Бриджтаун, Барбадос, Вест-Индская Федерация. Бар Тревора словно олицетворяет Дикую Вест-Индию или просто «особую экономическую зону»
Бар Тревора словно олицетворяет Дикую Вест-Индию или просто «особую экономическую зону». Это не то место, которое большинству людей напомнит о порядке и спокойствии послевоенной карибской жизни. Бар создавался с другой целью. Отгороженные от остальной части острова, приветствующие бесцельное насилие и распутство «особые экономические зоны» созданы для того, чтобы разлучать «не островитян» с их деньгами. Т. Шону Коллинзу, похоже, нравится, что я чувствую себя не в своей тарелке. Гигант-техасец мечет в мою сторону стопку убийственного рома, потом кладет на стол большие ноги в ботинках.
— Названия тому, чем я занимался, еще не придумали. Реального названия. «Независимый подрядчик» звучит так, словно я кладу кирпичи или размазываю цемент. «Служба личной безопасности» наводит на мысль о тупом магазинном охраннике. «Наемник» уже ближе, но в то же время от меня настоящего — дальше не придумаешь. Наемник — это чокнутый ветеран Вьетнама, сплошь покрытый татуировками, который горбатиться в сточной канаве третьего мира, потому что не может вернуться в реальность. Я совсем другой Да, я ветеран, да, я использовал свои навыки, чтобы заработать деньги… Самое смешное — в армии, там всегда обещают научить вас «получать прибыль», но никогда не говорят что в конечном счете ничто не приносит такую прибыль, как умение убивать одних людей и ограждать от убийц других.
Возможно, я и был наемником, но по мне вы бы никогда этого не сказали. Опрятный, с хорошей машиной, прекрасным домом и приходящей раз в неделю домработницей. Много друзей, брачные планы, и гандикап в загородном клубе не хуже, чем у профи. Более того, я работал на компанию, которая ничем не отличалась от тех, что были до войны. Никаких плащей и кинжалов, явок и полночных депеш. У меня был отпуск и больничный, полная медицинская и чудесная стоматологическая страховка. Я платил налоги, платил взносы в пенсионный фонд. Мог бы работать за океаном, видит Бог, спрос был огромный, но, насмотревшись, через что прошли мои приятели, я сказал: идите вы, лучше буду охранять какого-нибудь жирного директора или никчемную тупую знаменитость. Вот таким меня и застала Паника.
Ничего, если я не буду упоминать имен, ладно? Некоторые из этих людей еще живы, их бизнес процветает, и… верите, они до сих пор угрожают подать на меня в суд. После всего, что случилось! Ладно, короче, я не называю имен и мест, но могу сказать, что это был остров… большой остров… длинный остров, прямо рядом с Манхэттеном. За это на меня в суд не подадут, правда?
Мой клиент… не знаю, чем конкретно он занимался. Что-то из сферы развлечений или крупных финансовых операций. Черт его знает. Думаю, он мог быть даже одним из старших акционеров моей фирмы. В любом случае у него были бабки, и он жил в потрясной хате рядом с пляжем.
Наш клиент любил общаться с людьми, которых знали все. Он собирался обеспечить безопасность тех, кто мог поднять его реноме во время и после войны, играя Моисея для напуганных и знаменитых. И знаете что: они велись. Актеры, певцы рэперы, спортсмены и просто известные лица, которые видишь на ток-шоу или в реалити-шоу, и даже эта богатая испорченная шлюха, шляющаяся с утомленным видом, знаменитая только тем, что она богатая испорченная шлюха, шляющаяся с утомленным видом.
Был один магнат, владелец звукозаписывающей компании, с огромными бриллиантовыми сережками в ушах. Он хвастался, что это точные копии побрякушек из «Лица со шрамом». У меня не хватало духа сказать ему, что синьор Монтана носил совсем другие.
Был парень из политиканов — ну, знаете, тот, что с шоу. Политический комедиант. Он нюхал кокаин, насыпав его меж буферов крохотной тайской стриптизерши, а в перерывах разглагольствовал, что дело не только в противостоянии живых и мертвых: случившееся пройдет ударной волной по всем аспектам общества: социальному, экономическому, политическому, даже природоохранному. Парень говорил, что подсознательно все уже знали правду во время «Великого Отрицания», и поэтому так сильно разорались, когда тайное стало явным. Его слова имели смысл, пока он не начал бухтеть о кукурузном сиропе с высоким содержанием фруктозы и о феминизации Америки.
Бред собачий, понимаю, но таких перцев как-то ожидаешь там увидеть. По крайней мере я ожидал. А вот их «люди»… У каждого, не важно, кто он и чем занимается, должно иметься невесть сколько стилистов, пресс-агентов и личных помощников. Некоторые из них, по-моему, неплохие ребята, они просто зарабатывали деньги или обеспечивали таким манером свою безопасность. Молодые пытались подняться. Не могу винить их за это. Но другие… настоящие придурки, тащились от запаха собственного дерьма. Всего л ишь грубые хамы, отдающие приказы направо и налево. Один парень застрял у меня в голове только потому, что носил бейсболку с надписью «Сделай это!». Наверно, он был главным управляющим того жирного урода, который выиграл в концерте самодеятельности. Он собрал вокруг себя не меньше четырнадцати человек! Помню, сначала я подумал, что невозможно приглядывать за всеми этими людьми разом, но после первого обхода территории понял, что босс позаботился обо всем.
Он превратил свой дом в эротический сон выживиста. У него было довольно обезвоженной пиши, чтобы годами кормить до отвала целую армию, а еще нескончаемый запас воды из деминерализатора, который заливался прямо из океана. А еще ветряки, солнечные панели, резервные генераторы с огромными баками топлива, зарытыми во дворе… Босс подготовил все, чтобы удерживать мертвых на расстоянии вечно: высокие стены, индикаторы движения и оружие… о, оружие! Да, наш шеф хорошо потрудился, но самая большая его гордость — одновременная трансляция через интернет из каждой комнаты в доме по всему миру круглосуточно семь дней в неделю. Это была настоящая причина, почему он позвал всех своих «близких» и «лучших» друзей. Босс хотел не только пережить бурю в комфорте и роскоши, но и объявить об этом всему свету. Вот такой угол зрения, способ демонстрации себя на высшем уровне.
У нас не только имелось по веб-камере в каждой комнате, вокруг собралась вся пресса, которую увидишь на красной дорожке во время вручения «Оскаров». Я, если честно, никогда не представлял, какая серьезная это индустрия — развлекательная журналистика. По дюжине репортеров из всех журналов и телешоу. Без конца слышалось: «Как вы себя чувствуете?» или «Как вы думаете, что будет дальше?» Клянусь, кто-то даже спрашивал: «Что вы сегодня надели?»
На мой взгляд, самый сюрреалистичный эпизод случился, когда мы стояли на кухне с персоналом и другими телохранителями и смотрели новости, в которых показывали… догадайтесь, кого? Нас! Камеры в соседней комнате снимали каких-то «звезд», те сидели на диване и смотрели другой новостной канал. Там было прямое включение из Верхнего Ист-Сайда Нью-Йорка, мертвецы шли прямо по Третьей авеню, люди дрались с ними врукопашную, размахивали молотками и обрезками труб, менеджер «Спортивных товаров Моделла» раздавал бейсбольные биты и кричал: «Бейте их по башке!». Там еще был парень на роликах… Он держал в руках хоккейную клюшку, к которой был прикручен большой мясницкий нож. Парняга легко делал тридцатку, на такой скорости запросто мог снести пару голов. Камера все видела: гнилая рука, буквально выстрелившая из водостока прямо перед ним, бедняга, летящий вверх тормашками… потом он грохнулся лицом вниз, и его, истошно вопящего, потянули за хвост в канализацию. В тот же миг камера в нашей гостиной запечатлела выражения лиц знаменитостей. Некоторые ахнули, кто-то по-настоящему, кто-то наигранно. Я еще подумал, что больше уважаю маленькую испорченную шлюху, которая назвала парня на роликах «недоумком», чем тех, кто лил фальшивые слезы. Она хотя бы была честной… Да, я стоял рядом с тем парнем, Сергеем, жалким неповоротливым ублюдком с вечно печальным лицом. По его рассказам о детстве в России я убедился, что не все выгребные ямы третьего мира располагались в тропиках. Когда камеры ловили выражение лиц красивых людей, он пробормотал что-то по-русски. Я разобрал только «Романовы» и уже собирался спросить, о чем он, когда сработала сигнализация.
Что-то потревожило датчики давления, которые мы расставили вокруг внешней стены. Будучи достаточно чувствительными, чтобы обнаружить даже одного зомби, они просто обезумели. Кто-то вопил по рации:
«Контакт, контакт, юго-западный угол… черт, их сотни!..»
Дом был чертовски большой, и я добрался до своей позиции лишь через несколько минут, не понимая, отчего дозорный так нервничал. Ну и пусть пара сотен. Им никогда не одолеть стену. Потом я услышал крик:
«Они бегут! Боже всемогущий, как быстро!»
Быстрые зомби… тут у меня внутри все перевернулось. Если они умеют бегать, умеют лазить, лазить по стенам… возможно, умеют думать, а если они умеют думать… вот тогда я испугался. Помню, друзья босса наперегонки бросились в оружейную, как запасники в восьмидесятых. К тому времени я добежал до окна в гостевой комнате на третьем этаже, снял оружие с предохранителя и выбросил защитный кожух с глаз долой. Это был новейший «генз», усиление света и тепловидение в одном флаконе. Второе мне было не нужно, потому что зомби не излучают тепла. Поэтому, когда я увидел горячие, ярко-зеленые фигуры нескольких сотен бегунов, у меня перехватило горло. Это были не восставшие мертвецы.
«Вот он! — услышал я крики. — Дом из новостей!»
Они тащили с собой лестницы, оружие… и детей. На спине у некоторых висели тяжелые рюкзаки, их сложили у передних ворот, огромных стальных створок, которые должны были остановить тысячу упырей. Взрыв сорвал ворота с петель, метнул в сторону дома, как гигантские сюрикены ниндзя.
«Огонь! — визжал босс по рации. — Прикончите их! Убейте! Стреляйте! Стреляйте! Стреляйте!!!..»
«Захватчики», обзовем их так, наводнили дом. Во дворе стояла уйма припаркованных машин, спортивные авто и «хаммеры», даже чудовищный грузовик какого-то парня из НФД.[25]Дикие огненные шары, подброшенные взрывом или просто горящие на месте, густой, удушающий жирный дым от покрышек. Слышны только выстрелы, их и наши, причем палила не только служба охраны. Каждый великий стрелок, который не намочил штаны, либо собрался стать героем, либо решил не ронять своей репутации перед камерами Многие требовали, чтобы их защищали люди из окружения. И некоторые повиновались, эти несчастные двадцатилетние секретари, никогда не державшие в руках пистолета. Их хватило ненадолго. Некоторые из слуг переметнулись на сторону штурмующих. Я видел, как реальная лесби-парикмахерша ткнула в рот своей актрисульке ножом для разрезания бумаги, и, самое забавное, видел, как мистер «Сделай это!» отбирал гранату у парня из концерта самодеятельности, пока та не взорвалась у них в руках.
Это был настоящий бедлам, именно так обычно и представляют конец света. Часть дома горела, повсюду кровь, на роскошных коврах валяются тела или кусочки тел. Я наткнулся на крысоподобного пса шлюхи, когда мы оба направлялись к черному ходу. Он глянул на меня, я на него. Если бы собака умела говорить, наш диалог звучал бы примерно так: «— А как же твой хозяин? — А твой? — Да пошли они все». Так думали многие из наемников, поэтому я не сделал ни единого выстрела той ночью. Нам платили, чтобы мы защищали состоятельных людей от зомби, а не от бедняков, которые просто искали, где спрятаться. Я слышал их крики, когда они вбегали в парадные двери. Не «хватай выпивку» или «насилуй сучек», они кричали «погасите огонь!» и «отведите женщин и детей наверх!».
Я обогнал мистера Политическая Комедия по дороге к пляжу. Он и эта цыпа, старая блондинка с дубленой кожей — по-моему, два политических врага, — мчались туда на всех парах, словно «завтра» для них не существовало. Впрочем, возможно, так оно и было. Я добрался до берега, нашел доску для серфинга, которая стоила, наверное, больше того дома, где прошло мое детство, и погреб к огням на горизонте. Той ночью на воду спустили много лодок. Я надеялся, что кто-нибудь подбросит меня до порта, соблазнившись парой бриллиантовых сережек.
(Приканчивает стопку рома и жестом просит еще).
— Иногда я спрашиваю себя: почему они просто не заткнулись, а? Не только мой босс, но и все эти избалованные паразиты. У них были средства держаться от греха подальше, почему же они их не использовали? Уехали бы в Антарктику или Гренландию или остались на месте, но не мозолили глаза публике. Наверное, просто не могли. Возможно, это и делало их теми, кем они были. Откуда мне знать?
(Официант приносит новую стопку, и Т. Шон кидает ему серебряный ранд) .
— Как же не похвастаться, если есть чем…
Айс-сити, Гренландия
На поверхности видны только дымовые трубы и большие шахты, отверстия для улавливания кислорода, которые без устали поставляют свежий, хоть и ледяной, воздух в трехсоткилометровый лабиринт внизу. Немного осталось из четверти миллиона людей, когда-то населявших это чудо инженерной мысли, созданное человеческими руками. Одни обслуживают тонкий, но растущий с каждым днем ручеек туристов. Другие работают хранителями, живя на пенсию, которую начисляют по обновленной Программе всемирного наследия ЮНЕСКО. Третьим, как Ахмеду Фарахнакяну, бывшему майору военно-воздушных сил корпуса стражей иранской революции, просто некуда идти.
— Индия и Пакистан. Как Северная и Южная Корея, или НАТО и страны Варшавского договора. Если бы два государства собрались использовать друг против друга атомное оружие, это были бы Индия и Пакистан. Все об этом знали, все ждали, именно потому этого не случилось. Слит, ком долго грозила опасность, за столько лет мы сделали все чтобы ее избежать. Горячая линия между двумя столицами послы друг с другом на «ты», генералы, политики, все, кто участвует в процессе, стараются, чтобы день, которого мы боялись, никогда не наступил. Никто не представлял — уж я точно, — что события развернутся подобным образом.
Инфекция ударила по нам не так сильно, как по некоторым другим странам. У нас очень гористая местность. Плохие дороги. Население сравнительно небольшое, учитывая размеры страны. Многие города легко изолировать силами военных. Нетрудно понять оптимистический настрой нашего руководства.
Проблема была в беженцах, миллионах беженцев с востока, да, миллионах! Они текли рекой через Белуджистан, путая нам все карты. Заразилось столько областей, а огромные толпы все тащились к нашим городам. Пограничники не справлялись, целые заставы пропадали под наплывом упырей. Мы не могли закрыть границу и одновременно справляться с собственными вспышками болезни.
Мы требовали, чтобы пакистанцы взяли под контроль ситуацию на своей территории. Они заверили, что делают все возможное. Но все знали, что они лгут.
Большая часть беженцев приходила из Индии прямо через Пакистан в надежде отыскать безопасное пристанище. В Исламабаде их с радостью пропускали дальше. Лучше передать головную боль соседу, чем самим иметь с ней дело. Если бы мы объединили усилия, устроили совместную операцию в каком-нибудь выгодном для обороны месте… Я знаю, что планы уже лежали на столе у высшего руководства. Ведь в Пакистане горы! Имелась реальная возможность остановить любое количество беженцев или живых мертвецов. Наш план отвергли. Какой-то запуганный атташе в посольстве прямо сказал, что присутствие любых иностранных войск на территории Пакистана будет рассматриваться как объявление войны. Не знаю, дошло ли наше предложение до их президента, мы не говорили с ним лично. Вы понимаете, что я имел в виду насчет Индии и Пакистана… У нас не было таких отношений, как у них. Дипломатический механизм не налажен. Насколько я знаю, этот говнюк-полковник сообщил своему правительству, что мы пытались захватить их западные провинции!
Но что нам было делать? Каждый день сотни тысяч людей пересекали нашу границу, из них наверняка десятки тысяч инфицированных! Нам пришлось пойти на решительные действия. Мы должны были защищаться!
Между нашими двумя странами есть дорога. По вашим стандартам она маленькая, в некоторых местах даже не асфальтированная, но это главная южная артерия в Белуджистане. Если перерезать ее всего в одном месте, у моста Через реку Кеч, можно тут же отсечь шестьдесят процентов Потока беженцев. Я полетел на задание сам, ночью. Свет автомобильных фар был виден за несколько миль, длинный, тонкий белый след во тьме. Я даже различил вспышки выстрелов. Там было много зараженных. Я прицелился в центральную опору моста, которую тяжелее всего восстановить Бомбы отделились легко. Американский самолет, оставшийся с тех времен, когда мы являлись вынужденными союзниками, использовался для уничтожения моста, построенного с помощью американцев. Главнокомандующий оценил иронию. Лично мне было плевать. Едва почувствовав, что «фантом» полегчал, я смотал удочки и стал ждать доклада с борта наблюдателя, молясь, чтобы пакистанцы не отомстили.
Конечно, Аллах не услышал мои молитвы. Тремя часами позже гарнизон в Кила Сафед перестрелял наших на пограничной станции. Теперь я знаю, что наш президент и аятолла хотели выйти из конфликта. Мы добились своего, они отомстили. Зуб за зуб, и ладно. Но кто скажет об этом другой стороне? Их посольство в Тегеране уничтожило свои шифровальные аппараты и радиостанции. Этот сукин сын, полковник, предпочел застрелиться, но не выдавать «государственные тайны». У нас не имелось ни прямых, ни дипломатических каналов. Никто не знал, как связаться с пакистанским руководством. Мы даже не знали, существует ли оно вообще. Началась неразбериха, которая вылилась в гнев, а гнев обратился на соседей. С каждым часом конфликт нарастал. Пограничные стычки, удары с воздуха. Все случилось очень быстро, всего три дня традиционной войны, при этом ни у одной из сторон не было четкой цели, только паническая ярость.
(Пожимает плечами).
— Мы породили чудовище, атомную тварь, которую не могла утихомирить ни одна из сторон… Тегеран, Исламабад, Ком, Лахор, Бандар Аббас, Ормара, Имам Хомейни, Фей-салабад. Никто не знает, сколько умерло от ядерных взрывов и сколько еще умрет, когда начнут расплываться радиационные облака — над нашими странами, над Индией, юго-восточной Азией, Тихим океаном, Америкой.
Никто не знал, что так случится. Боже мой, они ведь помогали нам создавать атомную программу с нуля! Поставляли материалы, технологии, выступали в качестве посредника между нами и Южной Кореей, ренегатами из России… без наших мусульманских братьев мы бы не стали атомной державой. Этого никто не ожидал, но ведь никто не ждал и воскрешения мертвых, правда? Предвидеть такое мог только один, но я больше в него не верю.