Под знаменами Москвы: борьба за единство Руси

Причудливая, противоречивая картина политичес­кой надстройки феодальной Руси начала второй полови­ны XV в. отражает реальные, глубинные противоречия своего времени. При всей сложности и мозаичности политической структуры Русской земли, можно просле­дить две основные противоборствующие политические системы. Одна система –великое княжество Московс­кое, олицетворяющее силы, борющиеся за единство Руси. Эти силы – феодалы, служащие непосредственно великому князю (его вассалы), горожане, и прежде всего жители Москвы, все слои общества, заинтересованные в прекращении феодальных смут и вражеских нашест­вий, основная масса русского народа – крестьяне, боль­ше всего страдающие от княжеских усобиц и ордынских ратей. Другая система – крупные, средние и мелкие удельные (старые и новые) княжества и земли со своими собственными местными политическими центрами. Эта система отношений выражает интересы всех сторонни­ков феодальной раздробленности, прежде всего самих удельных князей и их светских и церковных вассалов. Борьба этих двух систем, отражающих противополож­ные тенденции политического развития страны –новую объединительную и старую центробежную, – составля­ет основу политической истории Русской земли XV в.

К началу 60-х годов обе системы сосуществуют и тесно переплетаются, при этом само великое княже­ние Московское продолжает еще носить живые черты старой удельной традиции. В этом специфика поло­жения, сложившегося к тому времени в Русской земле.

Зима 1470/71 г. – важный рубеж в истории нашей страны. Великий князь Московский впервые официаль­но выступает как государь всея Руси, рассматривая русские земли как единое государство под своей «креп­кой рукой». Впервые четко обосновывается тезис об исконном единстве Русской земли, о непрерывности ее политической традиции. Княжеская идеология впервые уступает место государственной. Предстоявшая война против Новгорода не очередной московский поход «за обиды и неисправления», а дело всей Русской земли, выступавшей за сохранение своего единства в полити­ческом и конфессиональном плане. Московскому пра­вительству действительно удается противопоставить Новгороду общерусскую коалицию во главе с великим князем.

В отличие от Москвы новгородские верхи не смог­ли достигнуть достаточной степени политической ста­бильности в своей земле. При всей неполноте сведений о политических событиях в Новгороде в последние месяцы перед войной, не подлежит сомнению основ­ной факт: правящей литовской партии не удалось до биться прочной общественной поддержки. «Антимо­сковская по своему духу боярская политика располага­ла лишь шаткими средствами дипломатии и социаль­ной демагогии. Лишенная поддержки со стороны ши­роких народных масс, она балансировала на тугом канате...» – справедливо заметил по этому поводу В.Л.Янин. В Новгороде существовала умеренная партия, связанная с архиепископом Феофилом. Перс­пектива войны не могла быть популярной в широких массах новгородского общества. Захват фактической власти Борецкими и их сторонниками носил, видимо, характер верхушечного переворота, что не могло не отразиться на ходе дальнейших событий.

Московско-новгородский конфликт 1470 – 1471 гг. носил отнюдь не случайный конъюнктурный характер. Открытое противоборство двух «старин»—великокня­жеской и новгородской—отражало столкновение но­вой и старой тенденций политического развития: сто­ронников объединения страны и сторонников ее даль­нейшего разобщения. От исхода этого столкновения зависело будущее не только Господина Великого Нов­города, но и Русской земли в целом.

Победа Москвы над Новгородом в 1471 г. – это прежде всего победа новых центростремительных тен­денций общественно-поли-тического развития Руси над старыми, центробежными. Решительное поражение Новгорода – это разгром наиболее реального вопло­щения старой политической системы феодальной раз­дробленности страны. С этой точки зрения падение феодальной республики – факт огромного политичес­кого значения, один из наиболее существенных этапов в создании единого централизованного Русского госу­дарства.

Ю.Г.Алексеев. Под знаменами Москвы:

Борьба за единство Руси. М., 1992. С. 7, 20, 63 – 64, 156.

Ю.Г.Алексеев

Государь всея Руси

…Основную массу населения составляли крестьяне. С развитием феодальных отношений росло число круп­ных и мелких вотчин светских и церковных феодалов. Князья давали служилым людям, боярам и детям бо­ярским (низшему слою класса феодалов), а также мо­настырям жалованные грамоты, закрепляя за ними земли и власть над сельским населением. Крестьяне, жившие в феодальных вотчинах, выплачивали ренту землевладельцу, преимущественно продуктовую, и вы­полняли различные натуральные повинности. Согласно жалованным грамотам, они были подвластны вотчин­ному суду и администрации. В пользу государства они выплачивали прямые налоги (дань) и несли основные повинности – посошную (военную службу), городовое дело (строили и чинили укрепления) и ямскую (со­держали почтовые станции с лошадьми или платили ямские деньги).

Но еще очень много было «черных» земель, на ко­торых жили крестьяне, подвластные только феодаль­ному государству и его местной администрации – на­местнику и волостелю. Черные крестьянские общины не пользовались никакими льготами, но зато относи­тельно свободно распоряжались своей землей. Борьба черных крестьян за землю, против посягательств фео­далов проходит красной нитью через все столетие.

Хотя феодальная зависимость крестьян росла, до развитого крепостного права было еще далеко. Вот­чинные крестьяне сохраняли традиционное право от­каза – ухода от вотчинника раз в год, по окончании цикла сельскохозяйственных работ. Рабочих рук было достаточно – на смену ушедшим приходили новые, из соседних черных волостей, стремясь получить льготы и защиту со стороны феодала, особенно если он был богатым и сильным.

Развитие феодального землевладения и хозяйства, распашка новых земель приводили к росту производ­ства и обмена. Росли города, развивались товарно-де­нежные отношения. Торговали хлебом, рыбой, продук­тами животноводства, железными изделиями из болот­ной руды. Особое значение имела соль. Торговлей за­нимались светские феодалы и монахи, посадские лю­ди и крестьяне. Все большее значение приобретали свободные посадские люди – ремесленники и торгов­цы, население растущих городов. Кроме Москвы круп­ными торговыми центрами были Тверь, Новгород, Псков. На севере богатым городом был Устюг, росло значение Белоозера. Ширилась и внешняя торговля. Русские купцы (самые богатые из них назывались «гости») ездили в Литву и Прибалтику, в Орду и Крым. Морская торговля на Балтике была в руках ганзейских купцов – новгородские бояре продавали пушнину и воск, а покупали предметы роскоши, доро­гие доспехи, вина, сельдь.

Экономическое развитие страны стало базой для успешной борьбы за национальную независимость, для крупных политических преобразований. Высокий рас­цвет русской средневековой культуры с конца XIV в. (русское «Возрождение») обновил и приумножил моральные силы русского народа. Для нашей страны наступала эра нового политического бытия.

Эпоха перехода от средних веков к Новому време­ни, от феодальной анархии к крупным централизован­ным государствам требовала и выдвигала на авансце­ну своих героев –королей и дипломатов, полководцев и мыслителей, способных к новому взгляду на мир, к активному целенаправленному действию.

Причины феодальной войны, разумеется, не в лич­ных качествах князей и не в неточностях духовной Донского. Эти причины – в самой природе политиче­ского строя Русской земли, которая, начиная с XII в., после распада великой древней державы, представля­ла собой совокупность земель и княжеств, своего рода феодальную иерархическую федерацию под номиналь­ной властью великого князя. Эта власть на протяже­нии почти трех веков была скорее символической, чем реальной. Развивающиеся феодальные отношения спо­собствовали росту производства и обмена, приводя к появлению множества мелких центров, к которым тя­готели соответствующие сельские округи. Эти цент­ры – феодальные города – и были реальной основой политической власти все умножавшегося количества князей – Рюриковичей. Способствуя (до поры до вре­мени) социально-экономическому и культурному раз­витию страны, процесс нарастающей феодальной раз­дробленности исключал возможность появления сильной великокняжеской власти, так как великий князь мог фактически опираться только на силы своего соб­ственного наследственного княжества, а отношения с другими князьями, даже с родными братьями, вынуж­ден был строить на договорных началах, на традиции и (не в последнюю очередь) на силе своего личного авторитета. Но мудрые и талантливые правители рож­даются не так уж часто.

Дальновидный и расчетливый Иван Калита не жа­лел сил для укрепления Московского княжества – основы своей великокняжеской власти. Но и он, и, как мы видели, даже его внук Дмитрий Донской, на котором, по выражению В.О.Ключевского, лежал «яркий отблеск славы Александра Невского», по су­ществу, не боролись с феодальной раздробленностью как таковой, с системой удельных княжеств, состав­лявших политическую структуру Русской земли.

Только в последние десятилетия XIV – начале XV в. можно увидеть растущее тяготение феодальных мирков к более крупным центрам. Причина этого – дальнейшее развитие тех же феодальных отношении, которые в свое время привели страну к раздробленно­сти. На новом этапе узкие местные рынки уже не удовлетворяли возросшие возможности и потребности производства и обмена. Немалую роль играло и то, что местный князь имел весьма ограниченные политические возможности. Его вассалы – феодалы искали бо­лее сильного сюзерена, который был бы способен на­делать их землями и властью. Крестьяне жаждали за­щиты от ордынских «ратей» и нападений соседних феодалов, горожане тоже требовали защиты, а кроме того, были заинтересованы в развитии торговли. Почти все слои феодального общества в той или иной мере сознательно или бессознательно жаждали сильной власти, способной обеспечить феодальный порядок взамен феодальной анархии.

Но, как это всегда бывает в истории, новые тен­денции побеждают далеко не сразу. Им противостоят тенденции консервативные, опирающиеся на старую традицию, на «старину и пошлину». А власть тради­ций в средневековом обществе была огромна. Защитни­ками старого, привычного порядка вольно или неволь­но выступали удельные князья и их ближайшее окру­жение, чье политическое бытие и перспективы были всецело связаны с этой традицией. Феодальная война, вспыхнувшая после смерти великого князя Василия Дмитриевича, была в глазах современников прежде всего борьбой за московский стол в духе средневеково­го легитимизма. Объективно она представляла собой столкновение противоборствующих тенденций – ста­рой, опиравшейся на удельные центры, и новой, тяго­тевшей к Москве. Компромисс в этой борьбе мог но­сить только временный, паллиативный характер, что отнюдь не в полной мере сознавалось главными действующими лицами этой борьбы.

Зима 1483/84 г. была в Новгороде очень тревожной. До крайности накалились политические страсти. Верхи новгородского общества раскололись на сторонников и противников Москвы. В столицу пошли взаимные «обговоры» – доносы. Несколько десятков человек были «пойманы» и привезены в Москву. Началось следствие по всем правилам средневековой юстиции – с широким применением пыток. Смертного приговора обвиненным удалось избежать, но тюремное заключение их не ми­новало. Трудно сказать, насколько основательны были «обговоры», но почва для них имелась. Боярин Иван Кузьмин, например, в январе 1478 г. в числе других целовал крест великому князю, но вскоре с тридцатью слугами оказался в Литве. По каким-то причинам ко­роль его «не пожаловал», в беглый боярин вернулся домой. Ясно, что такой человек не мог вызывать дове­рие и лояльность его была по меньшей мере сомни­тельна.

Вновь обнаруженная крамола дала повод для принятия радикальных, небывалых доселе решений. Обвиненные в измене бояре были заточены «в тюрмы по городам», а все остальные выселены из Новгорода. По выражению официозного московского летописца, ве­ликий князь «казны и села все велел отписать на себе». Самим же боярам были даны «поместья на Москве под городом». Сохранив жизнь и свободу, но потеряв имущество, вчерашние новгородские бояре стали подмосковными помещиками – служилыми людьми великого князя. Впервые на страницах источников появилось новое слово – «поместье». Проблема новгородского боярства была решена кардинально. Как социальная категория оно больше не существовало. Слом старого новгородского землевладения с необходимостью ставил вопрос о судьбах земель бояр. Тут-то и появилось поместье – новая форма феодального землевладения. Именно в эти годы новгородские земли стали впервые раздаваться на основе нового поместного права. В отличие от вотчинника помещик не являлся собственником земли. Земля формально принадлежала государству («государю великому князю»). Помещик права распоряжаться землей не имел. Он был только владельцем земли, получающим ренту с крестьян. Великий князь мог в любое время отнять у него поместье и передать другому владельцу.

Это было принципиально новое явление в феодальном праве. Новая форма владения резко усиливала непосредственную зависимость служилого землевладельца от великого князя. Он получал полную возможность как поощрять, так и наказывать служилых людей. Земля превращалась теперь в своего рода жалование, которым великий князь мог распоряжаться по своему усмотрению, в зависимости от потребностей государства.

Поместная система в целом укрепляла феодальное государство, прежде всего – его военную мощь, по­скольку основной обязанностью помещика была военная служба. Особенностью феодального общества была тесная связь собственно военной службы с несением различных административных обязанностей – служи­лый класс феодалов был одновременно и господствующим классом, представители которого замещали все государственные должности. В лице помещиков созда­вался относительно надежный слой для службы вооб­ще, для укрепления всех звеньях государственного аппарата. Это было важнейшей социально-по-литической реформой класса феодалов. Из вольных слуг-вассалов феодалы превращались в служилых людей, жестко за­висимых от государственной власти, от государственного аппарата, составной частью которого ониявлялись.

Крестьяне обязаны была выплачивать помещикам ренту, но в строго определенном размере. Для учета поместных земель и фиксации ренты стали производиться периодические описания земель и составляться писцовые киши. Наиболее ранние из сохранившихся писцовых книг относятся к концу 1490-х годов. В них перечислены все крестьяне-дворовладельцы и указан размер их платежей помещикам. До нас дошли описания десятков тысяч крестьянских дворов – ценнейший источник по социально-экономической истории нашей страны.

Итак, 1484 г., роковой для новгородского боярства, был в то же время годом фактического возникновения поместья как в Новгородской земле, так и в подмосков­ных уездах, где по поместному праву получала землю бывшие новгородские бояре.

Но далеко не вся земля, конфискованная у новго­родских феодалов, светских и церковных, пошла в поместную раздачу. Большая часть конфискованных вотчин перешла во вновь созданную категорию «государе­вых оброчных земель». Крестьяне, бывшие новгород­ские смерды, жившие на этих землях, платили теперь доходы в казну великого князя через вновь учрежден­ную местную администрацию. Не имея над собой судебно-административной власти феодала-землевладель­ца, она по своему положению напоминали «черных» крестьян Северо-Восточной Руси – и те, и другие непосредственно подчинялись феодальному государству.

Создание обширной категории оброчных земель на месте бывших церковных и светских вотчин в значительной мере улучшало положение местных крестьян, повышало степень их свободы. Деньги и повинности оброчных крестьян обогащали государственную казну. В то же время оброчные земли были резервом для дальнейшего роста поместной системы – великий князь, как глава феодального государства, мог в случае необходимости раздать их служилым людям. Так и произошло, но уже в XVI в. А в конце XV в. вновь созданные оброчные земли, как и земли Северо-Восточной Руси, оберегались великокняжеской властью, стремившейся держать их под своим контролем. В этом заключалась особенность аграрной политики Ивана Васильевича, отличающая ее как от предыдущей эпохи (когда великие князья охотно давали вотчинникам жалованные грамоты на черные земли), так и пот последующего времени (когда черные и оброчные земли в основном пошли на поместную раздачу).

Судебник 1497 г. впервые конституирует центральный суд Русского государства – это суд бояр и окольничих, в котором непременное участие принимают дьяки – секретари, а фактически руководители ведомств. Впервые было узаконено, что суд – не только право, но и обязанность боярина. Только в особых случаях он мог отказывать «жалобщику» в суде и посылать его к великому князю. Впервые же были официально запрещены взятки – «посулы», на которые до сих пор феодальная юстиция смотрела сквозь пальцы, факти­чески допуская их. Впервые точно фиксируется раз­мер судебных пошлин в большинстве случаев шесть процентов боярину, четыре процента дьяку. Сто лет назад, по уставной грамоте великого князя Василия Дмитриевича Двинской земле, пошлина составляла 50% – снижение ее в пять раз делало суд гораздо более доступным и тем самым способствовало укреп­лению феодального правопорядка. Впервые вводился принцип опроса представителей местного населения в случае, когда против подозреваемого в преступлении не было бесспорных улик. В такой ситуации показа­ние под присягой пяти-шести детей боярских или та­кого же числа «добрых христиан» решало судьбу обвиняемого. (Голоса феодалов и крестьян пока еще равноценны. Через 60 лет, при Иване IV, показание одного сына боярского будет приравниваться к пока­заниям нескольких крестьян.)

Судебник зафиксировал важную дифференциацию в правах местной администрации. Только наместники «с судом боярским» могли судить уголовные дела и дела о холопах. Наместники и волостели без бояр­ского суда в соответствующих случаях должны были обращаться в Москву.

Важнейший момент: наместники теперь не могли судить «без дворского и без старосты и без лучших людей»—норма обязательного участия представите­лей местного населения в наместничьем суде, впер­вые зафиксированная в Белозерской уставной грамоте 1488 г., теперь была распространена на все Русское государство. Ограничение произвола наместников предполагало контроль не только сверху, из центра, но и снизу, со стороны самого населения. Это имело принципиальное значение. Делался первый шаг к превращению Русской земли в сословно-представительную монархию. Через полвека из этого положения Судебника 1497 г. выросла система сословного представительства на местах, вытеснившая намест­ничье управление.

Нововведения касались не только судебно-административной системы, но распространялись и на сфе­ру социальных отношений. Они коснулись, в част­ности, древнего института холопства – личной зависимости от господина. Издавна холоп не считался гражданином государства, его жизнью и имуществом бесконтрольно распоряжался господин. Развитие феодальных отношений вносило свои коррективы в старые порядки. Со времен Мономаха были известны формы ограниченного, неполного холопства. К ХV столетию выделилась категория привилегированных «холопов», аналогичных западно-европейским министериалам, фактически – феодалов, владевших селами и управлявших целыми волостями.

Крупные изменения в фактическом положении холопов начались в последние десятилетия XV в. В 1478 г., после включения Новгородской земли в состав Русского государства, поземельная дань была распространена на всех без исключения земледельцев, в том числе и на «одерноватых» (холопов) – в этом смысле они были впервые приравнены к крестьянам. В 80 – 90-е годы многие холопы-министериалы (послужильцы) были обеспечены поместьями и превратились в феодалов – служилых людей великого князя. Судебник 1497 г. пошел еще дальше и впервые внес заметные изменения в юридическое положение и социальный статус холопов.

Уже само по себе ограничение числа инстанций, которые могли выдавать грамоты на владение холопами («полные») – такое право сохранялось только за наместниками с боярским судом, – свидетельствовало об усилении контроля государственной власти над сферой отношений холопства.

Впервые в государственный закон была введена статья о холопе, бежавшем из плена: «такой холоп свободен, а старому государю не холоп». Бегство из татарского плена требовало мужества и искусства. Наградой была свобода – не только от плена, но и от прежней зависимости.

Еще более важным было освобождение от холопьей зависимости служащих у господина «по городскому ключу». Русская Правда когда-то установила полное холопство для всех работающих в хозяйстве господина («по ключу»). Теперь в этом старом законе была пробита важная брешь – в городском хозяйстве господина отныне работали свободные люди. Прежняя жесткая форма похолопления «по тиунству и но ключу» оставалась только в деревне. Это показательно – и на Руси, как и в Европе, развивались городские отношения, складывался новый облик горожанина – свободного (разу­меется, в феодальном смысле) человека. Имело важное значение и постановление Судебника о том, что самостоятельно живущие дети сохраняют свободу и после похолопления отца.

Институт холопства как таковой сохранялся еще более двух веков. Но Судебник сделал важный шаг в приспособлении этого института к новым потребно­стям развивающегося феодального общества.

Значительно консервативнее был Судебник в отношении крестьян. В литературе широко распростра­нено мнение, что соответствующая статья Судебника (по принятому в печатных изданиях счету – 57-я) была важным шагом на пути крестьянского закрепо­щения. Но это утверждение весьма сомнительно. Статья 57 (в рукописи ей соответствуют две статьи, обозначенные киноварными инициалами, – 75-я и 76-я) устанавливала единый для всей Русской земли срок крестьянского «отказа» (ухода от землевладельца) – «за неделю до Юрьева дни осеннего и неделю после Юрьева дни осеннего» (т. е. с 19 ноября по 3 декаб­ря). В этом, собственно говоря, и заключалась вся новизна» ее. Право и возможность ухода крестьяни­на от землевладельца после окончания сельскохозяй­ственного года – один из устоев системы феодальных отношений в русской деревне на протяжении, веков. «Новизна» Судебника только в том, что вместо раз­ных сроков в разных местностях (в Псковской земле, например, временем «отказа» было 14 нояб­ря) он устанавливал единый срок для всей Русской земли. Это не усиление закрепощения. Это еще одно подтверждение достигнутого политического единства страны.

Приукрашивать облик Ивана III нет ни необходимости, ни возможности. Его образ не окружен поэтическим ореолом. Перед нами – суровый прагматик, а не рыцарственный герой. Каковы бы ни были личные переживания и чувства великого князя Ивана Васильевича, он умел их держать при себе, и они навсегда остались тайной для потомков, как, возможно, и для современников. Его послания к дочери в Вильно – не более чем политические инструкции, не несущие никаких эмоций. Величественная и грозная фигура «господаря» заслоняет образ реального человека с его страстями и слабостями. Он был стратегом, дипломатом, законодателем, но прежде всего строителем нового Русского государства. История Ивана III – история его политической деятельности. В этой деятельности, в ее итогах – квинтэссенция его натуры, смысл и оправдание его долгой жизни.

Он был прежде всего «разумный самодержец», как определил его величайший русский поэт. В психологическом облике первого государя всея Руси на первый план выступают такие черты, как осмотрительность, проницательность и дальновид­ность в сочетании с широким кругозором, стратегиче­ской масштабностью мышления и исключительной твердостью и последовательностью в достижении по­ставленных целей. Он не поражал воображения совре­менников ни личной воинской доблестью, как его про­славленный прадед, ни кровавыми театральными эф­фектами, как печально знаменитый внук. Он не отли­чался ни традиционным благочестием хрестоматийного князя русского средневековья, ни нарочитым новатор­ством Петра Великого. Сила ясного ума и твердость характера – вот его главное оружие в борьбе с много­численными врагами. Его можно назвать неутомимым тружеником, шаг за шагом идущим по избранному пути, преодолевая все преграды.

Реализм был едва ли не важнейшей чертой Ивана Васильевича. Ему никогда не изменяло чувство меры – драгоценнейший дар практического деятеля. Он не проявлял никакого интереса к возникавшей в церков­ных кругах теории «Москвы – третьего Рима», не об­ращая внимания на так называемое византийское на­следство и тому подобные умозрительные конструкции. Его политической целью и вместе с тем опорой была Русская земля и ее народ. Он первым осознал эту землю не собранием княжеских уделов, а единым ве­ликим государством, связанным исконной исторической традицией. В духе феодального миропонимания оп видел себя наследственным главой, а русский народ – подданными этого великого государства.

Развивающееся сознание исторического единства и суверенности Русской земли, все более ясное и чет­кое, проходит красной нитью через всю самостоятель­ную политическую жизнь Ивана Васильевича и прин­ципиально отличает его от всех предшественников. И его политика, труд его жизни, принесла свои плоды. История знает не многих деятелей, добившихся таких прочных и масштабных успехов, так повлиявших на судьбы своей страны. Обновленная, возрожденная ве­ликая Русская держава (в феодальном ее понима­нии) – главный итог многолетнего великого княжения первого государя всея Руси.

Алексеев Ю.Г. Государь всея Руси. Новосибирск, 1991.

С. 13, 25-27, 35, 58, 227.

А.А.Зимин

/О причинах возвышения Москвы/

«Моск­ве самим Богом было предназначено стать «третьим Римом»», – говорили одни. «Москва стала основой собирания Руси в силу целого ряда объективных, бла­гоприятных для нес причин», – поучающе разъясняли другие.

При ближайшем рассмот­рении все эти доводы оказываются презумпциями, час­тично заимствованными из общих исторических теорий, выработанных на совсем ином (как правило, западно­европейском) материале. Главная из них заключается в том, что создание прочного политического объеди­нения земель должно было произойти вследствие опре­деленных экономических предпосылок – например, в результате роста торговых связей. Указывалось еще на благоприятное географическое положение Москвы, и, наконец, отмечалась роль московских князей в общенациональной борьбе с татарами. Эти два объяс­нения не соответствуют действительности. Никаких «удобных» путей в районе Москвы не существовало. Маленькая речушка Москва была всего-навсего внуч­кой-золушкой мощной Волги. Поэтому города по Волге (Галич, Ярославль, Кострома, Нижний) имели гораздо более удобное географическое (и торговое) поло­жение.

Древнейшее Московское княжество сложилось на территории, обладавшей сравнительно скудными природными ресурсами. Здесь относительно мало было хлебородной земли преиму­щественно на правой стороне р. Москвы; не было та­ких больших промысловых статей, какие были в других княжествах, – соляных источников, рыбных рек и озер, бортных угодий и т.д. Транзитная торговля (о роли которой писал В.О.Ключевский) едва ли могла захватить широкие массы местного населения, тем более что начала и концы путей, по которым она велась, не находились в руках московских князей. Москва как торговый пункт не обладала преимуществами в сравнении с такими горо­дами, как Нижний Новгород или Тверь.

Не был Московский край и средоточием каких-либо промыслов.

Важнейшими центрами солеваренной промышленности были Соль Галичская, Вологда, Нерехта; меньше – Переславль, Ростов, Северная Двина и Руса.

Основным районом развития бортничества были Среднее Поволжье, районыОки, Мурома, Рязани. Бортники упоминаются в грамоте около 1432 – 1445 гг. Мед входил в состав оброка.

Ну а Москва? В районах, прилегающих непосредст­венно к ней, не было никаких богатств – ни ископа­емых, ни соляных колодезей, ни дремучих лесов. «В результате хищнического истребления лесов, – писал С.Б. Веселовский, – строевой лес в Подмосковье, главным образом сосна и ель, уже в первой половине XVI в. стал редкостью». Уже в 70-х годах XV в. появляются заповедные грамоты, запрещающие само­вольную порубку леса.

Дорогостоящий пушной зверь был выбит. Только на юго-востоке Подмосковья сохранилась менее ценная белка. В первой четверти XV в. в последний раз в Подмосковье упоминаются бобры. Поэтому зоркий наблюдатель начала XVI в. Сигизмунд Герберштейн писал, что «в Московской области нет... зверей (за исключением, однако, зайцев)».

Наиболее значительные места ловли рыбы распола­гались по крупным рекам, особенно по Волге, Шексне, Мологе, Двине, а также на озерах – Белоозере, Переславском, Ростовском, Галицком и др.

Разве только бортные угодья получили рас­пространение и в Московском крае. Но мед, собирав­шийся здесь, шел не на вывоз, а на изготовление напитков. Пили на Москве всегда много. В 1433 г. москвичи умудрились пропить великое княжение, а в 1445 г. – и самого великого князя, попавшего с пе­репою в татарский полон.

Воевать без вооружения нельзя. Меч, кольчуга, щит, шелом, копье и сабля – это прежде всего желе­зо. В Северо-Восточной Руси было три более или менее значительных места, богатых запасами болотной руды. Это – Серпухов, Белоозеро и Устюжна Железопольская. Спасибо, что белозерский князь Михаил Андреевич и серпуховской князь Василий Ярославич принадлежали к числу союзников Василия II, а то бы великому князю пришлось совсем туго. Ведь запасов железной руды в пределах самого Московского княже­ства не было.

П.П.Смирнов полагал, что основу подъема эконо­мики в Московском княжестве составлял переход к трехполью при употреблении сохи-косули. Начало вы­теснения подсечной системы земледелия паровой (с трехпольным оборотом) он относил к первой половине XIV в. «Лемех, или соха-косуля, да навоз на кресть­янском поле» сделали, по его мнению, Калиту «самым богатым князем в Русской земле». Однако никакой сохи-косули в изучаемое время не было. С рубежа XIII – XIV вв. основным орудием на Руси становится двузубая соха с полицей и без нее.

О широком распространении трехполья даже к сере­дине XV в. говорить не приходится. «Ярь», свиде­тельствующую о наличии трехполья, встречаем в актах Бежецкого (1392 – 1427 гг.), Дмитровского (1428 – 1432 гг.), Переславского уездов, в каких-то актах из числа московских, коломенских, костром­ских, вологодских, владимирских и юрьевских (ок. 1449 – 1452 гг.), суздальских (до марта 1459 г.) и московских (до июля 1460 г.). Возможно, третье поле было в деревне Галицкого уезда около 1425 – 1430 гг. Из приведенных отрывочных сведений нельзя сделать вывода о преимущественном развитии трехполья в Московском княжестве. Основной формой земледелия продолжала оставаться подсека.

Происходила расчистка новых земель, следы кото­рой обнаруживаются в Московском уезде, Дмитрове, Переславле, Бежецком Верхе, Росто­ве, Угличе, Соли Галичской, Вологде, Рузе.

Образную картину состояния земледелия на Руси нарисовал Матвей Моховский. Жители «пашут, и бороз­дят землю деревом без применения железа, и боронят, таща лошадьми по посеву древесные ветви. Из-за сильных и долгих морозов там редко вызревают нивы, и поэтому, сжав и скосив урожай, они в избах досу­шивают его, выдерживают до зрелости и молотят».

С.Б.Веселовский тонко подметил, что все эти Минины, Бутурлины и прочие дети боярские «не вели в своих владениях никакого земледельческого хозяйст­ва: вся их деятельность выражалась в эксплуатации природных богатств самыми примитивными способами – в бортном пчеловодстве, ловле рыбы и охоте на зверя и птицу».

Историки охотно говорят о Москве как этнографи­ческом центре Великороссии или как центре сложения русской народности. Но этногенетический процесс вряд ли плодотворно локализовать в одном городе с округой. Он происходил на всей территории Северо-восточной Руси, и роль в этом процессе, скажем, Твери, Галича, Новгорода была равно значительной.

Москва не была и тем единственным райским угол­ком для тех, кто желал скрыться от ордынских набе­гов, приводивших к запустению целых районов страны (таких, как Рязань). Место было небезопасное: тата­ры не раз подходили к Москве, Владимиру, Коломне и запросто «перелезали» через Оку. Гораздо спокойнее чувствовали себя жители более западных (Тверь) или северных (Новгород) земель.

Не стала Москва и средоточием сил национального сопротивления татарам, несмотря на гром Куликовской победы. И.Д.Всеволожский, выклянчивая в Орде ярлык на великое княжение Василию II, которого он соби­рался сделать своим зятем, доказывал, что его подо­печный обязан своей властью только воле ордынского царя и распоряжению своего отца, Василия I. Князь же Юрий искал великого княжения «духовною отца сво­его».

Москве суждено было одержать победу в борьбе за единство Руси. Ключ к пониманию этого лежит в особенностях колонизацион­ного процесса и в создании военно-служилого войска (Двора).

Основой военного могущества Москвы стал Госуда­рев двор с его тремя составными частями: служилыми князьями, боярами и детьми боярскими. Роль Двора резко выросла после возвращения Василия II из ор­дынского полона осенью 1445 г. В Переславле его встречали «вси князи, и бояре его, и дети боярские, и множество двора его ото всех градов». Суть перестройки старого Двора, как военно-хозяйственной организации, в ходе событий 1446 г. сводилась к выделению из него Дворца – хозяйственно-админи­стративной организации и формированию нового Дво­ра – военно-административной корпорации служилых людей. «Оставя грады и домы», служилые князья, бояре и дети боярские создали ядро войска, для ко­торого война стала делом всей жизни.

Зимин А.А. Витязь на распутье:

феодальная война в России XV в. М., 1991. С. 191 – 211.

В.Б.Кобрин