета кожей. Его голова напоминает зонтик (т. е. круглая, не похожая на пирамиду, что характерно для черной расы). У него длинные руки, широкий лоб, близко расположенные брови и выступающий нос.
Поскольку это описание (примерно VII в. до н. э.) относится к расе, лучшие элементы которой были в значительной мере перемешаны, нет ничего удивительного в таких несколько преувеличенных требованиях, как кожа золотистого цвета и сведенные вместе брови. Что касается остальных Деталей, речь идет о белой расе, и это дает повод думать, что арийцы в своей массе обладали этими признаками.
Эта разновидность человечества, отличавшаяся красивой внешностью, была наделена не менее выдающимся разумом. Она обладала неистощимой живостью и энергией, а ее система правления отвечала всем потребностям столь предприимчивых людей.
Во главе арийцев, разделенных на племена или небольшие группы, жившие в больших поселках, стояли вожди с очень ограниченной властью, которая не имела ничего общего с абсолютизмом, процветавшим у черных или желтых народов. Самым древним санскритским названием царя или властителя было слово «vic pati», что сохранилось в зендском «vic paitis», а литовским словом «wiespati» до сих пор называют землевладельца.[125] Греческая монархия героической эпохи, очень близкая иранской монархии до Кира, имела весьма ограниченную власть, в «Рамаяне» и «Махабхарате» цари избираются жителями городов, брахманами и даже соседними царями: здесь нет и речи о всевластии и самовластии, и это напоминает германскую организацию перед реформой, наподобие той, что осуществил у нас Хлодвиг.
Между прочим, в «Манава-Дхарма-Шастре» больше приверженности идее абсолютной монархии, чем в великих поэмах, однако еще нет строгих принципов нынешних восточных государств. «К царю, даже если это ребенок, следует относиться с почтением и не считать его простым смертным: он есть божество в человеческом облике». Но ниже законодатель добавляет: «Пусть царь, поднявшись с ложа на рассвете, с уважением выслушает брахманов, изучивших все три Веды и этнические науки, и пусть повинуется их решению» (§ 37). И далее в § 54: «Царь должен назначить семь или восемь министров, которые должны принести клятву, касаясь рукой священного изображения или предмета. Это будут люди, чьи предки служили царям, люди, упоминаемые в священных книгах, доблестные и владеющие оружием, благородного происхождения». В § 56: «Пусть ен постоянно советуется с этими министрами в вопросах войны и мира, организации войска, доходов, защиты своего народа и приумножения приобретенных богатств». В § 57: «Обдумав мнения своих советников — вначале самостоятельно, затем обсудив их сообща, — пусть он принимает самые мудрые решения во всех делах». В § 58: «Пусть царь, согласно шести основным правилам, поставит во главе совета одного брахмана, избранного среди прочих». В § 59: «Пусть он всецело доверяет ему во всех делах и вместе с ним принимает окончательное решение».
Арийских царей, живших в своих селениях среди стад быков, коров и лошадей и являвшихся судьями в бурных спорах, которые часто сопровождали жизнь скотоводов, окружали люди более воинственные, чем пастухи.
Когда я веду речь об арийской нации, об арийском семействе, я не хочу сказать, что различные племена, составляющие его, жили в мире друг с другом, хотя в ведических гимнах пишется обратное. Вражда сопутствовала их повседневной жизни, и самым достойным объектом восхищения этих людей был воин на колеснице, который в сопровождении колесничего осыпал стрелами соседние племена. В «Зенд-Авесте» такой воин называется «rathaestao», т. е. тот, кто ездит на колеснице. Возничий всегда фигурирует на египетских, ассирийских, персидских изображениях, в греческих и санскритских поэмах, в «Шахнамэ», в скандинавских сагах и рыцарских романах средневековья, а в Индии он являлся важной фигурой в воинском деле.
Итак, арийцы воевали между собой, а поскольку они не были кочевниками и старались как можно дольше пробыть на новой земле, поскольку их храбрость постоянно сталкивалась с сопротивлением местного населения, они сами были инициаторами всех своих походов, военных кампаний, побед и поражений. Добродетелью у них считалась воинская доблесть, а доброта и благородство прежде всего связывались с храбростью: с этим мы встречаемся в более поздние времена в итальянской поэзии, где «добрый Ринальдо» — это то же самое, что «il gran virtuoso» у Ариосто. Самые высокие награды и почести были уготованы самым активным героям. Их называли «qoura», т. е. «небесные», потому что, когда они погибали в битве, они попадали в Сваргу, великолепный дворец, где их встречал Индра, царь богов, и эта честь была настолько велика, что ни богатые приношения, ни знания, ни мудрость не давали смертному права занять на небе место, которого удостаивались «суры». Ни одно достоинство не могло сравниться со смертью в бою. Но и этим не ограничивались прерогативы доблестных воинов. Они могли не только отправиться в качестве почитаемых гостей в обитель богов — они могли сместить с трона самих богов, и даже всемогущий Индра постоянно боялся, что какой-нибудь герой-смертный отберет у него скипетр.
Между этими арийскими идеями и содержанием скандинавских мифов наблюдается поразительное сходство. И не просто сходство, а абсолютную идентичность приходится констатировать между понятиями этих двух племен белого семейства, разделенных веками и расстоянием. Впрочем, такая дерзкая концепция отношений человека со сверхъестественными существами встречается в такой же большой мере у греков героической эпохи. Прометей, похищающий небесный огонь, оказывается хитрее и предприимчивее, чем Юпитер; Геркулес силой отбирает Цербера у Эреба; Тесей заставляет дрожать Плутона, сидящего на троне; Аякс ранит Венеру; а Меркурий, хотя он и бог, не осмеливается противостоять храбрости спутников Менелая.
В «Шахнамэ» также изображаются герои, бросающие вызов адским силам и побеждающие их.
Эта дерзость у всех белых народов определяется, несомненно, их убежденностью в своем превосходстве и могуществе. И меня не удивляет тот факт, что негры так легко признают божественную природу завоевателей, пришедших с севера, когда те воспринимали как нечто обязательное свое сверхъестественное могущество, а иногда, в силу некоторых воинских или моральных подвигов, считали себя способными подняться до богов, которые наблюдают за ними, помогают им и опасаются их. Вообще можно сказать, что искренние люди обыкновенно легко принимают за действительность то, во что верят. Тем более, когда черный житель Ассирии и Египта с трепетом слушает, как его господин заявляет, что если он еще не бог, то скоро им станет. Абориген видит, как господин правит, властвует, учреждает законы, вырубает леса, осушает болота, строит города — одним словом, выполняет ту цивилизаторскую работу, на которую сам он не способен, — и говорит сородичам: этот человек ошибается, потому что ему не надо становиться богом — он уже бог. И аборигены боготворят его.
При таком преувеличенном чувстве собственной значимости можно было бы предположить, что сердце белого человека склонно к безбожию. Но это не так: белые, как правило, очень набожны, и их очень сильно занимают теологические идеи. Мы уже убедились, как заботливо они сохраняли древние космогонические воспоминания, которыми обладало семитское племя евреев, частично получившее их из собственных источников, частично от хамитов. Со своей стороны, арийская нация оставила следы в Книге Бытия. Вот что пишется в «Ригведе»: «В ту пору не существовало ни бытия, ни небытия. Не было ни вселенной, ни атмосферы, ничего вверху; ничего и нигде… Смерти не было, как не было бессмертия, ни различия между днем и ночью. Но Это уже трепетало, пока без дыхания, будучи единственным по отношению к самому себе, заключенному в самом себе. Не было ничего больше. Все было покрыто тьмой и погружено в непроницаемые воды. Но эта скрытая масса проявлялась силой созерцания. Желание («kama», любовь) родилось в начале ее сущности, и это было первородное семя, семя созидающее, которое мудрецы, осознавшие его в своих сердцах, посредством медитации, различали в лоне небытия как связь с Существованием». Эти мысли выражены глубже и ярче, чем у Гесиода и в кельтских сказаниях, хотя в принципе это одно и то же. Впрочем, арийцы искали в религии прежде всего метафизические идеи и моральные предписания. Сам по себе культ был очень простым.
Такой же простой в те далекие времена была организация пантеона. Несколько богов во главе с Индрой скорее руководили миром, чем властвовали над ним.[126] Гордые арийцы сделали из неба республику.
Однако эти боги, которые имели честь властвовать над высокомерными людьми, были обязаны людям почестями. В отличие от того, что произошло позже в Индии, и в полном соответствии с тем, что было в Персии и особенно в Греции, эти боги отличались безупречной красотой. Арийцы хотели их видеть похожими на себя. Они не знали на земле никого, превосходящего их; соответственно, они считали, что и на небе нет ничего совершеннее. Но сверхъестественным существам, управляющим миром, требовались прерогативы. Арийцы видят их в еще более прекрасном, чем самая совершенная человеческая форма, — в самом источнике красоты и, возможно, жизни: они нашли его в свете и использовали для наименования высших существ корень «dou», что означает «освещать».[127]
Идея света прижилась в языках расы и стала свидетельством единства религиозных понятий у белых народов. У индусов это — «Devas», у эллинов — Зевс, у литовцев — «Diewas», у галлов — «Duz», у ирландских кельтов — «Dia», в «Эдде» — «Туг», в верхнегерманском — «Zio», у славян — «Dewana», в латинском — «Diana». Всюду, куда проникла белая раса, где она владычествовала, встречается эта священная вокабула, по крайней мере, в первородных языках. В землях, где имели место контакты с черным элементом, она противо стоит сочетанию «А1» меланийских аборигенов.[128] Вторая вокабула выражает суеверие, а первая — мышление; вторая — плод воспаленного воображения и граничит с абсурдом, первая вытекает из разума. Когда «Deus» и «А1» смешивались, что, к сожалению, происходило часто, в религиозной доктрине происходила такая же путаница, как и в социальной организации в результате смешения черной расы с белой. Ошибка была тем плачевнее, что в таких случаях преобладало «Аl». Когда же верх одерживало «Deus», результат был менее разрушительным.
Итак, «Deus» есть выражение и объект самого высокого почитания у арийской расы. Мы исключим из нее иранское семейство — по особым причинам, о которых речь пойдет в свое время.[129]
В эпоху, когда арийские народы уже подходили к Согдиане, от них отделились эллины. Они пошли по пути, который должен был привести их к своей судьбе: если бы они продолжали вместе с остальными племенами двигаться на юг, им бы не пришло в голову повернуть на северо-запад.
Двигаясь прямо на запад, они взяли бы на себя роль, которую позже сыграли иранцы. Они не построили, бы такие государства, как Сицион, Аргус, Афины, Спарта, Коринф.
Я предполагаю, что за этим событием стоят причины, которые определили древнюю эмиграцию белых народов. Но если бы желтокожие завоеватели стали преследовать беглецов, все белые народы — арийцы, кельты и славяне — также устремились бы на юг и заполонили бы эту часть земли. Однако этого не случилось. В ту же эпоху, приблизительно тогда, когда арийцы спускались к Согдиане, кельты и славяне шли на северо-запад и находили дороги, если и не совсем свободные, то хотя бы менее защищенные. Поэтому следует признать, что давление, заставившее эллинов отправиться на запад, шло не из северных земель, а от собратьев-арийцев.
Эти народы, в равной степени храбрые, постоянно враждовали между собой. И это приводило к разрушению селений, государства распадались, а побежденным приходилось терпеть иго или спасаться бегством. Эллины оказались самыми слабыми и выбрали второе: они простились с землей, которую не могли защитить от воинственных собратьев, сели в свои колесницы, взяли свои луки и стрелы и двинулись в горы на западе. Эти горы занимали семиты, которые изгнали оттуда хамитов, частично покорив их, а последние еще раньше сделали то же самое с чернокожими аборигенами. Семиты, побежденные эллинами, не стали сопротивляться этим доблестным беглецам и двинулись обратно в Месопотамию; чем дальше продвигались эллины, вытесняемые иранскими народами, тем больше они теснили семитов, в результате чего ассирийский мир все больше заполнялся этой смешанной расой. Впрочем, мы уже рассмотрели эти события. Итак, пусть переселенцы продолжают свой путь. Нам известно, куда он приведет их.
Разделившись, две большие группы все еще составляют арийское семейство — я имею в виду индусов и зороастрийцев. Завоевывая новые земли и считая себя одним народом, эти племена оказались в Пенджабе. Там они обосновались на пастбищах, орошаемых Синдхом, пятью его притоками и еще одной, седьмой, рекой, название которой неизвестно, но скорее всего это либо Ямуна, либо Сарасва-ти. Эти красивые места глубоко врезались в память зороастрийцев-иранцев и оставались в их сердце еще долгое время после того, как они навсегда покинули их. Для них Пенджаб был всей Индией — других земель они не видели. Их познание в этой области определили географические понятия западных народов, и «Зенд-Авеста», основываясь на рассказах предков, дает Индии эпитет «семикратная».
Этот регион, предмет стольких воспоминаний, стал свидетелем нового разделения арийского семейства, и более свежие исторические хроники позволяют выяснить, какие факторы были причиной противостояния.[130] Итак, начинаем рассказ о самой древней религиозной войне.
Характер набожности, присущий белой расе, лучше всего выражается в ее мышлении, и мы приступаем к его рассмотрению. Мы уже отметили бледный, но вполне различимый отсвет религиозности у метисов, потомков хамитов, обнаружили ее образцы у семитов, а теперь увидим античную простоту верований и то первостепенное значение, которое придавали ей арийцы, собравшиеся на своей первой стоянке перед исходом эллинов. В тот период культ отличался простотой.
Вся социальная организация была обращена на практические дела и рассматривалась с практической точки зрения. Так же, как предводитель общины, судья большого селения являлся всего лишь избираемым чиновником, окруженным почетом, основанном на его храбрости, мудрости И количестве его слуг и стад; а воины, отцы семейства, видели в своих дочерях только помощниц в пастушеских делах, обязанных доить коров и коз. Таким образом, если они и почитали культ, то не представляли себе, что религиозные функции могут отправляться специальными людьми, т. е. каждый из них был своим собственным священником и считал свою совесть достаточно чистой, а сердце достаточно умным и благородным, чтобы без посредников общаться с великими бессмертными богами.
Но то ли за время, прошедшее между уходом греков и захватом Пенджаба, арийское семейство за счет длительных контактов с аборигенами уже утратило свою чистоту и свою физическую и моральную сущность в результате притока чужих мыслей и чужой крови, то ли происшедшие изменения были естественным развитием прогрессивного гения арийцев, но во всяком случае древние понятия о природе священничества изменились незначительно, и наступил момент, когда воины перестали считать себя вправе исполнять жреческие функции: так появилась каста жрецов.
Эти новые пастыри умов и совести людей сразу сделались советниками царей и усмирителями народов. Их называли «purehitas». При них изменилась суть культа: культ усложнился, а искусство жертвоприношений стало наукой, полной непонятных ритуалов, опасных для простаков. В акте поклонения люди уже опасались совершать формальные ошибки, которые могли оскорбить богов, и чтобы избежать такой опасности, стали прибегать к услугам пурохит. Вероятно, в практике теологии и литургии этот специальный служитель имел познания в медицине и хирургии, сочинял религиозные гимны и стал трижды почитаем царями, воинами, населением благодаря достоинствам в области религии, морали и науки. Это была эпоха, когда появились самые древние гимны «Вед».
Итак, если священник взял в свои руки почетные функции, обеспечивающие ему восхищение и симпатию, свободные люди также выиграли от потери некоторых прежних своих прав, и по примеру пурохит, завладевших частью общественной жизни, отцы семейства, освободившись от многих забот, стали совершенствоваться в материальных искусствах, в науке управления, в воинском деле и в области завоеваний.
Впрочем, пурохита поначалу не казался чем-то опасным. Он жил уединенно рядом с богатыми и могущественными вождями, которые обеспечивали его простую мирную жизнь. Он не носил оружия, т. к. вышел из дружественного племени. Он происходил, возможно, из семьи виспати или его рода, он был сыном, братом, родственником воинов. Он передавал свои знания ученикам, которые были вольны в любое время уйти от него и снова взять в руки лук и стрелы. Поэтому брахманизм незаметно даже для тех, кто его исповедовал, закладывал основы власти, которой предстояло сделаться чрезмерной.
Один из первых шагов, который сделали священнослужители в прямом управлении общественными, т. е. земными делами, свидетельствует о совершенствовании политической и моральной системы у современников той эпохи, которую немецкие мыслители удачно называют «серым преддверием времен» (die graue Vorzeit). Виспати поняли, что больше нет смысла использовать грубую силу и хитрость в отношении населения, которое постепенно превращалось в их подданных. Народное избрание было заменено посвящением, которое обеспечило пастырям народа особые права на всеобщее уважение, а легитимность властителя теперь подтверждалась чем-то вроде коронования, которое осуществляли пурохиты.[131] С тех пор власть царей резко возросла, потому что они стали участниками священнодействий, и для этого им даже не пришлось свергать богов. Одновременно были заложены основы светской власти священников, и мы сегодня знаем, чем она может стать в руках просвещенных мирных людей, обладающих опасным рвением в добре, которые, зная, что для нации, более всего поклонявшейся доблести, никакая, даже освященная причина не может служить извинением трусости, уже начали практиковать суровые доктрины воздержания и отказа от всего мирского. Такая набожность должна была привести к тяжким увечьям, к пыткам, возмущающим и ум и сердце. Но пурохиты до этого еще не дошли. Они были священниками белой нации, им и в голову не приходила мысль о таком беззаконии.
Таким образом, могущество священников отныне имело прочное основание. Его охотно усиливала светская власть, удовлетворенная полученным посвящением. Скоро стало ясно, что для того чтобы получить что-то, необходимо от чего-то отказаться. Не все цари относились благосклонно к вершителям жертвоприношений, но жрецам достаточно было найти отклик в народе своей твердостью или кому-то из них умереть мученической смертью от прихоти тирана, чтобы общественное мнение, преисполненное признательности и восхищения, сделало кумиров из пурохит.
Они, как нечто естественное, приняли роль, которую им предоставили. Однако я не верю ни в эгоистические намерения целого класса, ни в то, что незначительные причины могут дать значительные результаты. Когда в обществе происходит длительная революция, это значит, что страсти триумфаторов оказались сильнее личных интересов, иначе они не пользовались бы такой популярностью. Принципы, на которых арийские священники строили свою судьбу, не были ни ничтожными, ни смешными — напротив, они завоевали глубокую симпатию гения расы, и сами священнослужители той эпохи обладали редкими способностями к искусству правления, а также гибким умом, ученостью, проницательностью и логикой, доходившей до фанатизма.
Эти люди философского ума видели, что арийские народы находятся в окружении черных племен, численно намного превосходящих белую расу, которая обосновалась на землях Семиречья и дошла до устья Инда. Кроме того, они видели, что среди арийцев мирно живут другие местные племена, не столь многочисленные, которые уже начинают смешиваться с некоторыми семьями, скорее всего с беднейшими, наименее почитаемыми и наименее гордившимися своей принадлежностью к завоевателям. Они замечали, насколько мулаты стоят ниже своих белых родителей по красоте, уму и храбрости; они размышляли над последствиями влияния метисов на покоренное или независимое черное население. Возможно, они были свидетелями того, как некоторые удачливые метисы становились царями.
Движимые стремлением сохранить господствующую роль белой расы, они придумали общественное устройство с иерархией, основанной на умственных способностях. Они предполагали доверить высшие должности самым умным и предприимчивым. Тем, кто был небогат умом, но имел крепкую руку, сердце, жаждущее воинских приключений, и честолюбие, они доверяли заботу о защите общественного порядка. Людям мягкого нрава, склонным к мирным трудам, мало расположенным к ратным подвигам, было предназначено кормить государство и обогащать его торговлей и ремеслом. Затем из большого числа тех, чей мозг работал плохо, кто был робок и недостаточно богат, чтобы оставаться свободным, священники сформировали группу, стоявшую на нижней ступени, и решили, что этот низший класс будет зарабатывать свой хлеб, выполняя тяжелые или даже унизительные работы, необходимые для общества.
Итак, у задачи нашлось идеальное решение, и нельзя не оценить такой социальный организм, управляемый разумом и обслуживаемый слабыми умами. Вся трудность заключалась в том, чтобы осуществить эти абстрактные замыслы на практике. В этом потерпели неудачу все западные теоретики, а пурохиты сумели, как они считали, сделать это.
Исходя из принципа — неоспоримого для них, — что лучшие качества принадлежат арийцам, а всякая слабость и неспособность присущи черным, они, следуя логике, решили, что ценность человека находится в прямой зависимости от чистоты крови, и основали на этом принципе кастовую систему.
Свои классы они называли «varna», что значит «цвет», позже это слово приобрело другое значение «каста».[132]
Чтобы сформировать первую касту, они объединили семьи пурохит — Гаутамы, Бхригу, Атри, — известных своими литургическими песнопениями, передаваемыми по наследству как ценное достояние. Они считали, что кровь этих избранных более арийская, более чистая, чем у остальных.
Этому классу, этой «варне», этому «белому цвету» они прежде всего дали не право на власть, что с течением времени было бы естественным, а по меньшей мере принцип такого права и то, что могло к нему привести, а именно: монополию на жреческие функции, на царское посвящение и право сочинять и исполнять религиозные гимны и передавать потомкам их секрет; наконец, они объявили себя священными и непогрешимыми личностями, отказались от воинской повинности, окружили себя всем необходимым для медитирования и изучения наук, включая политические.[133]
На ступень ниже стояли цари со своими семьями, причем все без исключения, так как это означало бы компрометацию царского посвящения и угрозу для создаваемой системы. Рядом с царями законодатели поместили самых известных воинов, влиятельных и богатых людей: предполагалось, что этот класс («варна») имеет меньше белой крови, либо, если даже он и сохранил расовую чистоту, все равно заслуживает только второй ступени, поскольку умственные способности и религиозность ценились выше физической силы. Такая мысль могла родиться только среди великой и благородной расы. Членов военной касты пурохиты назвали «кшатрии», или «сильные люди». Они вменили им религиозный долг владеть оружием, изучать военное искусство; право руководить людьми было им предоставлено при условии специального посвящения, при этом законодатели опирались на социальные доктрины расы, чтобы не дать военным абсолютную власть.[134]
Они объявили, что каждая варна обеспечивает своим членам особые привилегии, перед которыми бессильна царская воля. Царю запрещалось ущемлять права священников-жрецов. Ему не позволялось посягать на права кшатриев или более низких каст. Монарха окружали министры или советники, без помощи которых он не мог принимать решения и которые принадлежали к классу пурохит или воинов.
Законодатели на этом не остановились. Именем религиозных законов они предписывали царям определенные правила поведения в личной жизни. Регулировалась даже пища, а более всего осуждалось любое отступление от их предписаний. По моему мнению, самое мудрое в этих законах заключается в том, что священнослужители не монополизировали эти знания. Они понимали, что нельзя запретить доступ к образованию тому, кто способен к учению, а также и неспособному: если знание есть сила и дает авторитет, так только при условии, что об этом судят другие, способные их оценить.
Итак, пурохиты не только запрещали образование кшатриям, но, напротив, рекомендовали: они позволяли им читать священные книги, обязывали объяснять их, а также благосклонно взирали на занятия светскими науками: поэзией, историей, астрономией. Так формировался класс военных — умных и храбрых людей, — которые лояльно относились к духовенству. Тем не менее интересы этой касты не во всем совпадали с планами религиозных реформаторов, и рано или поздно в этом смысле последние могли столкнуться с опасностью. По-иному обстояли дела с варной, стоящей на ступень ниже военной касты. Речь идет о касте «нблтйбт», состоящей из людей с более темной кожей, чем два первых социальных класса; они, возможно, были менее богаты и влиятельны в обществе. Несмотря на это, их родство с высшими кастами было явным и неоспоримым, и в новой системе они считались элитой, или «дважды рожденными» («dvidja»); вообще, это слово обозначало превосходство расы над аборигенами, составляющими основу нации, над которыми стояли жрецы и воины. Именно по этой причине название «арийцы», от которого отказались кшатрии и пурохиты — первые стали называть себя «сильными», вторые «брахманами», — сохранилось за третьей кастой.
Закон Ману, который появился после рассматриваемой нами эпохи, хотя он основан на древнейших авторитетах, определяет образ жизни касты вайсиев. Им поручалась забота о домашнем скоте, поскольку складывавшиеся обычаи и нравы не позволяли заниматься скотоводством высшим классам, как это делали их предки. Вайсии занимались торговлей, ссужали деньги под проценты и возделывали землю. Таким образом, в их руках концентрировались большие богатства, поэтому им предписывалось приносить дары и жертвоприношения богам. Им разрешалось читать «Веды», а для того, чтобы они могли спокойно вкушать скромные, прозаические, но весьма прибыльные преимущества своего положения, брахманам и кшатриям строго-настрого запрещалось ущемлять их права и вмешиваться в их деятельность, а приобретать что бы то ни было — например, зерно или изделия — можно было только через них. Итак, начиная с ранней древности арийская цивилизация в Индии опиралась на многочисленную буржуазию, хорошо организованную и защищенную, имевшую большие права и пользовавшуюся покровительством религии. Кстати, резкое усиление этой касты не ускользало от внимания законодателей Индии, и в «Манава-Дхарма-Шастра» (§ 418) царям рекомендовалось следить за тем, чтобы торговцы и ремесленники не преступали закон, выполняя свои обязанности. Кроме того, надо отметить, что этот класс, не в меньшей степени, чем кшатрии, допускался к образованию и, благодаря своему более спокойному образу жизни, извлекал из учения больше пользы.
В окончательной форме индийское общество состояло из этих трех высших каст. Кроме них не было арийцев, не было «дважды рожденных». Между тем не следовало сбрасывать со счетов аборигенов, которые пребывали на низшей ступени социальной лестницы, хотя в какой-то степени многие из них уже кровно сроднились с завоевателями. Никак нельзя было отвергать этих людей, привязавшихся к господам и получавших от них хлеб насущный, чтобы избежать осложнений. Впрочем, дальнейшее показало, что брахманы вовремя почувствовали, насколько для них самих было важно сохранять отношения с многочисленным черным населением, тем более, что аборигены от этого еще фанатичнее служили завоевателям. В этом сказывалась суть меланийцев. Брахман, наставник для кшатриев и вайсиев, для черной толпы был богом.
Брахманы сформировали четвертую касту из этой толпы подсобных работников, крестьян и бродяг. Это были «судры», или «дазасы», т. е. «прислужники», обреченные на самую тяжелую работу. Строго запрещалось дурно обращаться с ними, их постоянно опекали, оберегали от голода и нищеты. Чтение священных книг им было запрещено, их считали «нечистыми», т. к. они не были арийцами.
Учредив эти классы, основатели кастовой системы объявили ее вечной и незыблемой: место в каждой касте было наследственным и требовало, чтобы к ней принадлежали оба родителя. Но и это было еще не все. Точно так же, как цари не могли править, не получив посвящения от брахманов, никто не имел права пользоваться привилегиями своей касты без соответствующей церемонии. В главе II, § 26 «Манава-Дхарма-Шастра» сказано следующее: «Согласно мудрым ведическим предписаниям, необходимо проводить церемонии, которые очищают тело людей из всех трех классов в этой жизни и готовят его к будущей». Таким образом, посвящение в свою касту требовалось не только для счастья в этой жизни, но и для того, чтобы обеспечить счастливую судьбу в следующей. Церемонии начинались уже с предполагаемого момента зачатия. Собственно говоря, именно они и формировали сущность индуса независимо от кастовой идеи. А вот § 37: «Каждый брахман, или его отец вместо него, должен заботиться о совершенствовании в священных знаниях. «Кшатриа» — в своем воинском искусстве, «вайсиа» — в своем торговом деле; обряд посвящения для них проводится соответственно в возрасте пяти, шести и семи лет».
Тех, кто забыл об этих обязанностях, исключали из индийского общества. Вот что говорится в «Манава-Дхарма-Шастра»: «Церемонию посвящения нельзя откладывать: для жреца крайний срок — 16 лет, для солдата — 21 год, для торговца — 24 года» (гл. II, § 38). И далее в § 39: «После этого срока все юноши из трех упомянутых каст, которые не прошли зовремя обряд посвящения, становятся «вратиа», или отверженными, и заслуживают осуждения добродетельного человека». Нечистых, будь они даже брахманы по отцу и матери, называли «вратиа» т. е. разбойниками, грабителями, убийцами, и вполне вероятно, что этим изгоям общества часто приходилось брать в руки оружие, чтобы существовать. Они составляли основу многочисленных племен, ставших чужими для индусов.
Такова в общих чертах классификация, на базе которой наследники пурохит собирались построить свой общественный строй. Прежде чем говорить о результатах и успехах, о рациональности этой системы, о беспрецедентных возможностях, энергии и несокрушимом терпении, которых не жалели брахманы для укрепления и расширения своего детища, рассмотрим некоторые общие вопросы.
С этнографической точки зрения главной слабостью системы было то, что она опиралась на фикцию. Брахманы не были и не могли быть истинными арийцами, за исключением тех семей «кшатриев» и «вайсиев», чья чистота была неоспорима: дело в том, что они в силу занимаемого положения в обществе или своих богатств вынуждены были занимать то, а не иное положение. С другой стороны, мне кажется, что знаменитые расы Гаутамы и Атри имели в своей генеалогии предков, происходивших от отцов-воинов и родившихся во времена, когда такие союзы были официально разрешены, и что, кроме всего прочего, эти предки имели в своей крови меланийские элементы: среди потомков Гаутамы и Атри тоже были метисы. Но разве от этого они в меньшей мере являются обладателями священных гимнов, сочиненных их предками? Разве не выполняли они почетных жреческих обязанностей при могущественных царях? Разве сами они не были могущественными? Они числились среди корифеев новой партии, и нет оснований предполагать, что они добровольно уйдут из высшей касты.
Тем не менее, если рассматривать ситуацию только применительно к индийским понятиям, можно сказать, что как только образовались касты брахманов, кшатриев, вайсиев, градация чистоты крови сделалась официальной: брахманы стали считаться более «белыми», чем кшатрии, последние более «белыми», чем представители третьей касты, а те, в свою очередь, стояли выше, чем четвертый класс, состоявший почти целиком из черных. К этому следует добавить, что сами брахманы не были чисто «белыми» и имели в жилах примесь других кровей. В отличие от остальной части вида — кельтов, славян и тем более других членов арийского семейства, например иранцев и сарматов — они присвоили себе право на особую национальность, чтобы выделиться из общей массы. Они стояли выше всех современных им арийских племен, но уступали первородному типу и уже не имели древней силы и энергии.
Они начали приобретать многие качества черной расы. В них больше не было той прямоты суждения, того хладнокровия, которые отличали белую расу в ее чистом виде, и, судя по грандиозности их планов построения общества, в их расчетах большое место занимала игра воображения и оказьшала сильное влияние на их идеи. Они выиграли в смысле кипучести мысли, кругозора и дерзости. Они выиграли в смысле смягчения своих древних инстинктов. Но высших добродетелей стало у них меньше, и если что-то утратили брахманы, то в еще большей степени это касается кшатриев и вайсиев. Мы уже отмечали, рассматривая Египет, что основным следствием притока черной крови явилась феминизация типа. Как правило, она не порождает трусов, но видоизменяет прежде спокойную и уверенную силу, добавляет в нее страстности. Хамитов мы узнали только в тот период, когда они уже утратили специфические признаки своих прародителей, поэтому нельзя делать выводы, исходя из их изучения. Тем не менее та безмятежная изнеженность, смешанная с жестокостью, какую мы в них увидели, характерна сегодня для этнически соответствующих классов индусской нации. Поэтому можно справедливо предположить, что в начале своей истории хамиты прошли через такой же период, что и брахманская каста. Что касается семитов, у них это ощущается сильнее. Итак, все вышесказанное позволяет сделать следующий вывод: примесь черной крови в небольшом количестве развивает белую расу в том смысле, что обогащает ее воображением, делает более артистичной и как бы окрыляет ее. В то же время она обезоруживает ее в смысле способности рассуждения, уменьшает практицизм, наносит непоправимый удар по ее деятельному характеру, снижает физические возможности расы, а также почти всегда отнимает у людей, вышедших из такого союза, способность и право соперничать с белой расой в терпеливости, твердости и проницательности. Я полагаю, что брахманы, еще до формирования каст вступив в близкие контакты с меланийцами, подготовили себя к поражению в борьбе с расами, сохранившими больше белой крови.
Несмотря на эти оговорки, если рассматривать только индийские народы, то будет понятно восхищение перед законодателями. Среди прочих каст и населения, не относящегося ни к одной касте, они и вправду являют собой величественное зрелище. И не стоит упоминать, что с течением времени, с неизбежным вырождением типов, которое возрастало несмотря на все их старания, брахманы тоже выродились; однако путешественники и английские чиновники, эрудиты, изучающие великий азиатский полуостров, постоянно отмечают, что внутри индийского общества каста брахманов сохраняет неоспоримое преимущество над всем, что ее окружает. Сегодня, запятнанные союзами, которые так ужасали их предков, брахманы все же отличаются от своего народа физическим совершенством. Только в этой касте еще можно встретить вкус к наукам, уважение к письменным памятникам, знание священного языка, а достоинства их теологов и грамматиков отмечали и Колбрук, и Уилсон, и другие индуисты. Британская администрация даже доверила им преподавать в колледже Форт-Уильям. Конечно, блеск прежней славы потускнел. Остался только отблеск, который становится все слабее по мере роста социальной дезорганизации в Индии. Однако иерархическая система, созданная древними пурохитами, сохранилась. Ее можно изучать во всей целостности, и чтобы по достоинству оценить ее, достаточно хотя бы приблизительно вычислить, сколько времени она существует.
Эпоха Кали относится к 3102 г. до н. э. По сути она началась только после великих войн между кауравами и пандавами. Если брахманизм в ту эпоху еще и не достиг своего расцвета, то уже был сформирован в своих главных чертах.
Кашмирская эра начинается за 2448 лет до Рождества Христова. Это уже после великой войны героев, следовательно, мы получим временной интервал 654 года между ее началом и эпохой Кали.
Как бы ни были неточны эти даты, других у нас нет, и по мере того, как проясняются исторические сумерки, у нас остается все меньше сомнений в их достоверности. Итак, после пробела, довольно продолжительного, в XIV в. до н. э. мы видим организованную систему брахманизма, литургические тексты уже написаны, ведический календарь составлен. Поэтому нет смысла обращаться к более поздним временам.
Мы сочли эпоху Кали слишком обширной, и не будем больше возвращаться к ней. Уменьшим количество лет, связанных с ней, и остановимся на кашмирской эре. Если перейти к более поздним временам, тогда теряет смысл вся египетская хронология. Не станем вспоминать о том, что брахманизм уже существовал задолго до этой эпохи, и будем считать, что между 2448 г. до н. э. и 1852 г. н. э. прошло 4300 лет, что брахманская организация до сих пор живет, что сегодня ее можно сравнить с Египтом при Птолемеях третьего столетия до н. э., с первой ассирийской организацией в разные времена, в частности в VII в. Таким образом, отдавая должное египетской цивилизации и вписывая ее в весь длительный период, предшествующий переселению, а также весь период начала ее развития до Менеса, можно заключить, что она длилась с 2448 г. до 300 г. до н. э., т. е. 2148 лет. Что касается ассирийской цивилизации, даже если отодвинуть ее истоки в очень древние времена — хотя она не могла отстоять по времени на много веков от кашмирской эры, — придется признать, что она была кратковременной.
Единственным пунктом для сравнения остается египетская организация, и она отстает от исходного типа на 2152 года. Я признаю, что такие расчеты весьма произвольны. Но не следует забывать, что цель этой произвольности в том, чтобы сознательно и намного сократить продолжительность эпохи брахманизма: я специально предполагаю одновременность создания каст с кашмирской эрой и — также искусственно и против всякого правдоподобия — полагаю, что имеет место синхронизм между первыми достижениями брахманизма и рождением цивилизации в долине Нила; наконец, я связываю с III в. до н. э. эпоху, когда истинные египтяне уже утратили свою сущность. Иными словами, определяя срок жизни индусского общества лишь на 2500 лет продолжительнее, чем существование Ассирии, и на 2000 лет дольше, чем Египта, я сокращаю его на несколько веков. Тем не менее я на этом настаиваю, поскольку я оперирую только достоверными цифрами, пусть и неполными, но и они дают мне возможность сделать нижеследующие выводы.
Три рассматриваемых общества живут в той мере, в какой сохраняется белый принцип, служащий их основой.
Ассирийское общество, постоянно подпитывавшееся притоками разной крови, развернуло лихорадочную активность. Затем под натиском очень сильных меланийских элементов, сделавшись ареной бесконечных этнических войн, оно стало менять направление, форму и цвет, и наконец появилась арийско-мидийская раса, которая придала ему новый вид. Вот обычная участь смешанного общества: вначале бурная деятельность, затем застой и оцепенение и наконец смерть.
Египет в этом смысле служит промежуточным пунктом для сравнения, т. к. организация этого государства основана на полумерах. Кастовая система обеспечивала очень ограниченное этническое влияние, поскольку применялась не в полной мере, что делало возможными разнородные союзы. Возможно, арийское ядро было слишком слабое, чтобы иметь абсолютную власть, и было ослаблено смешением с черными элементами. Египетская цивилизация, более жизнеспособная, более логичная и монолитная, менее уязвимая и менее разнородная, чем ассирийская, вместе с тем, оказалась менее заметной и активной; меньше следов оставила она в мировой истории, зато была более благородной и продолжительной.
Теперь переходим к третьему пункту нашего исследования — к Индии. Здесь отсутствует компромисс с чужой расой, на первом месте здесь брахманы, на втором — кшатрии. Вайсии и даже судры также занимают свое определенное место. Каждая каста вносит свой вклад в общее равновесие и поддерживает его. Общество укрепляет свои основы и процветает наподобие буйной растительности в этом благодатном краю. Пока европейцы были знакомы только с краешком восточного мира, они восхищались древними цивилизациями финикийцев, египтян и ассирийцев. Этим народам приписывали всю славу прошлых эпох. Глядя на пирамиды, европейцы поражались тому, что могли существовать люди, построившие такие грандиозные сооружения. Но позже мы раздвинули горизонт, обнаружили на берегах Ганга достижения Древней Индии, существующие уже много столетий, и наши восхищенные взоры остановились на стране между Индом и нижним течением Брахмапутры. Именно там человеческий гений сотворил чудеса, до сих пор поражающие воображение. Именно там достигли высшего расцвета философия и поэзия, а деятельная и мудрая буржуазия касты вайсиев долгое время собирала все богатства древнего мира — и золото, и серебро, и драгоценные камни. Но есть один вклад брахманизма в историю человечества, который превосходит все его отдельные достижения. Речь идет об обществе, почти бессмертном относительно всех остальных. Только две опасности грозили ему: нападение нации, имевшей более чистую белую кровь, и этническое смешение.
Первая опасность возникала неоднократно, но если чужеземцам часто удавалось подчинить себе индусское общество, то они так и не смогли разложить его изнутри.
Вторая опасность также присутствовала. Впрочем, она уже присутствовала в зародыше в первобытной организации. Не удалось ее избежать или хотя бы остановить ее развитие в результате смешения крови, которое постепенно приводило к вырождению высших каст Индии. Тем не менее, если кастовая система не смогла полностью нейтрализовать зов природы, она в значительной мере подавила его. Разрушительный процесс происходил чрезвычайно медленно, и поскольку превосходство брахманов и кшатриев над остальным индийским населением до сих пор остается неоспоримым, трудно представить окончательный распад этого общества. В этом состоит убедительное доказательство превосходства белого типа и благотворности разделения рас.