Дэйёнункеокуа нзй деохэйко (Ва-ус-шт'-пео-диа па йе-о-Ьа'-Ьо), или праздник жатвы 7 страница

В их пище существовало лишь небольшое разнообразие, что вы­текало из условий их жизни. Основными продуктами питания иро-

³ Каннассатэго, выдающийся вождь онондага, процветавший в середине прошлого столетия, в беседе с Конрадом Вейзером, индейским переводчиком, резко противопоставил гостеприимство ирокезов гостеприимству белых: «Вы знаете наш обычай. Если белый человек, путешествуя по нашей стране, входит в одну из наших хижин, мы все обращаемся с ним, как я с вами. Мы обсушиваем его, если он промок, мы согреваем его, если он озяб, и даем ему мясо и питье, чтобы он мог утолить свой голод и жажду, и мы стелем для него нежные меха, чтобы он мог отдохнуть и выспаться. Мы ничего не просим взамен. Но если я вхожу в дом белого¹ человека в Олбани и прошу еды и питья, то они говорят: „Где твои деньги?" И если у меня их нет, они говорят: „Убирайся вон, индейская собака"».

кезов были каши из дробленой кукурузы и из ободранной кукурузы, два-три сорта кукурузного хлеба, оленина и другая дичь, супы, суккоташ, обжаренная и подсушенная зеленая кукуруза, приготов­ленная различными способами, дикие плоды, земляные орехи (Ар1оз ЪиЪегоза), похожие на дикий картофель, бобы и тыквы. Эти продукты являлись основой питания, из них приготовлялось много блюд, но довольно однообразных. У индейцев было также несколько сортов чая. Любимый напиток приготовлялся из кончиков побегов болиголова, которые кипятили в воде, а навар подслащивали кле­новым сахаром. Кленовый чай готовили кипячением кленового сока и приправляли корнем американского лавра, а пряный чай настаи­вали на каком-то диком пряном растении.

Преступления и проступки случались так редко при их социаль­
ной системе, что едва ли можно сказать, что у ирокезов был уголов­
ный кодекс. Но все же существовали некоторые проступки, которые
подлежали судейским правам сахемов и наказывались согласно их
тяжести. Колдовство наказывалось смертью. Любой человек мог
убить колдунью, застигнув ее на месте преступления. Если ее сразу
не убивали, то созывали совет, который судил колдунью в присут­
ствии обвинителя. Полное признание с обещанием исправиться
обеспечивало оправдание. Но если обвинение отрицалось, то вызы­
вались свидетели и расследовались все обстоятельства дела, и если
свидетели удовлетворительно для совета устанавливали вину, что
им почти всегда удавалось, то за этим следовало осуждение на смерт­
ную казнь. Затем колдунья передавалась палачам, которые брались
за дело добровольно, и они уводили ее для совершения наказания.
После решения совета родственники безропотно предоставляли кол­
дунью ее участи. . ,
Прелюбодеяние наказывалось плетьми; но наказанию подвергалась ;
только женщина, которая одна считалась преступницей. Вопрос
обсуждался на совете, и если обвинение поддерживалось, то совет :
приказывал наказать ее публично плетьми людям, специально на­
значенным для этой цели. Это был древний обычай, когда подобные
проступки являлись чрезвычайно редкими.

Величайшее из всех человеческих преступлений — убийство наказывалось смертью, но оставалась возможность для прощения. Если семья не примирялась, то право мщения, как у древних гре­ков, предоставлялось ей. Родственники убитого могли лишить убий­цу жизни, когда и где бы они ни нашли его, даже по прошествии ря­да лет, не неся за это ответственности. Дар из белого вампума, по­сланный стороной убийцы семье его жертвы, будучи принят, навсегда вычеркивал и стирал из памяти свершившееся. Сразу по со­вершении убийства за примирение брались племена, к которым при­надлежали обе стороны, и предпринимали энергичные усилия к то­му, чтобы его добиться, пока частная месть не привела к гибельным последствиям. Если преступник принадлежал к одному из первых четырех племен, а убитый к одному из других четырех, то эти племена собирали отдельные советы, чтобы расследовать все обстоятельства дела. Вопрос о том, виновен или невиновен обвиняемый, решить

обычно было нетрудно, если последствия преступления открывали возможности для прощения. Затем первый совет выяснял, был ли обидчик склонен сознаться в своем преступлении и согласен ли он на возмещение. Если да, то совет немедленно посылал от его имени другому совету пояс из белого вампума, содержавший соответствую­щее сообщение. Тогда этот совет старался умиротворить семью уби­того, успокоить ее возбуждение и убедить их принять вампум в знак прощения. Если вампум не был послан своевременно или семья вопреки всем уговорам отказывалась принять его, тогда вступал в своп права обычай мести.

Если случалось, что обе стороны принадлежали к одному из че­тырех братских племен, то созывался совет только этого подразделе­ния, чтобы попытаться уладить дело между собой. Если же, однако, семья оставалась неумолимой, то дальнейшее вмешательство общих друзей прекращалось и вопрос решался, согласно древнему обычаю, между убийцей и родственниками его жертвы. Если пояс из вампума был получен до назначения мстителя и выхода его из дома для со­вершения отмщения, то он обычно принимался в знак прощения, но если мститель уже отправился, то время для возмещения было упущено. Тогда семья или брала на себя совместное обязательство захватить то, что она считала справедливой компенсацией, или на­значала мстителя, который клялся, что не успокоится до тех пор, пока убийца не заплатит своей жизнью. В таких случаях убийца обычно бежал. Так как все ссоры улаживались родственниками сторон, то длительная вражда, а следовательно, убийства в прежние времена встречались редко. Дар из белого вампума не носил характера ком­пенсации за жизнь убитого, а являлся выражением признания вины и раскаяния в совершенном преступлении, а также просьбой о про­щении. Он был предложением мира, принятия которого добивались общие друзья, и этот шаг обычно приводил к примирению, за исклю­чением, пожалуй, тяжких случаев преднамеренного убийства.

Воровство, самое презренное из человеческих преступлений, бы­ло им почти неизвестно. В дни их первобытной простоты разум ин­дейца был свободен от корыстных мыслей. После того как начались их сношения с белыми, раздача среди них подарков и крепких на­питков и возникновение благодаря торговле новых видов собствен­ности настолько испортили нравы индейцев, что в некоторых слу­чаях бродяги и пьяницы доходили до совершения этого преступле­ния. Но справедливости ради следует признать, что ни один народ никогда не обладал более высоким чувством чести и собственного до­стоинства в этом отношении и не относился с большим презрением к этому позорному явлению, чем ирокезы. До сего дня среди их по­томков почти неизвестно это преступление. Для защиты собственно­сти им никогда не были нужны ни замки, ни запоры, ни частные хранилища. Общественное негодование, наиболее суровое наказа­ние, известное краснокожему человеку, было единственной карой за уклонение с пути честности.

Таковы были четыре основных преступления против общества у первобытных обитателей нашей страны. Распространение среди них

в новые времена спиртных напитков изменило лицо индейского об­щества и послужило обильным источником всех их бед, усугубляя свойственные их общественной системе недостатки и порождая но­вые, совершенно неизвестные в дни их лесной независимости. С са­мого начала общения индейцев с нами их мудрые и лучшие люди бес­престанно, но безрезультатно протестовали против этой постыдной торговли спиртными напитками. У краснокожего человека умение владеть собой в этом отношении было намного слабее, нежели у бе­лого, а последствия слабости характера более печальны и пагубны. «Огненная вода», как они удачно назвали спиртные напитки, яви­лась более непобедимым и истребительным врагом, чем сама циви­лизация, и этим двум факторам в равной степени они обязаны своим оттеснением. Она обрушила на их селения бродяжничество, насилие и кровопролитие, она нарушила мир домашнего очага, разожгла неистовые страсти, распространила болезни и посеяла раздоры и спо­ры, изнуряя насилием, нуждой и недугами и приводя к гибели от голода и холода. Если есть в наших былых сношениях с ирокезами какое-либо деяние, за которое мы более всего достойны порицания и которое заслуживало бы смертной казни через повешение, то им является разрешение этой гнуснейшей и бесчеловечнейшей торговли. Один из вождей могауков в 1754 г., обратившись к губернатору про­винции Нью-Йорк, сказал по этому поводу: «Есть дело, которое вы­зывает трепет наших сердец,— это продажа рома в наших фортах. Он убивает многих людей, и старых и молодых. Мы просим всех пра­вителей, здесь присутствующих, запретить привоз его нашим Пяти нациям» ^и. В то же время британскому правительству было сделано следующее представление: «Торговцы снабжают их ромом в огромных и совершенно невероятных количествах, колониальные же законы, действующие в настоящее время, бессильны задержать привоз; ин­дейцы всех наций часто пьяны, их надувают в торговле, и из-за этого они теряют симпатии к англичанам. Они часто ранят и убивают друг друга, когда выпьют, и, чтобы избежать мести, бегут к французам; и из-за этого, пожалуй, мы больше теряем людей, чем от хитростей французов» ".

^» Любовь к правде была еще одной отличительной чертой характера индейца. В эпоху их наивысшего благоденствия это врожденное чувство процветало во всей его первозданной чистоте. Во всех слу­чаях и при любой опасности ирокез говорил правду без страха и ко­лебания. Лицемерие не было в характере индейца. Действительно, язык ирокезов не допускает двусмысленностей и извращения слов говорящего. Он прост и ясен и не признает оттенков в значении и тех тонких различий, которые свойственны культурным языкам. Погле открытия ирокезов, когда они стали общаться с белыми, их природ­ная правдивость иногда утрачивалась под влиянием торговли и при­страстия к спиртным напиткам, но в целом как народ они до наших

^и Бос. Шз1. N. У, 2, с. 591. ^к Там же, 2, с. 610.

дней сохранили ту же возвышенность чувств, которая характеризо­вала их предков.

Верность договорам у ирокезов была непоколебима. Пережив суровейшие испытания и политические бедствия, эта верность пред­ставляет один из великолепнейших памятников их национальной честности. Они крепко держались за «договорную цепь» с англичана­ми, пока сами не были обмануты, а вся страна ирокезов не стала жертвой их верности. В их многочисленных делах с отдельными про­винциями, образованными на их исконных территориях, не было найдено ни одной серьезной жалобы на них за невыполнение дого­ворных условий, хотя один договор за другим лишал их земель и они нередко становились жертвой обмана и надувательства. В своих сно­шениях с индейскими нациями ирокезы часто заключали договоры, иногда о дружбе и союзе, иногда только для защиты и в отдельных случаях для особых целей. Все эти национальные договоры, употреб­ляя индейское выражение, «наговаривались» на шнурке вампума, после чего передавались на хранение Хоновенато (Но-по-\уе-па'-1о), сахему онондага, который был назначен наследственным хранителем вампума при учреждении Лиги; и от него и его преемников из поколе­ния в поколение они должны были получать истолкования договоров. Отсюда выражение «этот пояс хранит мои слова», так часто встречаю­щееся в заключение индейских речей при передаче вампума. Индей­ские племена после заключения договора всегда обменивались поя­сами, которые означали не только ратификацию, но и меморандум соглашения.

Существовал старинный договор между сенека и гаквагэйоно ^л, или эри, обитавшими на южном берегу оз. Эри, согласно которому границей между ними должна была быть р. Дженеси, и если неприя­тельский отряд одного из этих племен возвращался через эту реку на свою территорию, то дальнейшее преследование его прекраща­лось. Нарушение этого договора было одной из причин давней враж­ды ирокезов с эри. Аналогичный договор был когда-то заключен с ой-эйдагооно (о-уа-с!а'-§о-о-по) ^м, или чероки, по которому р. Теннесси была границей преследования. Если военный отряд чероки возвра­щался и, не будучи настигнут преследовавшими его ирокезами, пе­ресекал Теннесси, он был в такой же безопасности, как если бы ук­рылся за неприступным валом. Ирокезский отряд мог вторгнуться, если ему было угодно, на территорию врага, но он проходил мимо

^л Таково было ирокезское название нации эри, изгнанных ирокезами около 1655 г. Они были ответвлением ирокезского ствола и говорили на диалекте их языка. Шарльвуа называет их «нацией Кошки» (т. 2, с. 62). Любопытно, что нейт­ральная нация, жившая на берегах р. Ниагары и изгнанная ироке.зами около 1643 г., была известна у них как джегосасэй, ]е-§о'-5а-за, «нация Кошки». Это слово означало «дикая Кошка». Нация стала называться так по имени женщины, пользовавшейся у них большим влиянием. Шарльвуа также упоминает нейтраль­ную нацию (т. 1, с. 377). Вполне вероятно, что он перепутал или смешал их ту­земные названия.

^м Ойэйдагооно, ирокезское название чероки, означает «народ, живущий в пещерах».

лагеря отступающего военного отряда, не нанося ему ни малейшего вреда.

Ирокезы считали верность обществу священной, гордились этим и сурово наказывали тех, кто ее нарушал. Пример этого можно ви­деть в случае с сэйгейнэйга, за§-а-па'-^а, или делаварами. После того как последние были покорены и признали свою зависимость, послав дань в виде вампума, они совершили набег на одну западную нацию, находившуюся под покровительством ирокезов, несмотря на то что знали о договоре и о запрещении нарушать его. Делегация ирокез­ских вождей немедленно отправилась в страну делаваров и, созвав народ на совет, лишила их даже звания нации-данницы. Сделав им выговор за отсутствие верности, они навсегда запретили им выходить на войну, лишили их всех гражданских прав и объявили, что отныне они должны быть как женщины. Это разжалование они ознаменовали символически, надев на них гакаэйх, или женскую юбку, и вложив им в руки пест для толчения кукурузы, показывая этим, что отныне они всегда будут заниматься подобными делами. После этого акта лишения племенной самостоятельности делавары никогда уже не смогли добиться освобождения ^н.

Как только объявлялась война против какой-нибудь нации, соб­ранием ли сахемов в долине Онондога или одной отдельной нацией против соседнего врага, состояние войны возвещалось в каждом се­лении Лиги ударом о военный столб томагавка, окрашенного в крас­ный цвет и украшенного красными перьями и черным вампумом. Каждый человек после этого был волен собрать отряд и совершить набег. Это делалось в самом спешном порядке. Военный вождь, же­лавший набрать добровольцев и вести экспедицию, чтобы возвестшъ о своем намерении, в полном праздничном облачении проходил по селению, испуская военный клич, после чего он подходил к военному столбу гаондоте (^а-оп-йо1;е') и, ударив о него своим красным тома­гавком, начинал Военную пляску. Вокруг него собиралась толпа,

^н Делавары около 1742 г. без ведома или согласия ирокезов продали Пен­сильвания часть своих земель на р. Делавэр. Каннассатэго, упоминавшийся выше вождь онондага, порицал их в речи, из которой приводится несколько от­рывков, иллюстрирующих, как надменно вели себя ирокезы по отношению к по­коренным племенам. «Пусть этот пояс из вампума послужит рам наказанием... Как вы вообще осмелились взять на себя продажу земли? Мы победили вас; мы сделали из вас женщин; вы знаете, что вы женщины, и, так же как женщины, вы не можете продавать землю; и вы недостойны иметь право на продажу земель с тех пор, как вы злоупотребили им... Поэтому мы назначаем вам два места для переселения — Вайоминг или Шамокин. Вы можете отправиться в любое из этих мест, и тогда вы больше будете у нас на виду, и мы посмотрим, как вы пове­дете себя. Не рассуждайте, а убирайтесь прочь и возьмите этот пояс из вампу­ма». Затем, взяв другой пояс, он продолжал: «После нашего справедливого по­рицания и безусловного приказания покинуть эту землю вам следует обратить внимание на то, что мы далее должны сказать вам. Этот шнурок вампума служит вечным запрещением вам, вашим детям и вашим внукам до самого последнего потомства вмешиваться в земельные дела; ни вы, ни кто-либо из ваших потомков никогда в будущем не осмелится вообще продавать землю. И для этой пели вы должны сохранить этот шнурок в память повеления, которое в этот день оста­вили вам ваши дядья» (СоИеп'з ШзЬогу о! Ше Р1уе N3110115. Ьопй. ей. о! 1750, с. 80—81).

и, так как пляска возбуждала их воинственный дух, они один за дру­гим присоединялись к нему, участвуя в исполнении пляски. Таким путем скоро набирался отряд; почтенные женщины селения, пока исполнялась пляска, готовили им еду на дорогу. Окончив пляску, еще горя энтузиазмом и стремясь в бой, воины немедленно покидали селение и направлялись в страну врага. Если движение происходило одновременно в нескольких селениях, то эти отряды присоединялись по пути друг к другу, но каждый из них оставался под командованием своего собственного военного вождя. Пищей воинам служила обычно кукуруза, сильно обжаренная, затем слегка подсушенная, растол­ченная в мелкую муку и смешанная с кленовым сахаром. Приготов­ленная таким образом пища становилась меньшей по объему и весу настолько, что воин мог легко нести в своей суме из медвежьей шку­ры достаточный запас для долгой и опасной экспедиции. Группа шла по военной тропе вереницей и двигалась с такой быстротой, что поход в страну чероки, на южные берега Теннесси, занимал всего пять дней. В местах их ночных привалов они вырезали на деревьях определенные знаки, указывающие на численность отряда и направ­ление его следования. Точно так же при возвращении они указывали число пленных и убитых. Когда возвращавшийся военный отряд дос­тигал своей деревни, он издавал военный клич, чтобы возвестить о своем приближении и созвать народ для встречи отряда. Затем, ведя своих пленников, они вступали в деревню пляшущей процессией, т. е. точно так же, как они уходили из деревни незадолго перед этим. Когда они достигали военного столба в центре селения, один из муд­рых людей обращался к ним с приветственной и поздравительной речью, в ответ на которую один из воинов произносил речь, описы­вавшую их приключения, и они опять исполняли Военную пляску. Ирокезы никогда не обменивались пленными с индейскими на­циями и никогда не пытались выручать своих людей, попавших в плен. У пленника было только два выхода: усыновление или истяза­ние. Иногда, восхищенные подвигами выдающегося военного вождя, они отпускали его к своему народу с дарами и другими знаками бла­госклонности. В этих редких случаях проявления великодушия никаких' торжественных обещаний не требовалось, но отпущенный таким образом сам считал долгом чести никогда не вступать опять на тропу войны против своего великодушного врага. Если пленника усыновляли, то его верность и привязанность принадлежали отныне принявшей его нации. Когда индеец отправлялся на войну, он сознательно шел на риск, зная, что если ему не повезет, то он попла­тится жизнью по законам войны, а если и будет спасен путем усынов­ления, то по меньшей мере навсегда потеряет родину. Обычай усы­новления стал преобладающим у ирокезов со времени основания Кон­федерации, и в осуществлении этого принципа они пошли дальше других индейских племен. Он распространялся не только на пленных, но'и на остатки выродившихся племен и даже допускал принятие в Лигу независимых наций. Главной особенностью их политики было подчинять соседние нации завоеванием и, поглощая их путем нату­рализации вливать их в одну общую семью с ирокезами. Остатки

180?»

одних племен целиком усыновлялись и распределялись между на­циями, другие принимались в Лигу как независимые члены, напри­мер тускарора, тогда как третьи, подобно мохекуннукам, брались нод защиту и получали землю на территории принявшей их нации. Плодом этой политики явилось постепенное установление влады­чества ирокезов; причем оно распространилось так быстро в эпоху их открытия, что угрожало покорением всех племен к востоку от Мис­сисипи.

Специальный обряд усыновления каждый раз завершал прием в племя. Для пленников этим обрядом было прохождение сквозь строй, после чего им давались новые имена; и на ближайшем рели­гиозном празднестве публично возвещались эти имена, а также племя и семья, в которую их принимали. Если кто-либо погибал в походе, то по возвращении военного отряда с пленными семьям по­гибших первым предоставлялась возможность усыновить пленного, чтобы заменить погибшего в хозяйстве. Затем уже каждая семья могла усыновить из оставшихся любого, кому посчастливилось при­влечь их благосклонное внимание или кого они хотели спасти. В на­значенный день, обычно три-четыре дня спустя после возвращения отряда, женщины и дети селения с хлыстом в руке выстраивались в два параллельных ряда почти вплотную друг к другу, чтобы стегать пленников, когда они проходили между рядами; затем выводили пленных мужчин, которые должны были подвергнуться этому испы­танию стойкости, и каждому по очереди показывали дом, в котором ему предстояло найти убежище и который Должен был стать его буду­щим домом, если он успешно пройдет через это испытание. Затем их ставили в начале этой длинной аллеи из хлыстов и заставляли одно­го за другим, беззащитных и с обнаженными спинами, бежать по ней для сохранения своей жизни и для развлечения окружающей толпы, подвергаясь при каждом шаге безжалостным ударам хлыста. Тех, кто падал от изнеможения, приканчивали сразу же как недостойных быть спасенными; но с теми, кто выходил живым из этого испытания их физических сил, с этого момента обходились с крайней любовью и добротой. Этот контраст в обращении с пленными производил на них, должно быть, необычайное впечатление. Сколько пленников прислушивалось к каждому звуку и наблюдало каждое движение с напряженнейшим вниманием, пока медленно шли эти приготов­ления. Для них, уведенных в самое сердце вражеской страны, без всякой надежды на помощь, решался вопрос, дарует ли им милосер­дие победителей право гражданства, или их воинственное неистовст­во поведет пленных на пытки. Разрешение этого вопроса зависело от самых неожиданных побуждений. Кто расскажет нашу лесную ис­торию! Краснокожему человеку редко приписывалось чувство состра­дания, но даже эти сцены в лесу нередко раскрывали самые благо­родные черты характера. Восхищения перед рыцарским поведением пленника, воспоминания о былой услуге или внезапного порыва со­страдания было достаточно, чтобы решить вопрос об усыновлении. Когда были позади опасности пробега сквозь строй^ что являлось за­видной долей по сравнению с участью отвергнутого, пленник пере-

ставал быть врагом и становился ирокезом. Более того, его принимали в семью, которая его усыновляла со всей сердечностью и проявляла к нему привязанность во всех отношениях, и он заменял того, чье место ему отныне предстояло занимать. Все это постепенно стирало воспоминания о его далекой родине, так как он был связан благо­дарностью с теми, кто возвратил ему жизнь, на которую он потерял право по обычаям войны. Если пленник после усыновления был не­доволен, что, говорят, редко имело место, то иногда его возвращали с подарками его нации, чтобы они знали, что он ничего не потерял, пробыв в плену у них.

Отвергнутые пленники уводились на пытки и смерть. Нет необ­ходимости описывать этот ужасный обычай первобытных обитателей нашей страны. Достаточно сказать, что это было испытанием мужест­ва. Когда индеец вступал на тропу войны, он сознательно готовил себя к этой возможности, решив показать врагу, что, если он попа­дет в плен, его мужество способно выдержать любое испытание и что оно сильнее самой смерти. Героизм и сила духа краснокожего чело­века во время страданий и пыток почти невероятны. Они судили о репутации нации по их выдержке и считали, что величие рода про­является в том, как люди встречают смерть.

В заключение этой бессистемной главы несколько мимолетных замечаний о некоторых ирокезских обычаях, относящихся к охоте. Олень, лось, медведь и различные виды диких птиц являлись основ­ными объектами охоты. В определенные времена года щадили самок всех животных; это предусматривалось их охотничьими законами, чтобы не допустить истребления животных. Не имея породы собак, приспособленной для охоты, они принуждены были прибегать к бес­шумной охоте и пользоваться любым удобным случаем, когда бы он ни представился. Таким образом, для успеха было необходимо, чтобы охотник хорошо знал повадки животных. Иногда они ставили капка­ны на оленя и медведя и расставляли сети на перепелов и другую мелкую дичь. Одна из оленьих ловушек привязывалась к молодому согнутому деревцу и устраивалась таким образом, что, когда олень задевал ее, она затягивала петлю вокруг его задних ног и в то же вре­мя отпускала дерево, которое вздергивало оленя вверх, и он оказы­вался 'подвешенным. Они применяли еще один способ ловли оле­ней — стадами. Собиралась большая партия охотников, которые строили из кустарника изгородь, загон в форме буквы V, в две или три мили длиной по каждой стороне. Затем на расстоянии нескольких миль от него поджигались леса, чтобы огонь гнал оленей по направ­лению к входу в ловушку, в которую их направляли партии охот­ников, расставленные с каждой стороны. Олени бежали вдоль изго­роди до угла, где стрелы невидимых охотников быстро поражали их одного за другим. Иногда таким образом за один прием добывали до сотни оленей. При медвежьей охоте животное обычно изматывали путем продолжительного преследования, так как, будучи свежим и сильным, медведь был слишком страшен, чтобы нападать на него с луком и стрелами или с охотничьим томагавком; но когда он был изнурен, то одолеть его было легким делом. Охотник выбирал отбор-

ные куски оленины и, удалив кости, высушивал мясо перед огнем, укладывал его в небольшие берестяные сосуды и так нес домой на спине. В процессе обработки оленина настолько уменьшалась в весе и объеме, что охотник мог легко нести мясо дюжины оленей. Шкуры также высушивались и упаковывались и уносились домой. Если оле­ня или медведя убивали зимой, на расстоянии дня пути от селе­ний, то изготовляли сани из коры ¹⁷ и на них по снежному насту туши тащили домой неразделанными.

Охота была страстью краснокожего человека. Она приносила ему радость и пропитание, и ради этого он нередко совершал длитель­ные и утомительные экспедиции. Сенека, например, в сезон осенней охоты покидали обычно свои селения небольшими группами: одни, повернув к югу, располагались на р. Чемунг и пересекали всю при­легающую к ней область; другие, спускаясь по р. Аллегейни, прони­кали в дебри Огайо, являвшиеся любимыми охотничьими угодьями не только для сенека, но также и для других племен Лиги; третьи располагались на Ниагарском полуострове, бывшем когда-то пре­красным местом для охоты на бобров. Кайюга поворачивали к Суск-веханне, снабжавшей их неистощимыми запасами. Они достигали также Пенсильвании и с партиями из других наций нередко доходи­ли до Потомака, входившего в границы их древних владений. Группы онондага спускались по Ченанго к Сусквеханне или, повернув к се­веру, вероятно, переправлялись в Канаду. Онейда для осенней охо­ты спускались по р. Юнадилле и также шли к северу, в области, орошаемые Блэк-Ривер. Наконец, могауки, покинув свою долину, находили богатые дичью охотничьи угодья у истоков Делавэра и Сусквеханны, а также в диких и суровых областях севера и вокруг оз. Шамплейн.

В середине зимы эти разбросанные на большом пространстве пар­тии возвращались назад в свои селения для участия в ежегодных тор­жествах, после чего они предавались праздности или развлечениям зимней жизни. С весной наступала пора рыбной ловли, тогда на не­которое время им было чем заниматься. Летом снова наступала пора отдыха, который оживлялся лишь советами, религиозными празд­никами или военными приключениями.

В этом чередовании занятий протекала жизнь ирокезов в течение года. Смена времен года также определяла характер их трудов, как и в краях, украшенных земледелием, хотя в богатой непокоренной природе они и не были отмечены такими же привлекательными из­менениями, как в тех краях. С полным пониманием наслаждаясь ве­личием природы и испытывая глубочайшее вдохновение, они все же ничего еще не знали о ее неистощимом плодородии или о тех более утонченных чертах красоты, которые открываются только рукой искусства. Стремящиеся к свободе, такой же безграничной, как и ле­са, довольные военными походами, развлечениями, дружбой, пре­имуществами общественной жизни и гордые своими военными под­вигами и славой Лиги среди индейских наций, ирокезы проводили дни, испытывая полноту счастья, которое могли дать эти интересы, и удовлетворение, проистекавшее из незнания более высоких целей.

Книга III. О Лиге

ГЛАВА I

Изделия ирокезов. — Их ремесленные способности.—Ин­дейское гончарство. — Глиняные сосуды. — Мокасины. — Боевая дубинка.—Томагавк.—Изготовление веревок.— Сосуды из коры. — Челнок из коры. — Ступка для зерна. — Кукуруза. — Табак. — Лыжи. — Индейское седло. — Раз­личные изобретения. — Плетение корзин. — Одежда. — Детская люлька. — Распространенность индейских ис­кусств. — Совершенствование ирокезов

Изделия народа раскрывают его социальную историю. Они говорят языком безмолвным и в то же время более красноречивым, чем на­писанные страницы. Как памятники былых времен, они беседуют непосредственно со зрителем, открывая неписаную историю пред­ставляемой ими эпохи и придавая ей вечную свежесть. Как бы ни был груб век или некультурен народ, руками которого они сделаны, продукты человеческой изобретательности всегда представляют осо­бый и даже значительный интерес. Приходится сожалеть о том, что слишком мало произведений искусства и трудолюбия ирокезов до­шло до настоящего времени, для того чтобы охарактеризовать эпоху индейского господства. Хотя их изделия указывают на низкий уро­вень прикладных искусств, все же искусные изобретения, их окру­жавшие, являются показателем их социального состояния и по этой причине не лишены поучительности. Более того, было бы только спра­ведливо сохранить плоды их изобретательного разума, как бы непри­тязательны они ни казались, дабы при общей оценке их роли не бы­ли забыты даже самые скромные их изобретения.