Перелом обозначился, но не состоялся

После XX съезда налицо были все условия для достижения поворота к человеку, чему способствовала как внутренняя, так и внешняя политика тех лет. Шел процесс «расконсервации» общества. Советский Союз открывал для себя мир и сам становился открытым для мира. Международные обмены и контакты, поездки наших делегаций за рубеж и визиты в нашу страну. Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве... Но самое существенное – иной становилась жизнь внутри страны. Общество как будто выходило из заторможенного состояния, в котором оно пребывало долгие годы. На волне общественного подъема рождались «новые» искусство, литература, театр. И главным «возмутителем спокойствия», главным «нервом» всего был вопрос о культе личности, о Сталине, через призму которого теперь только и воспринималось и прошедшее, и настоящее, и будущее. Прозвучавшие на XX съезде партии оценки прошлого стали для современников потрясением независимо от того, было для них это откровением или давно ожидаемой данью справедливости. Особенно ошеломляли факты о незаконно репрессированных, оболганных, преданных забвению. И рядом с этой национальной трагедией – имя того, кто десятилетия олицетворял собой все успехи, все достижения, один был способен решить все проблемы и найти выход из любых трудностей. В общественном сознании зрел перелом, неслучайно 1956 г. зафиксирован в нем рубежной вехой. В результате «смятения умов» одни приобретали стимул к развитию мысли, другие теряли точку опоры.

В обществе начинался процесс очищения, который не мог быть ни простым, ни безболезненным.

Работа общественной мысли продолжалась, раздвинув первоначально предложенные рамки «личной темы» вокруг вопроса об ответственности за ошибки прошлых лет. Общее настроение выразило, думается, опять-таки одно из писем в редакцию: «Говорят, что политика партии была правильной, а вот Сталин был не прав. Но кто возглавлял десятки лет эту политику? Сталин. Кто формулировал основные политические положения? Сталин. Как-то не согласуется одно с другим». Человек постепенно, шаг за шагом, поворачивался от механического приятия спущенных сверху установок к действительному осмыслению происходящего, расширялась и зона критики. Процесс шел одновременно сознательно и стихийно.

В тот период новая политическая культура только начинала свое формирование и феномен открытого общественного мнения был явлением непривычным. Как реагировать на стихию, где предел «дозволенного»? Набирала силу та самая инициатива снизу, к развитию которой призывали, которую ждали и которую... не узнали, когда она стала фактом общественной жизни. Действительно, стихийный рост активности снизу – процесс неоднозначный, чреватый развитием открыто экстремистских тенденций. К тому же он слабо поддается контролю. Отсюда – значение субъективного фактора, умение партии владеть ситуацией и оказывать влияние на дальнейшее развитие событий. Ее влияние может быть двояким: можно направить общественную активность на углубление и поддержку принятого политического курса, блокируя левый и правый экстремизм, а можно пойти по пути «обуздания» инициативы, руководствуясь принципом «как бы чего не вышло». Первый путь ведет к первоначально заявленным целям, второй представляет собой шаг назад.

В 50-х гг. мы все-таки отступили. Почему? Истинное политическое искусство далеко отстоит от тактического умения «обуздать» инициативу, и, как всякому искусству, ему надо учиться, тогда как механизм давления и нажима можно брать в готовом виде – благо за долгие годы он был отработан чуть ли не до автоматизма. В тот момент никто толком не знал, как относиться к резкому подъему критической волны. Хорошо это или плохо? По-социалистически или нет? Возобладала своеобразная логика отрицания, утверждение от противного. Отбрасывая то, что представлялось «несоциалистическим», «несоветским», мы, казалось, уже тем самым организуем нашу жизнь по действительным принципам социализма. Поскольку же представления о принципах были самыми общими, то в разряд «буржуазного», «вредного», «не нашего» попадали подчас не только совершенно нейтральные вещи (музыкальные жанры или молодежная мода), но и собственно демократические принципы (плюрализм мнений, свобода критики без ограничительных «потолков» и т.д.).

Отсутствие уверенности в том, носят развивающиеся в стране процессы социалистический характер или нет, делало курс политического обновления неустойчивым, подверженным влиянию различных привходящих факторов, внутренних или внешних. На нашу жизнь в то время сильное давление оказывал, в частности, международный контекст и, прежде всего, венгерские события 1956 г. Скороспелый их анализ, без глубокого проникновения в существо проблемы, вызвал боязнь повторения подобного и у нас. Среди части партийных работников распространились панические настроения: ползли слухи, что кто-то уже ходит по квартирам и составляет тайные списки коммунистов. Возникли эти слухи из «добросовестных» заблуждений или нагнетались искусственно, в конечном счете, не так важно. Существенно другое: венгерские события, понятые главным образом как «издержки» демократии, стали сильным козырем в руках отечественных консервативных сил и существенно поколебали позицию политических руководителей. В результате были приняты меры перестраховочного характера, началась борьба с идеологическим ревизионизмом. Ситуация еще больше обострилась, когда стало ясно, что в стране назревает кризис власти.

Забегая несколько вперед, следует сказать, что своеобразным выходом из этого кризиса стал июньский (1957 г.) Пленум ЦК КПСС. Оппозиционные Хрущеву силы – разные по своим политическим убеждениям, но объединенные впоследствии в одну «антипартийную группу», – получили реальный шанс добиться смены руководства. Большинство ЦК все же пошло за Хрущевым. И это была победа – но чья? Лично Хрущева или курса XX съезда? Добившись устранения оппонентов, Хрущев, казалось бы, развязал себе руки. На деле же получилось иначе: борьба за власть на данном этапе подчинила себе судьбу прогрессивных преобразований. От руководства были устранены не только противники, но и некоторые наиболее сильные, с точки зрения возможных «конкурентов», соратники: так, по решению Пленума ЦК в октябре 1957 г. был смещен с партийных и государственных постов маршал Г.К. Жуков. Произошла и известная корректировка общего политического курса, смысл которой заключался в фактическом отказе от дальнейшей демократизации.

… Естественная логика событий стала все более нарушаться, постепенно взяла верх консервативная традиция, и тем самым процесс обновления оказался искусственно прерванным.

Перелом обозначился. Но не состоялся.

Успехи и поражения

С особой гордостью Хрущев доложил 17 октября 1961 г. на XXII съезде, что «перевооружение Советской Армии ракетно-ядерной техникой полностью завершено. Наши Вооруженные Силы располагают теперь таким могучим оружием, которое позволит сокрушить любого агрессора...». Конечно, докладчик на съезде ничего не говорил о цене такого прорыва в ракетно-ядерной области. Все это, в конечном счете, достигалось ценой крайне низкого уровня жизни советских людей. Никогда не говорилось об авариях на радиохимических заводах Министерства среднего машиностроения. Хрущев, например, не доложил делегатам, что 29 сентября 1957 г. на комбинате № 817 произошел мощный взрыв подземного бака-хранилища (объем 250 куб. м.) радиоактивных растворов, получаемых при производстве оружейного плутония. Перегрев радиоактивных растворов произошел, по заключению комиссии, из-за грубого нарушения режима охлаждения баков.

В результате взрыва загрязненной оказалась значительная часть территории строительства нового радиохимического завода на комбинате, жилые строения военно-строительных частей и крупный лагерь заключенных. В зону загрязнения радиоактивными продуктами попали деревни Челябинской области.

Хрущев и члены президиума ознакомились с запиской о чрезвычайном происшествии от 19 октября 1957 г. (через двадцать дней после взрыва!) и поручили принять необходимые меры Совмину. Правительство страны обсудило этот вопрос лишь 12 ноября (!), спустя почти полтора месяца после тяжелейшей аварии. Принято решение переселить жителей лишь четырех населенных пунктов в новый район до 1 марта 1958 г. А пока можно было медленно умирать. Это было зловещим колоколом будущего Чернобыля, который не позволили услышать.

Слово «спутник» стало в 50-е гг. таким же популярным, как в 80-е – «перестройка». Хрущев напряженно ждал первого полета человека в космос: волновался, нервничал, без конца звонил конструкторам, организаторам этого исторического полета.

В начале апреля 1961 г. Хрущев находился в Пицунде. Сохранилась его диктовка 11 апреля, которую он сделал для передачи членам Президиума. «Завтра, как говорится, если все будет благополучно, то в 09 часов 07 минут будет запущен космический корабль с человеком. Полет его вокруг Земли займет полтора часа, и он должен приземлиться. Мы хотели бы, чтобы все было благополучно. Послезавтра его доставят в Москву. Намечался полет на тринадцатое число, но поддались суеверию. Встретим на Внуковском аэродроме со всей парадностью... Это эпохальное событие...».

После этого Хрущев продиктовал основные идеи обращения ЦК к народу. Знаменательна фраза, произнесенная Хрущевым: «Эти достижения являются не только достижением нашего народа, но и всего человечества». Очень глубокое и верное замечание, свидетельствующее, что, хотя Хрущев часто выглядел простачком, иногда даже разыгрывал из себя «обычного мужика», он обладал глубоким природным умом и был способен во многих случаях понять «философию эпохи».

12 апреля Королев позвонил Хрущеву и кричал в телефонную трубку осипшим от усталости и волнения голосом:

– Парашют раскрылся, идет на приземление. Корабль в порядке!

Речь шла о приземлении Гагарина. А. Аджубей, зять Хрущева, вспоминал, что Хрущев все время переспрашивал:

– Жив, подает сигналы? Жив? Жив?

Никто тогда не мог сказать точно, чем кончится полет. Наконец, Хрущев услышал:

– Жив!