Примечания к стихотворениям 1830 года 5 страница

В стволе свинец, на полке порох.

У двери слушаю… чу! – шорох,

В развалинах… и крик! – но нет!

To мышь летучая промчалась!

То птица ночи испугалась!

На темной синеве небес

Луна меж тучками ныряет.

Спокоен я. Душа пылает

Отвагой: ни мертвец, ни бес,

Ничто меня не испугает.

Ничто… волшебный талисман

Я на груди ношу с тоскою;

Хоть не твоей любовью дан,

Он освящен твоей рукою!

К *** (Всевышний произнес свой приговор…)

Всевышний произнес свой приговор,

Его ничто не переменит;

Меж нами руку мести он простер

И беспристрастно всё оценит.

Он знает, и ему лишь можно знать,

Как нежно, пламенно любил я,

Как безответно всё, что мог отдать.

Тебе на жертву приносил я.

Во зло употребила ты права,

Приобретенные над мною,

И мне польстив любовию сперва,

Ты изменила – бог с тобою!

О нет! я б не решился проклянуть!

Всё для меня в тебе святое:

Волшебные глаза, и эта грудь,

Где бьется сердце молодое.

Я помню, сорвал я обманом раз

Цветок, хранивший яд страданья, —

С невинных уст твоих в прощальный час

Непринужденное лобзанье;

Я знал: то не любовь – и перенес;

Но отгадать не мог я тоже,

Что всех моих надежд и мук и слез

Веселый миг тебе дороже!

Будь счастлива несчастием моим

И услыхав, что я страдаю,

Ты не томись раскаяньем пустым.

Прости! – вот всё, что я желаю…

Чем заслужил я, чтоб твоих очей

Затмился свежий блеск слезами?

Ко смеху приучать себя нужней:

Ведь жизнь смеется же над нами!

Желание

Зачем я не птица, не ворон степной,

Пролетевший сейчас надо мной?

Зачем не могу в небесах я парить

И одну лишь свободу любить?

На запад, на запад помчался бы я,

Где цветут моих предков поля,

Где в замке пустом, на туманных горах,

Их забвенный покоится прах.

На древней стене их наследственный щит

И заржавленный меч их висит.

Я стал бы летать над мечом и щитом

И смахнул бы я пыль с них крылом;

И арфы шотландской струну бы задел.

И по сводам бы звук полетел;

Внимаем одним, и одним пробужден,

Как раздался, так смолкнул бы он.

Но тщетны мечты, бесполезны мольбы

Против строгих законов судьбы.

Меж мной и холмами отчизны моей

Расстилаются волны морей.

Последний потомок отважных бойцов

Увядает средь чуждых снегов;

Я здесь был рожден, но нездешний душой…

О! зачем я не ворон степной?..

К деве небесной

Когда бы встретил я в раю

На третьем небе образ твой,

Он душу бы пленил мою

Своей небесной красотой;

И я б в тот миг (не утаю)

Забыл о радости земной.

Спокоен твой лазурный взор,

Как вспоминание об нем;

Как дальный отзыв дальных гор,

Твой голос нравится во всем;

И твой привет, и твой укор,

Всё полно, дышит божеством.

Не для земли ты создана,

И я могу ль тебя любить?

Другая женщина должна

Надежды юноши манить;

Ты превосходней, чем она,

Но так мила не можешь быть!

Св. Елена

Почтим приветом остров одинокой,

Где часто, в думу погружон,

На берегу о Франции далекой

Воспоминал Наполеон!

Сын моря, средь морей твоя могила!

Вот мщение за муки стольких дней!

Порочная страна не заслужила,

Чтобы великий жизнь окончил в ней.

*

Изгнанник мрачный, жертва вероломства

И рока прихоти слепой,

Погиб как жил – без предков и потомства —

Хоть побежденный, но герой!

Родился он игрой судьбы случайной,

И пролетел, как буря, мимо нас;

Он миру чужд был. Всё в нем было тайной,

День возвышенья – и паденья час!

К другу В. Ш

«До лучших дней!» перед прощаньем,

Пожав мне руку, ты сказал;

И долго эти дни я ждал,

Но был обманут ожиданьем!..

Мой милый! не придут они,

В грядущем счастия так мало!..

Я помню радостные дни,

Но всё, что помню, то пропало.

Былое бесполезно нам.

Таков маяк, порой ночною

Над бурной бездною морскою

Манящий к верным берегам,

Когда на лодке, одинокий,

Несется трепетный пловец

И видит – берег недалекий

И ближе видит свой конец.

Нет! обольстить мечтой напрасной

Больное сердце мудрено;

Едва нисходит сон прекрасный,

Уж просыпается оно!

Блистая пробегают облака…

Блистая пробегают облака

По голубому небу. Холм крутой

Осенним солнцем озарен. Река

Бежит внизу по камням с быстротой.

И на холме пришелец молодой,

Завернут в плащ, недвижимо сидит

Под старою березой. Он молчит,

Но грудь его подъемлется порой;

Но бледный лик меняет часто цвет;

Чего он ищет здесь? – спокойствия? – о нет!

Он смотрит в даль: тут лес пестреет, там

Поля и степи, там встречает взгляд

Опять дубраву, или по кустам

Рассеянные сосны. Мир как сад

Цветет – надев могильный свой наряд:

Поблекнувшие листья: жалок мир!

В нем каждый средь толпы забыт и сир;

И люди все к ничтожеству спешат, —

Но, хоть природа презирает их,

Любимцы есть у ней, как у царей других.

И тот, на ком лежит ее печать,

Пускай не ропщет на судьбу свою,

Чтобы никто, никто не смел сказать,

Что у груди своей она змею

Согрела. – «О! когда б одно люблю

Из уст прекрасной мог подслушать я,

Тогда бы люди, даже жизнь моя

В однообразном северном краю,

Всё б в новый блеск оделось!» так мечтал

Беспечный… но просить он неба не желал!

Атаман

Горе тебе, город Казань,

Едет толпа удальцов

Сбирать невольную дань

С твоих беззаботных купцов.

Вдоль по Волге широкой

На лодке плывут;

И веслами дружными плещут,

И песни поют.

Горе тебе, русская земля,

Атаман между ними сидит;

Хоть его лихая семья,

Как волны, шумна, – он молчит;

И краса молодая,

Как саван, бледна

Перед ним стоит на коленах.

И молвит она:

«Горе мне, бедной девице!

Чем виновна я пред тобой.

Ты поверил злой клеветнице;

Любим мною не был другой.

Мне жребий неволи

Судьбинушкой дан;

Не губи, не губи мою душу,

Лихой атаман».

– Горе девице лукавой, —

Атаман ей нахмурясь в ответ;

– У меня оправдается правый,

Но пощады виновному нет;

От глаз моих трудно

Проступок укрыть

Всё знаю!.. и вновь не могу я,

Девица, любить!..

Но лекарство чудесное есть

У меня для сердечных ран…

Прости же! – лекарство то: месть!

На что же я здесь атаман?

И заплачу ль, как плачет

Любовник другой?..

И смягчишь ли меня ты, девица,

Своею слезой?

Горе тебе, гроза-атаман,

Ты свой произнес приговор.

Средь пожаров ограбленных стран

Ты забудешь ли пламенный взор!..

Остался ль ты хладен

И тверд, как в бою,

Когда бросили в пенные волны

Красотку твою?

Горе тебе, удалой!

Как совесть совсем удалить?

Отныне он чистой водой

Боится руки умыть.

Умывать он их любит

С дружиной своей

Слезами вдовиц беззащитных

И кровью детей!

Исповедь

Я верю, обещаю верить,

Хоть сам того не испытал,

Что мог монах не лицемерить

И жить, как клятвой обещал;

Что поцелуи и улыбки

Людей коварны не всегда,

Что ближних малые ошибки

Они прощают иногда,

Что время лечит от страданья,

Что мир для счастья сотворен,

Что добродетель не названье

И жизнь поболее, чем сон!..

Но вере теплой опыт хладный

Противуречит каждый миг,

И ум, как прежде безотрадный,

Желанной цели не достиг;

И сердце, полно сожалений,

Хранит в себе глубокий след

Умерших – но святых видений,

И тени чувств, каких уж нет;

Его ничто не испугает,

И то, что было б яд другим,

Его живит, его питает

Огнем язвительным своим.

Надежда

Есть птичка рая у меня,

На кипарисе молодом

Она сидит во время дня,

Но петь никак не станет днем;

Лазурь небес – ее спина,

Головка пурпур, на крылах

Пыль золотистая видна, —

Как отблеск утра в облаках.

И только что земля уснет,

Одета мглой в ночной тиши,

Она на ветке уж поет

Так сладко, сладко для души,

Что поневоле тягость мук

Забудешь, внемля песни той,

И сердцу каждый тихий звук

Как гость приятен дорогой;

И часто в бурю я слыхал

Тот звук, который так люблю;

И я всегда надеждой звал

Певицу мирную мою!

Видение

Я видел юношу: он был верхом

На серой, борзой лошади – и мчался

Вдоль берега крутого Клязьмы. Вечер

Погас уж на багряном небосклоне,

И месяц в облаках блистал и в волнах;

Но юный всадник не боялся, видно,

Ни ночи, ни росы холодной; жарко

Пылали смуглые его ланиты,

И черный взор искал чего-то всё

В туманном отдаленьи – темно, смутно

Являлося минувшее ему —

Призрак остерегающий, который

Пугает сердце страшным предсказаньем.

Но верил он – одной своей любви.

Он мчится. Звучный топот по полям

Разносит ветер; вот идет прохожий;

Он путника остановил, и этот

Ему дорогу молча указал

И скрылся, удаляяся в дубраве.

И всадник примечает огонек,

Трепещущий на берегу противном,

И различил окно и дом, но мост

Изломан… и несется быстро Клязьма.

Как воротиться, не прижав к устам

Пленительную руку, не слыхав

Волшебный голос тот, хотя б укор

Произнесли ее уста? о! нет! —

Он вздрогнул, натянул бразды, толкнул

Коня – и шумные плеснули воды

И с пеною раздвинулись они;

Плывет могучий конь – и ближе – ближе…

И вот уж он на берегу другом

И на гору летит. – И на крыльцо

Соскакивает юноша – и входит

В старинные покои… нет ее!

Он проникает в длинный коридор,

Трепещет… нет нигде… ее сестра

Идет к нему навстречу. – О! когда б

Я мог изобразить его страданье!

Как мрамор бледный и безгласный, он

Стоял… Века ужасных мук равны

Такой минуте. – Долго он стоял,

Вдруг стон тяжелый вырвался из груди,

Как будто сердца лучшая струна

Оборвалась… Он вышел мрачно, твердо,

Прыгнул в седло и поскакал стремглав,

Как будто бы гналося вслед за ним

Раскаянье… И долго он скакал,

До самого рассвета, без дороги,

Без всяких опасений – наконец

Он был терпеть не в силах… и заплакал:

Есть вредная роса, которой капли

На листьях оставляют пятна – так

Отчаянья свинцовая слеза,

Из сердца вырвавшись насильно, может

Скатиться, – но очей не освежит!

К чему мне приписать виденье это?

Ужели сон так близок может быть

К существенности хладной? нет!

Не может сон оставить след в душе,

И как ни силится воображенье,

Его орудья пытки ничего

Против того, что есть, и что имеет

Влияние на сердце и судьбу.

*

Мой сон переменился невзначай:

Я видел комнату; в окно светил

Весенний, теплый день; и у окна

Сидела дева, нежная лицом,

С очами полными душой и жизнью;

И рядом с ней сидел в молчаньи мне

Знакомый юноша; и оба, оба

Старалися довольными казаться,

Однако же на их устах улыбка,

Едва родившись, томно умирала;

И юноша спокойней, мнилось, был,

Затем что лучше он умел таить

И побеждать страданье. Взоры девы

Блуждали по листам открытой книги,

Но буквы все сливалися под ними…

И сердце сильно билось – без причины, —

И юноша смотрел не на нее,

Хотя об ней лишь мыслил он в разлуке,

Хотя лишь ею дорожил он больше

Своей непобедимой гордой чести;

На голубое небо он смотрел,

Следил сребристых облаков отрывки,

И, с сжатою душой, не смел вздохнуть,

Не смел пошевелиться, чтобы этим

Не прекратить молчанья; так боялся

Он услыхать ответ холодный или

Не получить ответа на моленья.

Безумный! ты не знал, что был любим,

И ты о том проведал лишь тогда,

Как потерял ее любовь навеки;

И удалось привлечь другому лестью

Все, все желанья девы легковерной!

Чаша жизни

Мы пьем из чаши бытия

С закрытыми очами,

Златые омочив края

Своими же слезами;

Когда же перед смертью с глаз

Завязка упадает,

И всё, что обольщало нас,

С завязкой исчезает;

Тогда мы видим, что пуста

Была златая чаша,

Что в ней напиток был – мечта,

И что она – не наша!

К Л.—

(Подражание Байрону)

У ног других не забывал

Я взор твоих очей;

Любя других, я лишь страдал

Любовью прежних дней;

Так память, демон-властелин,

Всё будит старину,

И я твержу один, один:

Люблю, люблю одну!

Принадлежишь другому ты,

Забыт певец тобой;

С тех пор влекут меня мечты

Прочь от земли родной;

Корабль умчит меня от ней

В безвестную страну,

И повторит волна морей:

Люблю, люблю одну!

И не узнает шумный свет,

Кто нежно так любим,

Как я страдал и сколько лет

Я памятью томим;

И где бы я ни стал искать

Былую тишину,

Всё сердце будет мне шептать:

Люблю, люблю одну!

К Н. И***

Я не достоин, может быть,

Твоей любви: не мне судить;

Но ты обманом наградила

Мои надежды и мечты,

И я всегда скажу, что ты

Несправедливо поступила.

Ты не коварна, как змея,

Лишь часто новым впечатленьям

Душа вверяется твоя.

Она увлечена мгновеньем;

Ей милы многие, вполне

Еще никто; но это мне

Служить не может утешеньем.

В те дни, когда любим тобой,

Я мог доволен быть судьбой,

Прощальный поцелуй однажды

Я сорвал с нежных уст твоих;

Но в зной, среди степей сухих,

Не утоляет капля жажды.

Дай бог, чтоб ты нашла опять,

Что не боялась потерять;

Но… женщина забыть не может

Того, кто так любил, как я;

И в час блаженнейший тебя

Воспоминание встревожит!

Тебя раскаянье кольнет,

Когда с насмешкой проклянет

Ничтожный мир мое названье!

И побоишься защитить,

Чтобы в преступном состраданье

Вновь обвиняемой не быть!

А. Д. 3…

О ты, которого клеврет твой верный Павел

В искусстве ёрников в младенчестве наставил;

О ты, к которому день всякий Валерьян

На ваньке приезжал ярыгой, глуп и пьян;

Которому служил лакеем из лакеев

Шут, алырь, женолаз, великий Теличеев,

Приветствую тебя и твой триумвират:

И кто сказать бы смел, что чорт тебе не брат?

Воля

Моя мать – злая кручина,

Отцом же была мне – судьбина,

Мои братья, хоть люди,

Не хотят к моей груди

Прижаться;

Им стыдно со мною,

С бедным сиротою,

Обняться.

Но мне богом дана

Молодая жена,

Воля-волюшка,

Вольность милая,

Несравненная;

С ней нашлись другие у меня

Мать, отец и семья;

А моя мать – степь широкая,

А мой отец – небо далекое;

Они меня воспитали,

Кормили, поили, ласкали;

Мои братья в лесах —

Березы да сосны.

Несусь ли я на коне, —

Степь отвечает мне;

Брожу ли поздней порой, —

Небо светит мне луной;

Мои братья в летний день,

Призывая под тень,

Машут издали руками,

Кивают мне головами;

И вольность мне гнездо свила,

Как мир – необъятное!

Сентября 28

Опять, опять я видел взор твой милый,

Я говорил с тобой,

И мне былое, взятое могилой,

Напомнил голос твой;

К чему? – другой лобзает эти очи

И руку жмет твою;

Другому голос твой во мраке ночи

Твердит: люблю! люблю!

Откройся мне: ужели непритворны

Лобзания твои?

Они правам супружества покорны,

Но не правам любви;

Он для тебя не создан; ты родилась

Для пламенных страстей.

Отдав ему себя, ты не спросилась

У совести своей.

Он чувствовал ли трепет потаенный

В присутствии твоем;

Умел ли презирать он мир презренный,

Чтоб мыслить об одном;

Встречал ли он с молчаньем и слезами

Привет холодный твой,

И лучшими ль он жертвовал годами

Мгновениям с тобой?

Нет! я уверен, твоего блаженства

Не может сделать тот,

Кто красоты наружной совершенства

Одни в тебе найдет.

Так! ты его не любишь… тайной властью

Прикована ты вновь

К душе печальной, незнакомой счастью,

Но нежной, как любовь.

Зови надежду – сновиденьем…

Зови надежду – сновиденьем,

Неправду – истиной зови,

Не верь хвалам и увереньям,

Но верь, о, верь моей любви!

Такой любви нельзя не верить,

Мой взор не скроет ничего;

С тобою грех мне лицемерить,

Ты слишком ангел для того.

Прекрасны вы, поля земли родной…

Прекрасны вы, поля земли родной,

Еще прекрасней ваши непогоды;

Зима сходна в ней с первою зимой,

Как с первыми людьми ее народы!..

Туман здесь одевает неба своды!

И степь раскинулась лиловой пеленой,

И так она свежа, и так родня с душой,

Как будто создана лишь для свободы…

Но эта степь любви моей чужда;

Но этот снег летучий серебристый

И для страны порочной – слишком чистый

Не веселит мне сердца никогда.

Его одеждой хладной, неизменной

Сокрыта от очей могильная гряда

И позабытый прах, но мне, но мне бесценный.

Метель шумит и снег валит…

Метель шумит и снег валит,

Но сквозь шум ветра дальний звон

Порой прорвавшися гудит;

То отголосок похорон.

То звук могилы над землей,

Умершим весть, живым укор,

Цветок поблекший гробовой,

Который не пленяет взор.

Пугает сердце этот звук

И возвещает он для нас

Конец земных недолгих мук,

Но чаще новых первый час…

Небо и звезды

Чисто вечернее небо,

Ясны далекие звезды,

Ясны как счастье ребенка;

О! для чего мне нельзя и подумать:

Звезды, вы ясны, как счастье мое!

Чем ты несчастлив,

Скажут мне люди?

Тем я несчастлив,

Добрые люди, что звезды и небо —

Звезды и небо! – а я человек!..

Люди друг к другу

Зависть питают;

Я же, напротив,

Только завидую звездам прекрасным.

Только их место занять бы хотел.

Счастливый миг

Не робей, краса младая,

Хоть со мной наедине;

Стыд ненужный отгоняя,

Подойди – дай руку мне.

Не тепла твоя светлица,

Не мягка постель твоя,

Но к устам твоим, девица,

Я прильну – согреюсь я.

От нескромного невежды

Занавесь окно платком;

Ну, – скидай свои одежды,

Не упрямься, мы вдвоем;

На пирáх за полной чашей,

Я клянусь, не расскажу

О взаимной страсти нашей;

Так скорее ж… я дрожу.

О! как полны, как прекрасны,

Груди жаркие твои,

Как румяны, сладострастны

Пред мгновением любви;

Вот и маленькая ножка,

Вот и круглый гибкий стан,

Под сорочкой лишь немножко

Прячешь ты свой талисман;

Перед тем чтобы лишиться

Непорочности своей,

Так невинна ты, что, мнится,

Я, любя тебя, – злодей.

Взор, склоненный на колена,

Будто молит пощадить;

Но ужасным, друг мой Лена,

Миг один не может быть.

Полон сладким ожиданьем

Я лишь взор питаю свой;

Ты сама, горя желаньем,

Призовешь меня рукой;

И тогда душа забудет

Всё, что в муку ей дано,

И от счастья нас разбудит

Истощение одно.

Когда б в покорности незнанья…

Когда б в покорности незнанья

Нас жить создатель осудил,

Неисполнимые желанья

Он в нашу душу б не вложил,

Он не позволил бы стремиться

К тому, что не должно свершиться,

Он не позволил бы искать

В себе и в мире совершенства,

Когда б нам полного блаженства

Не должно вечно было знать.

Но чувство есть у нас святое,

Надежда, бог грядущих дней, —

Она в душе, где всё земное,

Живет наперекор страстей;

Она залог, что есть поныне

На небе иль в другой пустыне

Такое место, где любовь

Предстанет нам, как ангел нежный,

И где тоски ее мятежной

Душа узнать не может вновь.

К кн. Л. Г – ой

Когда ты холодно внимаешь

Рассказам горести чужой

И недоверчиво качаешь

Своей головкой молодой,

Когда блестящие наряды

Безумно радуют тебя

Иль от ребяческой досады

Душа волнуется твоя,

Когда я вижу, вижу ясно,

Что для тебя в семнадцать лет

Всё привлекательно, прекрасно,

Всё – даже люди, жизнь и свет,

Тогда измучен вспоминаньем

Я говорю душе своей:

Счастлив, кто мог земным желаньям

Отдать себя во цвете дней!

Но не завидуй: ты не будешь

Довольна этим, как она;

Своих надежд ты не забудешь,

Но для других не рождена;

Так! мысль великая хранилась

В тебе доныне, как зерно;

С тобою в мир она родилась:

Погибнуть ей не суждено!

Кто видел Кремль в час утра золотой…

Кто видел Кремль в час утра золотой,

Когда лежит над городом туман,

Когда меж храмов с гордой простотой,

Как царь, белеет башня-великан?

Я видел тень блаженства; но вполне…

Я видел тень блаженства; но вполне,

Свободно от людей и от земли,

Не суждено им насладиться мне.

Быть может, манит только издали

Оно надежду; получив, – как знать? —

Быть может, я б его стал презирать;

И увидал бы, что ни слез, ни мук

Не стоит счастье, ложное как звук.

Кто скажет мне, что звук ее речей

Не отголосок рая? что душа

Не смотрит из живых очей,

Когда на них смотрю я, чуть дыша?

Что для мученья моего она,

Как ангел казни, богом создана?

Нет! чистый ангел не виновен в том

Что есть пятно тоски в уме моем;

И с каждым годом шире то пятно;

И скоро всё поглотит, и тогда

Узнаю я спокойствие, оно,

Наверно, много причинит вреда

Моим мечтам и пламень чувств убьет.

Зато без бурь напрасных приведет

К уничтоженью; – но до этих дней

Я волен – даже – если раб страстей!

Печалью вдохновенный, я пою

О ней одной – и всё, что чуждо ей,

То чуждо мне; я родину люблю

И больше многих: средь ее полей

Есть место, где я горесть начал знать;

Есть место, где я буду отдыхать,

Когда мой прах, смешавшися с землей,

Навеки прежний вид оставит свой.

О мой отец! где ты? где мне найти

Твой гордый дух, бродящий в небесах;

В твой мир ведут столь разные пути,

Что избирать мешает тайный страх.

Есть рай небесный! звезды говорят;

Но где же? вот вопрос – и в нем-то яд;

Он сделал то, что в женском сердце я

Хотел сыскать отраду бытия.

К *** (О, не скрывай! Ты плакала об нем…)

О, не скрывай! ты плакала об нем —

И я его люблю; он заслужил

Твою слезу, и если б был врагом

Моим, то я б с тех пор его любил.

И я бы мог быть счастлив; но зачем

Искать условий счастия в былом!

Нет! я доволен должен быть и тем,

Что зрел, как ты жалела о другом!

К *** (Ты слишком для невинности мила…)

Ты слишком для невинности мила,

И слишком ты любезна, чтоб любить!

Полмиру дать ты счастие б могла,

Но счастливой самой тебе не быть;

Блаженство нам не посылает рок

Вдвойне. – Видала ль быстрый ты поток?

Брега его цветут, тогда как дно

Всегда глубоко, хладно, и темно!

Кто в утро зимнее, когда валит…

Кто в утро зимнее, когда валит

Пушистый снег, и красная заря

На степь седую с трепетом глядит,

Внимал колоколам монастыря;

В борьбе с порывным ветром, этот звон

Далеко им по небу унесен, —

И путникам он нравился не раз,

Как весть кончины иль бессмертья глас.

И этот звон люблю я! – он цветок

Могильного кургана, мавзолей,

Который не изменится; ни рок,

Ни мелкие несчастия людей

Его не заглушат; всегда один,

Высокой башни мрачный властелин,

Он возвещает миру всё, но сам —

Сам чужд всему, земле и небесам.

Ангел

По небу полуночи ангел летел

И тихую песню он пел;

И месяц, и звезды, и тучи толпой

Внимали той песне святой.

Он пел о блаженстве безгрешных духов

Под кущами райских садов;