Замечания об исторических источниках 23 страница

XXVII. На следующий день Гонтарис отослал Антале голову Ареовинда, но денег и солдат решил ему не давать. (2) Антала был страшно возмущен, что он не получил ничего, о чем было условлено, а узнав о данных Ареовинду клятвах и о том, как Гонтарис с ним поступил, он пришел в негодование. (3) Ему казалось, что тот, кто нарушил такие клятвы, не будет добросовестным ни по отношению к нему, ни по отношению к кому-либо другому. (4) Хорошенько поразмыслив об этом деле, он предпочел взять сторону василевса Юстиниана; поэтому он отступил от Карфагена. (5) Узнав, что командующий войсками Бизакия Маркентий бежал па один из близлежащих островов, он отправил к нему рассказать обо всем, что произошло, и, обещав ему неприкосновенность, убедил прийти к себе. (6) Маркентий находился с Анталой в его войске, солдаты же, которые были расквартированы в Бизакии и оставались преданными василевсу, охраняли город Гадрумет. (7) Между тем солдаты Стоцы, числом не менее тысячи, узнав о происходящем, вместе со своим предводителем Иоанном перебежали на сторону Гонтариса. (8) Тот охотно принял их в город. Среди них было пятьсот римлян, около восьмидесяти гуннов, а все остальные были вандалами. (9) И Артаван, получив клятву в неприкосновенности, явился во дворец со своими армянами и обещал, что будет повиноваться приказаниям тирана. (10) Втайне, однако, он решил убить Гонтариса и сообщил о задуманном своему племяннику Григорию и копьеносцу Арташиру. (11) Подбадривая его на это дело, Григорий сказал ему: “Тебе одному, Артаван, представляется возможность достигнуть славы Велисария и, более того, ее превзойти. (12) Ибо он прибыл сюда с весьма значительным войском, получив от василевса много денег, имея при себе и много полководцев, следовавших за ним, и много советников, с таким флотом, о каком мы никогда и не слышали, с многочисленной конницей и оружием,— одним словом все было для него приготовлено так, как достойно Римского государства. (13) При всем этом он с большим трудом вернул Ливию римлянам. (14) Теперь это все настолько погублено, что можно было бы считать, что никогда и не было в нашей власти, исключая то, что победа Велисария принесла римлянам большой ущерб и в людях, и в средствах, а в довершении всего сделала их неспособными охранять собственное добро. (15) Возвращение всего этого теперь василевсу зависит только от твоей решимости, твоих помыслов, твоей ловкости. (16) Вспомни, что ты искони принадлежишь к роду Аршакидов; подумай, что людям благородного происхождения всегда и всюду подобает проявлять доблесть. (17) Ты уже совершил много удивительных подвигов во имя свободы. Будучи еще юным, ты убил правителя армян Акакия и римского полководца Ситу, за что стал известен царю Хосрову и вместе с ним ходил на римлян. (18) Столь великий, ты не должен оставить без внимания, что власть у римлян находится у пьяной собаки; покажи же и теперь, дорогой, что и прежде свои подвиги ты совершил в силу своего благородного происхождения и доблести души. Я же и этот вот Арташир тебе поможем, насколько будет в наших силах, во всем, в чем ты пожелаешь” 92. (19) Так сказал Григорий, еще больше побудив Артавана к убийству тирана.

(20) Гонтарис, выведя жену и сестру Ареовинда иэ укрепления, заставил их жить в некоем доме, не нанося им никакой обиды ни словом, ни делом; они получали от него продовольствия не меньше, чем им требовалось; он не принуждал их что-либо говорить или делать, кроме того, что заставил Прейекту написать своему дяде, что Гонтарис оказывает им большой почет и что он совершенно неповинен в убийстве ее мужа, что это преступление совершено Улитеем и что Гонтарис вовсе не одобряет его. (21) Поступил он так по совету Пасифила, первого человека среди мятежников в Бизакии, оказавшего ему огромную помощь в захвате власти. (22) Пасифил уверял, что, если он это сделает, василевс выдаст за него молодую женщину и благодаря родству даст большую сумму денег в качестве приданого. (23) Артавану Гонтарис приказал стать во главе войска против Анталы и маврусиев, находившихся в Бизакии. (24) Так как Купина поссорился с Аиталой, он открыто отпал от пего и перешел на сторону Гонтариса; ему он в качестве заложников дал своего сына и свою мать. (25) Войско под начальством Артавана быстро двинулось на Анталу. Вместе с ним были и Иоанн, предводитель мятежников, бывших у Стоцы, и копьеносец Улитей. Шли с ними и маврусии, которыми командовал Куцина. (26) Пройдя мимо города Гадрумета, они захватили оказавшихся поблизости врагов, и, став лагерем недалеко от неприятеля, заночевали. (27) На следующий день Иоанн и Улитей с некоторою частью войска остались в лагере, а Артаван и Купина повели войско на врага. (28) Маврусии, бывшие с Анталой, не приняв с ним боя, обратились в бегство. (29) А Артаван сознательно не развивал успеха и неожиданно, повернув знамена, отступил назад. (30) Поэтому, когда он явился в лагерь, Улитей хотел его убить. (31) Артаван говорил в оправдание, что он побоялся, как бы Маркентий, двинувшись на помощь неприятелям из города Гадрумета — я Маркентий находился там,— не нанес бы им непоправимый урон. (32) Он сказал, также, что Гонтарису следует двинуться на врага всем войском. (33) Сначала он хотел пойти в Гадрумет со всем своим войском и соединиться с верными василевсу силами. (34) Но после долгих дум ему показалось, что будет лучше, если он устранит Гонтариса и таким образом избавит Ливию и василевса от такого затруднения. (35) Вернувшись в Карфаген, он сообщил тирану, что против врагов ему необходимы более многочисленные силы. (36) Посоветовавшись с Пасифилом, Гонтарис решил вооружить всех своих людей и, оставив охрану в Карфагене, самому стать во главе войска, двигающегося против неприятеля. (37) Между тем ежедневно он казнил многих, па кого у пего падало хоть малейшее подозрение, даже не имеющее никакого основания. (38) Пасифилу, которого он намеревался поставить во главе охраны Карфагена, он поручил без всякого разбора перебить всех греков.

XXVIII. Уладив все, как он считал нужным, он решил устроить пир для своих близких ибо на следующий день он собирался в поход. (2) Этот пир он затеял в помещении, где издавна были приготовлены три ряда лож. (3) Сам он, конечно, возлежал на первом ложе, где находились также Афанасий и Артаван, некоторые друзья Гонтариса, в том числе Петр, родом фракиец, являвшийся прежде копьеносцем Соломона. (4) На остальных ложах разместились самые важные и знатные вандалы. (5) Иоанна, который командовал мятежниками Стоцы, Пасифил угощал отдельно; из других близких друзей Гонтариса каждый занял то место, какое кому хотелось. (6) Когда Артаван получил приглашение на этот пир, он, считая, что для него это удобный случай для убийства тирана, принялся обдумывать, как ему исполнить свой замысел. (7) Поделившись своим планом с Григорием и Арташиром, он сообщил о нем и трояк своим копьеносцам, которым велел войти внутрь помещения, имея при себе мечи (когда пируют военачальники, то по закону позади них стоят их копьеносцы), а когда они будут внутри, внезапно произвести нападение в наиболее подходящий момент, и чтобы первым начал это Арташир. (8) Григорию он поручил выбрать из армян наиболее отважных, привести их ко дворцу, имея в руках только мечи (полагалось, чтобы сопровождавший военачальника в городе был вооружен лишь этим оружием), и оставить их внутри в портике с копьеносцами, никому из них не сообщив о замысле, но сказав только, что есть подозрение, будто Гонтарис пригласил Артавана на пир с коварными намерениями. (9) Поэтому он пожелал, чтобы они стали рядом с копьеносцами Гонтариса, которые тоже находились тут на страже, и как бы в шутку, забавляясь, брали бы у них щиты, которые те держали, размахивая или всячески двигая их вверх и вниз, и все время вертели бы у себя в руках; когда же внутри помещения поднимется шум или крик, схватив эти самые щиты, бегом бежали бы на помощь. (10) Таково было приказание Артавана, и Григорий выполнял то, что ему было поручено, а Арташир придумал следующее: разломав пополам несколько стрел, он положил их на левую руку от запястья до локтя. Крепко привязав их ремнями, сверху он прикрыл их спускающейся здесь частью одежды. (11) Сделал он так для того, чтобы в случае, если кто-нибудь, направив на него меч, захотел бы его ударить, то не причинил бы ему вреда в то время, когда он, защищаясь, захочет подставить левую руку, ибо железо, вонзившись в дерево, сломается и не сможет коснуться его тела. (12) Артавану он сказал так: “Я надеюсь выполнить это предприятие без малейшего колебания и вот этим мечом поразить тело Гонтариса. Но далее я не могу сказать, будет ли воля Бога, гневающегося на этого тирана, помочь мне в этом смелом поступке, или же, наказывая меня за какие-то прегрешения, воспрепятствовать мне совершить это дело. (13) Если ты увидишь, что, поразив этого тирана, я не нанес ему смертельной раны, ты немедля убей меня этим моим мечом, чтобы, подвергнутый им (Гонтарисом) пытке и сказав, что на это дело я отважился по твоему указанию, я и сам не погиб бы позорной смертью и против своей воли заставил бы погибнуть и тебя”. (14) Вот что сказал Арташир, и вместе с Григорием и одним из копьеносцев он вошел в помещение и стал позади Артавана. Остальные остались возле охраны и выполняли то, что было им поручено.

(15) В начале пира Арташир, думая приступить к выполнению своего намерения, взялся было за рукоятку своего кинжала. (16) Однако Григорий помещал ему в этом, сказав по-армянски, что Гонтарис еще вполне в себе, так как вина выпито немного. (17) Арташир, вздохнув, сказал ему: “О человек! Как хорошо я был настроен, и ты не вовремя мне помешал”. (18) Когда пир зашел далеко и Гонтарис сильно подвыпил, он, желая проявить щедрость, дал и копьеносцам часть кушаний. (19) Они, взяв их и выйдя из комнаты, собирались приступить к еде. При Гонтарисе остались только три копьеносца одним из которых был Улитей. (20) Вышел и Арташир, как бы для того, чтобы с остальными насладиться этими блюдами. (21) Тут ему пришла мысль, как бы, когда он захочет извлечь кинжал, что-либо ему не помешало. (22) Оказавшись за пределами зала, он незаметно бросил ножны меча и, взяв его под мышку обнаженным, прикрытым только верхней частью руки, быстро подошел к Гонтарису, как будто собираясь сказать ему что-то тайком от других. (23) Когда это увидел Артаван, он пришел в сильное волнение и, поскольку опасность была велика, его охватило глубокое беспокойство; он начал вертеть головой и меняться в лице и, казалось, ввиду исключительности предприятия, он совершенно был не себя. (24) Увидав это, Петр понял, что происходит, однако, никому об этом не сказал, так как, будучи очень расположен к василевсу, вполне сочувствовал тому, что совершается. (25) Когда Арташир подошел совсем близко к тирану, кто-то из слуг его толкнул и, когда он немного отступил, служитель заметил обнаженный меч и закричал: “Это что такое, милейший!”. (26) Гонтарис, приложив руку к правому уху, повернувшись к нему лицом, смотрел на него. (27) В этот момент Арташир ударил его мечом и отсек ему часть лба с пальцами. (28) Тут Петр громким голосом начал побуждать Арташира убить самого безбожного из всех людей. (29) Увидев, что Гонтарис вскочил, Артаван (ибо он возлежал рядом) выхватил большой обоюдоострый нож, висевший у него на бедре, всадил его целиком до самой рукоятки в левый бок тирана и так его и оставил в ране. (30) Тем не менее Гонтарис попытался подняться, но так как рана была смертельна, он тут же упал. (31) Тогда Улитей направил свой меч против Арташира, чтобы ударить его по голове. Но Арташир, прикрыв голову левой рукой, смог удачно воспользоваться своей выдумкой в столь критический момент. (32) Так как острие Улитея ударилось о находившиеся в рукаве Арташира куски стрел, сам Арташир остался цел и невредим и без труда убил Улитея. (33) Петр же и Артаван, схватив один — меч Гонтариса, другой — меч павшего

Улитея, убили оставшихся его копьеносцев. (34) Тут, как обычно бывает, поднялся сильный крик и великое смятение. Заметив это, те из армян, которые стояли рядом со стражей тирана, быстро схватив, как им было заранее указано, щиты этой стражи, бегом бросились к ложам и убили всех вандалов и верных приверженцев Гонтариса, ибо никто им не сопротивлялся. (35) Тогда Артаван настоятельно предложил Афанасию позаботиться о деньгах, находящихся во дворце, так как все, что осталось после Ареовинда, находится, говорил он, здесь. (36) Когда стража узнала о кончине Гонтариса, многие в” ее состава стала в одни ряды с армянами, поскольку большинство их было из дома Ареовинда, и единодушно провозгласили Юстиниана победоносцем. (37) Этот крик, раздавшийся из массы людей и потому неожиданный в сильный, смог донестись до большей части города. (38) Тогда те, кто остался преданным василевсу, напав на дома мятежников, часть их быстро перебили; одни из них уже спали, другие ели, а иные были охвачены страхом и находились в крайнем смятении. (39) В числе их был и Пасифил. Иоанн же с некоторыми вандалами бежал в храм. (40) Лртаван, дав им обещание неприкосновенности, заставил их выйти оттуда и отправил в Визaнтий, а сам охранял город, который он спас василевсу. (41) Убийство этого тирана произошло на тридцать шестой день после захвата им власти и на девятнадцатом году единодержавного правления василевса Юстиниана 93.

(42) За это дело Артаван получил великую славу среди всех людей. (43) Жена Ареовинда Прейекта тотчас одарила его великими дарами, а василевс назначил главнокомандующим войск в Ливии. (44) Немного времени спустя Артаван стал просить василевса отозвать его в Византии, и василевс полностью исполнил его желание. (45) Отозвав Артавана, он назначил единственным стратигом Ливии Иоанна, брата Паппа. (46) Как только этот Иоанн явился в Ливню, он тотчас начал войну с Анталой и маврусиями, жившими в Биэакии, победил их в сражении, многих врагов убил и отнял у этих варваров все знамена Соломона, которые они захватили в качестве трофея, когда Соломон погиб; их он отослал к василевсу. Остальных варваров он отогнал как можно дальше от пределов Римской державы. (47) Вскоре левафы из окрестностей Триполиса вновь большим войском явились в Бизакий и соединились здесь с маврусиями Анталы. (48) Иоанн, двинувшись против них, потерпел в битве поражение и, потеряв многих своих людей, бежал в Лариб. (49) Тогда враги стали совершать набеги на все тамошние места, вплоть до самого Карфагена, причиняя попадавшимся им ливийцам страшные беды. (50) Немного времени спустя, собрав оставшихся невредимыми солдат и склонив к союзу с собой маврусиев, в том числе тех, которых возглавлял Купина, Иоанн вступил в сражение с врагами и, против всяких ожиданий, обратил их в бегство. (51) Большую часть их, отступавших в полном беспорядке, римляне убили, а остальные бежали до самых крайних пределов Ливии 94. (52) Таким образом, для ливийцев, еще оставшихся в живых, немногих и крайне обнищавших 95, хотя и поздно и с большим трудом, наступило некоторое успокоение.

 
 
 
 
 
 
     
 

ПРОКОПИЙ КЕСАРИЙСКИЙ

ТАЙНАЯ ИСТОРИЯ

ТАЙНАЯ ИСТОРИЯ

I. Обо всем том, что вплоть до сегодняшнего дня выпало на долю римского народа в ходе войн, я рассказал, как смог, расположив изложение событий в соответствии со временем и местом происходившего 1. Отныне, однако, мое повествование пойдет иным путем, ибо теперь я буду описывать все, что произошло в самых разных частях Римской державы. (2) Причина же заключается в том, что, пока были живы вершители этих дел, я не мог описывать их должным образом. Ибо невозможно было мне укрыться от множества соглядатаев, а если бы я был изобличен, не избежать мне было бы самой жалкой смерти. Ибо даже на самых близких родственников я не мог положиться. (3) Более того, я был вынужден скрывать причины и многих из тех событий, которые были изображены мной в прежнем повествовании. Поэтому я считаю своим долгом рассказать в этой книге о том, о чем доселе не было сказано, и раскрыть причины уже описанного мной.

(4) Но, обращаясь к [этому] новому предприятию, весьма тяжкому и трудновыполнимому, касающемуся жизни Юстиниана и Феодоры, я дрожу от страха и испытываю желание отступиться от него, стоит мне лишь помыслить, что то, о чем я ныне собираюсь написать, покажется будущим поколениям невероятным и неправдоподобным, особенно, когда неумолимый ход времени сделает молву совсем древней. Я боюсь, как бы я не заслужил славу мифотворца и не был бы причислен к поэтам-трагикам. (5) И все же, решившись на это, я не убоюсь тяжести этого предприятия, поскольку рассказ мой отнюдь не испытывает недостатка в свидетелях. Ибо ныне здравствующие, являясь осведомленнейшими свидетелями, передадут будущему свою веру в правдивость моего рассказа.

(6) Но было и нечто другое, что, в то время как я горел желанием взяться за свое повествование, то и дело надолго удерживало меня от этого. Мне мнилось, что будущим поколениям оно принесет один лишь вред, так как было бы гораздо лучше, если бы бесчестнейшие из дел оставались безвестными для будущих времен, нежели, дойдя до слуха тиранов, они стали бы предметом подражения. (7) Ибо большинству властителей по их невежеству присуще стремление подражать дурным поступкам их предшественников, и они легко и без труда склоняются к порокам древних времен. (8) Однако в дальнейшем написать историю этих деяний меня побудила мысль, что для тех, кто в будущие времена окажется тираном 2, станет вполне очевидным, что им самим никак не избегнуть кары за собственные прегрешения подобно тому, как пришлось претерпеть ее и этим людям 3, а кроме того, их дела и нравы тоже окажутся навеки запечатленными, вследствие чего они, возможно, с большим опасением станут совершать свои беззакония. (9) Кто бы из поздних поколений знал о распутной жизни Семирамиды или о безумии Сарданапала и Нерона, если бы память об этом не оставили сочинители тех времен? Кроме того, и для тех, кому выпадет судьба претерпеть подобное от тиранов, мой рассказ не окажется вовсе бесполезным. (10) Ибо попавшие в несчастье обычно находят утешение в том, что не на них одних обрушиваются беды. Поэтому я и начну свое повествование, поведав сначала о том, что постыдного было совершено Велисарием, а затем открою и порочные деяния Юстиниана и Феодоры.

(11) Была у Велисария жена, о которой я упоминал в своих прежних книгах 4. Дед и отец ее были возничими, показывая свое искусство в Визaнтии 5 и Фессалонике, мать же была блудницей при театре 6. (12) Сама она тоже вначале вела развратную жизнь, не ведая удержу в своих страстях. К тому же она приобрела большой опыт в изготовлении снадобий, что передавалось у них в семье по наследству. Получив все необходимые ей познания, она впоследствии сделалась законной женой Велисария при всем том, что была уже матерью многих детей. (13) И здесь она с самого начала отнюдь не считала для себя зазорным предаваться прелюбодеянию, однако тщательно скрывала это не потому, что стыдилась собственного нрава или испытывала какой-либо страх перед супругом (она никогда и ни в чем не ведала даже и малейшего стыда, а мужа, опутанного многими ее чарами, крепко держала в руках), но по той причине, что опасалась наказания от василисы. Ибо Феодора была очень сердита на нее и открыто проявляла свой гнев 7. (14) Но потом, оказав ей [Феодоре] помощь в трудных для той обстоятельствах, [Антонина] сделала ее кроткой по отношению к себе. Сначала она умертвила Сильверия 8, каким образом, об этом я скажу позднее 9, а затем погубила Иоанна Каппадокийского, как я рассказал об этом в предшествующих книгах 10, с тех пор-то она, без малейшей боязни и нисколько не таясь, стала считать для себя дозволенным любой грех.

(15) Был в доме Велисария некий юноша из Фракии по имени Феодосии, по отеческой вере из так называемых евномиан 11. (16) Собираясь отплыть в Ливию 12, Велисарий опустил его в святую купель и извлек оттуда собственными руками 13. Таким образом он и его жена усыновили его, как это принято по христианскому обычаю. Поэтому Антонина, как и подобает в подобном случае, возлюбила Феодосия, ставшего, согласно Священному писанию, ее сыном, очень заботилась о нем и держала подле себя. (17) Но тотчас же во время этого плавания она безумно влюбилась в него и, пылая безудержной страстью, отринула всякий страх перед Богом и людьми. Сначала она сходилась с ним тайно, но в конце концов стала делать это в присутствии рабов и рабынь. (18) Ибо, одержимая страстью и явно обезумевшая от любви, она уже не видела никаких препятствий к этому. Однажды в Карфагене Велисарий застиг их на месте преступления, но сам, по собственной воле, дал жене обмануть себя. (19) Застав их вместе в подземном помещении, он пришел в гнев, она же ничуть не оробев и не пытаясь как-то все это скрыть, сказала. “Я пришла сюда, чтобы вместе с этим юношей спрятать самое ценное из нашей добычи, чтобы о нем не стало известно василевсу”. (20) Так сказала она в свое оправдание. Он же, позволив убедить се&я, оставил их безнаказанными, хотя сам видел, что у Феодосия распущен пояс, поддерживающий штаны у срамных мест 14. Движимый любовью к этой женщине, он предпочел думать, что зрелище, представшее перед его собственными глазами, ничуть не соответствует действительности 15. (21) Похоть ее, возрастая с каждым днем, дошла до невыразимой гнусности, и тогда как остальные, видя, что творится, хранили молчание, лишь одна рабыня, по имени Македония, в Сиракузах, когда Велисарий овладел Сицилией 16, взяв со своего господина самые страшные клятвы, что он никогда не выдаст ее госпоже, поведала ему обо всем, приведя в качестве свидетелей двух юных рабов, прислуживавших в спальне. (22) Узнав все, Велисарий приказал неким людям из своей свиты убить Феодосия. Но тот, заранее вызнав об этом, бежал в Эфес. (23) Дело в том, что большинство из его [Велисария] людей из-за неустойчивости его характера больше заботились о том, чтобы угодить жене, нежели выказывать расположение мужу. Поэтому-то они и выдали то, что было им поручено относительно Феодосия. (24) Константин 17 же, видя, какую страшную муку испытывает Велисарий от всего случившегося, сочувствуя ему, ко всему прочему добавил: “Что до меня, то я скорее бы прикончил эту женщину, нежели юношу”. (25) Узнав об этом, Антонина постаралась скрыть свой гнев, с тем чтобы проявить свою ненависть к нему, когда наступит удобное время. (26) Была она сущим скорпионом я умела таить свои гнев. Немного времени спустя то ли колдовством, то ли ласками она убедила мужа, что обвинение девицы было якобы ложным, и тот без малейшего колебания вызвал назад Феодосия, а Македонию и отроков согласился выдать жене. (27) Всем им она сначала, как говорят, отрезала языки, затем изрубила их на куски, покидала в мешки и без малейшего угрызения совести бросила в море. В совершении этого тяжкого греха ей содействовал один из ее слуг, по имени Евгений, тот самый, который осуществил и преступное убийство Сильверия. (28) Вскоре и Константин был убит Велисарием по наущению жены. Ибо именно тогда случилось дело Президия и кинжалов, о чем мной рассказано в предшествующих книгах 18. (29) Константина собирались было уже освободить, однако Антонина не отступалась до тех пор, пока не отплатила ему за те слова, о которых я упомянул. (30) По этой причине Велисарий навлек на себя огромную ненависть и со стороны василевса, и со стороны всех именитых римлян.

(31) Вот во что это вылилось. Феодосии же заявил, что не может явиться в Италию, где пребывали тогда Велисарий и Антонина, если не будет устранен с дороги Фотий. (32) Ибо Фотпй по природе своей вечно чувствовал себя уязвленным, если кто-либо пользовался у кого бы то ни было большим влиянием. В случае же с Феодосием он вполне обоснованно задыхался от гнева, поскольку несмотря на то, что он приходился сыном [Антонине], его не ставили ни во что, тот же пользовался большим влиянием и стал обладателем огромных богатств. (33) Ибо, говорят, в Карфагене и Равенне 19 в обоих тамошних дворах он награбил до ста кентинариев, так как получил возможность один, по собственному усмотрению, ведать ими. (34) Антонина, узнав о решении Феодосия, стала беспрестанно строить козни против юноши [Фотия], не останавливаясь даже перед замыслами об убийстве, пока ей не удалось добиться того, чтобы он, оказавшись не в силах выносить ее происки, удалившись оттуда, отправился в Визaнтий, а Феодосий вернулся к ней в Италию. (35) Тогда, насладившись до пресыщения и общением со своим любовником, и простодушием своего мужа, она в сопровождении их обоих прибыла в Визaнтий. (36) Тут Феодосия стали терзать муки совести, и настроение его изменилось. Он предчувствовал, что полностью утаить все не удастся, поскольку видел, что эта женщина более не в состоянии скрывать свою страсть или предаваться ей тайно, но, напротив, отнюдь не считает зазорным открыто быть и именоваться прелюбодейкой. (37) Потому-то он вновь отправился в Эфес, принял постриг, как предписывал обычай, и вошел в число так называемых 20 монахов. (38) Тогда Антонина совсем взбесилась, поменяла одежду на траурную, а вместе с ней и весь образ жизни, беспрестанно бродила по дому в стенаниях, рыдая и вопя (при живом-то муже), какой милый у нее погиб, какой верный, приятный, обходительный и полный жизни. (39) В конце концов она и мужа вовлекла в эти стенания. Этот несчастный и в самом деле рыдал, призывая желанного Феодосия. (40) Затем он явился к василевсу и, моля его и василису, убедил их вернуть Феодосия, ибо и теперь, и в будущем он необходим его дому. (41) Но Феодосий наотрез отказался возвращаться оттуда, заявив, что он намерен твердо блюсти монашеский образ жизни. Однако ответ его был всего лишь отговоркой для того, чтобы, как только Велисарий покинет Визaнтий, самому тайком явиться к Антонине. Так оно и случилось.

II. Ибо вскоре Велисарий вместе с Фотием был послан на войну с Хосровом 21, Антонина же осталась тут, хотя раньше это не входило в ее привычки. (2) Обыкновенно, опасаясь как бы муж, оставшись один, не пришел в себя и, освободившись от ее колдовских чар, не догадался бы замыслить против нее то, что она давно заслужила, она пеклась о том, чтобы следовать за ним по всему свету. (3) А чтобы Феодосии вновь мог явиться к ней, она приняла меры к тому, чтобы убрать с дороги Фотия. (4) Для этого она убедила неких лиц мз окружения Велисария постоянно насмехаться над ним [Фотием] и поносить его при каждом удобном случае. И сама она, почти ежедневно отправляя мужу послания, беспрестанно клеветала на юношу и возводила на него всевозможные обвинения. (5) Поэтому и юноша, в свою очередь, оказался вынужденным решиться действовать против матери, также прибегая к злословию, и когда некий человек прибыл из Визaнтия, поведав, что Феодосии тайно проводит время с Антониной, он тотчас привел его к Велисарию, велев рассказать всю эту историю. (6) Когда Велисарию это стало известно, он, придя в крайнее негодование, пал ниц к ногам Фотия и принялся умолять его отомстить за него, терпящего безбожное поношение со стороны тех, от кого он менее всего это заслужил. “О возлюбленное дитя,— сказал он,— ты совсем не знал того, кто был твоим отцом, поскольку он, окончив дни своей жизни, оставил тебя, когда ты был еще грудным ребенком. И ты не пользовался его имуществом, ибо был он человеком отнюдь не богатым. (7) Ты вскормлен мной, хотя я всего лишь твой отчим, и ныне ты достиг такого возраста, когда твой долг — защищать меня что есть сил, если я терплю обиды. Ты достиг консульского звания и получил такое богатство, что, о благородный, меня следовало бы называть и отцом твоим, и матерью, и всей родней, чем я воистину для тебя и являюсь. (8) Ибо подлинно не по кровным узам, а по делам люди обычно судят о любви друг к другу. (9) Итак настало время, когда тебе нельзя стоять в стороне и взирать, как моему дому грозит погибель, мне же суждено лишиться таких огромных богатств, а твоя мать навлекает на себя столь страшный позор перед всеми людьми. (10) Подумай о том, что грехи жен падают не только на мужей, но в еще большей степени задевают их детей, и их привычным уделом будет нести на себе некое пятно, поскольку от природы они обычно бывают похожи нравом на своих родительниц. (11) Что касается меня, имей в виду, что жену свою я очень люблю, и если бы я смог отомстить губителю моего дома, ей я не причинил бы никакого вреда. Но, пока жив Феодосии, я не в силах простить ей ее вину.

(12) Выслушав это, Фотий согласился помочь ему во всем, однако сказал, что боится навлечь этим на себя беду, ибо отнюдь не чувствует уверенности вследствие непрочности суждений Велисария во всем, что касается его жены. Ибо многое преследует его, словно призрак, особенно страдания Македонии. (13) Поэтому оба они поклялись друг другу самыми страшными клятвами, какие только есть и таковыми считаются у христиан, в том, что они никогда не предадут друг друга, даже если это будет сопряжено со смертельной опасностью. (14) Однако им представлялось, что было бы без пользы тотчас же приниматься за дело, но когда Антонина прибудет из Визaнтия, а Феодосий отправится в Эфес, тогда Фотий, оказавшись в Эфесе, без труда захватил бы и Феодосия, и деньги. (15) В то время они со всем войском совершали вторжение в Персию, а в Визaнтии происходили события вокруг Иоанна Каппадокийского, о чем я рассказал в предшествующих книгах 22. (16) Но тогда из боязни я единственно умолчал о том, что Антонина не просто обманула Иоанна и его дочь, но убедила их, что у нее нет против них коварного замысла, поклявшись множеством клятв из тех, что считаются у христиан самыми страшными. (17) Совершив это и еще более уверовав в дружеское расположение василисы, она отослала Феодосия в Эфес, сама же, не подозревая о каком-либо препятствии, отправилась на Восток. (18) Велисарий только что взял крепость Сисавранон 23, когда кто-то известил его, что она находится в пути. И он, презрев все остальные дела, двинул свое войско назад. (19) Ибо случилось в то время так, что с войском произошло нечто, о чем у меня рассказано прежде 24, что побудило его к отступлению. А это известие еще больше ускорило отход. (20) Но, как я сказал в начале этой книги, тогда мне представлялось небезопасным говорить обо всех причинах происходившего в то время. (21) Потому-то Велисарий и заслужил упреки со стороны всех римлян, что он жизненно важным интересам государства предпочел домашние дела. (22) Ибо с самого начала одолеваемый думами о том, что случилось с его женой, он совершенно не желал пребывать вдали от римской земли с тем, чтобы, как только станет известно, что его жена прибыла из Визaнтия, тотчас же можно было повернуть назад, схватить ее и воздать ей. (23) Поэтому он и приказал Арефе с его людьми перейти реку Тигр, и те, ничего не совершив, отправились восвояси 25. Сам же он заботился лишь о том, чтобы оказаться от римской земли не дальше, чем на расстоянии одного дня пути. (24) Между тем крепость Сисавранон, если идти к ней через Нисибис, отстоит от римских границ на расстоянии более одного дня пути для не обремененного поклажей путника; если же идти другой дорогой, то расстояние окажется вдвое короче. (25) А если бы он захотел с самого начала перейти Тигр со всем войском, то, я думаю, он разорил бы все. земли в Ассирии и, не встретив на своем пути ни малейшего сопротивления, достиг бы города Ктесифона, освободил бы пленных антиохийцев вместе с другими находившимися там в то время римлянами и возвратил бы их на родину 26. Более того, он оказался главным виновником того, что Хосров беспрепятственно возвратился домой из Колхиды. Как это случилось, я сейчас расскажу.

Наши рекомендации