Кризис и распад империи Великих Моголов.
Расцвет и падение империи Великих Моголов
История древней и средневековой Индии знает немало попыток объединить этот субконтинент или хотя бы большую его часть в единое государство. Среди таких политических образований наиболее могущественной была империя Великих Моголов, созданная в 20-е годы XVI в. и фактически распавшаяся к середине XVIII века. Могольское государство, его история, административная система, политика и культура оставили заметный след в самых разных сферах жизни индийцев, включая живущих ныне. Историческая судьба Могольской империи издавна привлекает внимание исследователей, что естественно, ибо крушение этой державы оказалось непосредственно связанным с самым драматическим и переломным периодом в истории Индии — английским колониальным завоеванием. Кроме того, многие сложные, неоднозначные процессы и противоречия в сфере межконфессиональных и межэтнических отношений, которые привели к распаду империи, весьма чувствительны и для современной Индии. Поэтому научная проблема нередко приобретает актуальность, которая в одних случаях способствует объективному исследованию, а в других — препятствует. Что касается Запада, то все столетия существования империи совпали с такими этапами европейской истории, как эпоха Великих географических открытий и так называемого первоначального накопления, первые буржуазные революции и начало промышленного переворота. Ни с одной из существовавших до того в Индии империй европейцы не были связаны столь тесно. Ни одна так не запечатлелась в западной культуре, начиная с полуфантастических рассказов о пышном дворе и роскошном быте «Великого Могола» и кончая разыскивавшихся Шерлоком Холмсом сокровищ Агры — могольской столицы.
Об империи Великих Моголов, ее становлении, внутреннем устройстве, социально-экономических, религиозных и культурных процессах, а также о причинах и следствиях распада в отечественной индологии написано довольно много; еще больше — на Западе и, конечно, в самой Индии.
Одним из решающих факторов консолидации Могольской империи и превращения ее в действительно централизованное государство могла бы явиться стабилизация границ с отказом Моголов от дальнейших завоеваний. На сравнительно компактной территории, которую можно очертить примерно в рамках современного «пояса хинди» с прилегающими районами Гуджарата, Кашмира и частично Бенгалии (практически — в границах империи Акбара без его позднейших завоеваний на Декане), все реформы Акбара и процессы, на стимулирование которых эти реформы были направлены, развивались бы быстрее и успешнее. В таких условиях скорее оказалась бы возможной сословная консолидация. Да и религиозные реформы могли оказаться эффективнее в государстве, населенном лингвистически и этнически близкими народами, стоявшими примерно на одном уровне развития. Чувство этнической общности и принадлежности к единому государству в условиях политики «мира для всех» могло бы, при иных благоприятных условиях, стать противовесом кастовой и конфессиональной разобщенности социальных групп.
Но в Могольской империи стабилизации границ не произошло. Напротив, шел захват все новых и новых территорий. Причины этого далеко не исчерпывались жадностью и авантюризмом правящих кругов. Чтобы обеспечить лояльность всегда готовых к мятежу феодалов, среди которых значительную часть составляли чужеземцы — выходцы из Средней Азии, Ирана, Турции, Арабистана и пр., падишахи были вынуждены постоянно жаловать им земли в военный лен. Лишь это связывало мусульманскую знать с падишахом, который, по сути дела, был не венцом единой общественной иерархии (по-европейски: первым из дворян), а лишь удачливым представителем одного из кланов, ничуть не более благородного, чем [26] прочие. Что касается индусских феодалов, то они и подавно не стремились служить мусульманскому владыке «за идею». Попытка Акбара ликвидировать военно-ленную систему и превратить ленников-джагирдаров в офицеров и чиновников на жаловании оказалась самой неудачной из всех его реформ и была отменена, ибо вызвала массовое возмущение местных феодалов, этих столпов империи.
Джагирдары, получавшие от падишаха не столько землю, сколько право сбора налога с нее, стремились выколотить из населения как можно больше. Это приводило к оскудению территорий и обнищанию крестьян15). Налоговые поступления в казну, немалая часть которых и без того прилипала к рукам феодалов и чиновников, сокращались. Для их пополнения неизбежно приходилось расширять земельный фонд путем новых завоеваний. Побежденные не мирились с включением в состав империи и постоянно брались за оружие. Джагирдары, владения которых все более приобретали наследственный характер, присваивали себе права и почести, являвшиеся прерогативой государей, и при каждом удобном случае пытались стать независимыми от центральной власти.
Во всей истории Могольской империи не было, пожалуй, даже года, не отмеченного либо завоевательными войнами, либо мятежами и карательными экспедициями против них. Это создавало обстановку нестабильности. В условиях, когда та или иная территория в течение жизни одного поколения неоднократно переходила из рук в руки, единственной стабильной общностью, с которой человек мог ассоциировать себя, была не принадлежность данному государству и его правящей династии (средневековый человек — не гражданин, а подданный), но принадлежность к касте и общине. А одной из закономерностей создания централизованных государств средневековья было вмешательство центральной власти в те сферы жизни, которыми раньше безраздельно распоряжались местный обычай, община, цех, воля феодального властителя и церковь. Так, с развитием централизованных государств в средневековой Европе все меньше и меньше вольностей оставалось у городов, цехов, общин, рыцарских семей; все меньше действовал местный, унаследованный от предков обычай. Не случайно многие народные движения той эпохи требовали возвращения «доброго старого права»16).
В Индии же государство имело ограниченную сферу воздействия на человека, общину и касту. Стремясь к созданию централизованного государства, Акбар сделал несколько попыток вмешаться в те отношения, которые прежде регулировались исключительно кастой, общиной и религиозными законами: попытка запретить детские браки, браки между кузенами, самосожжение вдов. Сюда же относились установления, регламентировавшие обучение в школах: они предусматривали, что доминирующую роль в учебных программах должны играть математика, астрономия, медицина, естественные науки, история, местные языки; затем введение единого календаря, мер и весов. В отличие от его предшественников, мусульманских владык, которые вмешивались в жизнь подданных-индусов и запрещали не дозволенные шариатом виды искусства, одежду, посуду и праздники, Акбар исходил не из догматов «истинной веры», а из соображений общественного блага и здравого смысла. Подчеркивались жестокость обычая сати (самосожжения вдов), вредность мусульманской традиции брака между кузенами и индусской практики детских браков; новый календарь был не индусским и не мусульманским, а основанным на новейших достижениях астрономии. Абу-л Фазл выступал за вмешательство государства в те области экономики, которыми ранее безраздельно распоряжались община или каста. Он рекомендовал сборщикам налогов не доверять, как того требовал обычай, оценку урожая деревенским старостам, иметь дело с каждым крестьянином отдельно и предлагал, чтобы глав ремесленных каст назначало государство17). Однако в реальной жизни осуществить эти замыслы было трудно.
Акбар и его окружение понимали, что слишком активное вторжение [27] государства в жизнь каст и общин будет чревато взрывом недовольства, почему и не слишком усердствовали в этом направлении. Но если бы удалось сохранить принципы акбаровской религиозной политики, а укрепление государства за счет общинных, кастовых и конфессиональных привилегий имело бы те же мотивы, что при Акбаре, такая политика могла бы, пусть в ограниченной степени, принести положительный результат. О том свидетельствует и опыт социальных реформ и государственного строительства в современной Индии, отцы-основатели которой недаром высоко ценили наследие Акбара18). Преемники же реформатора постепенно отказались от его религиозной политики. Стремясь укрепить империю, они все больше мотивировали свои действия законами шариата, что вызывало сопротивление.
Расширение границ империи неминуемо вело к возврату доакбаровской модели государства. Могольская держава расползалась, как огромное масляное пятно. Чем большую территорию оно охватывало, тем слабее становился слой в центре. Включив в себя целый континент, империя могла существовать лишь как традиционная мандала, Золотая Орда или держава Тимура. Сепаратизм стал в ней таким же естественным явлением, как сезон дождей. Попытка Аурангзеба централизовать государство на мусульманской основе была обречена: она столкнулась и с протестом индусов, и с сепаратизмом самих мусульманских феодалов.
История Могольской империи дает, по крайней мере, два примера реформ, попыток консолидировать и укрепить государство. И все эти начинания потерпели неудачу. Чтобы осуществить задуманное Акбаром и окружавшими его просвещенными философами, нужно было прекратить завоевания и раздачу земельных пожалований феодалам. Но без ленных пожалований феодалы не стали бы служить могольскому престолу, а землю для новых пожалований негде было взять. Кроме феодалов никакая другая социальная сила стать тогда опорой трона не могла. Купечество было влиятельным, и его расположения Акбар добивался, но ни купцы, ни «люди пера» не могли составить основу армии и государственного аппарата.
Процесс создания централизованных государств во многих странах Европы, преодолевавших феодальную раздробленность, протекал при активной поддержке городов, крестьян и «интеллигенции», становым же его хребтом было этнически и конфессионально единое дворянство, обычно мелкое и среднее. Реформы Акбара предполагали одновременно и консолидацию основного правящего сословия, разделенного по конфессиональным, этническим и кастовым признакам, и централизацию государства. А логика исторического процесса требовала, чтобы первое предшествовало второму. Любое государственно-политическое переустройство требует адекватной социальной базы. Впоследствии в индийских феодальных государствах тоже предпринимались попытки реформ, аналогичных по направлению акбаровским. Но в большинстве случаев одной из главных причин их неудач был вакуум между реформаторской верхушкой и народом, отсутствие сплоченного сословия, которое могло бы стать опорой государства.
Для удачного завершения реформ Акбара требовалось, чтобы Могольское государство перестало быть самим собой. Государственная система, созданная по образцу держав Чингисхана и Тимура, была изначально не реформируемой. Это не умаляет заслуг того, кто все-таки решился на смелые шаги. Произошло столкновение двух мощных, полярно противоположных тенденций. Одна была направлена на консолидацию и централизацию. Ее олицетворяли растущие рыночные связи между регионами, элементы культурной общности населявших империю народов, процесс сословной консолидации, индо-мусульманский культурный диалог и синтез. Другая тенденция отражала языковую, этнокультурную, социальную неоднородность населения империи, рыхлость и незавершенность социальной и сословной структуры, неравномерность исторического развития разных [28] регионов и этносов, наличие раннефеодальных и племенных анклавов рядом с более развитыми областями. Последнее заслуживает особого внимания: известно, что централизованное государство в Англии возникло намного раньше, чем в других странах Европы, но Англию и Шотландию удалось объединить лишь к середине XVII в., при этом объединению долго и активно сопротивлялись, причем особенно яростно, шотландские горные кланы.
Конфликт между двумя отмеченными тенденциями явился главным детонатором взрыва, разрушавшего империю Моголов. Чтобы избежать этого при Акбаре, следовало прекратить завоевания, ликвидировать военно-ленную систему, усилить государственное вмешательство в сферы, контролировавшиеся общиной и кастой. Чтобы привести к успеху при Аурангзебе, нужно было ликвидировать этнокультурную и конфессиональную пестроту населения. В обоих случаях система должна была перестать быть сама собой, лишиться важнейших структурообразующих элементов. Это было непреодолимо.
Распад империи сопровождался мощными антимогольскими движениями в Пенджабе, Махараштре, Раджпутане, Центральной Индии, столичной области Агра-Дели. Об этих движениях написано много, а в отечественной индологии им посвящен, в частности, вышеназванный классический труд И. М. Рейснера. Ряд положений и выводов в этой книге не устарел по сей день, хотя новые материалы, ставшие ныне доступными исследователям, прежде всего богатейшая литература самих антимогольских движений, позволяют составить более ясное представление о народных выступлениях и определить их характер. Если восстания в Махараштре и Раджпутане имели четко выраженный освободительный характер, хотя местные феодальные элиты использовали народное сопротивление Моголам в своих целях, то движение сикхов сочеталось с религиозной Реформацией, имевшей общие черты с такими ранними проявлениями Реформации в Европе, как гуситские войны.
Нет оснований считать, что крушение империи Моголов предвещало революционные сдвиги, переход к иному общественному устройству. Но это вовсе не значит, что дезинтеграция Могольского государства была, как полагала К. А. Антонова, «одним из таких же циклических событий, каких было столь много в истории Индии», и отнюдь не явилась «показателем каких-то социально-экономических сдвигов в стране»19).
В отличие от других средневековых империй на территории Индии, а прежде всего непосредственного предшественника — Делийского султаната, Могольская империя пала под ударами не только и не столько обычного феодального сепаратизма, сколько мощных народных движений, имевших четко выраженную идеологию, антиимперский характер которой нередко сочетался с социальным протестом. Борьба против могольской власти практически нигде не выливалась в бунт индусов против мусульман и не велась под антиисламскими лозунгами. Империя Аурангзеба оказалась чуждой и многим мусульманам Махараштры, Пенджаба и Центральной Индии. Они чувствовали свою общность с индусским населением региона и боролись плечом к плечу вместе с ним против Моголов. Напротив, немало феодалов-индусов воевало под могольскими знаменами против своих единоверцев.
Процесс этнической консолидации, зарождение у отдельных народов империи элементов национальной общности, формирование сословий с их специфическими интересами — все это характеризует Могольскую империю эпохи распада как общество, гораздо более развитое и стадиально зрелое, нежели Делийский султанат. Это общество было хорошо знакомо с огнестрельным оружием и теми последствиями, которые были внесены в тактику и стратегию войн с его применением. Там наметились и важные экономические перемены: росли товарно-денежные отношения, формировался рынок, развернулась специализация ремесел. Уже была выдвинута идея «мира для всех» в межконфессиональных отношениях. Общество [29] достигло высот оригинальной культуры, отразившихся в неповторимом могольском стиле архитектуры, миниатюрной живописи, музыки, литературы, прикладного искусства и даже кулинарии, одежды и манер поведения.
В отличие от рассыпавшегося на мелкие и средние княжества Делийского султаната, Могольская империя разделилась на крупные государства, население каждого из которых состояло из близких по языку и культуре народов. После дезинтеграции Делийского султаната и значительных государств индийского Юга общество не успело пережить феодальную раздробленность и исчерпать ее исторические возможности, чтобы в перспективе отвергнуть расчленение колосса, создавая взамен предпосылки к объединению этнически и культурно близких земель. Этот процесс был насильственно прерван могольским завоеванием, а затем, несмотря на усилия правителей превратить империю в централизованное государство, проявился вновь, уже на более высоком уровне развития.
Распад империи Моголов явился результатом объективного процесса. Он был необходим для дальнейшего развития индийского общества в рамках феодализма, еще не исчерпавшего там своих потенций. Трудно судить, как могло бы вообще осуществляться это развитие на девственной почве, ибо реально оно пришлось на XVIII столетие — резко поворотный и трагический век в истории Индии, когда наложила на нее свой отпечаток европейская колониальная экспансия, увенчавшаяся превращением страны в британскую колонию.
На протяжении многих десятилетий, если не столетия, в индийской историографии сохраняется традиция считать послемогольское время эпохой всеобщего упадка, экономического и морального кризиса Индии, деградации и распада. По мнению ряда историков, в тот период на субконтинент опустился мрак невежества, кровавых распрей, всеобщего обнищания и крушения идеалов20). Действительно, в пользу такой теории свидетельствуют многие источники, особенно относящиеся к концу XVIII в., а местная беллетристика того времени блестяще отразила чувства горечи, растерянности и ностальгии по былому величию. Возник даже специфический жанр поэзии — плач по разоренным и обнищавшим городам. Однако ныне и индийские, и западные исследователи опубликовали ряд работ, основанных на недавно открытых источниках, и рисуют иную картину послемогольского общества.
Выясняется, что упадок имперского центра сопровождался развитием бывших провинций, возвышением других городов, ростом сельскохозяйственного и ремесленного производства и торгового обмена. Государства, возникшие на обломках империи, были достаточно жизнеспособными. Они творчески использовали могольское наследие в хозяйственной, административной, военной и культурной сферах. Это относится к Хайдарабаду, который традиционно рассматривался ранее как самое отсталое и консервативное политическое образование; к Ауду вместе с его столицей Лакхнау, не только шокировавшему европейцев роскошью и распутством своих правителей, но и создавшему неповторимый стиль поэзии, искусства, общественной жизни — лакхнавият, интереснейший феномен местной культуры. Маратхи, традиционно описываемые как разбойничья вольница, терроризировавшая Индию бандитскими набегами, оказались неплохими хозяевами, сумевшими на подвластных территориях и в самой Махараштре, и в Центральной Индии наладить эффективную административную систему. С представлением о духовном регрессе и торжестве невежества не соотносятся ни богатство и разнообразие литературы XVIII в., которую в самой Индии реабилитировали и переоценили сравнительно недавно, ни активная деятельность религиозно-реформаторских сообществ, ни достижения науки и культуры того периода21).
Вопреки сложившимся ранее представлениям, Индия отнюдь не проспала колониальную экспансию и не бросилась в объятия спасителей-англичан. Хорошо известно, как, преследуя свои цели, европейцы активно [30] использовали и провоцировали в Индии конфликты и между ее государствами, и внутри них. Но явное заблуждение полагать, что коварным и ловким колонизаторам противостояли наивные и простодушные туземцы. Источники наглядно свидетельствуют о том, что индийские политики того времени, в свою очередь, не менее искусно пользовались соперничеством европейских держав и нередко извлекали из колониальной экспансии выгоду для себя, хотя бы и в ущерб общеиндийским интересам и будущему страны. Там имелись и политические круги, понимавшие, какую опасность несет с собой усиление «этих людей в шляпах» (так называли европейцев). В некоторых индийских государствах угроза колониального порабощения вызвала к жизни серьезные реформы в армии, административно-политической и социально-экономической сферах. Было немало и таких, кто, разочаровавшись в историческом опыте собственной страны, посчитал англичан носителями более справедливой и прогрессивной идеи или просто меньшим злом, чем тирания собственных навабов и раджей. Так мыслившие люди вовсе не были плохими патриотами. Они усматривали в британском господстве горькое лекарство для страны, переживавшей непростые времена, но затем поняли иллюзорность своих надежд.
В целом ситуация в Индии после распада империи Моголов была сложной и противоречивой, порой трагической. Но ее общество, с которым столкнулись колонизаторы в XVIII в., обладало жизненной силой и потенциалом развития. Самой мощной и передовой капиталистической державе той эпохи — Англии потребовалось более века для того, чтобы утвердиться в раздираемом смутами Индостане. И едва там успели отгреметь финальные аккорды последней колониальной войны, как победителям был брошен новый вызов — великое народное восстание 1857—1859 гг., которое, между прочим, имело в качестве одного из лозунгов реставрацию власти могольских императоров. Трудно было ожидать от последнего могола Бахадур-шаха II, неплохого поэта, но абсолютно бездарного политика, равно как от всей его деградировавшей семьи сколько-нибудь позитивного вклада в антиколониальную борьбу. Но тот факт, что англичане, подавив восстание, убили сыновей последнего императора и юридически ликвидировали его к тому времени уже номинальную власть, доказывает, что могольское наследие даже спустя полтора века после распада империи воспринималось индийцами вовсе не как архаика или простая декорация.
Еще в XVIII в. общественная мысль Индии интенсивно анализировала причины и уроки распада империи и творчески перерабатывала могольское наследие. Интерес к этой проблематике в колониальные времена не только не угас, но усилился. С собственных позиций его поддерживали сами англичане; претендуя на роль преемников Моголов, они изучали опыт их империи, публиковали в переводе на английский могольские хроники и использовали в своих интересах многое из могольской традиции: административное деление, сохранение в составе колонии формально независимых княжеств, элементы налоговой системы, стиль взаимоотношений с местными феодальными элитами.
Гораздо важнее могольское наследие оказалось для общественной мысли и культуры Индии XIX— XX веков. Его анализировали с разных позиций национальные школы литературоведения и историографии. При этом одни идеализировали империю и ее культуру, заявляя, что при Моголах народ жил не в пример лучше, чем под властью белых сахибов. Другие обличали развратных и жестоких деспотов-падишахов и подчеркивали деградацию общества на закате империи. Это позволяло обозначить благодетельность британского правления для Индии. Даже в историко-приключенческих романах и поэтических произведениях, описывавших события могольской эпохи, явственно ощущается кипение политических страстей нового и новейшего времени.
С развитием национально-освободительного движения резко возрос интерес и к истории антимогольских восстаний. Не случайно лозунг «сварадж» (свое правление) впервые возник не в ходе антибританских [31] выступлений конца XIX в., а в литературе, созданной еще в период борьбы маратхов против могольской власти. Стремясь к мобилизации народных масс, один из крупнейших руководителей национально-освободительного движения Б. Г. Тилак устраивал с 1896 г. грандиозные праздники в честь Шиваджи — лидера антимогольского движения маратхов. Руководители антиколониального движения в Пенджабе 1870-х годов объявляли себя продолжателями дела гуру Гобинда (1675—1708) — сикхского вождя, который мужественно сражался против Аурангзеба22).
В современной Индии о Могольской империи напоминают не только грандиозные памятники той эпохи. Улицы городов, отели, парки, общественные центры и учебные заведения носят имена как могольских падишахов, так и тех, кто боролся против них. История примирила былых противников. Языки и литература, искусство и архитектура, стиль одежды и кулинария, традиции и мировосприятие, индо-мусульманский культурный синтез носят яркий и неповторимый отпечаток могольского наследия. Без малого уже четыре столетия индийцы рассказывают легенды и анекдоты о падишахе Акбаре и его придворном острослове и хитреце Бирбале. Элита во многих крупных городах нередко отодвигает видео, телевидение и прочие современные развлечения ради музыкальных, танцевальных и поэтических вечеров, которые устраиваются по правилам, принятым некогда при дворах могольских падишахов и эмиров. Из могольских времен пришла и доныне популярна традиция мушаир-поэтических состязаний.
Память об империи Моголов дает о себе знать и в политической жизни. В ходе трагических событий 1993 г., когда индусские фанатики разрушили построенную Бабуром на месте индусского храма мечеть в г. Айодхья, обострились чувства, связанные с могольским наследием. В Индии никого не удивляет, что газетной статье о какой-либо местной вспышке религиозно-общинной вражды может быть предпослан заголовок типа «При Акбаре такое было бы невозможно». Различные политические силы, используя историческую память народа, избирают символами своих движений имена вождей антимогольской борьбы. Империя Великих Моголов — это и зенит, и закат индийского средневековья. Интерес к ней в современном обществе никак не исчерпывается академическими дискуссиями. Та эпоха оставила во многих сферах жизни современной Индии, а не только в ее истории, чрезвычайно важный след.