Глава 26. Гэрехем ронал абено 2 страница

Корво появился через неделю. Исхудавший, понурый, пожелтевшие глаза окружили здоровенные темные круги, шел медленно, никого не замечая. Матушка завопила, прижала к груди, понесла мальчишку в хату. Муж затопил баню. Пацаненка отогрели, отпарили, накормили щами. Только потом заметили, что волосы порыжели, а в глазах, если присмотреться, огоньки красноватые играют. Старики думали, пыхтели, спорили, да и порешили – пока ничего не случилось, пущай живет. Знать, духи осени погостить к себе забирали, да знаком особенным отметили.

Всё шло своим чередом. Мужчины пахали, рыбачили, рубили лес. Женщины стирали, готовили и воспитывали детей. Корво взрослел, набирался сил. Хоть сух и высок, но по мощи не уступает удальцам. С быками борется, в плуг сам впрягается. Одну зиму медведь-шатун в селение забрался, так юноша с голыми руками на него пошёл. Потягались, потягались и разошлись мирно. Повезло беруну – паренёк в ту ночь добрым был.

Настал день посвящения. На поляне разожгли огромный костёр. Женщины пели, мужчины обивали колотушками поленца. Юноши и девушки парами разбегались, прыгали, держась за руки, через костер. Не разомкнут рук – крепкая семья будет. Расцепятся – не стоит брачеваться - или дети хилыми народятся, или в семье миру не будет. В этот год посвящалось пятеро – Имирей, Ворчун, Корво, Аглык и Симац.

Молодым мужчинам повязали платки на глаза. Мимо проходили девицы, смеясь, били избранникам по рукам. Коли схватит юноша девушку, да она не вырвется - могут прыгать через огонь. Лучше быть настороже – не схватишь, ещё четыре года бобылем ходить. Корво дрожал всем телом, унимал дыхание, но оно всё учащалось, шумело, сбивало внимание. Вот раздался хлопок, смех, прыжок. Поселенцы забили в ладоши, засвистели – Имирей с Вилицей сбрачевались. Вот ещё хлопок, смех, улюлюканье – от волнения ладони у Симаца мокрые, выскользнула невеста. Девушки веселились, хлопали невидящих юношей по щекам, спине, дергали за уши – а те, взбудораженные, с вытянутыми руками, метались из стороны в сторону. Вот прыгнул Аглык. Тоже удержал девицу.

Остались трое. Корво волновался. Он был молчалив, тихо работал, изредка водил хороводы. Девушки побаивались угрюмого рыжего парня. К тому же, один из всей деревни тощ, пусть и силен. А вдруг, не приглянулся никому? Ждать еще четыре года, пока подрастут остальные девчушки? Ежели хоть кому-то люб, то не упустит. Ежели хоть кому-то…

Ладони ощутили легкое прикосновение. В тот же миг, боясь не успеть, сжал руки. В висках пульсировала жаркая кровь, внутри все ликовало. Внезапно что-то ёкнуло в груди. Нет громких криков, восклицаний, глухих ударов колотушек. Веселье покинуло поляну, как сдувает ветром лёгкий туман - лишь продолжали сухо трещать горящие поленья. Корво разжал кулаки и снял повязку. Поселенцы стояли молча, лица вытянуты, в глазах страх и негодование.

Рядом, склонив голову, плакала Латра, внучка старика Дедана. Спрятав кисти в подмышки, девица убежала в хату. Симац и Ворчун почуяв неладное, смахнули тряпицы, помрачнели. Куда ж теперь праздновать, придется так, по-простому сватать, без воли богов, без освященного дня. Люди один за другим уходили, кто-то жалеющее качал головой, кто-то с укоризной бросал тяжелый взгляд.

Очень скоро на поляне остались двое. Невеселый Дедан прихрамывая, подошел к рыжеволосому, юноша стоял понурый, уныло сверлил глазами землю. Старик вздохнул:

- Отговаривал я Латрушеньку мою. Не слушала, все твердила – он хороший, мухи не обидит. А я знаю – исчезновение твое даром не прошло. Дух в тебе злой, огненный. Потому и ты порыжел. Всех убеждал, что пальцы твои до добра не доведут, а надо мной посмеивались. Вот и истина.

Корво молчал. Дедан зло плюнул, отвернулся и поплелся в хату, успокаивать внучку. Юноша закипал. Гнев рвался наружу, вздымалась волна обиды. В не себя от злобы он разбежался и прыгнул в еще жаркий костер. Поленца вмиг обуглились, столп огня взлетел ввысь, силясь продырявить небо, и развеялся в прохладной ночи. Парень стоял в горке пепла, одежда даже не пахла дымом, на коже ни одного красного пятнышка, даже волос не опален. В душе нарастало смятение – гнев клокотал где-то внутри, но не сильно, словно придавленный внезапным удивлением. Корво повернулся спиной к родной, но, в то же время, чужой деревне и отрешенно побрел вглубь леса.

Глава 3. Прецарствие

- Ах ты, негодница!

Лавьен с сожалением взирал на недавно купленные сапоги. Всего неделю назад он забрал их у царского сапожника и портного, Ильдефонса. Мастер пыхтел над заказом два месяца. Тщательно выделанная кожа, начищенные до блеска пряжки, вставки темной ткани, искусная прошивка золотыми нитями и вделанные драгоценные камни – невысокие бродни смотрелись изящно, привлекали внимание красотой и вычурностью. Во время представлений в замке – Лавьен любил выступать с заезжими артистами – восемнадцатилетний царевич поражал публику прыжками и подскоками, пируэтами и кульбитами. Казалось, вместо человека на площади крутится заряженный молнией ангел. Новая обувка блестела, камни искрились на свету, придавая еще большее сходство с обитателем Огнистого Эдема. Новые сапоги восхищали зевак всего семь дней.

В царстве жизнь текла размеренно. Вот уже добрую сотню лет в землях Веллоэнса установлен порядок - мудрое руководство Светлейшего обогатило жителей. Даже простые крестьяне довольствовались жизнью, а рабы ели не хуже господ. Разработанные инженерами-трегонадцами системы водоснабжения и принятые законы о ежегодном оздоровлении и очищении земель способствовали урожайности полей, скота и люда в городе. Дети царя росли здоровыми, сильными, каждый обучался тем грамотам, к каким было склонно сердце. В Веллоэнсе царил мир и покой – лишь редкие стычки на границах, да патрулирование примыкающих к Третьей земле рубежей.

Покои Лавьена находились возле казны. Царевич с детства игрался кругляшами, рано выучился счету и письму, любил роскошь и богатство. Отец поручил казначею Цуллануру обучать мальца науке, а дабы здоровьем не ослаб, приставил Минара – лучшего соглядатая тех земель, оставившего должность воеводы. Хоть и постарел Минар, но остался ловок и проворен. Лавьен не хотел упражняться, противился и брыкался. Договорились мирно – в обмен на занятия позволили кривляться перед публикой, которую каждый вечер развлекали желающие славы и признания паяцы, менестрели, фигляры.

Сейчас от сапог несло крепким уксусом. Кожа размягчилась, швы разошлись, а драгоценные камни – изумруды, рубины, топазы и ониксы - выпали из оправы. Лавьен надел другие бродни – благо их у него хватало, выбежал из покоев в поисках озорной сестрицы. В коридоре ни звука, каменные стены да вековые гобелены как обычно, скучают, наблюдают за суетливыми обитателями замка. Кожей уловил легкое движение воздуха. Ионнель убежала в северное крыло!

Как гончая, взявшая след, царевич бесшумно помчался за сестрицей. Пролетая мимо очередного окна, внезапно остановился. У конюшни молоденький паж Евгий насыпал овса рыжему ардену с белым крестом на лбу.

Лавьен, забыв про близняшку-озорницу, развернулся и побежал в библиотеку. Тяжелые кедровые двери с медной каймой без скрипа отворились. В замке всегда всё прекрасно – несколько управителей денно и нощно следят за порядком, чтобы и петли смазаны и на кухне вычищено и нужники добела отмыты-отскоблены. Проходя высокие полки с тяжелыми свитками и книгами, юноша поневоле морщился – несмотря на постоянные уборки и проветривания, запах пыли и выдохшихся чернил забивал нос. В углу находилась неприметная дверь. Парень дернул ручку. Внутри тесной горницы лишь резной столик с сгрудившимися свитками и широкая лавка. Жирник на стене прогорел, медный носик почернел от копоти. На устланной шкурами и тканями лавке спал четырнадцатилетний Феанор. Лавьен усмехнулся, так захотелось плеснуть студеной водицы за шиворот младшему. Рассудив, что не стоит уподобляться проказливой сестрице, просто схватил братца за грудки, бешено затряс:

- Феанор, вставай! Давай быстро, Андор с похода вернулся!

Юнец всполошился, уселся на лавчонку. Глаза мутные, взгляд блуждает по комнатке, в голове туман – видать, только под утро лег, еще не осели в сознании мудреные строки.

- Что, где? Лан, тебе чего?

- Андор вернулся! Под окнами Гантэн ржет, не слышишь? Эти книги тебе, вестимо, весь чугунок загадили. Просыпайся, чтец!

Феанор потер глаза, окончательно пришел в себя. Вскочил, пошатываясь, понесся за стремительным братцем, стараясь не поскользнуться на каменном полу, не втемяшится в рыцарскую статую. От недосыпа тело потряхивало, вспыхивали перед глазами цветастые круги, ноги слушались неохотно.

Запыхавшись, догнал брата, прильнувшего к резным дверям. Лавьен подал знак и младший аккуратно, не издавая не звука, приблизился к замочной скважине. В комнате царит тишина, отверстие изнутри закрыто кожаной пластинкой. Братья с усилием напрягали слух, но внутри будто никого не было.

Внезапно среднего резко дёрнуло. Дыхание перехватило, шею сдавило воротом. Ухватившись руками за края рубашки, вдохнул, краем глаза увидел трепыхающегося Феанора:

- Горе-шпионы! На первой же заставе словят.

Держа братьев за шиворот, Андор, усмехнувшись, поддал ногой дверь. Та распахнулась, створки сухо ударились о стены. Внутреннее убранство напоминало обитель сказочных фей: стены покрыты коврами, невысокий комод сияет роскошной отделкой, а палати устланы семью шелками. На комоде сидела молодая царевна, серебристые волосы спадают по плечам, лоб украшает обруч с хризолитом. Зеленые глаза смотрят с искрой, ухмылкой. Аккуратный носик чуть вздернут, пухлые губы сжаты, едва сдерживают улыбку. Ионнель изящно махнула рукой, широкий рукав всколыхнулся:

- В темницу соглядатаев!

Крепкий темноволосый мужчина в черном кафтане не торопясь повернулся и с легкостью, – будто держал не людей, а щенят, - зашвырнул их в кучу подушек. Не успели братья выкарабкаться из плена, Андор уже был рядом. Завязалась борьба, несколько минут братья катались по коврам, бодро вскрикивали. В воздух полетел пух, девушка, недовольно хмыкнув – мальчишки, - отошла подальше от борющихся, - не дай то Высший, порвут любимое платье.

Троица успокоилась, вылезла из груды пуха, ткани и шелка. Раскрасневшиеся, волосы всклокочены. Лавьен чуть прихрамывал, Феанор неуверенно косился на разорванные подушки. Андор довольно обнял братьев, радостно гаркнул:

- Растут, малявки! Годик-другой, и в горящую избу войдут, и коня на скаку остановят…

Ионнель брезгливо закрыла рукавом нос:

- Да вы сами как кони. Потом несёт, будто здесь на царевичи живут, а крестьяне подневольные! Время дикарей давно прошло, сейчас должно в чистоте себя содержать.

Лавьен с ехидцей бросил:

- А царевне к лицу гадости делать? Исподтишка озоровать?

Царевна улыбнулась, положила подбородок на ладонь, невинно покачала головой:

- Ах, братец, если ты про эти шутовские лапти! Ведь не может царевич уподобиться черни, танцевать крестьянские танцы, да еще в щегольских броднях!

Андор посуровел, взглянул на брата, на сестру. Близнецы умолкли, отвели глаза. Старший тихо произнес:

- Нельзя к народу свысока относиться. Генри, без них не будет ни хлеба, ни мира. На заставе каждый равен – и царь, и раб. И тебе, Лавьен, не стоит убранством кичиться.

Феанор наблюдал за братьями. Вдруг взор посветлел, младший хлопнул себя по лбу:

- Не сегодня ли отец объявляет свою волю?

На загорелом лице старшего расплылась улыбка, Ионнель-Генриетта с Лавьеном вздохнули свободно. Андор довольно пробасил:

- Конечно сегодня! Потому и прискакал. Трех коней сменил, только мой Гантэн этим клячам не ровня. Пора нам к пиру готовиться, да и мне бы походную одежку сменить. Увидимся в трапезне.

Царский город Веллоэнс вытерпел многие смутные времена и по праву считался неприступным. Вокруг располагались горные кручи, опасные своим холодом и дикими зверьми. Эти же скалы образовали уютную чашу в два дня конного пути с зелеными лугами и теплыми зимами, внутри которой нашли приют жители Веллоэнса. Из подчиненных земель в город вела единственная дорога. За тройку миль до города переходила в такой же широкий мост, нависший над глубокой пропастью. Городские врата не закрывались уже более сотни лет, благодаря миру и процветанию, устоявшемуся во всём Царстве. Денно и нощно сменявшиеся караулы осматривали проходящие повозки с товарами, зерном, железом. Город обильно снабжался сборами с уделов, становился пристанищем философов и музыкантов, поэтов и ученых, скульпторов и живописцев.

Как жемчужина в раковине – в глубине города, сливаясь с верхушками угрюмых скал, высился царский замок. Говаривали, что его (как и саму эту землю в круге гор) создали великие маги из упавшего с неба камня. Если присмотреться, то можно узреть, как серые гранитные стены отливают синевой. Некоторые заявляли, что видели произвольно появлявшиеся замысловатые надписи, даже повторяли символы на пергаменте. Все вносилось в книгу свитков и складывалось в царские архивы. Приезжим гостям разрешалось посмотреть эти свитки, но за сотню лет, увы - никто из мудрецов не смог перевести и слова. Со временем истории стали сказками и их перестали воспринимать всерьез. Да и как разглядеть таинственные знаки и свечение за покрывающими стены гобеленами, коврами и флагами?

В трапезне все было готово. Отесанные кедровые доски крепко лежали на козлах. Вместо привычных желтых сфер по всему периметру светятся разноцветные – изумрудные, лазуритовые и самые дорогие – рубиновые. В отдельных бронзовых настенных выемках закреплены настоящие восковые свечи, придающие особую торжественность пиру.

Во главе стола на малахитовом троне восседал Царь. По закону этих мест после восхождения на трон имя правителя запрещалось произносить. Слуги обращались к нему – Царь, дети – Отец.

Невысокий, седовласый мужчина внимательно осматривал залу. Голову венчала семиконечная корона с крупным лазуритом. Годы правления давали о себе знать. На лице появились глубокие морщины, брови загустели и нависли, словно потяжелевшие от снега еловые лапы. Неизменными оставались серые глаза – живые, горящие, с интересом изучающие всё живое.

Справа от трона сидели Андор и Феанор. Слева – Лавьен и Ионнель. Вдоль стола по обеим сторонам шестнадцать князей – управителей царских земель. Рядом горделиво зрят знатные дамы и гости-послы из Манохи, Трегонада, Иоппии, Свеберов, Бангхилла. За столами попроще пируют гости попроще. Челядинцы, прислужники вынесли первые блюда. Осторожно забили тимпаны, возвышенно затянули свою песнь флейты. Перед гостями легли подносы с жареной кабаниной, в кастрюлях источали терпкий аромат куски медвежатины в остром соусе с гвоздикой.

Ели аккуратно, размеренно. Андор подцепил вилкой красноватый оковалок. Сидит прямо, глаза цепко изучают зал. Феанор тайком посматривал на брата. Три месяца на заставе изменили царевича. Когда-то длинные волосы теперь едва касались бровей, лицо приобрело жесткость – теперь ему стала привычнее хмурость, улыбка и беззаботность будут смотреться неестественно, наигранно. Синий кафтан застегнут на все петли, плотно облегает мощную фигуру, закатанные до локтя рукава оголили жилистые, словно обвитые корнями ясеня, руки. Андор всегда старался поступать справедливо, даже если это не шло ему на пользу. Старший с детства любил оружие. В отрочестве много ходил на охоту с князьями, а когда однажды собаки загнали вепря, бросился на него с кинжалом. Зверь задел правое плечо и, несмотря на усиленные занятия, рука поднималась не так легко, двигалась не так быстро. Брат выучился биться другой - так, что даже опытные воины принимали его за левшу.

Юноша кинул взгляд на брата с сестрой. Близнецы весело болтали, пригубляли свежевыжатое вино, поддерживали беседу с князьями и отцом. Лавьен надел лучший наряд. Серебристые кюлоты с плащом как одеяние сказочных эльфов, расшитая золотом красная суконная рубаха отражает колыхающиеся огоньки свечей. Гуяверку не заправлял, как обычно, а носил на выпуск, спереди раздвоилась на острые углы, а сзади едва прикрывала ягодицы. На шее поблескивала золотая цепь с семиугольником – символом Веллоэнса. Когда брат только вышел на пир, Феанор видел, как на лице Андора заиграли желваки, а в глазах вспыхнули искры гнева. Что поделаешь – середнячки родились с тягой к роскоши и славе.

В присутствии Ионнель праздничные убранства зала меркли. Она походила на богиню весенних лугов и лесов. Серебряные с золотом локоны ниспадают до пояса, в них ярко пестреют ленты и перья. Атласное платье подчеркивает стройную фигурку, высокий воротник обрамляет красивую шею, оголив ямочку меж ключиц. Рукава к краю расширяются, розовая ткань с цветастыми узорами, щедро осыпанная блестками и лепестками приковывает взгляд к изящным белоснежным запястьям.

Феанор смутился. Хоть сам ухожен и чист, а его кафтан не вышит золотом, пуговицы из доброго красного дерева, нет на одежде ни каменьев, ни росписей. Да и какой от них прок? В царской библиотеке не людно, в башне Высшего на наряды не взирают. Надо было зайти к Ильдефонсу, подобрать торжественный наряд. А теперь… Что подумают князья о нём, что подумают о властителе, у которого сын одет не как следует? Щеки заалели, стыдливо взглянул на отца.

Царь внимательно слушал рассказы, спрашивал князей об урожаях, податях, последних слухах. В обычное время властелин избегал роскоши, носил суконный кафтан, диадему из серебра, да царский перстень – чтобы не спутали с зажиточным торговцем. К самоцветам, кольцам и украшениям относился безразлично – детей за роскошь не журил, но и Феанору с Андором в их простых одеяниях замечаний не делал.

На торжество правитель явился во всем благолепии. Золотистая порфира сияет рубинами и янтарем, оплечье с древними знаками осыпано редким жемчугом, на лице поблескивает дорогая пудра из серебра, волосы выбелены и умащены миром. Одна рука крепко сжимает жезл верховной власти Веллоэнса. По слухам, скипетр обладал невероятной силой, но его могущество открывалось только истинному Царю, достойному не по трону, а по духу. Для других же он оставался обычной драгоценной палкой.

За беседами незаметно пронеслась вторая перемена блюд – жесткие павлины и лебеди под клюквенным соусом исчезли быстро. Слуги подготавливали место для третьей перемены – меняли скатерти, убирали объедки, заносили новые кувшины с вином, морсом и квасом. Музыканты по знаку советника заиграли церемониальный бранль. Пирующие для танца собрались в тройной круг. В самом широком находились мелкие помещики и купцы. Гости познатнее образовали второй. В узкий третий круг встали шестнадцать князей с дамами.

Центральное место заняли царские дети. С раннего детства каждого из них учили этому танцу. Движения выражали душу, настроение, помогали выразить печаль и радость, гнев и мир, волнения и мысли. Царь, благодаря высоте трона, отлично видел церемонию. Андор широко раскидывает руки, движения грубоваты и просты – сказываются будни на заставе. Лавьен выписывает залихватские пируэты – пламя свечей отражается на мелькающем плаще и гуяверке. Ионнель держится статно, движения плавные, тонкая фигурка приковывает внимание изящностью – невозможно оторвать взгляд. Феанор танцевал скованно, стараясь с точностью повторять заученные па, реверансы и поклоны, не отклоняясь от изученного.

Мелодия окончилась, в воздухе растворились последние звуки флейты. Царская четверка подошла к трону, гости остались позади. Молоденький глашатай выпятил грудь, набрал в легкие воздуху:

- В соответствии с древнейшими законами земель Веллоэнса право управления наследуют все дети ныне здравствующего царя в равной степени с момента вступления владыки в сан верховного мудреца. По законам Веллоэнса дети Царя должны править в Единстве и справедливости, укрепляя и созидая силу и мощь Царства. На размышление до воцарения даётся три года – срок прецарствия. На царствие – ещё пять лет. В конце царствия дети собираются в престольном граде и верховный мудрец с экс-царем определят нового царя. В любой момент верховный мудрец может отменить право наследия. Каждый из действующих правителей может передать право царствования, либо отказаться от престолонаследия ради посвящения Высшему и жизни в Башне Мудрецов. Избранный царь правит до передачи трона наследнику или до наступления эпохи Света. Также, согласно закону единственный наследник не обладает возможностью передать право царствования и не может отказаться от престола.

Царь поднялся. В зале раздался шорох, бряцание – царские дети, князья с дамами, остальные гости поспешно преклоняли колена. Когда шум утих, правитель молвил:

- Дети мои! Так распорядилась судьба, что пришла пора создать Совет Единства, который пророки завещали нам собирать раз в тысячелетие, чтобы пресекать коварные замыслы тьмы. Наше Царство процветает сотни лет, и ничто не предвещает беды, но мы подчиняемся пророчествам Высших.

Я стар и пресыщен годами, вы – молоды и сильны духом. Вам править Веллоэнсом. Помните, что судьба наделила вас дарами, способными укрепить могущество Царства. Владейте как мудрые правители, созидайте и украшайте землю с любовью. И да пребудет с вами Высший!

Дети встали. По знаку правителя в зал вошел Суфий, царский советник и верховный мудрец. Даже согнувшись под тяжестью лет, старец на голову выше Андора. Худое лицо изрезано глубокими морщинами, черные глаза смотрят грозно. Медленно проковыляв к трону, чародей выудил из широких одежд свиток в золоченой оправе. Чуть помедлил, поджав губы, отдал Царю.

Говаривали, что старец душою связан с Веллоэнсом и не умрет, пока Царство не будет захвачено. Мудрец на эти басни махал рукой, иногда брюзжал, что этим неученым крестьянам да напыщенным князькам лишь бы языками чесать… Согбенного мужа видели весёлым только среди детворы – всегда строгий и нахмуренный чародей без устали шутил, показывал фокусы, да смеялся как простолюдин. И нисколько этого не стеснялся.

Царь взял свиток, держа обеими руками медленно провел перед собравшимися:

- Это – карта земель Веллоэнса! Отныне она ваша. В день первых плодов вы войдете в свое прецарствие. Я же велю всем князьям послать глашатаев! Пусть трубят о новых Царях.

Тишина взорвалась ликованием, рукоплесканиями и возгласами. Менестрели ударили по струнам, заиграли баллады и вальсы. Гости уселись за столы, подгоняя зевающую челядь. Царевичи сели на свои места. Близнецы продолжали веселые беседы, Царь о чем-то перешептывался с Суфием. Феанор с тревогой следил за Андором – брат помрачнел, угрюмо зрел на пиршество.

Глава 4. Авенир

В Элхои полным ходом шла заготовка припасов. Не успевало солнце осиять стены монастыря – послушники уже работали, не покладая рук. Каждый знал своё дело. Одни собирали хворост, ягоды и грибы, другие возделывали огороды. Несколько монахов занимались охотой и рыбалкой. Устав позволял вкушать мясо для поддержания сил, чему Авенир был несравненно рад. За два месяца он втянулся в жизнь братства, трудился наравне со всеми, не обращая внимания на недавнюю слабость. Тело налилось силой, кости обросли хоть и тонкими, но уже тугими жилами. Время, свободное от трудов, молодой акудник проводил с Калитом. Память восстанавливалась нехотя – юноша вспомнил дни детства, вспышками представала жизнь в селе Роуэльда, служба в Глинтлее, иногда промелькивали образы битв с чудовищами, мантикорами, похожими на груду камней существами. Бывало во сне появлялись люди и животные, сердце билось чаще – вот они, еще немного и вспомнит. Но дрема рассеивалась, и Авенир горестно вздыхал – не успел поймать духов прошлого. Белым пятном по-прежнему было время отрочества.

Парень был уверен – он чаровник, у него есть призвание от Высшего и случилось что-то ужасное. Остальное, увы, мог и придумать – чего только в голову не придёт, когда обруч маловат, жмет?

Денёк выдался теплый, солнце приглашало покинуть каменные стены и Авенир, мгновенно проснувшись, направился в келью Калита. Старец внимательно читал книгу. Потертая черная обложка казалась странно знакомой, юноша смутился.

- Авенир, проходи. Благих дней тебе!

Монах неспешно поднялся, тепло обнял спасенного им волхва. Тот смахнул налетевшую оторопь, вошёл внутрь, сел на табурет у молитвенного угла.

- Что нам предназначено сегодня?

Калит улыбнулся, морщинистая рука довольно погладила бороду:

- О, сегодня очень хороший день! Благость Высшего с нами и она будет явлена тебе полною мерой.

Насладившись замешательством юноши, старец указал рукой в оконце.

За этой частью монастыря разлёгся пустырь. Шагах в двадцати темнел плотный ряд дерев, зимой превращавшийся силами монахов в неприступную снежную стену.

На пятаке прохладно, солнце не достаёт это место, валуны и деревья скованны едва подтаявшими льдинами.

- Ты достаточно окреп, чтобы воспринять и усвоить несколько уроков. Конечно, если хочешь, принуждать не стану.

Волхв опустил голову, пальцы потерли лазурит:

- Хочу.

- Но перед этим я восстановлю часть твоей памяти.

Авенир устремил взор на старца. Тот достал из рукава кисть, бормоча, начал рисовать в воздухе знаки. Несколько минут спустя протянул другую кисть парню:

- Рисуй.

Юноша перехватил, несколько секунд стоял не двигаясь. Раз монах сказал, надо повиноваться. Разум чист, придется слушать сердце. Рука плавно вспорхнула к небу, ноги сделали неуверенный шаг. С каждой секундой скованность исчезала, движения становились размашистей, легче. Кисть засияла, оставляла в пространстве слабое свечение. Акудник поскользнулся на талой льдинке, с возгласом плюхнулся в грязь. Рисунок исчез, Авенир недовольно выдохнув, поднялся, начал заново. Красноватая лента расплывалась, юноша старался делать все плавно, постепенно понимая ход кисти. От быстрых движений оставался узкий насыщенный след, от резких поворотов полоса становилась шире, рыхлее. Замысловатый танец убыстрялся, отвыкшее от серьезных нагрузок сердце мощно заколотилось, дыхание стало частым, неглубоким. Парень сделал несколько поворотов и замер, стоя на одном колене, с поднятыми к небу руками, сжимающими черенок.

Старец смотрел умиротворенно, бровь удивленно приподнялась:

- Этот урок усвоен. В награду я возвращаю то, что ты потерял.

Из полы вылезла рука, сжимающая потертый черный переплет.

Авенир благоговейно взял книгу. Калит продолжил:

- Откуда ты знаком с искусством душевного письма?

Чаровник небрежно махнул рукой:

- Да, Халил Мидянин раз обмолвился. Вот и вспомнилось.

Монах улыбнулся:

- Очень хорошо. А откуда братца моего Халила знаешь?

Юноша стиснул зубы – не сказал ли лишнего? Тишину прервал низкий суховатый голос:

- Тарбаганчиков мы с ним ловили. И червя земляного. Мастер сказы слагать, на дудке играет пристойно. Молодчик Нир упрямится – делает вид, что не знает.

Авенир обернулся. Среди переплетенных деревьев стоял человек в темном балахоне. Мужчина скинул капюшон. Смуглолиц, короткие черные волосы, в глазах полыхают красноватые огоньки. Незнакомец подошел к Калиту, поклонился:

- Отче, как дела у соратника?

- Набирается сил.

Волхв застыл в смущении, непонимающе смотрел то на старца, то на мужчину.

Человек подошел к юноше, взглянул прямо:

- Не узнаешь? А мы же столько с тобой дел наворотили, рекрут.

- Марх?

Внутри взорвалась пороховая бочка. Волнами накатили воспоминания, всплывали образы, слова, чувства. На душе было странно спокойно, Авенир тайком удивлялся – как это, неужто не осталось ни слез, ни радости?

Через пару минут Калит заметил, что акудник пришел в сознание, по-отечески обнял обоих:

- Вот и время обедни подошло. Пройдем в трапезную, братья.

После принятия пищи старец отправил тарсянина с волхвом на прогулку. Они неторопливо шли мимо дуплистых кедров и пустых келий, обросших вьюнком. Под ногами чавкала темная земля, воздух был полон солнцем и ароматом молодой травы.

- Хорошее место, - Марх буравил взглядом кедровый заслон, - только с погодой неладно. Два месяца сыро и тепло, остальное время вьюги и холод.

Сабельщик шмыгнул носом:

- Откуда только у послушников силы здесь жить? Я вот за несколько недель ни одной косули не встретил. А у них в подвале этих туш, как у мясника в Глинтлее.

Авенир хмыкнул. Его подташнивало, от вдоха в глазах темнело, руки подрагивали:

- Я рад, что ты выжил. Повезло к монахам попасть – ни одной раны не осталось. Жаль остальных…

Чаровник замолчал. Тарсянин аккуратно хлопнул парня по плечу:

- Ты не виноват. Люди каждый день гибнут, а так хоть мы спаслись. Но целый народ освободили.

Волхв остановился.

- Надо найти тела. Пока опять не пришли холодные ветра. Память почти вернулась, уверен, скоро всё восстановится. Я… я смогу найти, разослать птиц, может быть, зверей…

- Нир, не получиться. Все то время, пока авве Калит боролся за твою жизнь, я рыскал по окрестностям. Обыскал все. Обшарил каждую пядь той поляны, где мы разбились. Они пропали. Наверное, выпали из сферы раньше и сгинули в ущельях. Даже если бы мы нашли способ спуститься туда, горные твари не оставили бы и следа. Нам повезло, что монахи пошли за хворостом. Днем позже и кости бы растащили. Нужно смириться с потерей и идти дальше.

- Я останусь в монастыре.

- Что?

- Из-за моей дурной химеры погибли люди. Раз уж я пророк и посланник Высшего, лучше стать послушником и идти путем мира.

Марх молчал. Лицо окаменело, глаза налились кровью. Медленно произнес:

- Пусть так. Поступай, как знаешь. Я всю жизнь метался в поисках смысла и мне, в кой-то миг, показалось, что Царство, исполнение древнего пророчества – это ценность, за которую стоит отдать жизнь. Отправлюсь один. Если будет на то воля рока, свидимся.