Часть вторая. Внутренняя история 11 страница

Вступление на престол нового государя всегда сопровождалось изданием манифеста к народу и присягой последнего. В 1741 г. было предписано не приводить к присяге крепостных крестьян, ввиду принесения за них присяги со стороны помещиков. Через несколько времени после вступления на престол следовало коронование, причем короновались не только государь, но и государыня. Впервые подобный обычай был введен Петром I в 1724 году, когда была коронована Екатерина I. Самый обряд коронования происходил по западноевропейскому образцу, причем с Анны Ивановны приобщение св. тайн должно было происходить по священническому чину, т.е. отдельно тела и крови. С Елизаветы Петровны возложение на себя короны и порфиры стало производиться не архиепископом, как прежде, а самим государем.

Глава IV. Управление

Административное деление

На основании указа 18 дек. 1708 года*(355) вся Россия была разделена на восемь губерний*(356), в свою очередь делившихся на 319 уездов. Это новое административное деление находилось в тесной связи с военно-финансовыми округами XVII ст. - разрядами, тем более что основной мотив деления на губернии был военно-податной: вновь созданную армию нужно было разместить по разным местностям России с целью содержания на счет населения, а для этого правительство признало необходимым разделить государство на губернии и в пределах последних разместить полки*(357). Кроме этого мотива, были еще и другие, среди которых немалую роль играла потребность в сильных ответственных органах в местности, что и достигалось путем учреждения должности губернаторов*(358). Модификация разрядов в губернии происходила постепенно, под влиянием обстоятельств, вызванных шведской войной. Так, еще задолго до 1708 года, а тем более до 1710 года, появляется термин "губернатор" в применении к архангельскому воеводе Апраксину (в 1694 г.). Второй раз этот термин встречается в манифесте 16 апр. 1702 г., где говорится о "пограничном губернаторе" и о "наместниках, губернаторах и командующих". Затем тот же термин употребляется в 1703 г. в отношении Меншикова, назначенного "губернатором" Нетебурга. С течением времени, по мере завоевания Прибалтийского края, Меншиков становится во главе Ингерманландской "губернии" (1704 и 1705 гг.), переименованной впоследствии в Петербургскую. В 1704 г. кн. Голицын получает титул киевского "губернатора" и т.д.*(359) Указами 1708 и 1710 гг. пришлось, таким образом, лишь санкционировать то, что образовалось постепенно путем практики, а не создавать нового административного деления, впервые вводимого в России. Указ 28 января 1715 г. ввел еще новое деление, а именно доли ("5536 дворов или по скольку будет удобнее, по расстоянию места, больше или меньше по рассмотрению губернаторскому"), которые в одних местах были более, а в других менее уезда, но чаще всего совпадали с уездом*(360). Впрочем, доли были вскоре упразднены. С 1718 г. правительство опять обратило внимание на административное деление государства, причем предполагало заимствовать его из Швеции, как то видно из двух резолюций Петра на предложение известного Фика, долженствовавших "шведское земское управление с русским сложить и спустить с русскими обычаями". Проект Фика, по рассмотрении его в Сенате, получил санкцию государя 29 мая 1719 г. Согласно с ней было предположено разделение на губернии заменить разделением на провинции*(361) и во главе последних поставить генерал-губернаторов (в "порубежных знатных"), губернаторов или комендантов (в "порубежных незнатных") и воевод (во внутренних), кроме Московской*(362). Однако на практике губерния продолжала сохранять значение высшего областного центра, а провинция сделалась сперва фактически, а потом и юридически подразделением губернии*(363). Это случилось в том же 1719 году, когда Россия была разделена, вместо прежних восьми, на 11 губерний. Названное число затем постоянно увеличивалось и ко времени губернской реформы Екатерины II достигло цифры 23. Учреждение о губерниях 1775 г., упразднив провинции*(364), еще увеличило число губерний, в состав которых должны были входить от 300 до 400 тысяч жителей*(365). Совокупность нескольких губерний образовывала наместничество, т.е. генерал-губернаторство*(366) (так было, по крайней мере, на практике), причем каждая губерния делилась на уезды или округа, в состав которых должны были входить от 30 до 40 тысяч жителей, а каждый уезд на волости (опять-таки, на практике). Это деление в общих чертах сохранилось и до нашего времени.

Центральное управление

А. Сенат

В первое время царствования Петра во главе государства по-прежнему находилась боярская дума, но постепенно с развитием реформаторской деятельности государя характер ее модифицируется, причем модификация касается ее названия, состава, предметов ведомства, деятельности и даже делопроизводства.

Дума начинает называться ближней канцелярией, по месту своих заседаний, или же консилией министров*(367), причем число членов ее очень ограничивается (так, в 1710 году их было только 8). Мало того, в состав думы входят уже не только одни думные люди, но и лица из других чинов, напр., стольник Ромодановский, дьяк Курбатов и др. В одном письме Петра к боярину Голицыну с товарищами (т.е. думе) государь писал: "будучи в Москве, приказал я, чтобы за теми и прочими делами трудиться вам и прочим, кого возьмете к себе". Наконец, из одного документа, относящегося к 1708 г., мы видим, что на заседании консилии, рассматривавшей жалованную грамоту на киевскую митрополию, данную митрополиту Иосифу Краковскому, принимали участие 14 лиц, из которых с думным чином был только один князь Черкасский, остальные же 13 лиц, хотя и стояли во главе разных приказов, но думными чинами не обладали. Таким образом, дума постепенно лишается своего прежнего аристократического характера. Затем модификация коснулась и самой деятельности думы. Теперь государь, будучи отвлечен другими делами, редко присутствует на заседании консилии бояр, в силу чего возникает двоякое направление в законодательстве, а именно, государевы указы и боярские приговоры начинают существенно отличаться друг от друга, чего совершенно не было в московскую эпоху. Другим результатом отсутствия государя из думы является издание массы законов помимо думы. Наконец, третьим результатом названного факта нужно считать появление самостоятельных действий думы в указанных государем пределах и, в силу этого, ответственности думы перед государем. Будучи занят войной со Швецией и другими делами, требовавшими частых отлучек его из Москвы, Петр неоднократно сам предписывал начальникам приказов и других ведомств обращаться в думу. "Еще прошу Вас, - писал он кн. Ромодановскому в 1707 г., - дабы о таких делах и подобных им изволили там, где съезд бывает в верхней, т.е. ближней, канцелярии или где инде, посоветовав с прочими, решение чинить, а здесь (т.е. у государя) истинно и без того дела много". Но, предоставив думе известную самостоятельность, Петр возложил на нее и ответственность за действия, в силу чего предписал ей завести особую книгу для записи указов и приговоров, с целью контроля ее деятельности. Наконец, в 1707 году установлены были обязательные протоколы заседаний думы. В письме к Ромодановскому Петр предписал ему объявить "всем министрам, которые в консилию съезжаются, чтоб они всякие дела, о которых советуют, записывали, и каждый бы министр своей рукой подписывал, что зело нужно надобно, и без того отнюдь никакого дела не определяли, ибо сим всякого дурость явлена будет". Точно так же модификация коснулась и предметов ведомства думы. В отличие от думы XVII ст., среди разнообразных функций консилии на первом плане стояли финансовые и военные дела, а также контроль над деятельностью всех (как центральных, так и местных) учреждений, почему последние были обязаны, на основании указов 1701 и 1710 гг., подавать в консилию "перечневые ведомости", т.е. отчеты о своей деятельности. Стоя во главе всего управления, консилия посылала в подчиненные ей места указы, а сама получала от них рапорты (доношения)*(368).

Таким образом, в царствование Петра дума из соучастницы верховной власти, из учреждения, составлявшего неразрывную часть единого целого с государем, самыми теснейшими узами связанного с ним, постепенно превратилась хотя и в высший, но все же подчиненный государю и ответственный перед ним орган управления. В этой своей модифицированной форме она имела много точек соприкосновения с Сенатом, учрежденным в 1711 г. Первоначальный состав, компетенция, делопроизводство и ответственность Сената значительно напоминали собой состав, компетенцию, делопроизводство и ответственность ближней канцелярии.

Вывод из всего сказанного тот, что Сенат образовывался постепенно, вырабатываясь из старой думы, по мере хода и развития реформаторской деятельности Петра. Переходной формой от думы к Сенату, звеном в цепи, связующей оба названные учреждения, является консилия министров в ближней канцелярии, составляющая в полном смысле этого слова прообраз Сената*(369).

Таким образом, мнение, будто Сенат заимствован из Швеции, будучи сколком со шведского сената, не может быть принято, тем более что между обоими учреждениями нет ничего общего ни в отношении состава, делопроизводства и компетенции, ни в отношении характера деятельности. Шведский сенат был органом сейма и, в качестве такового, до известной степени ограничивал власть короля*(370); наш Сенат, хотя и стоял во главе государственного управления, но вполне зависел от государя, будучи подчинен ему и ответствен перед ним*(371). Иначе говоря, заимствование ограничилось только одним названием (хотя и это последнее, скорее, могло быть заимствовано из Польши, так как в Швеции сенат редко назывался этим именем, нося название государственного совета).

Формально Сенат был учрежден 22 февраля 1711 г., когда, по случаю войны с Турцией, Петр вынужден был покинуть пределы России. Сенат учреждался в качестве регентства на время отсутствия государя "вместо его царского величества собственной персоны", как гласил манифест. "Повелеваем всем, кому о том ведать надлежит, - читаем в манифесте, - как духовным, так и мирским, военного и земского управления вышним и нижним чинам, что мы, для всегдашних наших в сих войнах отлучках, определили управительный (вскоре названный "правительствующим") Сенат, которому всяк и его указам да будет послушен так, как нам самому, под жестоким наказанием или смертью, по вине смотря". Этот первоначально временный характер нового учреждения вскоре превратился в постоянный, причем в присутствии государя (в столице или в пределах государства) Сенат переставал фигурировать в качестве регентства, а являлся высшим органом управления.

Первоначально в состав Сената входило девять сенаторов*(372), назначаемых государем, причем их происхождение, звание и чин не принимались в расчет*(373). Затем с учреждением коллегий состав Сената был видоизменен, а именно, все президенты коллегий ex officio должны были быть сенаторами. Впрочем, это правило действовало недолго и уже в 1722 г. (12 января) оказалось отмененным. Сам Петр признал, что "сие сначала не осмотря учинено, что ныне исправить надлежит". Мотивами к отмене названного правила были следующие соображения: 1) президенты, будучи обременены своими занятиями в коллегиях, не имеют времени для занятий в Сенате и 2) "чтобы члены Сената, трудясь о распорядке государства и о правом суде, смотрели бы над коллегиями, яко свободные от них; а ныне, сами будучи в оных, как могут сами себя судить"? Второй мотив и послужил, главным образом, основанием для издания указа 1722 года. Об этом свидетельствует, между прочим, дневник камер-юнкера Берхгольца. "Так как сенаторы - вельможи, - читаем в нем, - то сидящие с ними в коллегиях не осмеливаются противоречить им, и пляшут по их дудке, а отсюда и рождается множество интриг и несправедливостей; когда на одного из них приносится жалоба, все они соглашаются между собой, и уж, конечно, одна ворона не выклюет глаза другой, поэтому многие порядочные люди не мало страдают". После указа 1722 года в Сенате остались президенты только трех главных коллегий, т.е. иностранных дел, военной и морской*(374). Остальные сенаторы должны были назначаться государем из трех первых классов (по Табели о рангах), хотя это не всегда соблюдалось.

Подобные назначения происходили не иначе, как по именным указам, причем каждый вновь назначенный сенатор приносил присягу, сочиненную самим Петром. Отставка сенаторов также происходила на основании именных указов.

Сенат имел свою канцелярию, во главе которой находился обер-секретарь. Он был ближайший начальник канцелярии и, в качестве такового, непосредственно заведовал ею, отвечал за ее деятельность, распределял дела между канцеляристами, наблюдал за ними, приготовлял дела к докладу и докладывал по ним. Канцелярия делилась на несколько столов (напр., секретный, приказный, губернский, разрядный и др.) и состояла из подьячих. Впрочем, в 1718 году они были уничтожены и заменены приказными служителями, на манер коллежских, а именно: секретарями (в качестве помощников обер-секретаря), протоколистами, актуариусами, регистраторами, канцеляристами, копиистами и т.п.

Кроме канцелярии, Сенат имел еще особую контору (в Москве) специально для разрешения маловажных дел.

При Сенате существовало несколько особых должностей, имевших весьма важное значение в области государственного управления. К таким относились, во-первых, фискалы, институт которых мог быть заимствован из Швеции или из Пруссии*(375). Во главе фискалов находился генерал-фискал со своим помощником - обер-фискалом. Им были подчинены фискалы, представлявшие из себя целую иерархию должностей, а именно: фискалы при коллегиях, провинциал-фискалы в губерниях и городовые фискалы в городах. Генерал-фискал назначался государем, обер-фискал - Сенатом, равно как коллежские и провинциальные фискалы*(376). Что же касается городовых фискалов, то часть их избиралась шляхетством (из лиц не моложе 40 лет), часть горожанами*(377). Функции фискалов на основании указов 5 марта 1711 года и 17 марта 1714 г. заключались в следующем: они должны были "тайно проведывать, доносить и обличать" все злоупотребления должностных лиц, как высших, так и низших. Иначе говоря, обязанности их сводились к следующему: 1) они должны были надзирать за исполнением законов, 2) заботиться о ненарушении имущественных интересов казны и 3) преследовать казнокрадство, взяточничество и хищения должностных лиц, а также "безгласные преступления явно противогосударственного и противообщественного характера"*(378). Проведывание о названных преступлениях производилось при помощи следующих средств: 1) доносов частных лиц, причем фискалы обязаны были проверять справедливость последних, для чего могли вызывать к себе и расспрашивать доносчиков; 2) рассмотрения в присутственных местах подлинных дел и документов и 3) личного присутствия при некоторых действиях администрации, напр., при конфискациях в казну. Результаты, добытые проведыванием, представлялись на усмотрение правительства, причем подобные представления облекались в форму письменного доноса ("доношения"). Производство в присутственном месте по доношению хотя и не зависело от фискала, но в некоторых случаях (напр., когда оно рассматривалось в Сенате) происходило в его присутствии, и он имел право лично и устно обличать лицо, о котором поступило доношение*(379). В случае правильности доноса половина штрафа шла в пользу фискала, в случае же неправильности было предписано "в вину ему того не ставить" (указ 5 марта 1711 г.).

Такой порядок вещей привел к крайнему произволу и злоупотреблениям со стороны фискалов, что, в свою очередь, вызвало негодование общества против них*(380). Выразителем названного общественного настроения явился известный Стефан Яворский, произнесший в московском Успенском соборе большую речь против фискалов. "Закон Господень непорочен, - сказал Яворский, - а законы человеческие бывают порочны. А какой же то закон, напр., постановить надзирателем над судом и дать ему волю, кого хочет обличить, да обличит: поклеп сложить на ближнего вольно то ему. Не так подобает сим быть: искал он моей головы, поклеп на меня сложил, а не довел, пусть положит свою голову; сеть мне скрыл, пусть сам ввязывает в такую; ров мне ископал, пусть сам впадет в оный, сын погибельный, чужой да мерою мерити"*(381). Эта речь имела в результате издание указа 17 марта 1714 г., определившего ответственность фискалов за ложные доносы. "Буде фискал, - гласил указ, - ради страсти или злобы затеет, и перед судом от того, на кого тот возвел, обличен будет, то оному, яко преступнику, то же учинить, что довелось было учинить тому, если б, по его доносу, подлинно виноват был". Если же окажется, что неправильность доноса зависела от ошибки или неудачи в "добросовестном увлечении", то он освобождается от наказания, "ибо невозможно во всем фискалу ведать аккуратно". При частом же повторении неправильных доносов, однако же без умысла, "ни для какой корысти или злобы", фискал подвергается "легкому штрафу", "дабы впредь лучше, осмотряся доносил". Фискалы просуществовали сравнительно недолго, хотя с учреждением прокуратуры потеряли всякий дальнейший смысл своего существования*(382).

Во-вторых, при Сенате существовал генерал-прокурор, стоявший во главе прокуроров. Неудовлетворительность фискалата, как органа надзора за Сенатом и за другими учреждениями, имевшего в виду, главным образом, обнаруживать уже совершенные преступления, а не предупреждать их совершение, что происходило вследствие невозможности со стороны фискалов присутствовать в тех учреждениях, при которых они состояли, и, таким образом, надзирать за правильностью их действий, побудила Петра перенести на русскую почву французский институт прокуратуры, наблюдать за деятельностью которого ему пришлось во время своего пребывания во Франции*(383). Впрочем, Петр не сразу обратился к этому институту. Первоначально он организовал особый надзор за Сенатом путем учреждения должности генерал-ревизора (в 1715 г.). Он должен был иметь особый стол в зале сенатских заседаний и вести протоколы последним; с этой целью ему сообщались копии со всех указов. На обязанности генерал-ревизора лежали: наблюдение, чтобы во всем государстве указы исполнялись в возможно скорое время, а также надзор за деятельностью Сената*(384). В 1718 г. должность генерал-ревизора была уничтожена, и функции надзора за Сенатом перешли к его обер-секретарю. Последний должен был наблюдать за порядком сенатских заседаний, "чтобы не было суетных разговоров, крика и прочего", а также за правильностью обсуждения и решения дел и вообще за законностью всех действий Сената. Но и обер-секретарь, как орган надзора за Сенатом, просуществовал недолго, так как 28 янв. 1721 г. функции его в этом отношении перешли к штаб-офицерам гвардии, которые должны были присутствовать на сенатских заседаниях и пользовались правом сажать под арест в чем-либо провинившихся сенаторов. Но такой порядок вещей, нарушающий престиж Сената, как высшего государственного учреждения, продержался не долго и вскоре был уничтожен.

Прокуроров Петр учредил указом 12 января 1722 г.*(385) Во главе их был поставлен генерал-прокурор, который вместе со своим помощником - обер-прокурором назначался государем и состоял при Сенате. В его ведении находились прокуроры при коллегиях и надворных судах, избиравшиеся генерал-прокурором и утверждавшиеся Сенатом*(386).

Генерал-прокурор, выражаясь словами указа 1722 года, являлся "оком государевым" и "стряпчим о делах государственных". В качестве "государева ока" он стоял во главе сенатской канцелярии, причем ему было поручено смотреть, "чтобы не на столе только дела вершились, но самым действом по указам исполнялись", т.е. чтобы сенатские приговоры и указы были быстро отправляемы в надлежащие места для исполнения, а не валялись подолгу в канцелярии. Кроме того, генерал-прокурор заботился о хорошем устройстве последней и о лучшем распределении ее занятий. Все дела, поступавшие в Сенат, обязательно проходили через руки генерал-прокурора и им вносились на рассмотрение Сената. Он созывал чрезвычайные и общие сенатские заседания и присутствовал на них в качестве председателя, т.е. руководил прениями, ставил вопросы на баллотировку, надзирал за порядком и за исполнением законов и т.п. Наконец, он пользовался правом протеста относительно сенатских решений и правом донесения государю о неправильных, по его мнению, действиях Сената. Осуществлению этого права предшествовало "предложение" Сенату, заключавшее в себе напоминание и предостережение. И только в случае неисполнения Сенатом "предложения" наступал момент протеста и донесения государю, останавливавший дальнейшее течение дела до разрешения конфликта государем. Подобная должность являлась в то время крайне необходимой, как об этом свидетельствуют многие указы, имевшие целью регулировать сенатские заседания. Вот что читаем, например, в одном из них: "чтобы в заседании лишних слов и болтовни не было, то время ни о чем другом, только о настоящем говорить, речи другому не перебивать, но дать окончить и потом другому говорить, как честным людям надлежит, а не как бабам торговкам". Затем такие факты, как, например, столкновение Шафирова и Писарева*(387), и другие, также свидетельствовали, что далеко не все заседания Сената проходили безупречно и что чувствовалась необходимость в известном органе надзора за Сенатом.

В качестве стряпчего о делах государственных генерал-прокурору принадлежала известная активная роль в области законодательства. Так, он мог возбуждать вопросы об издании новых законов. Об этом свидетельствует указ 17 апреля 1722 года, предписывая генерал-прокурору, "о которых делах указами ясно не изъяснено", предлагать Сенату, "чтобы учинили на те дела ясные указы, и доносить нам" (т.е. государю). Наконец, генерал-прокурор объявлял Сенату высочайшие указы и представлял на усмотрение государя все исходящие из Сената доклады, рапорты и мемории. Генерал-прокурор в отношении Сената был вполне независим, что, конечно, являлось необходимым ввиду контролирующей власти, которая была ему присуща. "Генерал и обер-прокуроры, - читаем в указе 17 апреля 1722 года, - ничьему суду не подлежат, кроме нашего". Этот суд мог приговорить их к следующим наказаниям. За умышленное преступление ("ежели в чем поманит или инако, каким образом ни есть, должность свою ведением и волей преступит") они, "как преступники указов и явные разорители отечества", должны быть приравнены к изменникам, и даже "вящше" изменников, и подвергаться смертной казни. Ложный, но неумышленный донос, как единичный факт, не влек за собой уголовной кары, так как "лучше донесением ошибиться, нежели молчанием"; впрочем, при частом повторении прокуроры "не без вины бывали".

Положение прокуроров при коллегиях и при надворных судах было вполне аналогично с положением генерал-прокурора при Сенате, с той разницей, что они пользовались меньшей независимостью, так как подчинялись генерал-прокурору*(388), которому и представляли свои протесты для доклада Сенату.

Из сказанного видно, какой большой властью пользовался представитель "ока государева". "Будучи всегда почти во мнениях подкрепляем высочайшей властью, - говорит о генерал-прокуроре один современник Сперанского, - и, следственно, получая влияние на суждение членов Сената, он составлял кормило государственного управления. Не нося звания первого министра, он был таковым на самом деле. По этой причине назван он оком государя"*(389).

Третьим должностным лицом, состоявшим при Сенате, был рекетмейстер. Наличность его объясняется функциями высшего апелляционного суда по отношению к коллегиям и другим судебным местам, принадлежавшими Сенату. На обязанности рекетмейстера лежали прием жалоб на коллегии и доклад по ним Сенату. Впрочем, если из поданных жалоб рекетмейстер убеждался в наличности злоупотребления со стороны коллегий и других судебных мест, то он был обязан сам поднять об этом дело и донести о нем уже не до сведения Сената, но самого государя (указ 1722 года). Вообще жалобы, поступавшие к рекетмейстеру, могли быть двух родов: 1) на медленность решения (волокиту) и 2) на неправильность решения. В первом случае рекетмейстер должен был лично справляться в коллегии о причине волокиты и понуждать коллежских членов скорее кончать дело. Если же коллегия на его понуждения не обращала внимания, то он докладывал об этом Сенату. Во втором же случае рекетмейстер докладывал самому государю, и только в его отсутствие Сенату. Будучи органом надзора над коллегиями, рекетмейстер, однако, вполне зависел от Сената, так как на основании указа 6 апр. 1722 г. было предписано на его действия, результатом которых явятся "волокиты и убытки", жаловаться в Сенат. При нем состояла особая канцелярия, как часть сенатской канцелярии.

Четвертым сенатским должностным лицом был герольдмейстер, ведавший шляхетство и также докладывавший Сенату по предмету своей компетенции. Герольдмейстер, как уже было сказано выше, унаследовал функции Разряда.

Наконец, последними должностными лицами являлись комиссары от губерний (двое от каждой), учрежденные для облегчения сношений Сената с губерниями. На обязанности комиссаров было доставлять Сенату все необходимые ему сведения по делам губерний, принимать от него указы, отсылать их к губернаторам и подавать Сенату рапорты и ведомости губернаторов. Впрочем, на практике функции комиссаров нередко расширялись путем поручения им исполнения по тем или иным делам*(390).

Делопроизводство Сената, в отличие от московской думы, характеризовалось двумя признаками: усилением письменности и увеличением формальности. Современники даже жаловались на это, говоря, что благодаря письменному элементу и излишним формальностям страдали как интересы государства, так и частных лиц. В особенности любопытна в этом отношении жалоба известного Фика, подробно излагающего весь процесс решения дел со всеми его стадиями и свидетельствующего, что "одно дело через шесть и больше недель не окончится"*(391).

Обыкновенно порядок решения всякого дела был следующий: вначале дело поступало к обер-секретарю, который и подготовлял его к докладу в канцелярии Сената; затем следовал самый доклад, после чего происходили диспуты, т.е. прения по поводу доклада. Регулировать их было обязанностью генерал-прокурора, перед которым стояли песочные часы для наблюдения за тем, чтобы прения не затягивались. За "диспутами" следовала баллотировка, причем, на основании указа 5 марта 1711 года, дела должны были решаться единогласно. Впрочем, это продолжалось недолго, ив 1714 году (4 апреля) был издан другой указ, которым вводилось решение по большинству голосов*(392). Все, что происходило на заседании, вносилось в протокол, подписывавшийся всеми сенаторами, с целью открытия "дурости" каждого из них, по выражению Петра*(393). Однако на практике последнее правило не всегда соблюдалось. Так, до нас дошла жалоба генерал-прокурора Писарева на известного Шафирова, из которой видно, что последний "никогда голоса своего записывать не велит, чтобы неизвестны были приговоры его, которые он чинит по страстям и кричит на обер-секретаря, так и на секретарей неучтивостью и бранью". Сенатский приговор облекался в канцелярии в форму указа и рассылался в соответствующие учреждения, обязанные немедленно исполнить его и рапортовать о том Сенату. Вначале последний заседал ежедневно, но с 1714 года заседания происходили в определенные дни, причем зимой с 6 часов утра, а летом с 8-ми. Каждое заседание должно было продолжаться не менее 5 часов.

Компетенция Сената была весьма обширна. Ввиду того, что он являлся помощником государя, а в некоторых случаях, так сказать, его двойником ("вместо его величества персоны" - в отсутствие государя), он ведал решительно все и всех. Не было отрасли управления (в особенности до учреждения коллегий), которая не входила бы в состав компетенции Сената. "Все на вас положено", "все у вас в руках", - неоднократно заявлял Петр в своих указах и письмах Сенату.

Во-первых, Сенат фигурировал в качестве высшей судебной инстанции в апелляционном отношении. Только в виде исключения, в отношении некоторых дел и лиц, Сенат являлся судом первой инстанции*(394). Обыкновенно же Сенат, в качестве высшего апелляционного суда, разрешал все жалобы на решения коллегий и других судебных мест, причем решения Сената не подлежали обжалованию, "понеже вышний Сенат, - как гласит указ 22 декабря 1718 года, - от его царского величества высокоповеренным есть и в особах честных и знатных состоит, которым не токмо челобитчиковы дела, но и правление государства поверено есть". Было уже сказано, при обзоре судебных прав государя, в каком случае нарушалось названное правило, и когда, следовательно, можно было жаловаться на Сенат.

В отличие от московской думы последний, постановляя судебный приговор, не законодательствовал ad hoc, но применял закон к конкретному случаю; только вследствие отсутствия или неясности закона он, на основании указа 25 августа 1713 г., мог постановить решение по собственному усмотрению, которое с 1722 года должно было получать санкцию со стороны государя.

Во-вторых, Сенат являлся органом надзора над судом, финансовым управлением и вообще над законностью управления. Ввиду наличности у него этой контролирующей функции Петр предписал "Ревизион-коллегии быть в Сенате, понеже дело едино есть, что Сенат делает", а прочим коллегиям немедленно рапортовать о получении и об исполнении сенатских указов*(395). Осуществляя свой надзор через посредство фискалата, прокуратуры и рекетмейстера, Сенат, кроме того, на основании указа 4 апр. 1722 г., получил право посылать ежегодно в губернии и провинции одного ревизующего сенатора. Подобным сенаторским ревизиям, установленным для того, "чтобы во всяких делах была правда", придавалось в то время огромное значение. Генерал-прокурор граф Ягужинский даже настаивал на том, чтобы каждому ревизующему сенатору было предоставлено право жизни и смерти, полагая, что "пока сие в действие не будет произведено, то ни страху, ни порядку в правлении не будет"*(396).