Две формулы геополитического движения

Исходная геополитика Руси содержит в себе зародыш, формулу многих последующих явлений. Так, в своем сочинении об управлении империей византийский автократор Константин Багрянородный11 раз­личал средоточие геополитической конфигурации, или Внутреннюю Русь (собственно киевскую землю, где жили «поляне, яже ныне зово-мая Русь»), и Внешнюю Русь, куда простирались перекладины пере­вернутой Т-образной конструкции. Горизонтальная ось шла от Карпат

через днестровский и южнобужский секторы лесостепи, пересекала днепровское средоточие и уходила в донецко-донской сектор лесосте­пи. Вертикальная ось от лесостепного поднепровья шла на север, чтобы через волоки соединить бассейн Днепра с бассейнами Западной Дви­ны и Ловати. Самой дальней периферией при этом оказывался. Ве­ликий Новгород, что подтверждает его культурная и языковая архаи­ка, а также само название дважды (великий и новый) противопостав­ленного «метрополии» города (зачастую экспансия и консолидация очередной области ведут к появлению своего Новгорода — Северского, Волынского, Нижнего и т. п.). В конечном же счете с развитием Т-об­разной геополитической конфигурации была впервые намечена форму­ла соединения мозаичных пространств Евразии или «собирания земель» Русью.

Подобная геополитическая формула уже с самого начала предоп­ределяет феномен многоликости Руси, задает алгоритм ее постоянных умножений. Различение Внутренней и Внешней Руси есть первое про­явление многоликости. В нем уже ощущается логика противопоставле­ния Малой и Великой Руси, которая, как показал акад. О. Н. Трубачев, предполагает противопоставление исконного, малого очага рассе­ления и великого пространства экспансии12. Однако Внешняя Русь, хо­тя бы за счет различных экологических качеств, а в потенции геополи­тических пространств, объединяемых по разным осям консолидации, немедленно стремится к индивидуализации, умножению числа своих ликов, что проявляется с самых древних времен в многообразии пле­менных именований.

Названия интегрировавшихся во Внешнюю Русь восточнославян­ских племен нередко были связаны с экологическими и ориентационными характеристиками занимаемых ими пространств, с исконностью или вторичностью именования. Племенные и территориальные назва­ния-идентификации дают немало оснований для установления внутрен­него геополитического развития восточнославянской общности, а тем самым Руси.

Так, Б. А. Рыбаков высказал предположение, что использование суффиксов племенного именования свидетельствует о различении внут­ренней (для -ан и -ян) и внешней (для -ич и -ц) зоны расселения13, что согласуется с представлениями о центральном значении средне-днепровских земель и фундаментальном характере Т-образной геопо­литической модели. Трактуемые им как исключения названия «север», «хорваты» и «дулебы» на деле только подтверждают эту логику, так как в данных случаях, видимо, были сохранены общеславянские само­названия племенами, раньше других переселившимися в пространства Евразии из закарпатского общеславянского очага14.

Концентрическая зональность расселения в древнекиевский период обладает геополитическим смыслом, свидетельствует о преимуществен­но северном с небольшим смещением к востоку движении восточных 'славян. Возникает формула края, а впоследствии украины, как зоны освоения, медленного подключения новых евразийских пространств к социокультурному и геополитическому ядру.

Обращает на себя внимание то, что в условиях такого продвиже­ния типичные краевики-украинцы, например кривичи или вятичи, не

компактно занимали определенные земли Внутренней, Малой, Руси, по­добно полянам или древлянам, а жили вперемешку с балтийскими иугрофинскими соседями на бескрайних пространствах Внешней, об­ширной Руси. «Ведь на огромной лесистой и полноводной равнине древ­ней Восточной Европы местные племена охотников, рыболовов и при­митивных земледельцев были по жизненной необходимости расселены очень редко. Новые «насельники», Русь и местные племена продол­жали жить «особе», сосуществовали; ни о каком безоглядном смеше­нии не могло быть и речи»15. Русь не вытесняла автохтонов, а занима­ла неиспользуемые или плохо используемые ими «оазисы» у рек и озер, осваивала волоки.

Таким образом, возникала вторая многовековая формула русско­го освоения Евразии: интенсивное развитие «оазисных» очагов у вод­ных путей, сосуществование с племенами и народами, экстенсивно ис­пользующими естественную среду, единение разных потенциалов для взаимной выгоды. Забегая вперед, отметим, что забвение этой форму­лы, переход к сплошному освоению лесной и степной «целины» ока­зались чреваты не просто подрывом внутренней геополитической струк­туры, но вели к деградации окружающей среды, к резкому снижению биопродуктивности обширных пространств Евразии, а в социокультур­ном отношении провоцировали утрату русского самосознания.

Русь многоликая

С расселением восточных славян к северу и востоку, со все боль­шим утяжелением концов Т-образной геополитической конфигурации ее перекрестье начинает испытывать перенапряжение. На эту типич­ную геополитическую проблему имперских образований, к числу кото­рых относилась и Киевская Русь16, последовал вполне естественный ответ — формирование уже упоминавшейся концепции «местнического державничества» (ср. формулу Любечского соглашения «Да ноне от­сель имейся во едино сердце и блюдем русские земли — каждый да держит отчину свою»), а тем самым возникновение созвездия отчин17, каждая из которых служила образованию самостоятельных очагов гео­политической консолидации.

Древнейшими такими очагами являются, конечно, новгородская земля— дальний конец вертикальной оси, а также концы горизон­тальных осей — галицко-волынская земля и донецко-донская лесо­степь, где сходились владения черниговских, новгород-северских и ря­занских князей. В промежутке между осями также, возникли очаги консолидации. Это Полоцкое княжество в зоне балтийского стока и земля Ростова Великого в верхневолжско-окском междуречье. Выде­ление новых центров, толкуемое обычно как дробление Руси, правиль­нее назвать ее умножением18. Возникновение новых геополитических общностей не разрушает старой, а идет внутри нее за счет усиления и развития внутренних геополитических связей. Умножение Руси фак­тически стало ее реинтеграцией в качестве сообщества новых и вели­ких земель, окруживших старый Киев полукольцами ближней и даль­ней периферии.

Политическая и геополитическая рациональность процесса одно­временной дифференциации и интеграции русских земель, как уже отмечалось, состояла в том, чтобы разгрузить перенапряженные имперские структуры Киевской Руси. Трудные, плохопроходимые пространства затрудняли управление из одного центра, делали первоначальную восточнославянскую империю весьма уязвимой. Создание вторичных центров, которые взяли на себя ряд функций, только укрепляло единство империи, освобождая первичный центр от части невыносимого бремени. Естественно, крайне важно, чтобы процессы дифференциации и интеграции были тщательно уравновешены. Критическую роль в этой связи приобретает развитие внутренней геополитики, инфраструктуры политических, культурных, хозяйственных и коммуникационных связей между самостоятельными центрами. Развитие таких связей, к сожалению, отставало от развития местнических тенденций и блокировалось великодержавными авантюрами, хотя развитие инфраструк­туры, в частности обустройство дорог, например пути из Булгара в Киев19 и многочисленных волоков20 было главнейшей культурной и геополитической миссией восточных славян. Значение этой миссии ярко выражено в былине о первом и главном, на мой взгляд, подвиге Ильи Муромца.

Каждая из обретающих свою самость земель становится центром Я консолидации экологически и геополитически тяготеющих друг к другу пространств. Естественными нишами в этих условиях оказываются речные бассейны. Вполне ожидаемо наибольшая дробность возникает I в наиболее обжитом бассейне Днепра. Здесь образуется своего рода пятилистник: Смоленское княжество в верховьях, Турово-Пинское в бассейне правого притока Припяти, Черниговское в бассейне левого притока Десны, наконец, правобережное Киевское и левобережное Пе­реяславское княжества. Галицкое княжество заняло бассейны Днестра и Прута. Южный Буг контролировался в основном половцами, но его верховья и далее земли по притоку Днепра Роси занимали Черные Клобуки, образуя своего рода имперский лимес. Западный же Буг консолидировал земли Владимиро-Волынского княжества. Собственно Балтийский бассейн (верховья Немана и Западной Двины) был осво­ен Полоцким княжеством. Северный, ловатско-невский сток стал ни­шей Новгородской земли, волжский — Ростово-Суздальской земли. В сторону Донца было развернуто Новгород-Северское княжество, а Дона — Рязанское княжество. Но это были княжества пограничные, так до конца и не выявившие своей геополитической идентичности.

Новая 'ситуация ведет к переосмыслению геополитических фор­мул. Киев сохраняет центральное имперское значение, но оказывает­ся при этом на южной окраине рядом с Полем, откуда и направлены главные угрозы, В. результате наиболее дальняя и далекая от Поля периферия начинает претендовать на роль новых субимперских цент­ров. Характерно, что раньше обретают геополитическое лицо и поли­тическую самостоятельность земли, которым не угрожала половецкая опасность, — Новгород и Полоцк. Такому примеру последовали Га­лич, Волынь и Чернигов. Потом наступил черед Ростовско-Суздальской земли. Затем, наконец, вполне выявилась и конфигурация днепровско­го пятилистника с усилением не просто самостоятельности, но стра-

тегической значимости Смоленщины. Предстояло, видимо, геополити­чески самоопределиться Новгород-Северскому и Рязанскому княже­ствам.

Начавшая приобретать устойчивость вопреки олговичской формуле «броска на Юг» и благодаря мономаховичской формуле «особности» геолитическая конфигурация славяно-кипчакской системы строится на ясной дифференциации взаимосвязи леса и степи, Руси и Поля. Эта конфигурация позволяла медленно, но верно создавать промежуточную славяно-кипчакскую зону, осуществлять, увы, только лишь наметив­шийся переход к симбиозу оседлого населения приречных урочищ-«оазисов» и кочевников степи, а значит, к формированию украин, ум­ножению Руси ив бассейнах Южного Буга, Донца и Днепра.

В условиях, когда геополитическая консолидация начинает тяго­теть к бассейновым разделениям, а вокруг каждого из новых внутри-русских геополитических образований возникает своя украина, естест­венным средоточием Русской земли становится гребень Среднерусской возвышенности. Здесь на большом пространстве от Оковского леса21, разделившего истоки Западной Двины, Днепра и Волги, до щигров-ского междуречья Оки, Дона и Сейма возникла внутренняя украина — периферия новых бассейновых геополитических общностей. Русь изна­чальную связывало и разделяло могучее течение Днепра. Ее символ — речной путь «из варяг в греки». Русь многоликую связывала и раз­деляла Среднерусская возвышенность. Ее символ — шеломянь, водо­раздельная гряда, за которой с каждой стороны открывается иная Русь. Поэтический рефрен «Слова о полку Игореве» — «О, Русская земля, уже за шеломянем еси!» — оказывается тем самым еще и гео­политической формулой новой многоликой Руси.

Многоцветье Руси

Ордынское завоевание прервало процесс умножения Руси, созда­ло качественно новую геополитическую ситуацию. Вместо геополитиче­ской консолидации на основе лесостепных и речных осей, вписанных в их сеть озерных и плёсовых урочищ-оазисов, выдвигается принцип доминирования открытых, лишенных разнообразия (тоталитаризован-ных) пространств: степи и обезлесенных земель в лесной и лесостеп­ной зонах. Русь вместо западного центра геополитического сплочения Сердцевины Земли в одночасье оказывается дальней периферией гигант­ской евразийской империи, образовавшейся вокруг двух степных осей — западной, алтайско-карпатской, и восточной, саяно-циньлинской (изгибающейся к югу дугообразной полосы степей от родного тему-чиновского Орхона до большой петли верхней Хуанхэ).

Уничтожение киевского и некоторых региональных центров, депо­пуляция открытых пространств, превращение пахотных земель в паст­бищные — все это проявления новых принципов геополитической орга­низации. Отдельные земли многоликой Руси оказываются в разной сте­пени охвачены процессом интеграции в степную империю чингизидов. Наиболее обезлесенные и близкие к Полю от киевщины до рязанщины земли стали окраинами степных кочевий, выдвинутых на запад теме-нов. Следующая полоса, уже более прикрытая лесом, сохранила боль­шую самостоятельность. Наконец, дальние лесные земли чисто номи­нально признали зависимость от Орды. Наиболее же глухие лесные и, главное, болотистые земли, исконно заселенные славянскими племена-

ми с болотной экологической самоидентификацией, — дреговичами (от «дрегва» — болотная зыбь, трясина) и полочанами (от речки Полоты,, или болотной), так и остались недосягаемыми для ордынцев.

Новая ситуация резко упростила внутреннюю геополитику Руси. Прежнее земельное членение было как бы перечеркнуто, резко упро­щено. Холмистые, лесные и заболоченные местности, а значит, и обще­русский шеломянь становятся захолустьем. Прежняя инфраструктура,, включая и многие волоки, приходит в упадок. Однако память об исто­рическом ядре Руси и новых великих землях, о формуле первопроход­цев кривичей-краевиков и о формуле перемежающегося сожительства, о днепровской и шеломянной конфигурациях сохранилась и послужи­ла многим позднейшим тенденциям развития. Потенциал разнообразия воспроизводился и. накапливался медленно. Пока же уделом Руси ста­ло геополитическое упрощение.

Разгром и запустение киевщины привели к быстрому возвышению новых геополитических центров. Один тяготел к верхневолжско-окско-му бассейну, второй — к балтийскому. В одном образовалось Великое княжество Московское, в другом — Великое княжество Литовское. Геополитический раздел между ними пролег первоначально все по то­му же общерусскому шеломяню — гребню Среднерусской возвышенно­сти. Возникают два зеркальных во многих отношениях двойника — за­падная и восточная геополитические суперобщности.

Западная Русь, по крайней мере с XIV в., а возможно и раньше,, концептуализируется в цветовой гамме. Основная, центральная, ее часть (шеломянь Белорусской гряды и бассейн Западной Двины) по­лучает название «Беларусь». Она не лишена характерных славянских ассоциаций со светом и свободой, но также связана, вероятно, с цве­товым обозначением запада в монгольской и, шире, в евразийской культурной традиции. Северозападный край (бассейн Немана) полу­чил название «Черная (северная) Русь», а юго-западные земли Волыни и Галича стали именоваться «Червонной (южной) Русью». Соблаз­нительно вслед за О. Н. Трубачевым22 предположить, что лежащая к востоку от центральной Руси (внутренней украины среднерусского ше-ломяня) Великороссия могла именоваться синей или голубой (восточ­ной) Русью, но отсутствие надежных свидетельств заставляет, скорее, склониться к тому, что цветовая гамма была ограничена черно-бело-червонорусской последовательностью.

Послетатарский период характеризуется не только болезненным расколом Руси, но и выбором новых геополитических ориентиров для усиления внутренних геополитических связей и восстановления един­ства. Стратегия восстановления Руси могла быть медленной и поэтап­ной за счет повышения разнообразия каждой из двух больших частей и развития внутренних украин. Однако существовали и форсированные варианты воссоединения Руси. В этом случае гордиев узел разрубал­ся либо подчинением черно-бело-червоннорусского запада бесцветному (или сине-голубому?) востоку, либо подчинением востока западу. Фак­тически использовались — и весьма противоречиво — все эти возможно­сти. Получившее было развитие формирование внутренних украин и становившийся все более реальным симбиоз запада и востока Руси были смяты лихорадочной нетерпеливостью новых имперских центров Москвы и Тракая.

Русский запад — черно-бело-червоннорусский комплекс и Мало­россия (киевщина), объединенные парадоксально-периферийным цент-

ром Тракая в Великое княжество Литовское, — тяготел то к воссоеди­нительному варианту — поглощению Московии за счет сделки с тата­рами, то к отъединительному — признанию Московии частью Татарии и к повороту на еще более дальний запад, к Польше. Торжество Моск­вы над Тверью и татарами, превращение ее в геополитический центр Евразии предопределили западный поворот гедиминовичей, но не унич­тожили унаследованный Речью Посполитой роковой соблазн овладеть всей Русью.

Что касается русского востока, то объединившим его московским государям также предстояло сделать свой выбор. Сложившаяся было оригинальная модель самодостаточного Третьего Рима, игнорирующего в своем православии весь остальной мир и находящегося в симбиозена западе с Литвой, а на востоке и юге —. с татарами (восстановленная до известной степени Иваном III мономаховская стратегия соединения самостоятельных земель-отчин), была заменена моделью имперского доминирования, подражания Риму первоначальному (восстановленная Иваном IV гориславличская стратегия завоевания-деспотизации Руси резким броском из покоренных окраин, из Казани, из опричнины и т. п.).

Новая имперская политика (взятие Казани и Астрахани, Ливон­ская война и т. п.) привела не только к перемещению евразийского геополитического центра в Москву, к появлению новых краев и украин (Поволжье, Урал, Сибирь, области казачьих войск), но и к попыткам изменить сложившуюся уже внутреннюю геополитическую конфигура­цию (разделение на земщину и опричнину и т. п.). Все это существенно дестабилизировало страну. В конечном счете были спровоцированы гражданская война (так называемая «смута» начала XVII в.) и польская интервенция. Последующая стабилизация, казалось, могла быть использована для воспроизводства автохтонной модели самоизолированного Третьего Рима, но уже в евразийской версии. Однако искушение торопливого прорыва на запад оказалось сильней. В середине века произошло воссоединение Украины (великоросско-малоросского пограничья) и частично Малороссии с Великороссией. Ценой за это воссоединение стали самоотказ Восточной Руси, латинизация Моско­вии, церковный раскол и возникновение весьма необычной, до абсурда прихотливой формулы имперской экспансии, порождаемой своего рода геополитическим комплексом неполноценности или «комплексом периферийности»23.