Основные школы и представители политической социологии в России в конце XIX - начале XX столетия

Возникновение политической социологии в России и ее признание и Европе во многом связано с именем М.Я. Острогорского.

М.Я. Острогорский (1854-1919) окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета. В течение ряда лет он работал в Министерстве юстиции. Он окончил Свободную школу политических наук в Париже, где написал диссертацию на тему «О происхождении всеобщего равенства» (1885).

Основной предмет исследований этого времени - распространение принципов равноправия на различные категории общества. В связи с этим обращает на себя вниманиеинтерес к проблеме женского равно­правия (1891).

Однако магистральной темой творчества Острогорского оказа­лись проблемы западной демократии, к изучению которой он подошел с точки зрения механизма ее функционирования, прежде всего — по­литических партий, которым посвящена уже одна из первых работ. Именно это направление исследований, связывающее воедино фило­софию, право, социологию и политику ведущих западных демократий, позволило Острогорскому сделать принципиально новый шаг в науках об обществе. На рубеже двух веков он заложил основы политической социологии как самостоятельной научной дисциплины, сформулиро­вав выводы, получившие в науке характер парадигмы. Это стало воз­можным благодаря чрезвычайно широкому охвату проблемы, изучав­шейся в значительной степени путем личных наблюдений.

Острогорский изучал политические науки не только в России, но и в ряде стран Запада, особенно во Франции, получив европейское обра­зование. В ходе своих многочисленных поездок в Соединенные Штаты и Великобританию он изучал механизм функционирования полити­ческих систем западной демократии и особенно — роль политических партий и их лидеров. Фундаментальный труд Острогорского «Де­мократия и политические партии» был впервые издан в Париже в 1898 г. на французском языке. Уже с рукописи он параллельно пере­водился на английский язык для одновременного издания в Лондоне и Нью-Йорке. Выход этой книги в свет вызвал большой интерес и поле­мику в западной научной прессе.

На Западе новизна и оригинальность теории Острогорского были от­мечены сразу после выхода книги. Наряду с М. Вебером и Р. Михельсом, он признан одним из основателей политической социологии, прежде все­го такой ее специфической области, как учение о политических партиях.

Для трудов Острогорского характерно рассмотрение России в кон­тексте мирового и, прежде всего, европейского исторического и поли­тического процесса нового времени. Несомненна связь этих его работ с общей теоретической парадигмой всего творчества — становлением гражданского общества и правового государства, поиском оптималь­ного пути трансформации традиционалистских структур в условиях распространения демократии. В отличие от других крупных русских социологов, таких, как М.М. Ковалевский, он не был создателем осо­бой научной школы, не был он и крупным политическим деятелем, как П.Н. Милюков.

Его вклад в науку носит, главным образом, теоретический харак­тер. Сам Острогорский, по-видимому, не предполагал, что совершил крупнейшее научное открытие, значение которого станет ясно лишь значительно позднее. Вернувшись в Россию, он принимал участие в конституционном движении, занимался депутатской работой в первой Думе от партии кадетов и умер вскоре после революции 1917 г.

В чем же причина такого необычного успеха? Ответ заключается, вероятно, в том, что Острогорский первым увидел проблему там, где другие считали все решенным. Он показал, что демократия — это ско­рее проблема, чем решение.

Демократия для Острогорского не есть статическое состояние об­щества, а его развитие, выражающееся в непрерывном столкновении противоположных интересов, социальных слоев, групп, наконец, пар­тий. Последние представляют собой формальные организации, име­ющие свои особые законы возникновения, развития и функционирования. Поэтому понять всякую демократию оказывается возможным лишь путем анализа политического поведения масс и индивидов, представляющих их формальных политических институтов, находящихся за пределами правительственной сферы, т. е. различных общественных ор­ганизаций или, собственно, политических партий, борющихся за власть. Эти новые образования стали возможны лишь в условиях развития де­мократических процессов нового времени, всеобщего равенства, необ­ходимости мобилизации и организации масс на решение стоящих перед обществом проблем. В этом смысле политические партии стали новой реальностью общественной жизни конца XIX - начала XXвв., отразив выход ни историческую арену широких народных масс, их неоднород­ность, рост социальных противоречий, раскол общества на слои с раз­личными, а то и противоположными интересами, которые нуждались в особом представительстве. Конечно, неоднородность общества, нали­чие в нем различных тенденций, а также партийных организаций име­ло место и ранее, например, в виде политических клубов, групп и т. п.

В современном смысле, однако, партии как постоянные массовые организации, предназначенные для борьбы в условиях парламентской демократии, оформились лишь в XIXв. Именно поэтому в сочинениях Монтескье, Токвиля, Милля мы находим лишь весьма общее представ­ление о данной проблематике. Острогорский и Михельс, а также ряд их последователей, внесли принципиальный вклад в данную проблему, раскрыв механизмы образования и деятельности партий.

Таким образом, Острогорский оказывается важнейшим связующим звеном классических политических доктрин прошлого и политической социологии XX века в лице Вебера, Михельса и современных западных социологов и политологов, на которых он оказал значительное влияние. Тот факт, что идеи Острогорского сформировались и нашли развитие преимущественно на Западе, не должен ставить под сомнение влияние на него всей предшествующей русской либеральной традиции, а также той политической практики, которую сделала возможной эпоха рево­люций и войн. Более того, на наш взгляд, есть все основания заключить, что теория Острогорского, разработанная исключительно на западном материале, представляет собой в то же время тонкий синтез как запад­ной, так и русской политической практики. Она поэтому ин­терпретирована как своеобразная попытка путем анализа европейских политических партий найти ответы на те вопросы, которые поставила русская политическая жизнь с ее традициями народнических и марк­систских подпольных революционных организаций, феномен которых получил впоследствии характерное название партии нового типа.

Подход Острогорского отличался, собственно, большей социологичностью, четкостью постановки проблемы, а также использованием сравнительно-исторического метода для ее решения. Хотя Острогор­ский, как отмечает американский исследователь его творчества С. Липсет, не был социологом в современном смысле слова, он подошел к существу проблемы гораздо ближе, чем многие последующие полити­ческие аналитики. Его вклад в науку объясняется во многом именно тем обстоятельством, что он подошел к изучению в сравнительной пер­спективе.Острогорский не спрашивал, что представляют из себя американские партии или как работает английская политическая система. Эти вопросы ставились и до него. Его интересовал, скорее, вопрос о том, каковы общие характеристики политических партий в условиях демократии и политического равенства. Он стремился, следовательно, сформулировать систематическую теорию партийной организации. В этом состоял основной вклад Острогорского в политическую социо­логию и этим объясняется современный интерес к его идеям.

М.Я. Острогорский оказался в этой перспективе первым мыслите­лем, сумевшим осознать масштаб проблемы, поставленной торжеством демократии, и увидеть грозящую обществу опасность коллективизма — тирании большинства.

Трансформация социальной системы, имевшая своим основным результатом наступление эпохи политического равенства и избира­тельного права, не могла не повлиять на организацию всей политиче­ской структуры общества и ее основных компонентов. Острогорский показал, как с расширением избирательного корпуса в ходе парла­ментских реформ в Великобритании 1832, 1867 и 1884 гг. происходила эволюция всей политической системы. Важнейшим результатом этого процесса было появление и быстрое развитие особых политических ас­социаций — партий, которым суждено было приобрести решающую роль и политической системе.

В отличие от Великобритании, где расширение избирательных прав населения шло постепенно, путем ряда реформ, в Соединенных Штатах всеобщее равенство представляло собой исход­ное условие американской политической системы, своего рода ее кон­ституирующий элемент. Однако, несмотря на специфику национальных условий, формирование политических партий проходило здесь сходным образом. Возникнув как временные организации, имеющие целью мо­билизацию масс для проведения выборов, партии приобрели затем устойчивый характер, став постоянным и неотъемлемым компонентом политической системы.

Большую роль играет в данной концепции сравнение партии со­временного типа с машиной. Эти идеи Острогорского имеет смысл рассмотреть в более широком контексте тех теорий, которые оформи­лись несколько позднее.

Данное наблюдение М.Острогорского не осталось незамеченным в социологии политики М. Вебера. В известном труде «Политика как призвание и профессия» он положил его в основу своей концепции плебисцитарной демократии новейшего времени. Немецкий социолог точно так же, как и М. Острогорский, обращает внимание на то, что формально в демократической организации может иметь место широкая демократии, но фактически власть находится в руках тех, кто непрерыв­но ведет работу внутри партийного предприятия, или же тех, от кого его функционирование находится в финансовой или личной зависимости. «Главное здесь то, - подчеркивает Вебер, - что весь этот человеческий аппарат, "машина" (как его примечательным образом называют в анг­лосаксонских странах) - или, скорее, те, кто им руководит, в состоянии взять за горло парламентариев и в значительной мере навязать им свою волю. Данное обстоятельство имеет особое значение для отбора вож­дей партии. Вождем становится лишь тот, в том числе и через голову парламента, которому подчиняется машина. Иными словами, созда­ние таких машин означает наступление плебисцитарной демократии». Внутрипартийный механизм власти, действительно, является в труде Острогорского самостоятельной и подробно разра­ботанной проблемой.

С большой проницательностью он раскрывает специфику власти кокуса, делающую его совершенно непохожим на других носителей власти. В отличие от традиционных носителей власти, кокус (по край­ней мере, в развитом своем виде) не только не стремится афишировать свое влияние в обществе и партии, но, напротив, тщательно камуфли­рует его. Возникнув первоначально как специализированный орган, обеспечивающий связь парламентских партий с массами избирателей, кокус со временем становится институтом, ведающим мобилизацией масс в поддержку той или иной программы, координацией всей пар­тийной работы в массах, подбором и назначением функционеров на руководящие должности в местном и центральном аппарате, и, нако­нец, осуществлением пропаганды партийной идеологии. Кокус пред­ставляет собой механизм, позволяющий небольшому числу людей кон­тролировать и направлять поведение масс. Как говорит Острогорский, достаточно горсточки людей, чтобы создать могучую организацию, охватывающую тысячи избирателей.

Разработанная Острогорским концепция кокуса была по досто­инству оценена последующей наукой и продолжает играть важную роль в современной социологии политических партий. Само понятие «кокус» часто употребляется в литературе о политических партиях, а его содержание продолжает дискутироваться и уточняться в новейших исследованиях. Так, если рассматривать партию как политическую систему общества в миниатюре, то можно выделить в ней определен­ные границы, структуру, каналы коммуникаций, порядок ориентаций во внешней среде и реакций на ее воздействия, правила распределения власти, отметить существование особой системы выборов, представи­тельства и рекрутирования лидеров, указать на процесс разработки стратегии, принятия решений и преодоления внутренних конфликтов.

Еще одним известным представителем российской школы социо­логии политики начала XX столетия был Ю.С. Гамбаров. В 1904 г. он опубликовал небольшую работу «Политические партии в их прошлом и настоящем» (СПб.), в которой дал интересный и в чем-то актуальный и по настоящее время анализ природы политических партий.

Партия, считал он, есть свободная общественная группа, образу­ющаяся внутри правового государства для совместного политическо­го действия на почве общих всем индивидам интересов и идей. Партия есть общественная группа, т. е. часть народа или общества. Но она есть свободная общественная группа, не связанная юридическими норма­ми, она есть добровольный выбор человека. Внутри партии действуют «конвенциональные нормы», т. е. добровольное повиновение со сторо­ны индивида. Политическая пария есть организация, т. е. она действу­ет на основе правовых норм. Партия образуется внутри правового го­сударства. Это означает, что оно есть правовое относительно партии, деятельность партии регулируется законом, который лежит в основе общественного порядка. Партия есть часть общественного порядка. Партия отличается от клик или камарильи, состоящих из любимчиков окружения. Партия имеет цель завоевать политическую государствен­ную власть. Этого можно добиться только совместной деятельностью. Организация вносит дисциплину в партию. В партии преобладают ин­тересы, они доминируют в ней над идеями, мнениями, убеждениями. Но интересы нельзя отрывать от идей или противопоставлять их друг другу. Партия объединяет множество интересов. Она не базируется только на одном интересе. В партии складывается комбинация инте­ресов. Преобладают экономические интересы различных социальных слоев и групп.

Касаясь вопросов становления и развития партий, он отмечал, что на современном этапе их развития происходит усиление собственно политических функций и освобождение от посторонних функций, на­пример, функции представительства интересов сословий, националь­ного или племенного представительства. Особенно заметно развитие политических функций партий происходит в условиях парламентариз­ма. В этой связи он достаточно подробно на исторических примерах анализировал эволюцию политических партий, прежде всего в Англии, как в стране с наиболее развитой партийной системой. Ю.В. Гамбаров в отличие, например, от М. Острогорского, достаточно позитивно отно­сился к политическим партиям. Он считал, что все демократии управ­ляются политическими партиями, и партии охраняют государство от ударов и потрясений, организуют и мобилизуют индивидов в условиях разрушении структур традиционного общества (племенной, кастовой, клановой, сословной и т. д.).

Свой вклад в развитие политической социологии внес один из ав­торитетнейших русских социологов М.М. Ковалевский. Его интересы в социологии касались многих важных проблем своего времени. В об­ласти политической социологии его, прежде всего, интересовали вза­имоотношения общества и государства, природы государства, совре­менные формы политического устройства, проблемы демократии.

Ковалевский считал, что право возникло раньше государства. Договор «соединения» кладет начало общежитию-обществу, а договор «подчинения» лежит в основе государственной власти. Государственную власть характеризуют: непроизводность, самодовляемость, самоопределяемость, бесконтрольность. Каждой из стадий, пройденных обществом, соответствует свое политическое уст­ройство: родовой стадии — племенное княжество, феодальной — со­словная монархия, всесословности — сперва цезаризм, а затем консти­туционная, парламентская монархия. М.М. Ковалевский с симпатией относился к демократии, но для России считал, что более подходит конституционная монархия.

М.М. Ковалевский внес свой вклад и в методологические пробле­мы социологических исследований. В работе «Историко-сравнительный метод в юриспруденции и приемы изучения истории права» (1880) он формулирует позиции, очень близкие с западной социологией по­литики, которые сегодня мы могли бы определить как позиции учено­го-компаративиста.

Подобно британскому ученому Эдварду Фримену, М. Ковалевский убежден, «что из факта случайного сходства или не менее возможного различия нельзя выводить ровно никаких научных заключений». Ковалевский различает два способа сравнений: поверх­ностные сопоставления и строгое научное исследование. «При просто сравнительном методе, — отмечает русский ученый, — который для меня то же, что метод сопоставительный, сравнение делается между двумя или более произвольно взятыми законодательствами».

Методу произвольных сопоставлений Ковалевский противопоставляет две разновидности историко-сравнительного метода. Первая, гене­тическая, разновидностьвключает ставшие уже традиционными «срав­нительно-исторические исследования политических систем и народов, которые происходят от одного общего ствола, а следовательно, и спо­собны … вынести из общей родины общие юридические убеждения и институты». Другая, стадиальная, разновидность метода предполагает сравнение институтов и норм, отвечающих одинаковым ступеням общественного развития. Этот метод «находит применение себе в тру­дах тех преимущественно английских и немецких историков и юрис­тов, совокупными усилиями которых удастся, как я думаю, подарить еще XIX век естественной истории общества».

Ковалев­ский выделяет несколько конкретных методологических принципов, или «приемов». Первый составляет «изучение фактов переживаний». «Основание себе он находит в том соображении, что позднейшие по времени появления формы общежития не вытесняют собою сразу всех следов предшествующего им по времени порядка».

Особое знание этот «прием» имеет для отечественных исследова­телей, так как «после Индии Россия представляет, по всей вероятнос­ти, ту страну, которая заключает в себе наибольшее число обычаев, обрядов, юридических поговорок, пословиц и т. п., в которых, как в зеркале, отражаются, по крайней мере, некоторые черты ранних форм общежития, древних, если не древнейших, норм частного и публичного права».

Ковалевский также выделяет «прием филологический», основан­ный на том, что язык есть та часть народного достояния, которая вправе претендовать на самую глубокую древность. Третьим идет изучение сказок и других памятников фольклора. Завершает череду специаль­ных «приемов» исследование археологических памятников.

К числу научных достижений Ковалевского относится установле­ние функции компаративистики как посредника между теорией и эм­пирическими разысканиями. «Значение сравнительного метода вовсе не состоит в открытии новых фактов, а в научном объяснении уже най­денных».

Политическая социология в начале XX в. в России достаточно ин­тенсивно развивалась в рамках либерализма. Видное место среди либе­рального направления социологии принадлежит известному юристу и социологу Богдану Александровичу Кистяковскому (1869-1920), внес­шему существенный вклад в исследование сущности государственной власти и правового государства и обоснование необходимости правовой культуры. В своих сочинениях «Общество и личность» (1899), «Стра­ницы прошлого. К истории конституционного движения в России» (1912), «Социальные науки и право» (1916) он развивал нормативно-ценностную концепцию политики, которая базировалась на мето­дологии научного идеализма и неокантианства. Важную роль в этой концепции играла категория должного, отражающая сферу общественных норм, целей и идеалов, оказывающих, по мнению Кистяковского, большое влияние на развитие государства. Оно есть часть общечеловеческой культуры, имеет своей целью общее благо и спо­собствует созданию и выработке всесторонних форм человеческой солидарности, развитию лучших сторон личности. «Культурный че­ловек и государство — это два понятия, взаимно дополняющие друг друга». Характерными признаками государственной власти являют­ся: ее престиж, обаяние, авторитет, традиции, привилегии, сила, вну­шающая страх и покорность, и др. Важный признак государственной власти — наличие идеи, которая придает силу государственности и оправдывает ее существование.

Политическим идеалом Кистяковского выступало правовое, или кон­ституционное государство - высшая форма «государственного быта». Основной принцип этого государства — ограниченность его правами человека и гражданина. Он сформулировал совокупность естественных исконных и неприкосновенных прав человека, ограничивающих государ­ственную власть и стимулирующих социально-политический прогресс: свобода совести, слова (устного и печатного), союзов и собраний и др. наряду с принципами неприкосновенности личности, жилища, соб­ственности и переписки гарантирует политическую свободу личности. «Политическая свобода, - писал Кистяковский, - такое громадное и драгоценное благо, что от него нельзя отказываться ни на одно мгнове­ние и ни за какие временные выгоды». Организующая миссия государ­ства, реализованная в правовом порядке, предотвращает беззаконие, анархию и позволяет обеспечить «наибольшую свободу деятельности и самоопределения». Поэтому все формы правовых государств, по Кистяковскому, обязаны конституционно закрепить верховенство права в обществе и предотвратить возможность жестоких форм государствен­ного угнетения.

По мнению Кистяковского, признаком и основой власти в пра­вовом государстве является ее народно-демократический характер, обеспечиваемый всеобщим и равным избирательным правом и предста­вительством народа в органах власти. Разделение властей и существование авторитетной судебной власти должны создать, с его точки зре­ния, высокую политическую культуру правового общества, способного разрешить социальные конфликты. Принципиальное значение имели намеченные Кистяковскимконтуры будущего постправового государ­ства. Он полагал, что оно может возникнуть только на основе развитых демократических политико-правовых норм, имея своей целью реализа­цию принципа и общего права человека на достойное существование. В социальном государстве Правды, согласно Кистяковскому, должны быть последовательно развиты, расширены и юридически закреплены «субъективные публичные» права на труд (пользование землей и оруди­ями производства), участие во всех материальных и культурных благах. В таком государстве будет осуществлено прямое народное законода­тельство и устранена анархия производства.

Культурно-исторический подход в исследовании социально-поли­тических отношений был представлен в работах крупнейшего историка и социолога, одного из основателей субъективной школы русской соци­ологии Николая Ивановича Кареева (1850-1931). Исходя из методоло­гического плюрализма и научно-философских традиций позитивизма, он разработал социально-психологическую концепцию общества как специфической духовно-материальной целостности. В своих работах «Сущность исторического процесса и роль личности в истории» (1889), «Историко-философские и социологические этюды» (1895), «Проис­хождение современного народно-правового государства» (1908), «Вве­дение в изучение социологии» (1913) и др. Кареев рассматривал обще­ство как надорганический факт.

«Общество, — писал он, — не просто коллектив культурно объеди­ненный, но некое сверхличное существо». Сверхличность и своеобразие общественного организма определяются наличием социально органи­зованных форм индивидуальной и коллективной жизни. По мнению Ка­реева, исторический прогресс осуществляется кумулятивно в процессе сосуществования и трансформации культурных форм, и поэтому раз­ным стадиям социальной эволюции присущи различные формы духов­ной, общественной и материальной культуры. «Развитие общества, со­гласно Карееву, отличается от органической эволюции взаимовлиянием культур, вносящих изменения в сложившиеся отношения и традиции, и направлено на сглаживание социальных и духовных противоречий в процессе взаимного использования достижений того или иного народа, к которым относятся и формы государственного устройства, а также конституционные и правовые нормы».

Кареев отмечал существование зависимости между развитием по­литических институтов и развитием социокультурных условий поли­тики (инстинктов, привычек, нравов, навыков, обычаев). Последние не позволяют просто копировать образцы другой политической культу­ры. Поэтому, считал Кареев, возможно, чтобы Италия и Франция пе­ремяли формы парламентского управления Англии, но это нереально по отношению к зулусским племенам. Также нетрудно издать новый закон, но является проблематичным его эффективное действие в опре­деленных общественных условиях.

В общественном идеале Н.И. Кареева нашли свое отражение осо­бенности, присущие либерализму, синтезирующие принципы договор­ного общества и концепции творческой эволюции. Государство, по Карееву, - неизбежный результат культурной эволюции человечества от анархии примитивных обществ к этапу, на котором люди подчиняются власти добровольно: грубая сила и борьба за существование, хотя и со­храняются, но в более сдержанной и цивилизованной форме. Культурно-исторический смысл государственности заключается в последователь­ном расширении сферы общественного сотрудничества и ограничении области социальных конфликтов. Причины всех социальных революций коренятся, по мнению Кареева, в нерешенных проблемах общества. Он предупреждал, что опасность их состоит в том, что движение, начавше­еся под лозунгом свободы, может привести к новой форме диктатуры, и прозорливо замечал, что после революции зачастую возникают пре­жние властные отношения, но уже под новыми лозунгами, а общие цели размениваются на мелкую монету индивидуальных вожделений.