Психоанализ и самоосознание 5 страница

Если интерпретировать теории Фрейда так, как я только что показал, то очень просто продолжить и предположить, что функция психоанализа шире узкой терапевтической функции, и что он может быть методом достижения внутреннего освобождения путем осознания подавленных конфликтов.

* * *

Перед тем как начать обсуждение транстерапевтической функции психоанализа я считаю необходимым указать на определенные опасности связанные с ним. Несмотря на общую тенденцию обращения к психоаналитику, как только у человека появляются сложности в жизни, существует несколько причин, почему не стоит прибегать к психоанализу, по крайней мере как к средству первой помощи.

Первая причина состоит в том, что это легкий уход от необходимости решать проблемы самому. Наряду с культом легкости, безболезненности и минимума усилий, обсужденным ранее, широко распространено также убеждение, что в жизни не должно быть конфликтов, проблем сложного выбора и болезненных решений. Такие ситуации считаются в той или иной степени ненормальными или патологическими, а не необходимыми в обычной жизни. Раз у машин нет конфликтов, так почему они должны быть у живых автоматов, если у них нет дефектов в конструкции или функционировании?

Что может быть более наивным? Только самая поверхностная, отчужденная жизнь может не требовать осознанных решений, но она и приносит массу невротических и психосоматических симптомов, например, язву желудка или повышенное давление как проявление неосознанных конфликтов. Если человек не полностью утратил способность чувствовать, если он не стал роботом, то вряд ли сможет избежать болезненных решений.

Это может быть, например, процесс отделения сына от родителей, который может быть для него очень болезненным, если он чувствует, какую боль причиняет этим. Но человек был бы наивен, если бы предполагал, что тот факт, что это решение болезненное и сложное, является признаком его излишней невротичности, и поэтому ему следует заняться психоанализом.

Другим примером является развод. Решение развестись с женой (или мужем) является одним из самых болезненных, но оно может быть необходимым для того, чтобы прекратить длительный конфликт и убрать серьезную помеху для развития своей личности. В этой ситуации тысячи людей верят, что им необходимо прибегнуть к психоанализу, потому что у них есть «комплекс», который делает это решение таким трудным. По крайней мере, так они это осознают. В действительности у них часто есть другие мотивы; чаще всего они просто хотят отложить решение, полагая, что прежде всего они должны при помощи психоанализа полностью понять свою подсознательную мотивацию. Многие пары соглашаются вместе пойти к психоаналитику, прежде чем принять такое решение. То, что психоанализ может длиться два, три, а то и четыре года, их особенно не волнует. Напротив, чем дольше он длится, тем дольше они защищены от принятия решения. Но помимо оттягивания решения с помощью психоанализа у многих из этих людей есть и другие мотивы, осознанные или неосознанные. Некоторые надеются, что психоаналитик примет решение за них или посоветует им, что делать, прямо или посредством «интерпретации». Даже если это не срабатывает, у них есть второе ожидание: психоанализ приведет к такой внутренней ясности, что они смогут принять решение легко и безболезненно. Если же оба эти ожидания не оправдаются, супруги смогут, тем не менее, получить определенную пользу: они уже так устанут говорить о разводе, что быстро примут решение развестись или остаться вместе. В последнем случае у них, по крайней мере, будет тема для разговора, которая интересна обоим: их собственные чувства, страхи, мечты и так далее. Другими словами, психоанализ даст им предмет для общения, хотя по большей части это будут разговоры очувствах, а не непосредственно чувства друг к другу.

К приведенным примерам можно добавить много других: человек решает оставить хорошо оплачиваемую работу ради более интересной и менее доходной, решение правительства уйти в отставку, но не поступать против своей совести, решение человека участвовать в политическом протесте с риском потерять работу, решение священника поступить по совести и рискнуть потерять приход и все материальные и моральные блага, которые он дает.

Конечно, люди гораздо реже ходят к психоаналитику за помощью в решении конфликтов между муками совести и личными интересами, чем в связи с семейными и личностными конфликтами, описанными ранее. Есть основания полагать, что эти конфликты выходят на первый план, чтобы прикрыть гораздо более тяжелые, фундаментальные и болезненные конфликты между совестью, целостностью, аутотентичностью и личным интересом. Обычно эти конфликты даже не видны, но они легко отбрасываются как иррациональные, романтические, «инфантильные», ненужные импульсы, которым не стоит поддаваться. Тем не менее они являются критическими конфликтами в жизни каждого, гораздо более важными, чем развод, который чаще всего представляет собой всего лишь замену старой модели жизни на новую.

Другая причина не прибегать к психоанализу заключается в опасности, что человек ищет – и находит – в психоаналитике новую отцовскую фигуру, становится от него зависимым и, таким образом, блокирует свое дальнейшее развитие.

Классический психоаналитик скажет, что это не так, что пациент вначале открывает для себя эту подсознательную зависимость от отца, перенося ее на аналитика, а затем, анализируя этот перенос, избавляется и от новой зависимости, и от первоначальной привязанности к отцу. Теоретически это так, и на практике тоже так бывает. Но чаще случается что‑то совершенно иное. Психоанализ может на самом деле разорвать связь с отцом, но под прикрытием этой независимости формируется новая связь – с психоаналитиком. Он становится авторитетом, советчиком, мудрым учителем, добрым другом – центральной фигурой в жизни человека. То, что это происходит так часто, является среди прочих одним из изъянов классической теории Фрейда. Ведь основная гипотеза Фрейда состояла в том, что все «иррациональные» феномены, такие, как потребность в сильном авторитете, неординарные амбиции, алчность, садизм, мазохизм, имеют корни в условиях раннего детства; что они являются ключом к позднейшему развитию личности (хотя теоретически даже он признавал определенное влияние врожденных факторов). Таким образом, потребность в сильном авторитете объяснялась укоренившейся реальной детской беспомощностью; и когда аналогичная привязанность появлялась в отношениях с психоаналитиком, это объяснялось «переносом», то есть перенесением ее с одного объекта (отца) на другой (аналитика). Такой перенос существует и является важным психическим феноменом.

Но это объяснение слишком узко. Не только ребенок беспомощен, взрослый тоже. Эта беспомощность имеет корни в самих условиях существования человека, в его «человеческой ситуации». Его пугает сознание многих опасностей: смерти, неуверенности в будущем, ограниченности его знаний; человек не может не чувствовать себя беспомощным. Это экзистенциальное бессилие человека многократно усиливается историческойбеспомощностью, которая существует во всех обществах, в которых элита устанавливает эксплуатацию большинства, делая его гораздо более беспомощным, чем в странах естественной демократии. Она существовала в самых примитивных формах человеческого общества[29]и может существовать в будущих формах, основанных на солидарности, а не на антагонизме.

Таким образом, как по экзистенциальным, так и по историческим причинам человек стремится привязаться к разнообразным «магическим помощникам»: шаманам, священникам, королям, политическим лидерам, родителям, учителям, психоаналитикам, а также ко многим институтам, например, церкви или государству. Те, кто эксплуатировал человека, обычно предлагали себя – и с готовностью принимались – в качестве таких отцовских фигур. Человек предпочитает подчиняться тем людям, которые предположительно хотят как лучше, чем признать, что он подчиняется только из‑за страха и беспомощности.

Открытие Фрейдом феномена переноса имеет гораздо более широкое значение, чем он сам мог увидеть в рамках мышления своего времени. В этом открытии он выявил частный случай одного из самых сильных стремлений человека: стремление к поклонению (отчуждению). Это стремление коренится в неопределенности человеческого существования, имеет целью найти опору в жизни, превращая другого человека, институт, идею в абсолют, то есть в идола, в подчинении которому создается иллюзия уверенности. Вряд ли возможно переоценить психологическое и социальное значение поклонения в ходе истории человечества как великой иллюзии, которая мешает действию и независимости.

Клиентами психоаналитиков являются преимущественно либеральные представители среднего и выше среднего классов, для которых религия уже не играет эффективной роли и у кого нет сильных политических предпочтений. Для них ни бог, ни император, папа римский, раввин или харизматический политический лидер не заполняют чувство пустоты. Психоаналитик становится смесью из гуру, ученого, отца, священника или раввина. Он не ставит сложных задач, дружелюбен, превращает все реальные жизненные проблемы – социальные, экономические, политические, религиозные, моральные, философские – в психологические. Он, таким образом, понижает их до статуса рационализаций кровосмесительных желаний, отцеубийственных импульсов или анальной фиксации. Мир становится простым, объяснимым, управляемым и комфортным, когда он сжимается до буржуазного мини‑космоса.

* * *

Очередная опасность традиционного психоанализа заключается в том, что часто пациент только притворяется, что хочет перемен. Если он страдает от неприятных симптомов, таких, как плохой сон, импотенция, страх авторитетов, нескладывающиеся отношения с противоположным полом или общее чувство недомогания, он, конечно, хочет избавиться от них. Кто не хотел бы? Но он не хочет испытывать боль и страдание, которые неотделимы от процесса взросления и получения независимости. Как он решает эту дилемму? Он ожидает, что если он строго следует «общему правилу» – говорить то, что придет в голову без ограничений, – то излечится без боли и даже без усилий, короче говоря, он верит в «спасение через общение». Но так не бывает. Без усилий и готовности испытать боль и страх никто не растет, никто не достигает ничего, что стоило бы достичь.

Еще одной опасностью традиционного психоанализа является то, чего человек меньше всего ожидает: «интеллектуализация» эмоционального опыта. Намерения Фрейда были, очевидно, противоположными: он хотел сломать традиционный сознательный мыслительный процесс и опираться на эмоции, чистые, нерациональные, нелогичные чувства и видения, спрятанные за зеркальной поверхностью каждодневных мыслей. Он и находил их во время гипноза, анализируя сны, симптомы и многие иные, обычно незаметные детали поведения. Но в практике психоанализа первоначальная цель исчезла и стала идеологией. Все больше и больше психоаналитики превращались в своего рода тяжело нагруженных теоретическими объяснениями и конструкциями историков, изучающих развитие человека.

У психоаналитика был ряд теоретических положений, и он рассматривал ассоциации пациента через призму документального подтверждения правильности своих теорий. Он целиком доверял им, потому что был убежден в истинности теоретических догм, и что материал для анализа, который ему предлагает пациент, должен быть глубоким и подлинным именно потому, что он соответствует теории. Метод стал преимущественно объяснением. Вот типичный пример: пациентка страдает от ожирения, вызванного устойчивыми привычками в еде. Аналитик интерпретирует устойчивость привычек и последующую полноту как имеющие корни в подсознательном желании проглотить семя своего отца и забеременеть от него. Тот факт, что она не помнит, были ли у нее когда‑либо такие желания и фантазии, объясняется подавлением болезненного детского опыта; причина «реконструируется», только основываясь на теории, и весь последующий анализ сводится к попыткам психоаналитика, используя отцовские ассоциации и сны пациентки, доказать правильность реконструкции. Утверждается, что когда пациентка полностью «поймет» значение симптома, она от него излечится.

В общем, метод, использующий такую интерпретацию, заключается в излечении объяснением, в ответе на главный вопрос: «Как сформировались невротические симптомы?» Когда пациента просят продолжать ассоциировать, он вовлекается умственно в исследование происхождения симптомов. То, что должно было быть опытным методом, превратилось – на практике, а не в теории – в интеллектуальное исследование. Даже если теоретические основы были верны, такой метод не может привести к положительным изменениям за исключением тех, которые вызваны внушением. Если пациент подвергается психоанализу достаточно длительное время и ему говорят, что тот или иной фактор послужил причиной невроза, он легко это допустит, и симптом ослабеет на основе веры в то, что открытие причины принесло выздоровление. Этот механизм встречается настолько часто, что ни один ученый не примет факт излечения вследствие действия определенного лекарства, если пациент не знал, давали ли ему лекарство или плацебо (не только пациент, но и доктор); ученый должен знать, что он сам не находится под влиянием собственного объяснения («двойной слепой тест»).

Опасность интеллектуализации особенно возрастает сегодня, когда превалирующее отстранение от личного эмоционального опыта ведет почти сплошь к интеллектуальному подходу к человеку и окружающему миру.

Несмотря на опасности, коренящиеся в традиционном подходе к психоанализу, должен признать, что после более чем сорока лет психоаналитической практики я более убежден, чем когда бы то ни было, что правильно понимаемый и используемый психоанализ имеет огромный потенциал как средство помощи человеку. Это верно для традиционной сферы применения психоанализа – излечения неврозов.

Но нас здесь интересует не психоанализ как метод лечения неврозов, а его новая функция, которую я называю транстерапевтическим анализом. Он может начинаться как терапевтический психоанализ, но не заканчивается с излечением симптомов, а продолжается для решения новых задач, лежащих за пределами терапии, или может сразу начинаться с транстерапевтическими целями, если нет серьезных психопатологических проблем. Его главным отличием является то, что цели такого анализа идут дальше восстановления пациента до «нормального» состояния. Такую цель Фрейд как терапевт не ставил, хотя она не была чужда ему, как можно подумать. Хотя целью его терапии и было восстановление «нормальной» работы («быть способным работать и любить»), но его задачи не ограничивались областью терапии, а заключались в создании движения просвещения, основанного на самом важном, что может сделать просвещение: осознании и управлении иррациональными страстями. Эти амбиции были так сильны, что Фрейд часто выступал скорее как политический лидер «движения», которое должно покорить мир, чем как ученый[30].

Целью транстерапии является освобождение человека через развитие оптимального самосознания, достижение благополучия, независимости, способности любить и критически мыслить без иллюзий: быть, а не иметь. Транстерапевтический («гуманистический») психоанализ пересматривает некоторые из теорий Фрейда, в особенности теорию либидо, считая ее недостаточной основой для понимания человека. Он не сконцентрирован на сексуальности и семье, а утверждает, что специфические условия человеческого существования и структуры общества имеют более важное значение, чем семья, и что страсти, мотивирующие человека, являются по сути не инстинктивными, а «второй натурой» человека, сформированной в ответ на экзистенциальные и социальные условия жизни.

В прошлом я иногда использовал термин «гуманистический» психоанализ, но затем отбросил его частично из‑за того, что он стал использоваться группой физиологов, чьи взгляды я не разделял частично потому, что хотел избежать впечатления, что я основываю новую «школу» психоанализа. Что касается школ психоанализа, то опыт показал, что они пагубно влияют на теоретическое развитие метода и компетенцию своих последователей. Это очевидно в случае школы Фрейда. Фрейду, я считаю, было трудно изменить свои теории потому, что он объединял их последователей при помощи общей идеологии. Если бы он пересмотрел основные теоретические положения, то лишил бы своих приверженцев единых догм. Более того, «школа» и ее восхваление производили ошеломляющий эффект на ее «избранных». Попадание в круг «посвященных» дало многим необходимую моральную основу для того, чтобы почувствовать себя компетентными для своей работы без необходимости дальнейшего серьезного обучения. Что справедливо для традиционной школы, верно, по моему мнению, и для всех остальных. Эти наблюдения привели меня к выводам, что формирование школ психоанализа нежелательно и ведет только к догматизму и некомпетентности[31].

Технические процедуры этого анализа также отличаются: они более активные, прямые и стимулирующие. Общая цель, тем не менее, такая же, как у классического психоанализа: открытие подсознательных стремлений, выявление сопротивления, перенос, рационализация и интерпретация снов как «главной дороги» к познанию подсознательного.

К этому нужно добавить одну оговорку. Человек, который ищет пути оптимального совершенствования, может также иметь невротические симптомы и, таким образом, нуждаться в терапии. Человек, который не полностью охладел, остался чутким и способным чувствовать, еще не потерял чувство собственного достоинства, не стал «товаром», который еще может страдать при виде чужих страданий, не перешел полностью к способу существования, основанному на владении, – короче, человек, остающийся человеком, а не вещью, – не может не чувствовать себя одиноким, беспомощным и изолированным в современном обществе. Он не может не сомневаться в себе, своих убеждениях, даже в своем рассудке. Он не может не страдать, но может переживать моменты радости и просветления, которые отсутствуют в жизни его «нормальных» современников. Нередко он будет страдать от неврозов, явившихся результатом положения нормального человека в ненормальном обществе, чаще, чем от более традиционных неврозов больного человека, пытающегося адаптироваться в больном обществе. Но по мере освоения психоанализа, то есть с развитием независимости и продуктивности, его невротические симптомы исчезнут сами собой. В конце концов, все формы неврозов являются признаками неудачи в решении проблемы адекватного существования.

Самоанализ

Если исследование бессознательного должно быть частью медитации, возникает вопрос, может ли человек анализировать себя сам в рамках медитативной практики. Несомненно, это очень сложно, и предпочтительно, чтобы он осваивал практику самоанализа посредством аналитической работы с опытным психоаналитиком.

Первый вопрос, требующий ответа, таков: какой же аналитик компетентен для такого транстерапевтического психоанализа? Если психоаналитик сам не имеет ясной цели, он вряд ли поймет, что хочет и в чем нуждается пациент. Пусть он сам не достиг ее, но он должен быть на пути к ней. Так как количество аналитиков, преследующих соответствующие цели, относительно мало, найти такого специалиста нелегко. Здесь нужно соблюдать одно правило, как и при выборе аналитика строго для терапевтических нужд: следует подробно расспросить о нем у людей, которые его хорошо знают (пациенты и коллеги), и не верить в звучные имена и большие офисы в качестве рекламы; следует также скептически относиться к восторженным отзывам пациентов, которые своего психоаналитика превратили в идола, и попытаться составить свое мнение об аналитике по одной, двум или даже десяти первым беседам, изучать его так же внимательно, как он собирается изучать вас. Работать годы с «неправильным» психоаналитиком так же вредно, как быть замужем не за тем человеком.

Что касается школы, к которой принадлежит аналитик, то само по себе это значит немного. Считается, что «экзистенциальные» психоаналитики более сконцентрированы на проблемах целей человека, и для некоторых это так. Другие мало что в этом понимают и просто используют философский жаргон, взятый у Хассерла, Хайдеггера или Сартра, как уловку, не проникая в глубь личности пациента. Последователи Юнга имеют репутацию специалистов, изучающих главным образом духовные и религиозные потребности пациента. В ряде случаев это верно, но многие, при всей своей любви к мифам и соответствующим аналогиям, не могут проникнуть в глубь личной жизни пациента и в его личноебессознательное.

«Неофрейдисты» не всегда заслуживают больше доверия, чем другие. Нет, быть фрейдистом – этого не достаточно! Некоторые действительно подходят к психоанализу с тех позиций, которые здесь обсуждались, но многим свойственен скорее поверхностный подход, которому недостает глубины и критической мысли. Пожалуй, школой, наиболее далекой от того, что я предлагаю, являются ортодоксальные фрейдисты, потому что на их пути стоит теория либидо и односторонний акцент на детстве. Все же, несмотря на эту доктрину, существуют, вероятно, несколько представителей этой школы, чьи личные качества и философские предпочтения делают их подходящими гидами к полному осознанию вашего внутреннего мира. Я считаю в итоге, что компетентность психоаналитика – это в меньшей степени вопрос его принадлежности к определенной школе, чем вопрос его личности, характера, способности критически мыслить и философских взглядов.

Близко связан с личностью аналитика и метод, который он использует. Во‑первых, я не верю, что процесс психоанализа, направленный на обучение самоанализу, должен длиться очень долго. Обычно достаточно двух часов в неделю в течение полугода. Это требует особой техники: аналитик не должен быть пассивным; после того, как он выслушает пациента в течение 5–10 часов, у него должно сложиться представление о структуре бессознательного у пациента и силе его сопротивления этому бессознательному. Затем психоаналитик должен столкнуть пациента с его чувствами, анализируя его реакцию и в особенности сопротивление. Более того, он должен прежде всего проанализировать сны пациента, используя их как руководство для своего диагноза, а затем сообщать их интерпретацию (как, впрочем, и интерпретацию всего остального) пациенту.

К концу этого периода пациент должен достаточно хорошо познакомиться с собственным подсознательным и снизить сопротивление до того уровня, когда он сможет продолжить анализ самостоятельно и начать проводить ежедневный самоанализ всю оставшуюся жизнь. Я говорю так, потому что нет предела знанию самого себя, и я могу сказать по своему опыту ежедневного самоанализа последние сорок лет, что никогда до сегодняшнего дня не случалось так, что я не открывал бы что‑то новое или не углублял бы уже имеющиеся знания. Однако может быть полезным, особенно в начале самоанализа, возвратиться к работе с психоаналитиком, если вы оказались «в тупике». Но это должно быть только крайней мерой, в противном случае слишком велик соблазн возобновить привязанность к аналитику.

Вводный психоанализ является наиболее желаемой процедурой при подготовке к самоанализу. Этот этап довольно труден не только потому, что не так уж много психоаналитиков пригодны для такой деятельности, но и потому, что обычный порядок их работы не приспособлен к тому, чтобы встречаться с пациентом в течение шести месяцев, а затем видеть его очень редко. Этот вариант требует не только особой заинтересованности, но также весьма гибкого графика. Я верю, что когда транстерапевтический самоанализ станет более распространенным, ряд психоаналитиков будут специализироваться в этом направлении или хотя бы посвящать ему половину своего рабочего времени.

Но что, если вам не удалось найти подходящего аналитика или по определенным причинам вы не можете ездить туда, где он практикует, или не можете себе этого позволить финансово? Возможен ли в таком случае самоанализ?

Ответ на этот вопрос зависит от ряда факторов. Во‑первых, он зависит от силы желания достигнуть освобождения. И даже это желание как таковое не может быть эффективным, исключая врожденное стремление человеческого разума к здоровью и благополучию – то есть к достижению всех тех условий, которые способствуют росту и развитию человеческой личности и всего человеческого рода[32]. То, что это стремление к сохранению здоровья существует в соматическом секторе жизни, хорошо известно – и все, что могут сделать лекарства, так это убрать препятствия на пути действенности этих тенденций и поддерживать их. В самом деле, большинство заболеваний излечивается без какого‑либо вмешательства. То, что это справедливо и для умственного здоровья, мы снова видим в последнее время, хотя это было хорошо известно в старые, менее технически продвинутые времена.

Нежелательными факторами для самоанализа являются состояния серьезной патологии, которые затрудняют проведение пролонгированного «регулярного» анализа. Кроме того, очень важный фактор заключен в определенных обстоятельствах человеческой жизни: если, например, человек не должен зарабатывать себе на жизнь, потому что он живет на унаследованные деньги или на деньги своих родителей (жены или мужа), то у него меньше шансов, чем у того, кто обязан работать, и, следовательно, он имеет меньше возможностей защитить себя. Тот, кто живет в группе, где все страдают одним дефектом, обречен принять ценности своей группы как нормальные. Другой негативной ситуацией является случай, когда человек зарабатывает на жизнь таким образом, что его невротические качества являются его активами, и когда внутренние изменения могут поставить под угрозу его образ жизни; здесь я думаю об актере или актрисе, чей нарциссизм является обязательным условием их успеха, или о бюрократе, который может потерять свою работу, если он потеряет покорность. Наконец, важны также культурные и духовные условия жизни человека. Есть ли у него контакт с философской, религиозной или критической политической мыслью или он никогда не выходил за рамки устоявшихся взглядов своего окружения и социального класса, это играет огромную роль, зачастую решающую. А вот ум как таковой не всегда оказывается решающим фактором. Иногда совершенный ум лишь служит целям сопротивления.

Методы самоанализа

Можно написать целую книгу о том, как научиться самоанализу. Поэтому здесь я должен ограничиться несколькими простыми указаниями.

Прежде всего вы должны научиться быть неподвижным, сидеть расслабленно и концентрироваться. Когда эти первые условия выполнены – хотя бы в некоторой степени, – вы можете пойти в различных взаимоисключающих направлениях.

(1) Вы можете вспомнить мысли, которые мешали вам, когда вы пытались быть неподвижным, и затем «найти среди них свой путь» с целью увидеть, есть ли между ними что‑то общее и что это может быть. Или вы можете продолжить, наблюдая за определенными симптомами, такими, как чувство усталости (несмотря на достаточный сон), депрессии или злости, затем «поощущать», чем была вызвана реакция и какой подсознательный опыт стоит за осознанным чувством.

Я специально не говорю «подумать», потому что человек не может получить ответ с помощью теоретической мысли, в лучшем случае он получает его с помощью теоретических спекуляций. Под «поощущать» я имею в виду творческое «тестирование» различных возможных чувств, пока, если получится, ясно не проявится определенный результат в форме ощущения источника сознательного опыта, скажем, усталости. Пример: кто‑то пытается представить себе предыдущие случаи такой усталости и тем самым потом осознает ее причину. Он представляет себе несколько возможных причин этой усталости, например, попытку отложить выполнение сложного задания вместо того, чтобы встретить сложности лицом к лицу, свое двойственное чувство к другу или любимому, критичность, которая могла снизить его нарциссизм до уровня, вызывающего легкую депрессию, встречу с человеком, на которой он притворялся дружелюбным, но был неискренен.

Вот более сложный пример: мужчина влюбился в девушку. Через несколько месяцев он вдруг чувствует усталость, депрессию, апатию. Он может попытаться найти всевозможные разумные объяснения, например, что у него не ладится на работе (на самом деле это может быть вызвано теми же причинами, что и усталость) или что он расстроен и разочарован политическими переменами. Или он может серьезно простудиться и таким образом найти в этом подходящий ответ. Но если он способен прочувствовать свои чувства, то сможет выяснить, что в последнее время он придирается по мелочам к своей девушке, что у него был сон, где у нее было страшное лицо и она ему изменяла. Или он сможет заметить, что хотя раньше он всегда с радостью виделся с ней, то теперь он находит причины, чтобы отложить запланированную встречу. Эти и многие другие маленькие признаки могут показать ему, что в его отношении к ней что‑то не так. Если он сконцентрируется на своих чувствах, то может неожиданно обнаружить, что ее образ изменился, что в состоянии первого расцветающего эротического и сексуального влечения к ней он не заметил определенные негативные черты и ее сладкая улыбка теперь кажется расчетливой и холодной.

Он сможет проследить эти изменения в своих впечатлениях до того вечера, когда вошел в комнату и увидел, как она разговаривает с другими людьми, прежде чем она его заметила. В этот момент ему стало почти плохо, но он поборол это чувство, как «невротическое» и иррациональное, но потом, на следующее утро, он проснулся с чувством депрессии, от которого страдает вот уже несколько недель. Он попытается подавить новое осознание и свои сомнения, потому что на уровне сознательной жизни сценарий любви и восхищения все еще выполняется. Конфликт проявился в тупиковой форме, в апатии и депрессии, потому что человек не может ни продолжать свое «любовное увлечение» с радостным и искренним сердцем, ни порвать его, потому что он подавил осознание изменений в своих чувствах. Как только его глаза откроются, он сможет восстановить свое чувство реальности, ясно понять, что же он чувствует, и с реальной болью – но без депрессии – прекратить эти отношения.