Гражданское общество и политическая власть

Гражданское общество создает важные предпосылки и условия раз­вития демократии. Членство в гражданском обществе требует равных прав и обязанностей для всех, что достигается горизонтальными связя­ми и кооперацией, а не вертикальными связями власти и политического господства. В рамках гражданского общества происходит процесс общей и политической социализации, накапливается опыт самоорганизации граждан, планирования и организации коллективных действий, традиции разрешения конфликтов между общими и корпоративными интересами, передаются от поколения к поколению ценности, нормы, традиции по­литической культуры, складываются предпосылки гражданской актив­ности и образования политических партий. Весь этот социальный ка­питал, созданный в недрах гражданского общества, служит основой функционирования и развития демократии. Именно поэтому в рамках политической социологии уделяется столь пристальный интерес про­блемам гражданского общества.

Мера развития гражданского общества, его институтов, норм, традиций во многом определяет принципы организации и формы су­ществования политической власти. В этом плане очень показательным является исследование Р. Патнэма о влиянии институтов гражданско­го общества на становление и развитие демократии в Италии.

В своем исследовании, основанном на богатейшем социологиче­ском материале, автор доказывает, что институты гражданского об­щества только тогда эффективно поддерживают демократию, когда они имеют глубокие исторические корни. Нельзя ждать немедленного результата от институтов, насаждаемых сверху, какими бы благими намерениями это ни было продиктовано. Это не значит, что у обще­ства, в котором нет глубоких исторических традиций гражданствен­ности, нет шанса стать демократическим. Но это означает, что в нем институциональные изменения будут происходить медленнее, и не стоит их торопить, поскольку иного пути к укреплению демократии нет.

Развитие гражданского общества есть основа нормального функ­ционирования любого демократического режима. Более того, даже некоторые типы авторитарных режимов поддерживали функциониро­вание институтов гражданского общества.

Мировой опыт перехода от авторитаризма к демократии второй половины XX столетия убедительно доказал невозможность выве­дения какой-либо одной универсальной модели демократического транзита. В то же время он подтвердил ту точку зрения, что без фор­мирования и развития институтов гражданского общества успешный переход к консолидированной демократии невозможен.

В этой связи необходимо обратить внимание на следующее. Де­мократия и либерализм — это два ответа на два совершенно различ­ных государственно-правовых вопроса.

Демократия отвечает на вопрос: «Кто должен осуществлять поли­тическую власть?» Ответ: «Осуществление политической власти воз­лагается на гражданское общество».

Но вопрос не касается границ этой власти. Речь идет лишь о вы­боре того, кому предстоит править. Демократия предлагает править каждому из нас — иначе говоря, все мы властны вмешиваться в обще­ственные дела.

Либерализм отвечает на совершенно иной вопрос: «Каковы долж­ны быть границы политической власти, кому бы она ни принадлежала?» Ответ звучит так: «Политическая власть осуществляется или автократи­чески, или всенародно. Но она не должна быть неограниченной». Любое вмешательство государства предупреждается правами, которыми наде­лена личность. Налицо стремление либерализма сдержать натиск госу­дарства. Так проясняется разная природа этих двух ответов. Можно быть большим либералом и отнюдь не демократом, и наоборот — ис­тинный демократ далеко не всегда либерал.

Структура гражданского общества не является универсальной для всех стран. Теория и практика его развития знает две соперничающие традиции: либерально-демократическую и социал-демократическую. Первая традиция берет свое начало в трудах Дж. Локка, Дж. Ст. Милля, А. де Токвиля. Вторая традиция восходит к зрелым произведениям Ф. Энгельса, например, «Происхождение семьи, частной собственно­сти и государства», и находит свое продолжение в трудах А. Грамши.

Либерально-демократическая традиция в подходе к стратегии развития гражданского общества ставит во главу угла свободу. Ли­беральные демократы определяют свободу как высшую социальную ценность. Свобода индивида есть главная цель гражданского общества и демократии. Она присуща индивиду и в естественном, и в граждан­ском состоянии. Гражданское общество есть негосударственная об­щественная реальность, противостоящая государству. Оно представ­ляет собой частную сферу жизни людей, их ассоциаций, отличную от государственной и общественной сфер. Гражданское общество при­звано гарантировать свободу индивида посредством создания опре­деленных социальных структур (профессиональные организации, социальные движения, локальные ассоциации и т. д.), расположен­ных между ним и государством. Институты гражданского общества, по мнению либеральных демократов, должны обеспечить условия для реализации свободы индивида действовать, как ему требуется, но при этом не ограничивая свободы других индивидов. Свобода как высшая ценность в либерально-демократической традиции имеет два взаимо­связанных аспекта: негативно-либертарный как свобода от влияния извне и позитивно-либертарный как свобода действовать определен­ным образом. Государство должно гарантировать свободу функцио­нирования гражданского общества, а гражданское общество должно гарантировать государству отказ от несанкционированного законом вмешательства в его деятельность. Между государством и обществом должны быть установлены четкие нормативные границы, переходить за которые ни гражданские, ни политические институты не имеют пра­ва. Субъектом и творцом гражданского общества в различные периоды его развития в либерально-демократическом варианте выступает, пре­жде всего, крупная и средняя буржуазия, которая вначале достигает гегемонии в обществе, утверждая в нем в борьбе с аристократией свои ценности и нормы, свой определенный образ жизни, а затем закрепляет свое социально-экономическое господство в политике путем завоева­ния государственной власти и создания либерально-демократической политической системы. На ранних стадиях становления буржуазного общества и государства (XVIII - первая половина XIX века) либераль­ная доктрина не исключала трактовку гражданского общества как сфе­ры частного бизнеса, семейно-родственных и иных негосударственных отношений, образующих в своей совокупности социально-экономиче­скую базу государства. При таком понимании гражданского общества для значительной части граждан, не обладающих собственностью, оно приобретало иное значение. В нем они вытеснялись из реальной поли­тической жизни, деполитизировались и превращались в придаток мо­гущественного бюрократического государства, призванного поддер­живать стабильность и осуществлять воспроизводство буржуазного господства. Однако главной интерпретацией понятия «гражданского общества» в либеральной теории оставалась концепция «рыночной демократии», рассматриваемой как аналог «общества рыночной демо­кратии». Здесь оно представляется прежде всего как «экономическое общество», в котором государство ограничено в своих возможностях прямой регуляции экономической жизни и контролируется обществен­ными и политическими объединениями и движениями.

Социал-демократическая традиция исторически появляется зна­чительно позже, в конце XIX в. В стратегии развития гражданского общества социал-демократия исходит из признания существования фундаментальной связи между государством и гражданским обще­ством. Она признает за гражданским обществом статус сердцевины политики и считает, что демократизация политической жизни коре­нится в демократизации отношений гражданского общества. Для сто­ронников концепции «демократического социализма» (В. Брандта, Э. Фрэнкиля и др.) гражданское общество есть совокупность обще­ственно-политических организаций и институтов, которые наряду с демократическим государством образуют основу социальной (эконо­мической, политической и пр.) демократии. Они склонны к частично­му отождествлению политических и экономических структур граждан­ского общества. В отличие от либерально-демократической традиции, социал-демократическая не отрывает политику и властные отношения от гражданского общества, а напротив, утверждает, что современная демократия может быть эффективной демократией только тогда, ког­да она формируется под воздействием институтов и отношений граж­данского общества.

«Между экономическим базисом и государством с его законода­тельством и его принуждением, — писал А. Грамши в «Тюремных тет­радях», — находится гражданское общество». Но такая «промежуточность» не означает ни пассивности, ни нейтраль­ности. Гражданское общество воспринимает и преобразует «сигна­лы», посылаемые экономикой, делая их внятными для государства, и одновременно активно опосредует «правила игры», устанавливаемые государством. При этом гражданское общество выполняет эти функ­ции органичней, «деликатней», чем жесткие структуры государства. Кроме этого, в современных условиях концентрации капитала, соглас­но социал-демократической позиции, государство должно служить своеобразным противовесом для мощных национальных и транснаци­ональных корпораций и обеспечивать функционирование институтов гражданского общества с тем, чтобы ни один из них не смог превра­титься в разрушительную силу и узурпировать политическую или ин­формационную власть в обществе.

Идея промежуточного положения гражданского общества нашла свое логическое развитие в современных философско-социологических теориях. В них гражданское общество рассматривается как обще­ственная или общественно-частная сфера, занимающая промежуточное место между личностью и государством и выполняющая функцию сцеп­ления общественных и частных интересов. С этих позиций его можно представить также как коммуникативный процесс между граждани­ном и государством, приобретающий в современных условиях форму «интерсубъективного дискурса» (Э. Гидденс) или «коммуникативной рациональности» (Ю. Хабермас). Именно такую «смешанную» модель гражданского общества предлагает Ю. Хабермас. Он рассматривал его, во-первых, как сферу интеракции и коммуникации автономных и свободно самоопределяющихся индивидов, и во-вторых, как сово­купность негосударственных и внеэкономических (культурных, про­фессиональных, церковно-религиозных, спортивных и иных) союзов, формирующихся спонтанно и на добровольных началах. Именно здесь формируются мнения, идеалы, ценности и ориентации.

В понимании Ю. Хабермаса гражданское общество охватывает не только общественные объединения (структуры общественности), име­ющие неформальный и неофициальный характер существования, но и частную сферу — сферу, «где развертывается необобществленная де­ятельность индивидов по производству и обмену товаров, куда также включается жизнь отдельной семьи...». Э. Арато и Дж. Коэн развивают далее идею Ю. Хабермаса о «промежуточном»» состоянии гражданского общества и его статусе своеобразного по­средника. Они подчеркивают, что на стадии возрождения гражданского общества в бывших социалистических странах формируется «сеть ассо­циаций и объединений, которые являются опосредующим звеном меж­ду индивидуумом и государством, между частной и общественной сфе­рами» [Коэн, Арато 2003]. Примерно такой же точки зрения на данное общество придерживался также Гоулднер, считающий общественные структуры гражданского общества, которые заполняют промежуток между индивидуумом и формальными институтами государства, цен­тральным вопросом социологии. По его мнению, «гражданское обще­ство служит защитой и опорой для индивидуумов, противодействуя атомизации, это такой опосредующий инструмент, который позволяет индивидууму достичь своих целей в повседневной жизни и избежать за­висимости от государственной власти».

Диалектика взаимодействия либерально-демократической и со­циал-демократической стратегии развития гражданского общества заключается в том, что обе они, конкурируя между собой, сегодня вместе представляют не только наиболее убедительные теоретические аргументы, но и реальные практики функционирования гражданского общества. Борьба двух традиций, за которой стоят авторитетные поли­тические партии, носит во многом циклический характер, давая преиму­щества то одной, то другой традиции. Так, на рубеже 60-70-х гг. мир стал свидетелем беспрецедентно мощного — для периода «нормально­го» развития — выброса энергии социального протеста: забастовочных кампаний, антивоенного движения, «молодежного бунта», формирова­ния массовых «контркультурных» движений. Именно началом 70-х гг. исследователи датируют момент полномасштабного развертывания «социального государства» (за критерий берется увеличение доли со­циальных затрат до 60 и более процентов государственных расходов) в большинстве западных стран.

Однако функционирование структур «социального государства» и связанный с этим рост масштабов перераспределения средств через бюджет повлекли за собой хорошо известные негативные последствия. Одним из них стал «фискальный кризис», рост бюджетного дефицита. С другой стороны, расширилась зона иждивенчества, ослабли стиму­лы к напряженному труду, конкурентной борьбе, стала ухудшаться социодемографическая ситуация. На этой почве в 70-80-х гг. развер­нулось неоконсервативное контрнаступление, питавшееся идеями та­ких теоретиков либерализма, как Ф. Хайек, Л. Мизес, Р. Нозик и др., и получившее наиболее выразительное практическое воплощение в пра­вительственной деятельности таких государственных руководителей, как М. Тэтчер и Р. Рейган.

В начале XXI века взаимодействие государства и гражданского об­щества приобрело новые грани. С одной стороны, государство не только консолидировало, но и расширило свои «завоевания» на «автономном пространстве» гражданского общества, фактически сохранив структу­ры «социального государства» и дополнив их нормами и механизмами контроля над гражданами, например, ради противостояния внутрен­нему и международному терроризму. С другой стороны, гражданское общество энергично вторгается в пределы государства, навязывая ему институционализацию совершенно новых ценностей и норм (например, множество запретов и ограничений экологического характера, расши­рение границы свобод для сексуальных меньшинств, требования кодекса «политкорректности» и т. п.). Можно сказать, что гражданское обще­ство тем самым лишь выполняет свою естественную функцию: выявлять вызревающие в недрах социума запросы и транслировать их — через политические партии — на уровень государственных институтов, обес­печивая первичную общественную мобилизацию в их поддержку. Од­нако когда силу нормы приобретают инициативы заведомо миноритар­ных групп (акты, легитимизирующие права сексуальных меньшинств, некоторые формы девиантного поведения, неоправданные ограничения в быту и т. д.), приходится говорить о качественно новом переплетении и взаимообусловливании структурных и функциональных характе­ристик гражданского общества и новой конфигурации его отношений с государством, плохо укладывающейся в ложе старых представлений, ограничивающихся совокупностью независимых от государства соци­альных акторов и каналов коммуникации. Сохраняя внутреннюю диа- лектичность своих отношений, отношение государство — гражданское общество, можно сказать, вышло на качественно новый уровень — уже не симбиоза даже, а своего рода взаимного прорастания.

Обе традиции насчитывают более ста лет. Каждая из них имеет силь­ные и слабые стороны, которые не представляется возможным подроб­но рассматривать в данной работе. В контексте выбранной темы важно соотнести принципиальные моменты обеих концепций с историческими традициями и современными реалиями России.

Сегодня большая часть граждан России убеждена в том, что либе­рально-демократическая концепция функционирования гражданско­го общества принципиально не согласуется с культурно-исторически- ми, национальными и духовными традициями России. Действительно, на протяжении всей истории существования нашего общества госу­дарство играло заметную роль в его функционировании. Отношения между обществом и государством строились на основе полного или частичного подчинения первого второму. Государство было сильно укоренено в общество и выступало в качестве гаранта порядка и спра­ведливости. В национальном сознании сложившиеся на протяжении столетий отношения между государством и обществом воспринима­ются как традиции. Патерналистская политика государства по отно­шению к гражданам также стала нормой гражданских и политических отношений. Быстрая деэтатизация общества, имевшая место в первой половине 90-х годов, способствовала дезинтеграции общества. Она реально привела к укреплению в нем мафиозных структур, т. е. тех социальных групп, которые в принципе не могут оказывать положи­тельное влияние на процесс формирования гражданского общества и могут оказывать, и еще будут длительный период оказывать скорее негативное воздействие как на процесс функционирования граждан­ского общества, так и на процесс развития демократии. Но с другой стороны, мировой опыт не знает примеров того, чтобы социал-демо­кратические силы брали на себя ответственность за формирование и развитие гражданского общества. Реалистически оценивая сложившу­юся ситуацию в России, можно констатировать, что в настоящий пери­од группами, наиболее способными и заинтересованными в развитии гражданского общества в нашей стране, являются крупный и средний бизнес и, соответственно, их объединения и организации, т. е. либе­ральные партии и движения. Правда, судя по результатам выборов в парламент России, авторитет и влияние последних в обществе не поз­воляет им представлять интересы всего общества. Но слабые позиции либеральных сил не должны порождать оптимизм среди сторонников социал-демократической традиции.

Социальная дифференциация современного российского общества такова, что иные социальные группы, на которые традиционно опира­ется социал-демократия, в силу своего нынешнего экономического по­ложения еще слабее сознают свои интересы и не могут их представить государству в агрегированном виде. Поэтому социал-демократическая стратегия развития гражданского общества остается отдаленной перс­пективой.

В этой связи нужно указать на следующее. В странах Центральной и Восточной Европы обе традиции получили реальное политическое воплощение в развитии либерально-демократических и социал-демо­кратических партий, которые последовательно, сменяя друг друга, осуществляют политическое руководство и участвуют в развитии гражданского общества. В начальный период доминирующие позиции заняли либеральные партии, которые с разной мерой успеха прове­ли деэтатизацию общества и экономики, конституционно закрепили произошедшие революционные изменения, создали основы рыночной экономики и правового государства. В указанный период социал-демо- кратические партии не представляли из себя реальной политической силы, но они, постепенно адаптируясь к новым условиям, смогли пред­ставить обществу реальную альтернативу либерально-консервативной политики. К середине 90-х годов они стали реальной политической си­лой, конкурирующей на равных с либерально-демократическими пар­тиями и побеждающей последних на парламентских выборах. В Польше и 1993 г., в Венгрии в 1994 г., в Чехии в 1998 г. социал-демократические партии стали правящими. В программных документах социал-демокра- тии Центральной Европы проблемы развития и укрепления институтов гражданского общества занимают одни из главных позиций. В этом пла­не можно констатировать, что в странах данного региона в течение де­сятилетия был создан тот социально-политический алгоритм развития гражданского общества, к которому Западная Европа шла несколько столетий, через классовые битвы, революции и войны. Пример стран Центральной и Восточной Европы во многом поучителен для России. В особенности в том аспекте, что в условиях глобализации и усиле­ния межкультурной коммуникации ни чисто либерально-демократи­ческая, ни чисто социал-демократическая стратегия развития граж­данского общества в странах демократического транзита не имеет шансов на успех. Следовательно, только общими усилиями в честной конкурентной борьбе за голоса граждан во имя достижения общей цели — формирования и развития гражданского общества в России — либерально-демократические и социал-демократические силы могут рассчитывать на реализацию своих программных установок.