Источники для восстановления южнорусского летописания xii и xiii вв. 5 страница

-126-

Итак, имеем основания полагать, что после составления летопис­ного свода 1177 г. летописание во Владимире продолжает оставаться в руках церковников главной владимирской церкви, ведется непре­рывно и на протяжении 1178-1193 гг. выполняется едва ли не одним и тем же лицом.
Отмечаем близость летописания этой поры, в противоположность летописанию 1158 - 1175 гг., ко двору князя Всеволода. Она ус­матривается не только в обилии и точной датировке семейных со­бытий князя (рождение детей, их постриги и всажение на коня, их смерти, смерти членов княжеского дома), но и в некоторых подроб­ностях повествования о междукняжеских отношениях, в которых участвует князь Всеволод и по поводу которых раскрывались замыс­лы Всеволода, а также в решительном тоне изложения некоторых щекотливых случаев, как, например, в случае обвинения черни­говского епископа, выполнявшего дипломатическое поручение ря­занских князей ко Всеволоду, во лжи и перевете с указанием даже на желание Всеволода арестовать было этого оборотливого диплома­та, и др. Близость летописателя ко Всеволоду позволяет считать летописание княжеским, хотя летописатель и выполнял свою работу при главной церкви Владимира.
В 1193 г. по какой-то, нам сейчас ближе неопределимой, причине было предпринято составление нового владимирского летописного свода, т. е. был просмотрен весь материал и предшествующего свода 1177 г., и накопленного владимирского Летописца за 1178 - 1193 гг., и материал этот был пополнен привлечением нового южнорусского источника - княжеского Летописца Переяславля Русского, кончав­шегося известием о смерти переяславского князя Владимира Гле­бовича. Постараемся теперь установить отношение сводчика 1193 г. к своим источникам.
Мы уже говорили, что в основу своей работы сводчик 1193 г. положил предшествующий свод 1177 г. К сожалению, у нас мало данных для суждения о том, что сокращал или опускал он из материала текста свода 1177 г. Но то уже нам известное наблюдение, что в повествовании о жестоком ослеплении пленных Ростиславичей во Владимире в 1177 г. сводчик 1193 г. опустил последние строки, в которых излагался самый акт ослепления, ⁷⁰⁾ показывает, что сводчик 1193 г. не совершенно безразлично относился к работе редакти­рования текста свода 1177 г. и, видимо, уже не разделял той жесто­кой радости владимирца над гибелью незадачливых кандидатов на Ростово-Суздальское княжество, выдвинутых городом Ростовом, ко­торою был проникнут сводчик 1177 г.
Привлекая новый южнорусский источник против свода 1177 г., для пополнения южнорусскими известиями владимирских ма­териалов за 1178 - 1193 гг., сводчик 1193 г. не ограничил использование этого южнорусского источника извлечением трех известий (1185, 1186 и 1188 гг.), но просмотрел весь текст свода 1177 г. от начала и до конца с целью пополнить его содержание новыми южно­русскими известиями, каких могло там не быть, или по отсутствию их в епископском Летописце Переяславля Русского, которым поль-

-127-

зовался сводчик 1177 г., или в связи с пропуском их по тем или иным соображениям сводчика 1177 г. Результатом такого просмотра материала свода 1177 г. в его южнорусских известиях и сверки этих вестий с новым южнорусским источником, бывшим теперь в руках сводчика 1193 г., получился значительный след руки сводчика 1193 г. на тексте свода 1177 г. Не говоря уже о дублировке некото­рых южнорусских известий, о которой мы упоминали выше, оста­новимся на том, что сводчик 1193 г., имея в начале своего южно­русского источника, т. е. княжеского Летописца Переяславля Рус­ского «Повесть временных лет» редакции 1118 г., и находя некоторые расхождения между этой редакцией и той, которая чита­лась в своде 1177 г., взятая из епископского Летописца Переяславля Русского, т. е. сильвестровской редакцией 1116 г., -попытался сблизить эти две редакции, не заменяя, к счастью, прежнего изло­жения новым. О получившемся в результате этого сближения тексте «Повести временных лет» весьма подробно говорит А. А. Шахматов в «Обозрении русских летописных сводов XIV-XVI вв.» (в конце главы I), и нужно настоятельно рекомендовать ознакомление с этим анализом текста, хотя А. А. Шахматов несколько по-иному объяс­няет момент сближения этих двух редакций. Мы остановимся здесь только на одном месте работы в указанном смысле сводчика 1193 г., поскольку это необходимо нам для последующих выводов. Мы знаем, что сильвестровская редакция 1116 г. под 862 г. сообщала о призва­нии князей, повторяя версию несторовской редакции о том, что призванные Рюрик, Синеус и Трувор сели: первый в Новгороде, вто­рой на Белоозере, а третий в Изборске. Редакция «Повести времен­ных лет» 1118 г., как уже было указано выше, отличалась от сильве­стровской, в числе других известий и здесь внеся в несторовскую версию о призвании ладожское сказание о том, что Рюрик сел пер­воначально в Ладоге и перешел в Новгород позднее, после смерти братьев. Увидев разноречие этих двух редакций «Повести времен­ных лет» и не решаясь следовать на за одною из них, сводчик 1193 г. в фразе свода 1177 г.: «Старейший Рюрик седе Новегороде, а другии Синеус на Белеозере, а третий Изборьсте Трувор» - опустил слова: «седе Новегороде», вероятно оставив незаполненной часть строки, чтобы читатель знал, что здесь сознательное опущение. ⁷¹⁾ Если поз­днейшая переписка слила текст в сплошную строку, то она его не переиначила, так что фраза эта до сих пор читается без слов «седе в Новгороде» в Лаврентьевской летописи и так же читалась в Троицкой (начала XV в.). По свидетельству Карамзина, чьею-то позднейшею (против текста) рукою в Троицкой летописи сверху «над именем Рюрика» было прописано: «Новг.».
Два приведенных факта изменения текста свода 1177 г. Редакционною рукою сводчика 1193 г., думается мне, дают право го­ворить, что в общем сводчик 1193 г. осторожно и внимательно отнесся к труду своего предшественника: он не позволил себе заменить неудобного места в изложении 1177 г., а ограничился его опущением, он не устранил древней версии рассказа 862 г., а лишь дал читателю сигнал о ее спорности.

-128-

Пополнение текста свода 1177 г. южными известиями сводчик 1193 г. делал без нарушения той основной конструкции свода 1177 г., согласно которой после 1157 г. южнорусские известия привлекались весьма сдержанно и ставились на второй план. Обратим внимание, что все дублировки южнорусских известий в сво­де 1193 г. падают на время от «Повести временных лет» до 1157 г. т. е. именно в этой части редактор 1193 г. имел в виду увеличить количество южнорусских известий, против чего едва ли бы возражал и сводчик 1177 г. Исключением здесь является дублировка рассказа о походе на половцев Михалки; в своде 1177 г. он читался под 1169 г., а сводчик 1193 г. повторил под 1171 г. Но не надо забывать, что герой этого рассказа является и героем города Владимира, до­бывшим победу Владимиру над Ростовом. Увеличение количества известий о подвигах Михалки на юге не имел в виду увеличения южнорусских известий, как таковых.
Итак, не нарушая основ конструкции свода 1177 г. в распреде­лении известий южнорусских, сводчик 1193 г., можно сказать, про­должил и углубил эту конструкцию для 1178 - 1193 гг., потому что из всего княжеского Летописца Переяславля Русского он в свою работу, в пределах 1178 - 1193 гг., внес только три известия. Уже на основании только скупого отбора можно догадываться, что все со­бытия, изложенные в этих известиях, были тесно связаны с политикою владимирского великого князя Всеволода на юге. Действительно, смерть переяславского князя Владимира Глебовича, отмеченная в своде 1193 г. под 1188 г., конечно, была не без­различным фактом южнорусских дел для владимиро-суздальского князя, потому что, как говорилось выше, Владимир Глебович на юге являлся выполнителем задач и планов Всеволода; поход Игоря на половцев, ⁷²⁾ отмеченный сводчиком 1193 г. под 1186 г., был предпринят Игорем если не по поручению Всеволода, то при его под­держке, на что прямо указывает автор «Слова о полку Игореве», только в отношении одного Всеволода высказывая упрек, что он не участвовал лично в походе, а только мыслью издалека охраняет свой отчий стол, т. е. Переяславль Русский; наконец, союзный поход кня­зей на половцев, отмеченный в своде 1193 г. под 1185 г., был предпринят при поддержке Всеволода, что ясно из участия в этом походе переяславского князя Владимира, представителя Всеволода на юге.
В этой связи не лишено интереса то наблюдение, что рассказ об Игоревом походе, взятый из княжеского Летописца Русского Пере­яславля, передан сводчиком 1193 г. не полно: он оборвал его после сообщения о бегстве Игоря из плена. К этому оборванному рассказу сводчик 1193 г. присоединил поучение, совершенно в том же стиле и в той же фразеологии, какие мы встречаем и под другими годами этого свода. Княжеский Летописец Русского Переяславля о походе Игоря говорил саркастически и без всякого сожаления к печальному исходу этого похода, а о бегстве Игоря из плена - без сочувствия и одобрения («И по малых днех ускочи Игорь князь у половець»). Вот почему лирическое поучение сводчика 1193 г. о праведности Игоря

-129-

и о неудаче его похода как наказании за наши грехи, приписанное к изложению похода Игоря, звучит диссонансом и выглядит плохо пришитым куском.
То наблюдение, что поучение здесь пришито к тексту, взятому из южнорусского источника, говорит нам, что автор владимирского Летописца за 1178 - 1193 гг. и составитель свода 1193 г. было одно и то же лицо, т. е. все такого же рода поучения были, как мы знаем, литературною манерою владимирского летописателя за 1178 - 1193 гг. Если это положение мы попробовали бы опровергнуть тем предположением, что все поучения в известиях 1178 - 1193 гг. (как и поучение, вставленное в рассказ об Игоревом походе) являются обработкою владимирского Летописца за 1178 - 1193 гг. рукою сводчика 1193 г. и, таким образом, составитель свода 1193 г. и сос­тавитель владимирского Летописца за 1178 - 1193 гг. могут быть разными лицами (хотя оба церковники и оба из числа церковников главной владимирской церкви), то это не нашло бы подтверждения в анализе записей владимирского Летописца за 1178 - 1193 гг., где поучения вовсе не составляют только дополнительных моментов к изложению фактов, но и вплетены в самое изложение фактов, кото­рое часто пересыпано поучительными цитатами, роднящими перо их автора с пером автора поучений (ср. в этом смысле характеристику Луки под 1185 г.; описание чувств автора в связи с буйными помыс­лами рязанских Глебовичей под 1186 г.; описание лжи и переветничества Порфирия под 1187 г., и др.).
Итак, в 1193 г. во Владимире была по какому-то поводу прервана обычная работа по записыванию из года в год известий, ведшаяся при главной церкви Владимира, и было предпринято составление но­вого летописного свода, выполненное, как можно думать, тем же лицом, которое вело ежегодные записи. Что такое предприятие было рассчитано не на местного читателя, едва ли подлежит сомнению. Но разгадать ближе причину составления свода 1193 г. трудно.
Из записей владимирского Летописца за 1178 - 1193 гг. при внимательном чтении вытекает, что в 1185 - 1186 гг. Всеволод по­лучил титул великого князя: ⁷³⁾ с 1186 г. он называется уже этим титулом. ^* Заметим, что до этого ни один еще русский князь не носил такого титула со времени установления на Руси в 1037 г. импера­торской власти. Киевский князь, который во внешних сношениях с Империей и половцами считался главою русских князей, носил тот же титул, как и все другие русские князья: объясняя особое поло­жение киевского князя по пребыванию в его городе агента Империи (митрополита), один греческий источник конца XI в. называет его первостольником (prothotronos), а не великим князем. Что мог озна­чать для владимиро-суздальского князя этот новый титул? Кроме подчеркнутого выдвижения из среды других князей как сильнейше­го, титул этот, если опираться на позднейшую (XIV в.) практику Русско-византийских отношений, когда особенно широко Византия производила раздачу великокняжеских титулов русским князьям, -
_________
^* Шахматов А. А. Обозрение рус. лет. сводов XIV-XVI вв. Л., 1938, с. 12.

-130-

мог означать для получившего этот титул князя право непосредст­венных сношений с Империей. При наличии митрополита в Киеве, а не во Владимире Всеволод теперь, в сущности, получал право сноситься с киевским митрополитом, минуя киевского князя. Действительно, в 1185 г. Всеволод просит киевского князя и митрополита о доставлении себе епископом Луку, а в 1190 г. просто посылает кандидата на епископскую кафедру Ростово-Суздальского края в Киев для поставления.
Примечательно, что, несмотря на значительное изменение позиции Империи к 1193 г. в связи с обессилением Византии от бол­гарского восстания, протекавшего многие годы при половецкой под­держке, против чего Империя не умела и не могла принять мер действительной защиты для своих коренных и богатейших областей, т. е. Византия теперь казалось бы готова была идти на многие ус­тупки, нуждаясь в военной поддержке русских княжеств, - Всево­лод, получив титул великого князя, не смог получить признания за Владимиром значения столицы Ростово-Суздальского княжества: поставленный в 1190 г. новый епископ едет сначала «на свой стол» в Ростов, затем в Суздаль и только после этого приезжает во Владимир. Конечно, епископ числится только по Ростову, проживая там, где находится князь (ср.: в 1192 г. князь и епископ в Суздале, в 1193 г. оба во Владимире).
Как сильнейший и богатейший князь из среды многочисленных русских князей, Всеволод легче других мог пойти на помощь Им­перии в деле организации степных походов для отвлечения половцев от вторжений в пределы Империи. Нет сомнения, что Всеволод и оказывал эту помощь. Союзный поход русских князей в 1184 г., отнесенный сводчиком 1193 г. к 1185 г., как и поход Игоря Новгород-Северского, был предпринят не без содействия Всеволода сред­ствами и людьми. Конечно, только поэтому владимирский сводчик 1193 г. внес сообщения об этих походах в свою работу. Но положение Империи после этих походов 1184 г. и 1185 г. не изменилось к луч­шему. Нужда в русской помощи, как об этом говорит византийский придворный историограф того времени Н. Хониат, была постоянной, а русские помогали плохо. Заметим, что ко Всеволоду обращались тогда не только византийцы с просьбой о помощи. К нему обра­щались болгары, очевидно, желая добиться его нейтралитета в их борьбе с Византией. Об этом можно заключить по тому, что в 1197 г. Всеволод получает церковные подарки из Солуня, который в эти го­ды был в болгарском обладании. Однако в 1199 г. Всеволод все же предпринял поход из Ростово-Суздальского края в степь. Можно ду­мать, что в техническом смысле это был трудный поход. Он за­кончился удачно: Всеволод прошел в «зимовища» половцев, «възле Дон». Но Н. Хониат отмечает в своей истории более поздний поход на половцев Романа Галицкого (1202 г.) и ни словом не упоминает о походе Всеволода.

-131-

^§ 4. ВЛАДИМИРСКИЙ ВЕЛИКОКНЯЖЕСКИЙ СВОД 1212 г.

О Владимирском своде 1212 г. мы уже говорили выше. Этот свод был положен в основу начатого было летописания Переяславля Суздальского при Ярославе Всеволодовиче и дошел до нас только в пере­яславской обработке. О восстановлении текста этого Владимирского свода 1212 г. из Радзивилловской летописи (в двух ее списках) и Летописца Переяславля Суздальского как задаче осуществимой го­ворить можно потому, что переяславская обработка его была весьма незначительна (Летописец Переяславля Суздальского), как и не­значительно было исправление текста этой переяславской обработки по тексту одного из этапов образования текста Лаврентьевской летописи (оба списка Радзивилловской летописи).
Что мы можем сказать о материалах, которыми располагал для своей работы владимирский сводчик 1212 г., и о характере его рабо­ты над этими материалами, как и над всем сводом?
Несомненно, владимирский сводчик 1212 г. в основу своей рабо­ты положил предшествовавший свод 1193 г. Отсюда всем известная близость текстов Лаврентьевской летописи (свод 1193 г.) с текстом Радзивилловской (свод 1212 г.). Несомненно и то, что Владимирский свод 1193 г. имел ко времени составления свода 1212 г. наросшие за 1193-1212 гг. ежегодные летописные приписки, которыми, конеч­но, воспользовался для своей работы сводчик 1212 г. Наконец, не­сомненно и то, что для пополнения владимирских записей 1193 - 1212 гг. был привлечен сводчиком 1212 г. южнорусский источник, о чем красноречиво говорит большое количество южнорусских известий в этой части работы сводчика 1212 г.
Характер и темы ежегодных записей владимирских за 1194 - 1212 гг., составлявших приписки к своду 1193 г., дают нам право думать, что ведение летописания во Владимире после составления свода 1193 г. остается предметом забот церковников той же главной Владимирской церкви. Однако сводчик 1212 г. не все эти записи за 1193 - 1212 гг. включил в свою работу. Из сличения текстов Лаврен­тьевской летописи с Радзивилловской мы видим на пространстве 1193 - 1197 гг., что часть известий, имеющихся в Лаврентьевской, где сохранился Владимирский свод 1193 г. с этими дальнейшими владимирскими летописными записями, в Радзивилловской (т. е. в своде 1212 г.) - опущена. Чем же руководствовался сводчик 1212 г., опуская из этих записей те или иные известия?
Обращает на себя внимание, что во владимирских записях 1193 - 1212 гг., читаемых в своде 1212 г. (т. е. в Радзивилловской летопи­си), мы не находим того назойливого поучительного тона, который, как мы знаем, характерен во владимирских записях, читаемых в со­ставе сводов 1177 и 1193 гг. Нельзя ли на этом основании запо­дозрить, что владимирское летописание, с 1158 г. ведшееся при глав­ной церкви Владимира, в момент составления свода 1212 г. было изъято из рук церковников? Такое предположение переходит в уве­ренность при рассмотрении главных случаев сокращений сводчиком 1212 г. владимирских записей на пространстве 1193 - 1197 гг.

-132-

Под 1194 г. сводчик 1212 г. опустил 2 известия об обновлении церквей во Владимире и Суздале. Последнее из этих известий со­провождалось похвалою епископу Ивану, средствами и стараниями которого обе церкви были отремонтированы. Сопоставим это с известием о том, что после смерти Всеволода у владимирское великого князя Юрия с этим Иваном, епископом «всей земли Ростовской», сложились недобрые отношения, т. к. Иван, как епископ Ростова, не сумел занять надлежащей, с точки зрения великого кня­зя, позиции в борьбе братьев - Константина и Юрия - за наследст­во Всеволода. В ростовской записи (теперь сохраняющейся в Лаврентьевской летописи), записи, конечно, благожелательной этому Ива­ну, сообщается под 1214 г., что последний «отписался» от епископства всей Ростовской земли и ушел на покой. Переяславский же Летописец князя Ярослава, дружественный Юрию и враждебный Константину, под тем же 1214 г. записал, что владимирцы «с князем своим Гюрьемь изгнаша Иоанна из епископства, зане не право творяше». Не имеем ли мы теперь право думать, что сводчик 1212 г., отражая неудовольствие князя Юрия и владимирцев, выкинул из записей 1193 - 1212 г. то, что было связано с именем епископа Ивана в благоприятном для последнего смысле? Тогда отнесем сюда же и опущение сводчиком 1212 г. поучения по случаю пожара во Владимире, читавшегося в своде 1193 г. в самом конце описания это­го последнего года. Можно думать, что поучение было сказано епископом Иваном, и сводчик 1212 г. нашел нужным это поучение также вычеркнуть. ⁷⁴⁾
Итак, Владимирский свод 1212 г. был составлен лицом, близким к князю Юрию и разделявшим его недовольство политической позицией епископа Ивана. Сверх того мы отметим, что лицо это не считало непременным насыщение летописных записей потоком цитат из церковных книг и поучений. Этим, как мы увидим ниже, реформаторская сторона редактора свода 1212 г. в деле обработки летописных текстов далеко не исчерпывалась.
Для пополнения южнорусскими известиями своих владимирских записей на пространстве 1193 - 1212 гг. владимирский сводчик 1212 г., как мы уже говорили, привлек южнорусский источник. И на этот раз источником был княжеский Летописец Переяславля Русско­го, как то было у сводчика 1193 г. В доказательство достаточно привести несколько записей этого южного источника в составе известий Владимирского свода 1212 г. (т. е. в Радзивилловской летописи и Летописце Переяславля Суздальского). Под 1199 г. ска­зано: «Того же лета преставися князь Ярослав Мстиславичь в Рус­ском Переяславли»; ⁷⁵⁾ под 1203 г. подробно сообщено о радости в Рус­ском Переяславле по случаю посылки туда Всеволодом сына Ярос­лава; под 1205 г. в описании борьбы Романа Галицкого с Рюриком Киевским отмечено, что на княжеский съезд в Треполье приехал сын Рюрика, «быв у шюрина своего у Переяславли»; ⁷⁶⁾ под тем же годом в известии о походе союзных князей на половцев - Ярослав, князь Русского Переяславля, назван сразу же за киевским Рюриком, т. е. раньше Романа Галицкого, что возможно было только в тексте Пе-

-133-

яславского летописца, т. к. Роман в то время был сильнейшим князем на юге, соперник владимиро-суздальскому Всеволоду по Киеву, а Ярослав был 15-летним мальчиком и сидел на беднейшем столе из числа южных княжеств. Последним известием этого кня­жеского Летописца Переяславля Русского, включенным в свод 1212 г., является известие 1209 г. (о смерти Олега в Белгороде). ^*
Полагая в основу своей летописной работы Владимирский свод 1193 г., владимирский сводчик 1212 г. явно старался ни в чем не на­рушить переданной сводом 1193 г. конструкции русской истории, впервые предложенной сводчиком 1177 г. Использование своего южнорусского источника сводчик 1212 г. вел поэтому в том же смыс­ле, как сводчик 1193 г. И если количество выписок у сводчика 1212 г. оказалось больше, чем те три выписки, которые сделал для своей работы сводчик 1193 г., то это объяснялось тем, что ко времени состав­ления свода 1212 г. дела на юге стали предметом более пристального внимания владимиро-суздальского князя и настолько тесно теперь переплетались с планами и ходами его политики, что без сообщения о южнорусских событиях многое из дел владимиро-суздальских было бы просто непонятно. Не забудем хотя бы того факта, что в эти именно годы Всеволод владимиро-суздальский семь лет держит Русский Переяславль в своем обладании чрез сына своего Ярослава.
Считаю, что это освоение Всеволодом на юге Переяславского сто­ла вызвало в своде 1212 г. еще и другое отражение. Редактор вы­пустил из материала владимирских записей 1193 - 1212 гг. известие, стоявшее там под 1195 г. (оно сохранилось в Лаврентьевской летописи): «Посла благоверный и христолюбивый князь Всеволод Гюргевичь тивуна своего Гюрю с людми в Русь. И созда град на Городци на Въстри, обнови свою отчину». Теперь, в пору освоения на юге всего Переяславского княжества, было, конечно, политически ошибочно и смешно умиляться над обладанием небольшого Юрьева куска в «Русской земле».
Но если владимирский сводчик 1212 г, в своей общей политиче­ской установке оставался на позиции сводов 1177 - 1193 гг., то это не означало того, что он оставил неприкосновенным материал текста этих сводов. Напротив, он подверг этот материал значительной обра­ботке, о которой необходимо сказать подробнее, как о весьма любо­пытном явлении в истории нашего летописания.
Имеем все основания думать, что княжеский Летописец Переяс­лавля Русского, использованный сводчиком 1212 г., был простым повторением княжеского Летописца Переяславля Русского редакции 1188 г. (использованной сводчиком 1193 г.) с продолжением или приписками, которые охватывали время от 1188 г. по крайней мере до 1209 г. Обладая этим источником, сводчик 1212 г. имел возмож­ность вновь сличить, подобно сводчику 1193 г., «Повесть временных лет» сильвестровской редакции (через свод 1177 г.) с «Повестью вре­менных лет» редакции 1118 г. (в княжеском Летописце Переяславля
_________
^* Оно читается в Летописце Переяславля Суздальского. Радзивилловская летопись (в обоих списках) обрывается на 1206 г.

-134-

Русского). Сличение это сказалось в том, что сводчик 1212 г. в рассказе под 862 г. о призвании князей отверг компромиссное изло­жение сводчика 1193 г. (т. е. опущение указания места первоначаль­ного поселения Рюрика) и включил ладожскую версию редакции 1118 г. Однако гораздо любопытнее те поправки в тексте свода 1177 г., которые счел возможными внести сводчик 1212 г. Он рабо­тал после смерти Всеволода, когда многое из первых лет его 35-лет­него княжения было уже забыто, а многие деятели и очевидцы этих лет сошли с политической и жизненной сцены. Это, по-видимому, и дало сводчику 1212 г. возможность внести две поправки в повествование 1176 - 1177 гг. о борьбе князей за наследство Андрея Боголюбского. Обе поправки имели целью обелить и возвеличить память Все­волода, что и понятно в своде, посвященном его памяти, т. е. окон­ченном после смерти Всеволода. Первая поправка заключалась в том, что в текст рассказа, где излагалась борьба и победа Михалки и владимирцев, сводчик 1212 г. систематически приписал к имени Михалки имя Всеволода, сделав последнего этим приемом для чита­телей не только наследником, но и соучастником подвигов Михалки. Вторая поправка была сделана в конце повествования 1177 г. Вспомним, что сводчик 1193 г. не решил повторить заключительных строк свода 1177 г. об ослеплении пленных Ростиславичей от руки владимирцев. Сводчик 1212 г. только приписал к этому оборванному повествованию сводчика 1193 г. фразу: «и пустиша ею из земли», чем совершенно изменил развязку дела: владимирцы не ослепили пленных князей, а потребовали только у Всеволода изгнания их из пределов Ростово-Суздальской земли. Этим сводчик 1212 г. снимал с памяти Всеволода одно из самых темных его политических пятен. ⁷⁷⁾
Сводчик 1212 г. проработал, можно смело сказать, весь текст свода 1193 г. Он работал как настойчивый и внимательный редактор. Если просмотреть любое издание Лаврентьевской летописи в 1 т. Полного Собрания Русских Летописей, где текст начиная от «Повести времен­ных лет» и до 1206 г. дан в разночтениях с Радзивилловскою летописью (в ее обоих списках), т. е. где перед нами отмечена в «вариантах» вся редакторская работа сводчика 1212 г. над текстом свода 1193 г., то нельзя не вынести того впечатления, что в этой редак­торской работе сводчик 1212 г. одушевлялся некоторыми общими со­ображениями. Прежде всего, он довольно последовательно опустил на всем протяжении текста свода 1193 г. известия малоинтересные, с его точки зрения: о смертях и поставлениях некоторых епископов (в Чернигове, в Переяславле Русском и некоторых других южных кня­жествах), о смертях и погребениях княгинь и княжен. ⁷⁸⁾ Он желал придать записям большую краткость в части датировок, опуская для того всю церковную сторону этих датировок, т. е. обычные указания на церковные праздники и на названия святых. Вместо, скажем, выра­жения свода 1193 г.: «месяца мая в 2 день на Перенесенье святою му­ченику Бориса и Глеба» в своде 1212 г. стремился обновить язык изло­жения, отмести старинные слова, к его времени ставшие непонят­ными, обновить также фразеологию.

-135-

Летописные наши тексты в истории литературного языка занимают свое особое место. В своей истории язык летописного повество­вания не однажды испытывал на себе попытки сближения с языком других родов литературы и даже языком разговорным, потому что устойчивость языка летописных текстов с течением времени начина­ла грозить затруднением для читателя в понимании смысла изло­жения. Сводчик 1212 г., несомненно, принадлежал к числу рефор­маторов языка летописания. Он ставил своей целью дать читателю вместо древнего и уже невразумительного своею лексикой и фразе­ологией текста текст современный и удобопонятный. Его поднов­ления для нас любопытны, потому что своею ошибочностью показы­вают нам, что подновляемые слова давно уже ушли из современного сводчику 1212 г. литературного и разговорного языка. Так, например, слово «корста» (гроб) он заменил в одном случае словом «рака» (под 1015 г.), т. к. для него из контекста было ясно, что разу­мелось вместилище для трупа, а в другом случае (под 1093 г.) - сло­вом «крест», т. к. рассказ не давал ему возможности точно понять из изложения смысл этого слова. Так, сводчику 1212 г. было непо­нятно слово «товар» в значении - обоз, лагерь; так что в рассказе о том, что князь послал глашатаев «по товаром», он заменил слово «по товаром» словом «по товарыщи», что для данного места в общем не исказило смысла повествования. Но его подновления для нас любо­пытны и в тех случаях, когда сводчик 1212 г. знает еще значение старого слова. Заменяя современным словом такое устаревшее, но еще понятное слово, он дает нам историю слов. Так слово «ложница» (в 1175 г.) он заменяет словом «постельница»; «прабошни черевы» - «боты» (1074 г.); «протоптаныи» - «утлый» (1074); «набдя» - «кор­мя» (1093 г.); «доспел» - «готов» (992 г.); «уста» - «преста» (1026 г.); «детеск» - «мал»; «детищь» - «отроча»; «исполнить» - «исправить»; «крьнеть» - «купить»; «ключится» - «прилучится»; «полк» - «вой»; «комони» - «кони»; «ратиться» - «сразиться»; «раз­вращен» - «розно»; «ядь» - «снедь»; «уверни» - «възвороти»; «по­хоронить» - «погрести»; «двое чади» - «двое детей» и др. ⁷⁹⁾
Думаю, что мы ошиблись бы, признав составление свода 1212 г. актом заботы Юрия Всеволодовича о памяти отца и ее прославлении. Конечно, эта сторона дела, как мы уже видели, забыта не была.
Владимирский свод 1212 г. оканчивался описанием смерти Все­волода и изложением его завещания сыновьям. По условиям лите­ратурной обработки того времени, завещание было изложено в фор­ме предсмертной беседы завещателя с детьми. Как известно, заве­щание Всеволода было необычно: отец передавал великокняжеский титул и стол второму сыну, Юрию, а старшему - Константину - Ростов. Поскольку завещание это было выгодно Юрию, последний и озаботился закрепить его в летописном изложении. Заметим, что сохраненный нам Лаврентьевской летописью рассказ о той же смерти Всеволода, восходящий к ростовскому Летописцу Константина, ни слова не упоминает о завещании Всеволода. Это - понятно: Константин с этим завещанием отца не был согласен. Тут нужно припомнить, в какое неудобное положение, в связи с этим заве-