Еще раз о подлинных правителях государства

[...]

— Попытаюсь разобрать это, если смогу. Я думаю, всякий согла­сится с нами, что такой человек, который обладал бы всем, что мы от него требуем для того, чтобы он стал совершенным философом, редко рождается среди людей — только как исключение. Или ты так не счи­таешь?

— Я вполне с тобой согласен. [...]

— Если установленная нами природа философа получит надлежа­щую выучку, то, развиваясь, она непременно достигнет всяческой добродетели; но если она посеяна и растет на неподобающей почве, то выйдет как раз наоборот, разве что придет ей на помощь кто-нибудь из богов. Или и ты считаешь, подобно большинству, будто лишь немногие молодые люди испорчены софистами — некими частными мудрецами и только об этих молодых людях и стоит говорить? Между тем, кто так говорит, они-то и являются величайшими софистами, в совершенстве умеющими перевоспитывать и переделывать людей на свой лад — юношей и стариков, мужчин и женщин.

— Кто же это делает?

— Те, кто густой толпой заседают в народных собраниях, либо в судах, или в театрах, в военных лагерях, наконец, на каких-нибудь иных общих сходах и с превеликим шумом частью отвергают, частью одоб­ряют чьи-либо выступления или действия, переходя меру и в том и в

другом; они кричат, рукоплещут, и вдобавок их брань или похвала гул­ким эхом отражаются от скал в том месте, где это происходит, так что шум становится вдвое сильнее.[...]

К н и г а в о с ь м а я

Четыре вида извращенного государственного устройства

— Насколько помню, ты говорил, что имеется четыре вида пороч­ного государственного устройства и что стоило бы в них разобраться, дабы увидеть их порочность воочию; то же самое, сказал ты, касается и соответствующих людей: их всех тоже стоит рассмотреть. [...]

Еще о соответствии пяти складов характера пяти видам государст­венного устройства [...]

— Раз мы начали с рассмотрения государственных нравов, а не отдельных лиц, потому что там они более четки, то и теперь возьмем сперва государственный строй, основывающийся на честолюбии (не могу подобрать другого выражения, все равно назовем ли мы его «тимократией» или «тимархией»), и соответственно рассмотрим подобного же рода человека; затем — олигархию и олигархического человека; далее бросим взгляд на демократию и понаблюдаем человека демократичес­кого; наконец, отправимся в государство, управляемое тиранически, и посмотрим, что там делается, опять-таки обращая внимание на тира­нический склад души. [...]

Тимократия

— Ну так давай попытаемся указать, каким способом из аристокра­тического правления может получиться тимократическое. Может быть, это совсем просто, и изменения в государстве обязаны своим проис­хождением раздорам, возникающим внутри той его части, которая об­ладает властью? Если же в ней царит согласие, то, хотя бы она была и очень мала, строй остается незыблемым.

— Да, это так. [...]

«Тимократический» человек

— Каким же станет человек в соответствии с этим государственным строем? Как он сложится и каковы будут его черты? [...]

— Он пожестче, менее образован и, хотя ценит образованность и охотно слушает других, сам, однако, нисколько не владеет словом. С

рабами такой человек жесток, хотя их и не презирает, так как достаточ­но воспитан; в обращении со свободными людьми он учтив, а властям чрезвычайно послушен; будучи властолюбив и честолюбив, он считает, что основанием власти должно быть не умение говорить или что-либо подобное, но военные подвиги и вообще все военное, потому-то он и любит гимнастику и охоту.

— Да, именно такой характер развивается при этом государствен­ном строе.

— В молодости такой человек с презрением относится к деньгам, но, чем старше он становится, тем больше он их любит — сказывается его природная наклонность к сребролюбию да и чуждая добродетели примесь, поскольку он покинут своим доблестным стражем. [...]

Олигархия

— Следующим после этого государственным строем была бы, я так думаю, олигархия.

— Что за устройство ты называешь олигархией?

— Это строй, основывающийся на имущественном цензе: у власти стоят там богатые, а бедняки не участвуют в правлении.

— Понимаю. (...)

— Установление имущественного ценза становится законом и нор­мой, олигархического строя: чем более этот строй олигархичен, тем выше ценз; чем менее олигархичен, тем ценз ниже. Заранее объявля­ется, что к власти не допускаются те, у кого нет установленного иму­щественного ценза. Такого рода государственный строй держится при­менением вооруженной силы или же был еще прежде установлен путем запугивания. Разве это не верно?

— Да, верно. [...]

«Олигархический» человек

— Вслед за тем давай рассмотрим и соответствующего человека — как он складывается и каковы его свойства.

— Конечно, это надо рассмотреть.

— Его переход от тимократического склада к олигархическому со­вершается главным образом вот как... [...]

— Увидев, мой друг, все это, пострадав и потеряв состояние, даже испугавшись, думаю я, за свою голову, он в глубине души свергает с престола честолюбие и присущий ему прежде яростный дух. Присмирев из-за бедности, он ударяется в стяжательство, в крайнюю бережли-

вость и своим трудом понемногу копит деньги. Что ж, разве, думаешь ты, такой человек не возведет на трон свою алчность и корыстолюбие и не сотворит себе из них Великого царя в тиаре и ожерельях, с корот­ким мечом за поясом?

— По-моему, да.

— А у ног этого царя, прямо на земле, он там и сям рассадит в ка­честве его рабов разумность и яростный дух. Он не допустит никаких иных соображений, имея в виду лишь умножение своих скромных средств. Кроме богатства и богачей, ничто не будет вызывать у него восторга и почитания, а его честолюбие будет направлено лишь на стя­жательство и на все то, что к этому ведет.

— Ни одна перемена не происходит у юноши с такой быстротой и силой, как превращение любви к почестям в любовь к деньгам.

— Разве это не пример того, каким бывает человек при олигархи­ческом строе? — спросил я.

— Олигархия переходит в демократию примерно следующим обра­зом: причина здесь в ненасытной погоне за предполагаемым благом, со­стоящим якобы в том, что надо быть как можно богаче.

— Как ты это понимаешь?

— Да ведь при олигархии правители, стоящие у власти, будучи бо­гатыми, не захотят ограничивать законом распущенность молодых людей и запрещать им расточать и губить свое состояние; напротив; правители будут скупатьих имущество или давать им под проценты ссуду, чтобы самим стать еще богаче и могущественнее.

—Это у них — самое главное.[...]

Демократия

— Демократия, на мой взгляд, осуществляется тогда, когда бедня­ки, одержав победу, некоторых из своих противников уничтожат, иных изгонят, а остальных уравняют в гражданских правах и в замещении го­сударственных должностей, что при демократическом строе происходит большей частью по жребию.

— Да, именно так устанавливается демократия, происходит ли это . силой оружия или же потому, что ее противники, устрашившись, по­степенно отступят.

— Как же людям при ней живется? — спросил я. — И каков этот государственный строй? Ведь ясно, что он отразится и на человеке, ко­торый тоже приобретет демократические черты. [...]

— Я думаю, что при таком государственном строе люди будут очень различны.

— Конечно.

— Казалось бы, это самый лучший государственный строй. Словно ткань, испещренная всеми цветами, так и этот строй, испещренный разнообразными нравами, может показаться всего прекраснее. Веро­ятно, многие, подобно детям и женщинам, любующимся всем пестрым, решат, что он лучше всех.

— Конечно.

— При нем удобно, друг мой, избрать государственное устройство.

— Что ты имеешь в виду?

— Да ведь вследствие возможности делать что хочешь он заключает в себе все роды государственных устройств. Пожалуй, если у кого по­явится желание, как у нас с тобой, основать государство, ему необхо­димо будет отправиться туда, где есть демократия, и уже там, словно попав на рынок, где торгуют всевозможными правлениями, выбрать то, которое ему нравится, а сделав выбор, основать свое государство.

— Вероятно, там не будет недостатка в образчиках.

— В демократическом государстве нет никакой надобности прини­мать участие в управлении, даже если ты к этому и способен; не обяза­тельно и подчиняться, если ты не желаешь, или воевать, когда другие воюют, или соблюдать, подобно другим, условия мира, если ты мира не жаждешь. И опять-таки, если какой-нибудь закон запрещает тебе уп­равлять либо судить, ты все же можешь управлять и судить, если это тебе придет в голову. Разве не чудесна на первый взгляд и не соблаз­нительна подобная жизнь?

— Пожалуй, но лишь ненадолго.

— Далее. Разве не великолепно там милосердие в отношении неко­торых осужденных? Или ты не видел, как при таком государственном строе люди, приговоренные к смерти или к изгнанию, тем не менее ос­таются и продолжают вращаться в обществе; словно никому до него нет дела и никто его не замечает, разгуливает такой человек прямо как полубог.

— Да, и таких бывает много.

— Эта снисходительность вовсе не мелкая подробность демократи­ческого строя; напротив, в этом сказывается презрение ко всему тому, что мы считали важным, когда основывали наше государство. Если у человека, говорили мы, не выдающаяся натура, он никогда не станет добродетельным; то же самое, если с малолетства — в играх и в своих

занятиях — он не соприкасается с прекрасным. Между тем демокра­тический строй, высокомерно поправ все это, нисколько не озабочен \ тем, кто от каких занятий переходит к государственной деятельности. Человеку оказывается почет, лишь бы он обнаружил свое расположе­ние к толпе.

— Да, весьма благородная снисходительность!

— Эти и подобные им свойства присущи демократии — строю, не имеющему должного управления, но приятному и разнообразному. При нем существует своеобразное равенство — уравнивающее равных и неравных. [...]

«Демократический» человек

[...]

— Когда юноша, выросший, как мы только что говорили, без долж­ного воспитания и в обстановке бережливости, вдруг отведает меда трутней и попадает в общество опасных и лютых зверей, которые спо­собны доставить ему всевозможные наслаждения, самые пестрые и разнообразные, это-то и будет у него, поверь мне, началом перехода от олигархического типа к демократическому.

— Да, совершенно неизбежно.

— Как в государстве происходит переворот, когда некоторой части его граждан оказывается помощь извне их единомышленниками, так и юноша меняется, когда некоторой части его вожделений помогает извне тот вид вожделений, который им родствен и подобен.

— Да, несомненно. [...]

Тирания

— Ну, так давай рассмотрим, милый друг, каким образом возникает тирания. Что она получается из демократии, это-то, пожалуй, ясно [ ]

—Да.

— А ненасытное стремление к богатству и пренебрежение всем, кроме наживы, погубили олигархию.

— Правда.

— Так вот, и то, что определяет как благо демократия и к чему она ненасытно стремится, именно это ее и разрушает.

— Что же она, по-твоему, определяет как благо?

— Свободу. В демократическом государстве только и слышишь, как свобода прекрасна и что лишь в таком государстве стоит жить тому, кто свободен по своей природе.

— Да, подобное изречение часто повторяется.

— Так вот, как я только что и начал говорить, такое ненасытное стремление к одному и пренебрежение к остальному искажает этот строй и подготовляет нужду в тирании.

— Как это?

— Когда во главе государства, где демократический строй и жажда свободы, доведется встать дурным виночерпиям, государство это сверх должного опьяняется свободой в неразбавленном виде, а своих долж­ностных лиц карает, если те недостаточно снисходительны и не предо­ставляют всем полной свободы, и обвиняет их в мерзком олигархичес­ком уклоне.

— Да, так оно и бывает.

— Граждан, послушным властям, там смешивают с грязью как ни­чего не стоящих добровольных рабов, зато правителей, похожих на под­властных, и подвластных, похожих на правителей, там восхваляют и по­читают как в частном, так и в общественном обиходе. Разве в таком государстве свобода не распространится неизбежно на все?

— Как же иначе? [...]

— Если собрать все это вместе, самым главным будет, как ты по­нимаешь, то, что душа граждан делается крайне чувствительной, даже по мелочам: все принудительное вызывает у них возмущение как нечто недопустимое. А кончат они, как ты знаешь, тем, что перестанут счи­таться даже с законами — писаными или неписаными, — чтобы уже вообще ни у кого и ни в чем не было над ними власти.

— Я это хорошо знаю.

— Так вот, мой друг, именно из этого правления, такого прекрасно­го и по-юношески дерзкого, и вырастает, как мне кажется, тирания.

— Действительно, оно дерзкое. Что же, однако, дальше?

— Та же болезнь, что развилась в олигархии и ее погубила, еще больше и сильнее развивается здесь — из-за своеволия — и порабо­щает демократию. В самом деле, все чрезмерное обычно вызывает рез­кое изменение в противоположную сторону, будь то состояние погоды, растений или тела. Не меньше наблюдается это и в государственных устройствах.

— Естественно.

— Ведь чрезмерная свобода, по-видимому, и для отдельного чело­века, и для государства оборачивается не чем иным, как чрезвычайным рабством.

— Оно и естественно.

— Так вот, тирания возникает, конечно, не из какого иного строя, как из демократии; иначе говоря, из крайней свободы возникает вели­чайшее и жесточайшее рабство. [...]

Три «части» демократического государства:

Трутни, богачи и народ

— Разделим мысленно демократическое государство на три части — да это и в действительности так обстоит. Одну часть составят подобного рода трутни: они возникают здесь хоть и вследствие своево­лия, но не меньше, чем при олигархическом строе.

— Это так.

— Но здесь они много ядовитее, чем там.

— Почему?

— Там они не в почете, наоборот, их отстраняют от занимаемых должностей, и потому им не на чем набить себе руку и набрать силу. А при демократии они, за редкими исключениями, чуть ли не стоят во главе: самые ядовитые из трутней произносят речи и действуют, а ос­тальные усаживаются поближе к помосту, жужжат и не допускают, чтобы кто-нибудь говорил иначе. Выходит, что при таком государствен­ном строе всем, за исключением немногого, распоряжаются подобные люди.

— Конечно.

— Из состава толпы всегда выделяется и другая часть...

— Какая?

— Из дельцов самыми богатыми большей частью становятся и наи­более собранные по своей природе.

— Естественно.

— С них-то трутням всего удобнее собрать побольше меду.

— Как же его и возьмешь с тех, у кого его мало?

— Таких богачей обычно называют сотами трутней.

— Да, пожалуй.

— Третий разряд составляет народ — те, что трудятся своими ру­ками, чужды делячества, да и имущества у них немного. Они всего многочисленнее и при демократическом строе всего влиятельнее, осо­бенно когда соберутся вместе. [...]

Печатается по: Платон. Собрание сочинений: В 4 т. М., 1993. Т. 3. С. 93, 94, 107, 118, 129—133, 136, 139, 140, 181, 183, 186—189,192, 196—199, 202—204, 207, 218, 219, 221, 226, 229, 230, 232—234,

238, 252, 253, 270—272, 328—330, 333, 335, 336, 338, 339, 341, 343—345,347, 350—353.

АРИСТОТЕЛЬ

Политика

К н и г а п е р в а я (А)

I. 1. Поскольку, как мы видим, всякое государство представляет собой своего рода общение, всякое же общение организуется ради ка­кого-либо блага (ведь всякая деятельность имеет в виду предполагае­мое благо), то, очевидно, все общения стремятся к тому или иному благу, причем больше других и к высшему из всех благ стремится то общение, которое является наиболее важным из всех и обнимает собой все остальные общения. Это общение и называется государством или общением политическим. [...]

2. [...] Соответственно общение, естественным путем возникшее для удовлетворения повседневных надобностей, есть семья. [...]

7. Общение, состоящее из нескольких семей и имеющее целью об­служивание не кратковременных только потребностей, — селение. [...]

8. Общество, состоящее из нескольких селений, есть вполне завер­шенное государство, достигшее, можно сказать, в полной мере само­довлеющего состояния и возникшее ради потребностей жизни, но су­ществующее ради достижения благой жизни. Отсюда следует, что вся­кое государство — продукт естественного возникновения, как и пер­вичные общения: оно является завершением их, в завершении же ска­зывается природа. [...]

9. Из всего сказанного явствует, что государство принадлежит к тому, что существует по природе, и что человек по природе своей есть существо политическое. [...]

II. 1. Уяснив, из каких элементов состоит государство, мы должны прежде всего сказать об организации семьи, ведь каждое государство слагается из отдельных семей. Семья в свою очередь состоит из эле­ментов, совокупность которых и составляет ее организацию. В совер­шенной семье два элемента: рабы и свободные. Так как исследование каждого объекта должно начинать прежде всего с рассмотрения мель­чайших частей, его составляющих, а первоначальными и мельчайшими частями семьи являются господин и раб, муж и жена, отец и дети, то и

следует рассмотреть каждый из этих трех элементов: что каждый из них представляет собой и каковым он должен быть.

2. [Отношения, существующие между тремя указанными парными элементами, можно охарактеризовать] так: господское, брачное (сожи­тельство мужа и жены не имеет особого термина для своего обозначе­ния) и третье — отцовское (и это отношение не обозначается особым термином). Пусть их будет три, именно названные нами; существует еще один элемент семьи, который, по мнению одних, и есть ее органи­зация, а по мнению других, составляет главнейшую часть ее; я имею в виду так называемое искусство накопления. [...]

4. Собственность есть часть дома, и приобретение есть часть семей­ной организации: без предметов первой необходимости нельзя не толь­ко хорошо жить, но и вообще жить. [...]

11. Согласно нашему утверждению, во всяком живом существе прежде всего можно усмотреть власть господскую и политическую. Душа властвует над телом, как господин, а разум над нашими стремле­ниями — как государственный муж. Отсюда ясно, сколь естественно и полезно для тела быть в подчинении у души, а для подверженной аф­фектам части души — быть в подчинении у разума и рассудочного эле­мента души и, наоборот, какой всегда получается вред при равном или обратном соотношении.

21. [...] Из предыдущего ясно и то, что власть господина и власть государственного мужа, равно как и все виды власти, не тождественны, как это утверждают некоторые. Одна — власть над свободными по природе, другая — власть над рабами. Власть господина в семье — мо­нархия (ибо всякая семья управляется своим господином монархичес­ки), власть же государственного мужа — это власть над свободными и равными.

22. Господином называют не за знания, а за природные свойства;

точно также обстоит дело с рабом и свободным. [...]

V. 1. Наука о домохозяйстве предполагает три элемента власти: во-первых, власть господина по отношению к рабам (об этом мы говорили выше); во-вторых, отношение отца к детям; в-третьих, отношение мужа к жене. Действительно, властвуют и над женой, и над детьми как суще­ствами свободными, но осуществляется эта власть не одинаковым об­разом.

2. Власть мужа над женой можно сравнить с властью политического деятеля, власть отца над детьми — с властью царя. Ведь мужчина по своей природе, исключая лишь те или иные ненормальные отклонения,более призван к руководительству, чем женщина, а человек старший и зрелый может лучше руководить, чем человек молодой и незрелый.

При замещении большей части государственных должностей между людьми властвующими и подчиненными соблюдается очередность: и те и другие совершенно естественно стремятся к равенству и к уничтоже­нию всяких различий. Тем не менее, когда одни властвуют, а другие на­ходятся в подчинении, все-таки является стремление провести разли­чие между теми и другими в их внешнем виде, в их речах и в знаках по­чета.[...]

К н и г а в т о р а я (В)

II. 4. [...] Собственность должна быть общей только в относительном смысле, а вообще — частной. Ведь когда забота о ней будет поделена между разными людьми, среди них исчезнут взаимные нарекания; на­оборот, получится большая выгода, поскольку каждый будет с усердием относиться к тому, что ему принадлежит. [...]

III 11. [...] Итак, правильнее суждение тех, кто смешивает несколько видов, потому что тот государственный строй, который состоит в соеди­нении многих видов, действительно является лучшим. [...]

IV 12. Основное во всем этом — не столько уравнять собствен­ность, сколько устроить так, чтобы люди, от природы достойные, не же­лали иметь больше, а недостойные не имели такой возможности; это произойдет в том случае, если этих последних поставят в низшее поло­жение, но не станут обижать. [...]

V 1. Гипподам, сын Еврифонта, уроженец Милета, [...] проектиро­вал государство с населением в десять тысяч граждан, разделенное на три части: первую образуют ремесленники, вторую — земледельцы, третью — защитники государства, владеющие оружием. Территория государства также делится на три части: священную, общественную и частную. Священная — та, с доходов которой должен отправляться ус­тановленный религиозный культ; общественная — та, с доходов кото­рой должны получать средства к существованию защитники государст­ва; третья находится в частном владении земледельцев. По его мысли, и законы существуют только троякого вида, поскольку судебные дела возникают по поводу троякого рода преступлений (оскорбление, по­вреждение, убийство). 3. Он предполагал учредить и одно верховное су­дилище, куда должны переноситься разбирательства по всем делам, ре­шенным, по мнению тяжущихся, неправильно; в этом судилище должно состоять определенное число старцев, назначаемых путем избрания.

Судебные решения в судах должны, по его мнению, выноситься не путем подачи камешков: каждый судья получает дощечку, на которой следует записать наказание, если судья безусловно осуждает подсуди­мого, а если он его безусловно оправдывает, то дощечка оставляется пустой; в случае же частичного осуждения или оправдания пишется оп­ределение. Современные законоположения он считает неправильны­ми: вынося либо обвинительный, либо оправдательный приговор, судьи вынуждены нарушать данную ими присягу. 4. Сверх того, он устанав­ливает закон относительно тех, кто придумывает что-либо полезное для государства: они должны получать почести; и дети павших на войне должны воспитываться на казенный счет, коль скоро такого установ­ления еще нет у других. Такого рода закон в настоящее время сущест­вует и в Афинах, и в других государствах. Все должностные лица долж­ны быть избираемы народом, т.е. теми тремя частями государства, о ко­торых упомянуто ранее. Избранные должностные лица обязаны иметь попечение о государственных делах, а также о делах, относящихся к чу­жестранцам и сиротам. [...]

К н и г а т р е т ь я (Г)

I 1. Исследователю видов государственного строя и присущих им свойств надлежит прежде всего подвергнуть рассмотрению вопрос о го­сударстве вообще и разобрать, что такое собственно государство. В на­стоящее время на этот счет существует разногласие; одни утверждают, что то или иное действие совершило государство, другие говорят: нет, не государство, а олигархия или тиран. В самом деле, мы видим, что вся деятельность государственного мужа и законодателя направлена ис­ключительно на государство (polis), а государственное устройство (politeia) есть известная организация обитателей государства. 2. Ввиду того что государство представляет собой нечто составное, подобное всякому целому, но состоящему из многих частей, ясно, что сначала следует определить, что такое гражданин (polites), ведь государство есть совокупность граждан. Итак, должно рассмотреть, кого следует называть гражданином и что такое гражданин. Ведь часто мы встречаем разногласие в определении понятия гражданина: не все согласны счи­тать гражданином одного и того же; тот, кто в демократии гражданин, в олигархии часто уже не гражданин.

5. [...] Мы же считаем гражданами тех, кто участвует в суде и в народном собрании. Примерно такое определение понятия гражданина лучше всего подходит ко всем тем, кто именуется гражданами.

II 1. [...] Гражданин, говорим мы, находится в таком же отношении к государству, в каком моряк на судне — к остальному экипажу. Хотя моряки на судне занимают неодинаковое положение: один из них гре­бет, другой правит рулем, третий состоит помощником рулевого, чет­вертый носит какое-либо иное соответствующее наименование, все же, очевидно, наиболее точное определение добродетели каждого из них в отдельности будет подходить только к нему одному, но какое-либо общее определение будет приложимо в равной степени ко всем; ведь благополучное плавание — цель, к которой стремятся все моряки в со­вокупности и каждый из них в отдельности. 2. То же самое и по отно­шению к гражданам: хотя они и не одинаковы, все же их задача заклю­чается в спасении составляемого ими общения, а общением этим явля­ется государственный строй. [...]

9. [...] Но существует и такая власть, в силу которой человек власт­вует над людьми себе подобными и свободными. Эту власть мы назы­ваем властью государственной; проявлять ее правитель должен на­учиться, пройдя сам школу подчинения; например, чтобы быть гиппархом, нужно послужить в коннице, чтобы стать стратегом, нужно послу­жить в строю, быть лохагом, таксиархом. И совершенно правильно ут­верждение, что нельзя хорошо начальствовать, не научившись повино­ваться. [...] 11. Рассудительность — вот единственная отличительная добродетель правителя; остальные добродетели являются, по-видимо­му, необходимым общим достоянием и подчиненных, и правителей; от подчиненного нечего требовать рассудительности как добродетели, но нужно требовать лишь правильного суждения; подчиненный — это как бы мастер, делающий флейты, а правитель — это флейтист, играющий на его флейте. [...]

IV 1. [...] Государственное устройство (politeia) — это распорядок в области организации государственных должностей вообще, и в первую очередь верховной власти: верховная власть повсюду связана с поряд­ком государственного управления (politeyma), а последний и есть госу­дарственное устройство. Я имею в виду, например, то, что в демокра­тических государствах верховная власть — в руках народа; в олигархи­ях, наоборот, в руках немногих; поэтому и государственное устройство в них мы называем различным. С этой точки зрения мы будем судить и об остальном.

V 1. Государственное устройство означает то же, что и порядок го­сударственного управления, последнее же олицетворяется верховной властью в государстве, и верховная власть непременно находится в руках либо одного, либо немногих, либо большинства. [...] 2. Монархи­ческое правление, имеющее в виду общую пользу, мы обыкновенно на­зываем царской властью; власть немногих, но более чем одного — аристократией (или потому, что правят лучшие, или потому, что имеется и виду высшее благо государства и тех, кто в него входит); а когда ради общей пользы правит большинство, тогда мы употребляем обозначе­ние, общее для всех видов государственного устройства, — политая. [...] 4. Отклонения от указанных устройств следующие: от царской влас­ти — тирания, от аристократии — олигархия, от политии — демократия. Тирания — монархическая власть, имеющая в виду выгоды одного правителя; олигархия блюдет выгоды состоятельных граждан; демо­кратия — выгоды неимущих; общей же пользы ни одна из них в виду не имеет.[...]

5. Тирания, как мы сказали, есть деспотическая монархия в области политического общения; олигархия — тот вид, когда верховную власть в государственном управлении имеют владеющие собственностью; на­оборот, при демократии эта власть сосредоточена не в руках тех, кто имеет большое состояние, а в руках неимущих. [...] 7. Итак, из приве­денных соображений, по-видимому, вытекает следующее: тот признак, что верховная власть находится либо в руках меньшинства, либо в руках большинства, есть признак случайный и при определении того, что такое олигархия, и при определении того, что такое демократия, так как повсеместно состоятельных бывает меньшинство, а неимущих боль­шинство; значит, этот признак не может служить основой указанных выше различий. То, чем различаются демократия и олигархия, есть бед­ность и богатство; вот почему там, где власть основана — безразлично, у меньшинства или большинства — на богатстве, мы имеем дело с оли­гархией, а где правят неимущие, там перед нами демократия. [...]

8. [...] Так, например, справедливость, как кажется, есть равенство, и так оно и есть, но только не для всех, а для равных; и неравенство также представляется справедливостью, и так и есть на самом деле, но опять-таки не для всех, а лишь для неравных. Между тем упускают из виду вопрос «для кого?» и потому судят дурно; причиной этого является то, что судят о самих себе, в суждении же о своих собственных делах едва ли не большинство людей — плохие судьи. 9. Так как справедли­вость — понятие относительное и различается столько же в зависи­мости от свойств объекта, сколько и от свойств субъекта. [...]

13. [...] Итак, ясно, что государство не есть общность местожитель­ства, оно не создается в целях предотвращения взаимных обид или ради удобств обмена. Конечно, все эти условия должны быть налицо для су­ществования государства, но даже и при наличии их всех, вместе взя­тых, еще не будет государства; оно появляется лишь тогда, когда обра­зуется общение между семьями и родами ради благой жизни, в целях совершенного и самодовлеющего существования.

VI 3. [... ] Не лучше ли, если власть будет сосредоточена в руках одно­го, самого дельного? Но тогда получится скорее приближение к оли­гархии, так как большинство будет лишено политических прав. Пожа­луй, кто-либо скажет: вообще плохо то, что верховную власть олице­творяет собой не закон, а человек, душа которого подвержена влиянию страстей. Однако если это будет закон, но закон олигархический или демократический, какая от него будет польза при решении упомянутых затруднений? Получится опять-таки то, о чем сказано выше. 4. Об ос­тальных вопросах речь будет в другом месте. А то положение, что пред­почтительнее, чтобы верховная власть находилась в руках большинст­ва, нежели меньшинства, хотя бы состоящего из наилучших, может считаться, по-видимому, удовлетворительным решением вопроса и за­ключает в себе некое оправдание, а пожалуй, даже и истину. Ведь может оказаться, что большинство, из которого каждый сам по себе и не является дельным, объединившись, окажется лучше тех, не порознь [...]

6. [...] Над чем, собственно, должна иметь верховную власть масса свободнорожденных граждан, т.е. все те, кто и богатством не обладает, и не отличается ни одной выдающейся добродетелью? Допускать таких к занятию высших должностей не безопасно: не обладая чувством спра­ведливости и рассудительностью, они могут поступать то несправедли­во, то ошибочно. С другой стороны, опасно и устранять их от участия во власти: когда в государстве много людей лишено политических прав, когда в нем много бедняков, такое государство неизбежно бывает пере­полнено враждебно настроенными людьми. Остается одно: предоста­вить им участвовать в совещательной и судебной власти.

12. [...] Ведь властью является не член суда, не член совета, не член народного собрания, но суд, совет и народное собрание; каждый из по­именованных членов представляет собой только составную часть самих учреждений (я называю такими составными частями членов совета, на­родного собрания и суда), так что народная масса с полным правом имеет в своих руках верховную власть над более важными делами: и народное собрание, и совет, и суд состоят из многих, да и имуществен-­

ный ценз всех, вместе взятых, превышает имущественный ценз каждого в отдельности или немногих, занимающих высокие посты в государстве.

VII 8. [...] Равным образом справедливы и притязания большинства предпочтительно перед меньшинством, потому что большинство во всей его совокупности и сильнее, и богаче, и лучше по сравнению с меньшинством. [...]

X 1. Итак, вот четыре вида царской власти: во-первых, царская власть героических времен, основанная на добровольном подчинении ей граждан, но обладавшая ограниченными полномочиями, а именно: царь был военным предводителем, судьей и ведал религиозным куль­том; во-вторых, царская власть у варваров, наследственная и деспоти­ческая по закону; в-третьих, так называемая эсимнетия — выборная тирания и, в-четвертых, царская власть в Лакедемоне, представляю­щая собой в сущности наследственную и пожизненную стратегию. Эти четыре вида различаются указанными выше свойствами. 2. Пятым видом царской власти будет тот, когда один человек является неогра­ниченным владыкой над всем, точно так же как управляет общими де­лами то или иное племя или государство. [...]

7. Если правление нескольких людей, всех одинаково хороших, сле­дует считать аристократией, а правление одного лица — царской влас­тью, то аристократия оказалась бы для государства предпочтительнее царской власти, все равно, будет ли власть опираться на вооруженную силу или же обойдется без нее, лишь бы только оказалось возможным привлечь к правлению нескольких подобных людей. [...]

XI 3. Поэтому справедливость требует, чтобы все равные властво­вали в той же мере, в какой они подчиняются, и чтобы каждый пооче­редно то повелевал, то подчинялся. Здесь мы уже имеем дело с законом, ибо порядок и есть закон. Поэтому предпочтительнее, чтобы властво­вал закон, а не кто-либо один из среды граждан. На том же самом ос­новании, даже если будет признано лучшим, чтобы власть имели не­сколько человек, следует назначать этих последних стражами закона и .его слугами. [...]

10. [...] Уже самой природой заложены одно начало права и пользы для деспотии, другое — для царской власти, третье — для политии; только для тирании такого начала природа не создала, равно как и для остальных видов государственного устройства, являющихся отклоне­ниями, потому что все эти виды противоестественны. Из сказанного ранее также ясно, что среди подобных и равных полновластное господ­ство одного над всеми не является ни полезным, ни справедливым независимо от того, есть ли законы или их нет, и этот один сам олицетво­ряет закон, и независимо от того, хороший ли царствует над хорошими, или плохой над плохими, или добродетельный над менее добродетель­ными. [...]

11. Но прежде всего следует определить, что должно разуметь под началами монархическим, аристократическим и политическим. Мо­нархическое начало предполагает для своего осуществления такую на­родную массу, которая по своей природе призвана к тому, чтобы от­дать управление государством представителю какого-либо рода, воз­вышающемуся над нею своей добродетелью. Аристократическое на­чало предполагает также народную массу, которая способна, не по­ступаясь своим достоинством свободнорожденных людей, отдать правление государством людям, призванным к тому благодаря их добродетели. Наконец, при осуществлении начала политии народная масса, будучи в состоянии и подчиняться и властвовать на основании закона, распределяет должности среди состоятельных людей в соот­ветствии с их заслугами.

XII 1. Из трех видов государственного устройства, какие мы призна­ем правильными, наилучшим, конечно, является тот, в котором управ­ление сосредоточено в руках наилучших. [...]

К н и г а ч е т в е р т а я (Д)

II 1. В нашем предыдущем рассуждении о видах государственного устройства мы распределили их так: три вида правильные — царская власть, аристократия, полития — и три отклоняющиеся от них, тира­ния — от царской власти, олигархия — от аристократии, демокра­тия — от политии. Об аристократии и царск

Наши рекомендации