От семидесятых к девяностым
В 70-х годах Британия находилась в состоянии тяжелой, запущенной болезни, для которой требовалось макроэкономическое и социальное лечение. Продолжавшийся экономический упадок был не только относительным – если сравнивать с экономикой других развитых стран, но и абсолютным – если посмотреть на предыдущие экономические показатели самой Британии. Положение усугублялось резким изменением ситуации с энергоресурсами в 1973-1974 гг., когда все западные страны пострадали от четырехкратного увеличения цен на ближневосточную нефть. Однако это подтолкнуло Британию на путь развития ее собственных ресурсов и заставило начать разработку нефтяных запасов, а также природного газа в Северном море.
Благодаря развитой сети атомных- и гидроэлектростанций, а также большим запасам угля Британия во многих отношениях была лучше подготовлена к преодолению трудностей, связанных с энергоресурсами, чем многие ее конкуренты. Но повышение цен на нефть неизбежно повлекло за собой такую инфляцию, какой не было с 1919 г. До 1975 г. ее подстегивало и давление профсоюзов, которые требовали увеличения зарплат до 30%. Инфляция в стране держалась на очень высоком уровне, достигнув в 1980 г. 20%, и только в 1982-1983 гг. она стала управляемой и снизилась почти наполовину. К осени 1987 г. темпы инфляции упали до 4%, чему способствовало ограничение денежной эмиссии, снижение темпов роста заработной платы и относительное падение цен на многие предметы потребления.
Из-за повышения цен, увеличения зарплаты и роста себестоимости продукции безработица снова выросла и превратилась в страшный бич. К 1980 г. в стране было уже более 2 млн безработных впервые с 30-х годов. После того как сократились государственные инвестиции и денежная эмиссия, к весне 1983 г. это число составило свыше 3 млн человек. В течение последующих трех лет данная цифра не только не снизилась, но даже иногда увеличивалась. Только в 1987 г. в результате возобновления экономического роста число безработных несколько пошло на спад. Казалось, в сердцевине экономики страны кроется какая-то червоточина, из-за которой сотни тысяч молодых людей, даже подростков, были обречены годами существовать на пособия, в то время как сфера социального обеспечения постоянно сворачивалась.
Свидетельства упадка наблюдались во всех сферах, хотя население продолжало увеличиваться: с 50 млн в 1951 г. до более чем 56 млн в 1961-м; в период между 1975-1978 гг. отмечалось падение его численности. В результате спада экономики рождаемость резко снизилась, и основную часть населения стали составлять пожилые люди, что увеличило нагрузку на социальные службы, целиком зависящие от средств, которые создают своим трудом работающие люди.
Все эти обстоятельства разрушали социальное устройство страны. Безудержная инфляция 1974-1975 гг. возникла в результате с трудом реализуемого так называемого «социального контракта» с профсоюзами, с которыми в 1975-1978 гг. лейбористские правительства сначала Вильсона, потом Дж.Каллагэна постоянно вели переговоры. Профсоюзы согласились умерить свои требования о повышении зарплаты в ответ на обещание правительства учитывать их пожелания, в частности в отношении сохранения рабочих мест. И до самой так называемой «зимы недовольства» 1978/79 года серьезных забастовок действительно не было, но затем прошла целая волна стачек, в которых принимали участие все рабочие коммунальных служб, вплоть до муниципальных служащих похоронных бюро. Это помогло консерваторам победить на всеобщих выборах.
Впоследствии профсоюзы продолжили проводить демонстрации «за право на труд», протестуя против снижения государственных затрат на социальные нужды и против растущей безработицы. От нее страдали не только традиционно уязвимые районы, такие, как Шотландия, Мерсисайд и северо-восток, но и прежде благополучные графства на западе Центральной Англии, где безработица охватила более 20% населения. Навсегда закрылись огромные сталелитейные предприятия – «Консетт», «Корби», а позднее и «Рейвенскрейг». Качество жизни ухудшалось из-за того, что государство все меньше расходовало на здравоохранение, образование (в том числе и на университеты), а также на поддержку искусства и охрану окружающей среды. Теперь Британия представляла собой классический пример кейнсианской «стагфляции» – промышленного спада и высокой инфляции одновременно.
Семидесятые годы стали свидетелями того, как экономические неурядицы оказывают дестабилизирующее воздействие на общество. Обострились уже существующие социальные, общинные и этнические проблемы. Особенно тяжелая ситуация складывалась в Северной Ирландии, где и без того глубоко укоренившаяся межнациональная и религиозная вражда между католиками и протестантами усугубилась из-за самых высоких показателей безработицы во всем Соединенном Королевстве. В течение 70-х положение в Северной Ирландии становилось все напряженнее. Движение за гражданские права добилось успеха, в результате чего господствующее положение старых юнионистов оказалось потесненным. Стормонт, автономный парламент Северной Ирландии, завершил свое существование в 1972 г., и Вестминстер ввел прямое правление из Лондона. ИРА возобновила насильственные действия, а параллельно зазвучали агрессивные демагогические речи преподобного Яна Пейсли против католицизма.
Ликвидация Стормонта отнюдь не способствовала установлению мира между общинами католиков и протестантов. Дороги постоянно патрулировались войсками. На южной границе между Ольстером и Ирландской Республикой, откуда ИРА получала деньги и оружие, происходили постоянные инциденты. В конце концов насилие, которое до того ограничивалось территорией Северной Ирландии, распространилось и на другой берег моря в виде взрывов бомб в английских городах и даже покушений на политических деятелей. Один из родственников королевы – известный государственный деятель и адмирал лорд Маунтбеттен погиб на своей яхте в результате взрыва бомбы, подложенной ИРА.
Впервые с 1922 г. была сделана попытка предоставить правительству в Дублине возможность напрямую принять участие в делах Северной Ирландии. Между британским премьер-министром Маргарет Тэтчер и ирландским премьером правительства партии Фине Гэл, Гарретом Фицджеральдом, в ноябре 1985 г. в Хиллсборо было подписано англо-ирландское соглашение. Это привело к бурным протестам со стороны юнионистов Ольстера, которые начали бойкотировать решения Вестминстера. До настоящего всеирландского единства на этом несчастном острове было еще очень далеко. Вековая межнациональная междоусобица продолжалась. Оружие одинаково свободно было доступно и протестантам, и католикам. Постоянные террористические акты ИРА, среди которых был даже обстрел из миномета резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит в феврале 1991 г., довели до сознания общественности серьезность положения.
В других точках напряженности страсти не так кипели, но они тоже доставляли беспокойство. Шотландские и валлийские националисты продолжали выступления, но при этом придерживались конституционных форм. После того как в 1979 г. процесс передачи части полномочий Парламента местному органу («деволюция») провалился, кельтский национализм, казалось, отступил, но политический и культурный конфликт в Уэльсе продолжался. Валлийский язык по-прежнему находил страстных защитников, причем особенно яростные из них грозили прибегнуть в качестве протеста к голодовке вплоть до смерти. В Уэльсе местные жители иногда сжигали деревенские коттеджи, принадлежавшие англичанам. В Шотландии сторонники деволюции продолжали борьбу, которая подогревалась экономическим спадом, характерным для 80-х годов. Однако Уэльс и Шотландия оставались мирными сообществами, значительно меньше терзаемыми националистическими муками, чем их кельтские собратья за Ирландским морем.
Большую тревогу вызывали волнения среди чернокожего населения, живущего по большей части в своеобразных гетто – бедных районax больших городов. Время от времени беспорядки происходили в лондонском районе Ноттинг-Хилл и в районе Сен-Пол в Бристоле. Летом 1981 г. даже показалось, что в Британии повторяются ужасы расовых волнений Америки: беспорядки, чинимые чернокожей молодежью в районе Ливерпуля – Токстете и в Брикстоне в Южном Лондоне, длились довольно долго, причем эти события постоянно показывали по телевидению, что способствовало их раздуванию. Еще одна вспышка насилия произошла в Северном Лондоне, в районе Тоттенхем, где чернокожая молодежь убила полицейского. Недоверие, существовавшее между иммигрантами и полицейскими, было одной из причин этих событий. На фоне безработицы, особенно острой среди чернокожей молодежи и при весьма распространенной, хотя и неофициальной дискриминации на работе, при найме жилья и при предоставлении социальной помощи, межрасовые отношения становились причиной для постоянно растущей тревоги.
Помимо всего перечисленного были и другие поводы для беспокойcтвa. Некоторые выступления профсоюзов, например демонстрации против работы на заводе «Грунвик» в Северном Лондоне, принимали настолько устрашающие формы, что это выходило далеко за пределы обычного протеста. Футбольные матчи и другие спортивные события стали сопровождаться бессмысленными хулиганскими выходками со стороны зрителей-подростков. Традиционная британская выдержанность и стабильность попала под постоянный обстрел с самых разных сторон. Один американский конгрессмен мрачно заметил, что Британия становится такой же «неуправляемой, как Чили» (для самих американцев это тоже было неприятным сравнением).
Конечно, такие выводы являлись беспочвенным преувеличением. Не много найдется стран, где высокую безработицу, растущую инфляцию и урезание расходов на общественные нужды переносили бы с таким самообладанием, как в Британии. Вопреки тому что ко многим институтам, прежде считавшимся почти священными, теперь относились без исторически заслуженного уважения (в Оксфорде устраивали сидячие забастовки; полиция, судьи, церковные деятели и футбольные судьи перестали быть авторитетами; даже члены королевской семьи публично подвергались критике), тем не менее в широком смысле общие институционные устои и жизненный уклад сохранялись неизменными. Однако не было сомнений, что трений и причин для разногласий накопилось столько, что веками испытанные санкции и ограничения перестали работать и требовали пересмотра, для того чтобы британская цивилизация имела шансы выжить.
В эти беспокойные времена отношения Британии с внешним миром подверглись пересмотру. Их по-прежнему во многом определяла психология населения, связанная с островной изоляцией, как это часто бывало с 1918 г. Официальный союз с американцами в рамках НАТО сохранялся, но так и не стал настоящей привязанностью. Более того, временное оживление движения за ядерное разоружение в конце 70-х годов, которое было на редкость мирным, показало, что общественность весьма встревожена накоплением арсенала смертоносного оружия, без которого этот союз немыслим. Появление крылатых ракет только увеличило беспокойство. После длительных дипломатических сражений в 1973 г. Британия вступила в европейский Общий рынок.
Референдум, проведенный в 1975 г., показал, что подавляющее большинство населения, почти две трети, поддерживают вступление Британии в Общий рынок. Но «Европа» привлекала британцев в основном в неполитическом контексте. Ни отпуска, проведенные на континенте, ни популярность европейских машин и продуктов питания, ни европейский футбол не заставили англичан сильнее полюбить своих соседей по ту сторону Ла-Манша. После 1975 г. их отношение к Общему рынку характеризовалось недоверием и даже некоторой враждебностью. Опросы общественного мнения постоянно фиксировали отрицательное отношение к вступлению в Европейское экономическое сообщество (ЕЭС). Да и вряд ли организация, представлявшая собой огромного анонимного бюрократического монстра, не ограниченного никакими демократическими процедурами, размещенного где-то далеко в Брюсселе и Страсбурге, могла завоевать любовь такого независимого народа, как британцы. Со времен закона 1846 г., отменившего пошлины на ввозимое зерно («хлебные законы»), поступавшее в основном из стран империи, люди привыкли к дешевым продуктам питания и решительно отвергали связь с Общим рынком, его высокими ценами на продовольствие, горами масла и озерами вина. Англичане равно не желали быть ни европейцами, ни атлантистами.
Но в конце 80-х появились признаки того, что британцы начали понемногу осознавать, что членство в Европейском сообществе приносит экономические выгоды, и отрицательное отношение к Европе стало ослабевать. Во время выборной кампании в июне 1987 г. Лейбористская партия уже не настаивала на выходе Британии из ЕЭС, особенно после того, как к власти во Франции, в Испании и Греции пришли социалисты. В 1986 г. Маргарет Тэтчер и президент Франции Франсуа Миттеран подписали соглашение о строительстве скоростного железнодорожного тоннеля под Ла-Маншем. Этот тоннель, впервые пущенный в эксплуатацию в конце 1993 г., показал решительный, хотя и неполный поворот Британии от политики изоляционизма.
Следующим важным шагом стало вступление Британии в 1986 г. в единый европейский рынок. Затем, после длительных споров внутри кабинета министров, в октябре 1990 г. Тэтчер была вынуждена согласиться на введение в стране механизма контроля курса валют Европейского экономического сообщества. Тем не менее экономические и политические отношения с Европой стали причиной глубоких противоречий и в партии консерваторов, и в правительстве. В результате М.Тэтчер после одиннадцати лет правления страной в ноябре 1990 г. была вынуждена уйти с поста премьер-министра.
Связи со странами Британского Содружества были все еще крепкими, и королева формально являлась его главой. Но эти связи становились все менее осязаемыми. Более того, они вызывали скорее раздражение, чем удовлетворение, как в случаях с чернокожими иммигрантами, устраивающими беспорядки в британских городах, или с вопросом, как реагировать на апартеид в Южной Африке. Соглашение с Китаем 1989 г. о прекращении британского присутствия в Гонконге по истечении восьми лет означало безоговорочный отказ от роли мировой державы.
Уход Британии из стран империи происходил постепенно, не задевая чувств народа. Экономическая и военная слабость метрополии заставляла совершать это отступление весьма осторожно. Самой трудной оказалась проблема Южной Родезии, расположенной по соседству с Южной Африкой с ее режимом апартеида. Сохранение правления белого поселенческого меньшинства могло привести там к расовому кризису, чреватому войной. В результате решительной смены политики консервативное правительство Маргарет Тэтчер, проигнорировав протесты белых поселенцев, в декабре 1979 г. предоставило Родезии (переименованной в Зимбабве) полное самоуправление. Парламент и народ восторженно приветствовали этот акт. Дух Киплинга и Сесила Родса был окончательно искоренен. Казалось, призрак империи никогда больше не побеспокоит душу британца.
Затем совершенно неожиданно в конце марта 1982 г. далекие пустынные Фолклендские острова были захвачены аргентинцами, которые настойчиво именовали их Мальвинскими. Под влиянием общественного возмущения британское правительство среагировало очень энергично. Два оставшихся авианосца, несколько военных кораблей, множество истребителей и 10 тыс. солдат были собраны в экспедиционный корпус и отправлены за 8 тыс. миль, в бурные моря Южной Атлантики. Как результат стремительной и успешной кампании, осуществить которую во многом помогла американская техническая поддержка, острова были возвращены Британии, и 14 июня английский флаг уже снова развевался над главным городом островов – Порт-Стэнли.
Война за Фолькленды была чрезвычайно популярной; тех же, кто был с ней не согласен, включая участников Движения за ядерное разоружение, просто не хотели слушать. Однако возврат этих далеких и практически бесполезных островов, о которых до конфликта британцы ничего не знали, кроме некоторых впечатлений, полученных при знакомстве с почтовыми марками, не в состоянии был оживить мистическое имперское величие. Как до, так и после войны никто не стремился применить военную силу или воздействовать финансами на ситуацию в Южной Атлантике. Единственное, что продемонстрировал эпизод с Фолклендами, – это растущее чувство неудовлетворения островным изоляционизмом, которое было распространено среди британцев. Вопреки международному скепсису, Британия все еще могла подтвердить свой статус великой державы и показать военное, морское и техническое превосходство над военной диктатурой, захватившей власть в Аргентинской Республике. Национальная гордость британского населения была удовлетворена.
Но вспышка ура-патриотизма после Фолклендов была недолгой. И Британии снова пришлось вернуться к знакомым внутренним неприятностям: забастовкам, экономическому упадку, социальному недовольству. Особенно ярким событием стала забастовка горняков в марте 1984 г., продолжавшаяся целый год и сопровождавшаяся бурными стычками между пикетами бастующих и полицией. Но сам Национальный союз горняков не был единым, и экономически эффективные шахты графств Центральной Англии продолжали работу. В результате Союз потерпел сокрушительное поражение, и многие шахты были закрыты.
Легендарные времена, когда горняки могли заставить правительство подчиниться, как это случалось после Первой мировой войны, уже миновали, поскольку британская энергетика больше не зависела целиком и полностью от угля. В ее распоряжении были нефть, газ, электричество и атомная энергия. Но вслед за горняками забастовали «белые воротнички» и работники общественных служб. Особенно долго длились переговоры со школьными учителями, что нанесло серьезный урон школам Англии и Уэльса в 1985-1987 гг.
В начале 80-х все эти проблемы усугублялись правительством консерваторов под руководством Маргарет Тэтчер, поскольку оно было, пожалуй, самым правым правительством ХХ столетия. Одновременно Лейбористская партия, вдохновляемая одним из своих популярных деятелей – Тони Бенном, точно так же далеко ушла влево, пропагандируя среди рядовых членов партии самый ортодоксальный социализм. Казалось, от консенсуса не осталось и следа. По этому поводу часто вспоминали цитату из Уильяма Йитса: «У лучших нет никаких убеждений, а худшие полны самой страстной веры». Кое-кто стал искать себе убежище в новой политической партии, которую сформировали диссиденты-лейбористы правого толка. Это была социал-демократическая партия, отстаивающая кейнсианский экономический центризм, европейскую интеграцию и ядерное сдерживание. Примечательно, что, несмотря на повальный экономический фатализм, всеобщие выборы июня 1983 г. стали для Тэтчер и консервативной партии настоящим триумфом. Консерваторы получили 397 мест против 209, доставшихся лейбористам, которые были тогда в упадке, 17 мест получили либералы и только 6 – социал-демократы.
Снова появился страх, что разумные, уравновешенные решения будут сметены сторонниками крайностей, но эти страхи несколько улеглись благодаря обнадеживающему развитию событий. Экономика постепенно выправлялась. Частично это было результатом благоприятных изменений в обеспечении Британии энергоресурсами – началом добычи нефти в Северном море, что сделало положение страны в области энергетики уникально сильным. Платежный баланс неожиданно и довольно надолго (вплоть до 1986 г.) стал положительным. Кроме того, обрабатывающая промышленность перестала быть определяющей для британской экономики. Чудеса технологии, связанные с переработкой нефти, электроникой, аэрокосмической программой, появлением самолетов «Конкорд», строительством моста через реку Хамбер, началом движения скоростных поездов, функционированием тоннеля под Ла-Маншем и, наконец, с утверждением эпохи компьютеров, со всей очевидностью доказывали, что творческий потенциал нации не исчерпан.
В середине 80-х появилось много признаков того, что былое благоденствие возвращается, по меньшей мере для Южной Англии, части центральных графств и особенно Восточной Англии, где экономический рост был весьма заметен в таких городах, как Суиндон и Бейсингсток. Британская экономика развивалась бурными темпами, достигнув в начале 1987 г. прироста 4%, чему благоприятствовало снижение курса фунта стерлингов и стоимости некоторых импортных товаров. Но этот прогресс зависел не от традиционно развитой обрабатывающей промышленности, которая продолжала сильно отставать от уровня производства, существовавшего до 70-х годов. Определяющими стали финансовые услуги, кредиты, капиталовложения и потребитeльcкий бум.
Примечательным событием стал так называемый Большой взрыв (Big Bang) на Лондонской бирже 27 октября 1986 г., когда привычная картина суетливой толпы множества джобберов (биржевых маклеров), толкущихся на ярусе Лондонской фондовой биржи, сменилась сложной, почти невидимой работой дилеров, имеющих дело с биржевой компьютерной сетью. В этом событии нашел отражение международный размах рынка ценных бумаг, который неожиданно способствовал восстановлению давно заброшенных районов вокруг лондонского Ист-Энда. Появился новый социальный феномен, получивший прозвище «яппи» (yappi): молодой профессионал, настроенный на карьерный рост, работающий на бирже, в инвестиционном или торговом банке. Об этом феномене много говорили и часто его осуждали.
Для большинства граждан Британии после кризиса 70-х и начала 80-х жизнь стала легче. Число частных домов продолжало расти, и к концу 1987 г. уже две трети населения страны жило в собственных жилищах. Чрезвычайно распространенным стало владение акциями благодаря политике правительства, направленной на приватизацию государственных предприятий, таких, как системы телекоммуникаций, «Бритиш гэс», «Бритиш петролеум», аэропорты (в конце 80-х за ними последовали системы водо- и электроснабжения). Напротив, уважение к профсоюзам среди общественности стало падать, а одновременно уменьшилось и число их членов – если в 1980 г. в профсоюзах состояло 13 млн человек, то в 1987 г. – 9 млн, а к 1999 г. число членов сократилось до 6 млн человек.
Культурная жизнь страны в то время была отнюдь не бесплодной и отличалась активностью. Британские писатели и драматурги оставили достойные внимания произведения, ведущие британские архитекторы – Джеймс Стирлинг, Норман Фостер и Ричард Роджерс (создатель Центра Помпиду в Париже) обрели мировую известность. Музыкальная жизнь Британии 80-х годов расцвела, как никогда прежде, а Лондон стал общепризнанной музыкальной столицей мира. Новые оперные театры и оркестры возникли в Лидсе, Кардиффе и других городах. Еженедельные литературные журналы по-прежнему сохраняли высокий уровень. Би-би-си тоже оставалась главной вещательной корпорацией страны, несмотря на постоянные разногласия с правительством Тэтчер, упадок морали и сокращение ассигнований. Университеты продолжали вести успешные исследования в сфере искусств, фундаментальной и прикладной науки, в том числе в области медицины, вопреки сокращению финансирования, которое правительство ввело с 1981 г.
Американский комментатор Бернард Носситер однажды сказал, что в Британии экономический упадок и безработица конца 70-х включали в себя некую позитивную тенденцию: стремление британского среднего класса и квалифицированных рабочих использовать свободное время как можно более творчески и таким образом выразить свой протест против засилья массового производства, выбирая свободу от унылого автоматизированного труда. Это, конечно, слишком оптимистический взгляд на ситуацию, который не учитывает отсталые трудовые навыки рабочих и устарелые способы управления производством, надолго сковавшие не только экономику страны, но и все общество.
Кроме того, отставание в технологической области и в предпринимательстве стало угрожать самим основам британской культуры. В середине 80-х годов началась «утечка мозгов», отъезд молодых талантливых ученых за океан, что сильно озадачило британские университеты и научно-исследовательские институты. Через двести лет после промышленной революции Британия на удивление неохотно шла на модернизацию и поддержку собственного научного потенциала. Но, несмотря на очевидные слабости, страна по-прежнему обладала необходимыми талантами, чтобы преодолевать общественные и социальные потрясения, а также относительное отставание в промышленности, как в прежние времена она справлялась с тяготами торгового и международного лидерства.
Все происходящее вдохнуло новую жизнь в партию консерваторов, возглавляемую Маргарет Тэтчер. На всеобщих выборах в июне 1987 г., несмотря на активную предвыборную кампанию лейбористов под предводительством нового лидера Нила Киннока, консерваторы с легкостью победили и получили 375 мест в Парламенте против 219 мест, доставшихся лейбористам. Слабеющий и распадающийся альянс либералов – социал-демократов получил всего 22 места. Тэтчер стала первым премьер-министром после лорда Ливерпула в 1812-1827 гг., выигравшим выборы три раза подряд, что, безусловно, было выдающимся событием. Главной темой своей предвыборной кампании консерваторы сделали восстановление национального благосостояния, не забывая при этом подчеркивать свою роль надежных защитников национальной безопасности. Политика лейбористов, направленная на одностороннее ядерное разоружение, не пользовалась широкой поддержкой. В процветающей Южной Англии эта партия казалась устаревшей, раздробленной и вообще несостоятельной.
Однако, с другой стороны, результаты выборов продемонстрировали региональную разделенность страны. Консерваторы со значительным перевесом победили на Юге и в Центральной Англии, но в промышленных городах Севера они утратили свои позиции. В Уэльсе лейбористы увеличили число своих сторонников на 5%, а в Шотландии – на 7,5%. Пошли разговоры о социальном разделе страны, где преуспевающий самодовольный Юг противопоставлялся отсталому, загнивающему Северу с его вечной безработицей, запущенными городами и неработающими коммунальными службами. «Две нации», описанные Бенджамином Дизраэли еще в 40-х годов XIX в., продолжали существовать и больше века спустя.
Британия 80-х годов ХХ в. представляла собой пример хрупкого сосуществования элементов распада и стабильности. Силы разрушения проявлялись в беспорядках в Северной Ирландии, в негативных тенденциях в сфере промышленности, напоминали о себе самим существованием городских гетто для чернокожих. Политическому консенсусу был брошен вызов неомарксистами из левого крыла Лейбористской партии, возглавляемого Бенном, несговорчивыми расистами из квазифашистского Национального фронта, а также независимой высокомерной позицией некоторых социал-демократов. Изменения претерпели все традиционные отношения: между родителями и детьми, женами-феминистками и их мужьями, между рабочими и работодателями, с одной стороны, и рабочими и лидерами профсоюзов – с другой, между учащимися и преподавателями, гражданами и блюстителями закона и порядка. Вот характерный заголовок книги, вышедшей в 1979 г.: «Британия умирает?» По контрасту с происходящим британская стабильность нередко находила выражение в почти религиозном трепете перед старинными обычаями и в почтении к предкам, в благоговейном отношении к королевской семье или в довольно сомнительном преклонении перед «наследием», которое чаще всего являлось по своей сути избирательным и сентиментальным прочтением британской истории.
Нестабильность в обществе усилилась и из-за неожиданных поворотов в политике правительства Тэтчер, происшедших после выборов 1987 г. Большая часть 80-х годов была периодом триумфа для «тэтчеризма». Для него символами веры являлись монетаризм, приватизация и главенство рыночных механизмов; «тэтчеризм» бросил вызов таким институтам, как Церковь, университеты и местное самоуправление. Центральной и непобедимой фигурой все это время оставалась сама премьер-министр. Но затем, в последние три года десятилетия, перед «тэтчеризмом» возникли серьезные трудности. Во внутренней политике некоторые самые радикальные меры, предложенные правительством, были встречены в стране решительным отпором. Попытка внедрить рыночные механизмы в систему образования, а особенно в национальную систему здравоохранения вызвали общественное недовольство. Предложение заменить налог на домохозяйство подушным налогом привело к взрыву возмущения почти всей нации. В конце концов, восстали же свободолюбивые англичане под предводительством Уота Тайлера против подушного налога в 1381 г.! Память об этом еще жила в народных преданиях. Гораздо более серьезные последствия имело необдуманное решение начать в 1989 г. введение подушного налога с Шотландии. Этот шаг оттолкнул от консерваторов профессионалов и средний класс шотландского общества. В Эдинбурге состоялся многопартийный Конституционный съезд, предложивший передать властные полномочия от британского Парламента в Вестминстере Парламенту Шотландии с правом самостоятельного определения налогов.
Но самым серьезным ударом стала очевидная утрата доверия к возрождению экономики. Политика снижения налогов, взятая на вооружение министром финансов Найджелом Лоусоном, привела к беспрецедентному дефициту платежного баланса, который составил 20 млрд фунтов стерлингов. Резко увеличилось число безработных, и давление на фунт возросло. Более того, победе над инфляцией, которой так гордилось правительство, теперь угрожал потребительский кредит и покупательский бум. Банковская учетная ставка взлетела до 15% и ударила по карману каждого владельца дома, купленного в кредит. Из-за острого несогласия с премьер-министром по поводу европейской политики Лоусон подал в отставку, чем еще более усугубил ситуацию.
Популярность Маргарет Тэтчер начала падать. Ее властная манера и склонность к единоличному лидерству теперь стали восприниматься как помеха. Ее репутация «сильного» руководителя в международных делах, заслуженная в период войны за Фолкленды, пошатнулась, особенно после бесконечных скандалов по поводу вступления в зону единой европейской валюты. В то же время Лейбористская партия в полном соответствии с «новым реализмом» Киннока стала заметно более умеренной, а значит, у нее появился реальный шанс победить на выборах. Лейбористы перестали заявлять о массовой национализации и об одностороннем ядерном разоружении, а также о своем враждебном отношении к Европе. В результате они отвергли и позицию крайне левых сторонников Бенна, оставшихся в партии в незначительном меньшинстве. Летом 1990 г. стало казаться, что в британской политике скоро наступят большие перемены.
И действительно, осенью перемены произошли. Столкнувшись с отставкой нескольких министров своего кабинета, потерей консерваторами парламентских мест на дополнительных выборах, с трудностями в европейской политике и в решении внутренних экономических проблем, Тэтчер, чего не было прежде, лишилась поддержки своих коллег по партии и электората. В ноябре того же года Майкл Хезелтайн, один из министров, вышедших из состава правительства, бросил ей вызов, претендуя на пост лидера партии (а значит, и главы правительства). И несмотря на то что Тэтчер выиграла первый тур голосования, получив 204 голоса против 152, отданных за Хезелтайна, оппозиция внутри ее собственной партии заставила Тэтчер подать в отставку. Точно так же, как когда-то Ллойд Джорджа в 1922 г. и Чемберлена в 1940 г., в отставку ее отправили не избиратели, а консерваторы-«заднескамеечники», т.е. рядовые парламентарии, сидящие на задних скамьях. После второго тура голосования победу одержал Джон Мейджор, малоизвестный министр финансов, человек умеренных взглядов. Став премьер-министром, он повел нацию через переходный период от бурного «тэтчеризма» к более спокойному социальному и политическому порядку.