Елизавета Евгеньевна Аничкова 22 страница

уже сами отказываясь от принципов Особлагов, уже сами призна- вая, что невозможно политических содержать беспримесно, — хо- зяева привезли и разместили 650 воров, частично и бытовиков (в том числе много малолеток). «Прибывает здоровый контин- гент! — злорадно предупреждали они Пятьдесят Восьмую. — Те- перь вы не шелохнётесь». А к привезенным ворам воззвали: «Вы у нас наведёте порядок!»

Но вот он, непредсказуемый ход человеческих чувств и об- щественных движений. Впрыснув в 3-й кенгирский лагпункт ло- шадиную дозу этого испытанного трупного яда, хозяева получили не замирённый лагерь, а самый крупный мятеж в истории Архи- пелага ГУЛАГа!

* * *

Как ни огорожены, как ни разбросаны по видимости остров- ки Архипелага, они через пересылки живут одним воздухом, и об- щие протекают в них соки. И потому резня стукачей, голодовки, забастовки, волнения в Особлагах не остались для воров неиз- вестными. И вот говорят, что к 54-му году на пересылках стало заметно, что воры зауважали каторжан.

Так вот, приехавшие в Кенгир воры уже слышали немного, уже ожидали, что дух боевой на каторге есть. И прежде чем они осмотрелись и прежде чем слизались с начальством, — пришли к паханам выдержанные широкоплечие хлопцы, сели поговорить о жизни и сказали им так: «Мы — представители. Какая в Особых лагерях идёт рубиловка — вы слышали, а не слышали — расска- жем. Ножи теперь делать мы умеем не хуже ваших. Вас — шесть- сот человек, нас — две тысячи шестьсот. Вы — думайте и выби- райте. Если будете нас давить — мы вас перережем».

Конечно, Голубым только и было надо, чтобы такая свалка на- чалась. Но прикинули воры, что против осмелевшей Пятьдесят Восьмой один к четырём идти им не стоит.

И ответили воры: «Нет, мы будем с мужиками вместе!»

Эта конференция не записана в историю, и имена участников её не сохранились в протоколах. А жаль. Ребята были умные.

————————

Вероятно, новизна и необычность игры очень занимала блат- ных, особенно малолеток: вдруг относиться к «фашистам» вежли- во, не входить без разрешения в их секции, не садиться без при- глашения на вагонки.

Париж прошлого века называл своих блатных (а у него, видимо, их хватало), сведенных в гвардию, — мобили. Очень верно схвачено. Это племя такое мобильное, что оно разры- вает оболочку повседневной косной жизни, оно никак не мо- жет в ней заключаться в покое. Установлено было не воро- вать, неэтично было вкалывать на казённой работе — но что- то же надо было делать! Воровской молодняк развлекался тем, что срывал с надзирателей фуражки, во время вечерней про- верки джигитовал по крышам бараков, сбивал счёт, свистел, улюлюкал, ночами пугал вышки.

Надо было начинать, что-нибудь, но начинать! А так как начинателей, если они из Пятьдесят Восьмой, подвешивают по- том в верёвочных петлях, а если они воры — только журят на политбеседах, то воры и предложили: мы — начнём, а вы — поддe´ржите!

Заметим, что всё Кенгирское лагерное отделение представля- ло собой единый прямоугольник с общей внешней зоной, внутри которой, поперёк длины, нарезаны были внутренние зоны: спер- ва 1-го лагпункта (женского), потом хоздвора, потом 2-го лаг- пункта, потом 3-го, а потом — тюремного, где стояли две тюрь- мы — старая и новая — и куда сажали не только лагерников, но и вольных жителей посёлка.

Естественной первой целью было — взять хозяйственный двор, где располагались также и все продовольственные склады лагеря. Операцию начали днём в нерабочее воскресенье 16 мая 1954 года. Сперва все мобили влезли на крыши своих бараков и усеяли стену между 3-м и 2-м лагпунктами. Потом по команде па- ханов, оставшихся на высотах, они с палками в руках спрыгива- ли во 2-й лагпункт, там выстроились в колонну и так строем по- шли по линейке. А линейка вела по оси 2-го лагпункта — к же- лезным воротам хоздвора, в которые и упиралась.

И ворота хоздвора распахнулись, и навстречу наступающим вышел взвод безоружных солдат. Солдаты стали отталкивать мо- билей, нарушили их строй. Воры стали отступать к своему 3-му лагпункту и карабкаться снова на стену, а со стены их резерв бро- сал в солдат камнями и саманами, прикрывая отступление.

Разумеется, никаких арестов среди воров не последовало. Всё ещё видя в этом лишь резвую шалость, начальство дало лагерно- му воскресенью спокойно течь к отбою. Без приключений был роздан обед. А вечером с темнотою зазвенели от камней фонари на зоне: мобили били по ним из рогаток, гася освещение зоны. Уже их полно тут сновало в темноте по 2-му лагпункту, и залив-

чатые их разбойничьи свисты резали воздух. Бревном они расса- дили ворота хоздвора, хлынули туда, а оттуда рельсом сделали пролом и в женскую зону. (Были с ними и молодые из Пятьдесят Восьмой.)

При свете боевых ракет, запускаемых с вышек, опер капитан Беляев ворвался в хоздвор извне, через его вахту, со взводом ав- томатчиков и — впервые в истории ГУЛАГа! — открыл огонь по социально-близким! Были убитые и несколько десятков раненых. А ещё — бежали сзади краснопогонники со штыками и дока- лывали раненых. (В ту ночь в больнице 2-го лагпункта засвети- лась операционная и заключённый хирург испанец Фустер оперировал.)

Хоздвор теперь был прочно занят карателями, пулемётчики там расставились. А 2-й лагпункт (мобили сыграли свою увертю- ру, теперь вступили политические) соорудил против хоздвора бар- рикаду. 2-й и 3-й лагпункты соединились проломом, и больше не было в них надзирателей, не было власти МВД.

Но что случилось с теми, кто успел прорваться на женский лагпункт и теперь отрезан был там? События перемахнули через то развязное презрение, с которым блатные оценивают баб. Ког- да в хоздворе загремели выстрелы, то проломившиеся к женщи- нам оказались уже не жадные добытчики, а — товарищи по судь- бе. Женщины спрятали их. На поимку вошли солдаты. Женщины мешали им искать и отбивались. Солдаты били женщин кулака- ми и прикладами, таскали и в тюрьму.

И вдруг на хоздвор к офицеру прибежал с запиской боец. Офицер распорядился взять трупы, и вместе с ними краснопогон- ники покинули хоздвор.

Минут пять на баррикаде было молчание и недоверие. Потом первые зэки осторожно заглянули в хоздвор. Он был пуст, толь- ко валялись там и здесь лагерные чёрные картузики убитых с нашитыми лоскутиками номеров.

(Позже узнали, что очистить хоздвор приказал министр внут- ренних дел Казахстана, он только что прилетел из Алма-Аты. Уне- сенные трупы отвезли в степь и закопали, чтоб устранить экспер- тизу, если её потом потребуют.)

Покатилось «Ура-а-а!.. Ура-а-а…» — и хлынули в хоздвор и дальше в женскую зону. Пролом расширили. Там освободили жен- скую тюрьму — и всё соединилось! Всё было свободно внутри главной зоны! — только 4-й тюремный лагпункт оставался тюрьмой.

Что за ощущения могут быть те, которые рвут грудь восьми

тысячам человек, всё время, и давеча, и только что бывших разобщёнными?! Экибастузское голодное лежание в запертых ба- раках — и то ощущалось прикосновением к свободе. А тут — ре- волюция! Столько подавленное — и вот прорвавшееся братство людей! И мы любим блатных! И блатные любят нас! (Да куда де- нешься, кровью скрепили. И ещё больше, конечно, мы любим женщин, которые вот опять рядом с нами, как полагается в человечестве, и сёстры наши по судьбе.)

В столовой прокламации: «Вооружайся, чем можешь, и напа- дай на войска первый!» На кусках газет (другой бумаги нет) чёр- ными или цветными буквами самые горячие уже вывели в спеш- ке свои лозунги: «Хлопцы, бейте чекистов!», «Смерть стукачам, че- кистским холуям!». В одном-другом-третьем месте лагеря, только успевай, — митинги, ораторы! И каждый предлагает своё! Какие выставить требования? Чего мы хотим? Под суд убийц! — это по- нятно. А дальше?.. Не запирать бараков, снять номера! — а дальше?..

А дальше — самое страшное: для чего это начато и чего мы хотим? Мы хотим, конечно, свободы, одной свободы! — но кто ж нам её даст? Те суды, которые нас осудили, — в Москве. И пока мы недовольны Степлагом или Карагандой, с нами ещё разгова- ривают. Но если мы скажем, что недовольны Москвой… нас всех в этой степи закопают.

А тогда — чего мы хотим? Проламывать стены? Разбегаться в пустыню?..

Часы свободы! Пуды цепей свалились с рук и плеч — этот день стоил того!

А в конце понедельника в бушующий лагерь приходит деле- гация от начальства. Делегация вполне благожелательна, они не смотрят зверьми, они без автоматов, да ведь и то сказать — они же не подручные кровавого Берии. Мы узнаём, что из Москвы прилетели генералы. Они считают, что наши требования вполне справедливы. (Мы сами ахаем: справедливы? Так мы не бунтов- щики? Нет-нет, вполне справедливы.) «Виновные в расстреле бу- дут привлечены к ответственности». — «А за что женщин изби- ли?» — «Женщин избили? — поражается делегация. — Быть это- го не может». Аня Михайлевич приводит им вереницу избитых женщин. Комиссия растрогана: «Разберёмся, разберёмся». — «Зве- ри!» — кричит генералу Люба Бершадская. Ещё кричат: «Не за- пирать бараков!» — «Не будем запирать». — «Снять номера!» —

«Обязательно снимем», — уверяет генерал, которого мы в глаза никогда не видели (и не увидим). — «Проломы между зонами —

пусть остаются! — наглеем мы. — Мы должны общаться!» — «Хо- рошо, общайтесь, — согласен генерал. — Пусть проломы остают- ся». Так, братцы, чего нам ещё надо? Мы же победили!! Один день побушевали, порадовались, покипели — и победили! И хотя среди нас качают головами и говорят — обман, обман! — мы ве- рим. Мы верим нашему, в общем, неплохому начальству. Мы верим потому, что так нам легче всего выйти из положения…

А что остаётся угнетённым, если не верить? Быть обмануты- ми — и снова верить. И снова быть обманутыми — и снова верить.

И во вторник 18 мая все кенгирские лагпункты вышли на ра- боту, примирясь со своими мертвецами.

И ещё в это утро всё могло кончиться тихо. Но высокие ге- нералы, собравшиеся в Кенгире, считали бы такой исход своим поражением. Не могли же они серьёзно признать правоту заклю- чённых! Не могли же они серьёзно наказывать военнослужащих МВД! Их низкий рассудок извлёк один только урок: недостаточ- но были укреплены межзонные стены. Там надо сделать огневые зоны!

И в этот день усердное начальство впрягло в работу тех, кто отвык работать годами и десятилетиями: офицеры и надзиратели надевали фартуки: кто знал, как взяться, — брал в руки масте- рок; солдаты, свободные от вышек, катили тачки, несли носилки; инвалиды, оставшиеся в зонах, подтаскивали и поднимали сама- ны. И к вечеру заложены были проломы, восстановлены разбитые фонари, вдоль внутренних стен проложены запретные полосы и на концах поставлены часовые с командой: открывать огонь!

А когда вечером колонны заключённых, отдавших труд днев- ной государству, входили снова в лагерь, их спешно гнали на ужин, не давая опомниться, чтобы поскорей запереть. По гене- ральской диспозиции, нужно было выиграть этот первый вечер — вечер слишком явного обмана после вчерашних обещаний, — а там как-нибудь привыкнется и втянется в колею.

Но раздались перед сумерками те же заливчатые разбойничьи свисты, что и в воскресенье, — перекликались ими третья и вто- рая зоны, как на большом хулиганском гулянье. И надзиратели дрогнули, не кончили своих обязанностей и убежали из зон.

Лагерь остался за зэками, но они были разделены. По подсту- пившимся к внутренним стенам — вышки открывали пулемётный огонь. Нескольких уложили, нескольких ранили. Фонари опять все перебили из рогаток, но вышки светили ракетами.

Длинными столами били по колючке, но под огнём нельзя бы-

ло ни проломить стену, ни лезть через неё, — значит, надо было подкопаться. Как всегда, в зоне не было лопат, кроме пожарных. Пошли в ход поварские ножи, миски.

В эту ночь, с 18 на 19 мая, безоружные люди под пулемёт- ным огнём прошли подкопами и проломами все стены и снова соединили все лагпункты и хоздвор. Теперь вышки перестали стрелять. А на хоздворе инструмента было вдоволь. Вся дневная работа каменщиков с погонами пошла насмарку. Под кровом но- чи ломали предзонники, расширяли проходы в стенах, чтобы не стали они западнёй (в другие дни их сделали шириной метров в двадцать).

В эту же ночь пробили стену и в 4-й лагпункт, тюремный. Надзорсостав, охранявший тюрьмы, бежал кто к вахте, кто к выш- кам, им спускали лестницы. Узники громили следственные каби- неты. Тут были освобождены из тюрьмы и те, кому предстояло завтра стать во главе восстания: бывший полковник Красной ар- мии Капитон Кузнецов (выпускник Фрунзенской академии, уже немолодой; после войны он командовал полком в Германии и кто-то у него сбежал в Западную — за это и получил он срок) и бывший старший лейтенант Красной армии Глеб Слученков.

Мятежные зэки! — которые уже трижды старались оттолкнуть от себя и этот мятеж, и эту свободу. Как обращаться с такими дарами, они не знали и больше боялись их, чем жаждали. Но с неуклонностью морского прибоя их бросало и бросало в этот мятеж.

Бежит же беглец, чтоб испытать хоть один день свободной жизни. Так и эти восемь тысяч человек не столько подняли мя- теж, сколько бежали в свободу, хоть и не надолго! Восемь тысяч человек вдруг из рабов стали свободными, и предоставилось им — жить! Привычно ожесточённые лица смягчились до добрых улыбок. Женщины увидели мужчин, и мужчины взяли их за ру- ки. Те, кто переписывались изощрёнными тайными путями и ни- когда не видели друг друга, — теперь познакомились. Те литов- ки, чьи браки заключали ксёндзы через стену, теперь увидели сво- их законных по церкви мужей — их брак спустился от Господа на землю! Верующим впервые за их жизнь никто не мешал соби- раться и молиться. Рассеянные по всем зонам одинокие иностран- цы теперь находили друг друга и говорили на своём языке об этой странной азиатской революции. Всё продовольствие лагеря оказалось в руках заключённых. Никто не гнал на развод и на одиннадцатичасовой рабочий день.

Над бессонным взбудораженным лагерем, сорвавшим с себя

собачьи номера, рассвело утро 19 мая. На проволоках свисали столбики с побитыми фонарями. По траншейным проходам и без них зэки свободно двигались из зоны в зону. Многие надевали свою вольную одежду, взятую из каптёрки. Кое-кто из хлопцев на- хлобучил папахи и кубанки. (Скоро будут и расшитые рубашки, на азиатах — цветные халаты и тюрбаны, серо-чёрный лагерь расцветёт.)

Ходили по баракам дневальные и звали в большую столовую на выборы Комиссии — комиссии для переговоров с начальством и для самоуправления (так скромно, так боязливо она себя назвала).

Её избирали, может быть, на несколько всего часов, но суж- дено было ей стать сорокадневным правительством Кенгирского лагеря.

* * *

В первые же часы предстояло определиться политической ли- нии мятежа, а значит, бытию его или небытию. Повлечься ли дол- жен был он за теми простосердечными листовками поверх газет- ных механических столбцов: «Хлопцы, бейте чекистов»?

Едва выйдя из тюрьмы, в первые же часы, ещё ночные, об- ходя все бараки и до хрипоты держа там речи, а с утра потом на собрании в столовой и ещё позже не раз, полковник Капитон Ива- нович Кузнецов повторял не уставая:

— Антисоветчина — была бы наша смерть. Если мы выста- вим сейчас антисоветские лозунги — нас подавят немедленно. Спасение наше — в лояльности. Мы должны разговаривать с мос- ковскими представителями, как подобает советским гражданам! Разумность такой линии была сразу понята и победила. Очень быстро по лагерю были развешаны крупные лозунги, хорошо чи-

таемые с вышек и от вахт:

«Да здравствует Советская Конституция!»

«Да здравствует советская власть!»

«Требуем приезда члена ЦК и пересмотра наших дел!»

«Долой убийц-бериевцев!»

А над столовой поднялся видный всему посёлку флаг. Он ви- сел потом долго: белое поле, чёрная кайма, в середине красный санитарный крест. По международному морскому коду флаг этот значил:

«Терпим бедствие. На борту — женщины и дети».

В Комиссию было избрано человек двенадцать во главе с Куз- нецовым. Комиссия сразу специализировалась и создала отделы:

— агитации и пропаганды (руководил им литовец Кнопмус, штрафник из Норильска после тамошнего восстания);

— быта и хозяйства;

— питания;

— внутренней безопасности (Глеб Слученков);

— военный и

— технический, пожалуй самый удивительный в этом лагер- ном правительстве.

Отделы принялись за работу. Первые дни были особенно оживлёнными: надо было всё придумать и наладить.

Все бригады сохранились как были, но стали называться взво- дами, бараки — отрядами, и назначены были командиры отря- дов, подчинённые Военному отделу.

Не дожидаясь теперь доброй воли барина, сами начинали сни- мать оконные решётки с бараков. Первые два дня, пока хозяева не догадались отключить лагерную электросеть, ещё работали станки в хоздворе, из прутьев этих решёток сделали множество пик, заостряя и обтачивая их концы.

Вскинув пики над плечами, пикеты шли занимать свои ноч- ные посты. И женские взводы, направляемые на ночь в мужскую зону в отведенные для них секции, чтобы по тревоге высыпать навстречу наступающим (было такое наивное предположение, что палачи постесняются давить женщин), шли, ощетиненные кончи- ками пик.

В пуританском воздухе ранней революции, когда присутствие женщины на баррикаде тоже становится оружием, — мужчины и женщины держались достойно тому и достойно несли свои пики остриями в небо.

Главный же расчёт начальства был, что блатные начнут наси- ловать женщин, политические вступятся — и пойдёт резня. Но и здесь ошиблись психологи МВД! — и это стоит нашего удивления тоже. Все свидетельствуют, что воры вели себя как люди, но не в их традиционном значении этого слова, а в нашем.

Если кенгирскому мятежу можно приписать в чём-то силу, то сила была — в единстве.

Не посягали воры и на продовольственный склад, что, для знающих, удивительно не менее. Хотя на складе было продуктов

на многие месяцы, Комиссия, посовещавшись, решила оставить все прежние нормы на хлеб и другие продукты.

Технический отдел начал борьбу за свет. Мотор, бывший на хоздворе, обратили в генератор и так стали питать телефонную лагерную сеть, освещение штаба и… радиопередатчик! А в бара- ках светили лучины… Уникальная эта гидростанция работала до последнего дня мятежа.

Дни текли. Не спуская с зоны глаз — солдатских с вышек, надзирательских оттуда же (надзиратели, как знающие зэков в ли- цо, должны были опознавать и запоминать, кто что делает) и да- же глаз лётчиков (может быть, с фотосъёмкой), — генералы с огорчением должны были заключить, что в зоне нет резни, нет погрома, нет насилий, лагерь сам собой не разваливается и по- вода нет вести войска на выручку.

Лагерь — стоял, и переговоры меняли характер. Золотопогон- ники в разных сочетаниях продолжали ходить в зону для убежде- ния и бесед. Их всех пропускали, но приходилось им для этого брать в руки белые флаги, а после вахты хоздвора, главного те- перь входа в лагерь, перед баррикадой, сносить обыск, когда ка- кая-нибудь украинская дивчина в телогрейке охлопывала гене- ральские карманы, нет ли, мол, там пистолета или гранат. Зато штаб мятежников гарантировал им личную безопасность!..

Требования-просьбы восставших были сформулированы ещё в первые два дня и теперь повторялись многократно:

— наказать убийцу евангелиста;

— наказать всех виновных в убийствах с воскресенья на понедельник в хоздворе;

— наказать тех, кто избивал женщин;

— вернуть в лагерь тех товарищей, которые за забастовку незаконно посланы в закрытые тюрьмы;

— не надевать больше номеров, не ставить на бараки решё- ток, не запирать бараков;

— не восстанавливать внутренних стен между лагпунктами;

— восьмичасовой рабочий день, как у вольных;

— увеличение оплаты за труд (уж не шла речь о равенстве с вольными);

— свободная переписка с родственниками и иногда свидания;

— пересмотр дел.

Затянувшееся это сидение восьми тысяч в осаде клало пятно на репутацию генералов, могло испортить их служебное положе- ние, и поэтому они обещали. Они обещали, что требования эти

почти все можно выполнить, только вот трудно будет оставить от- крытой женскую зону, это не положено (как будто в ИТЛ двадцать лет было иначе), но можно будет обдумать, какие-нибудь устро- ить дни встреч. Пересмотр дел? Что ж, и дела, конечно, будут пересматривать, только надо подождать. Но что совершенно без- отложно — надо выходить на работу! на работу! на работу!

А уж это зэки знали: разделить на колонны, оружием поло- жить на землю, арестовать зачинщиков.

«Нет, — отвечали они через стол и с трибуны. — Нет! — кри- чали из толпы. — Управление Степлага вело себя провокацион- но! Мы не верим руководству Степлага! Мы не верим МВД!»

— Даже МВД не верите? — поражался заместитель минист- ра, вытирая лоб от крамолы. — Да кто внушил вам такую нена- висть к МВД?

Загадка.

— Члена Президиума ЦК! Члена Президиума ЦК! Тогда пове- рим! — кричали зэки.

— Смотрите! — угрожали генералы. — Будет хуже!

Но тут вставал Кузнецов. Он говорил складно, легко и дер- жался гордо.

— Если войдёте в зону с оружием, — предупреждал он, — не забывайте, что здесь половина людей — бравших Берлин. Овладеют и вашим оружием!

А на угрозу военного подавления Слученков отвечал генера- лам так: «Присылайте! Присылайте в зону побольше автоматчи- ков! Мы им глаза толчёным стеклом засыпем, отберём автоматы! Ваш кенгирский гарнизон разнесём! Ваших кривоногих офицеров до Караганды догоним, на ваших спинах войдём в Караганду! А там — наш брат!»

Были недели, когда вся война перешла в войну агитационную. Внешнее радио не умолкало: через несколько громкоговорителей, обставивших лагерь, оно чередило обращения к заключённым с информацией, дезинформацией и одной-двумя заезженными, надоевшими, все нервы источившими пластинками.

Ходит по полю девчонка, Та, в чьи косы я влюблён.

По внешнему радио то чернили всё движение, уверяя, что на- чато оно с единственной целью насиловать женщин и грабить. То старались рассказать какую-нибудь гадость о членах Комиссии. И опять шли призывы: работать! работать! почему Родина долж- на вас содержать? не выходя на работу, вы приносите огромный

вред государству! Простаивают целые эшелоны с углем, некому разгружать! (Пусть постоят! — смеялись зэки, — скорей уступите!) Однако не остался в долгу и Технический отдел. В хоздворе нашлись две кинопередвижки. Их усилители и были использова- ны для громкоговорения, конечно более слабого по мощности. А питались усилители от засекреченной гидростанции. (Существо- вание у восставших электрического тока и радио очень удивляло и тревожило хозяев. Они опасались, как бы мятежники не нала- дили радиопередатчик да не стали бы о своём восстании переда-

вать за границу.)

Мысль Технического отдела, не имея возможности современ- ную науку обогнать, попятилась, напротив, к науке прошлых ве- ков. Из папиросной бумаги склеен был огромный воздушный шар. К нему была привязана пачка листовок, а под него подвязана жа- ровня с тлеющими углями, дающая ток тёплого воздуха во внут- ренний купол шара, снизу открытый. К огромному удовольствию собравшейся арестантской толпы (арестанты уж если радуются, то как дети), это чудное воздухоплавательное устройство поднялось и полетело. Но увы! — ветер был быстрей, чем оно набирало вы- соту, и при перелёте через забор жаровня зацепилась за прово- локу, лишённый горячего тока шар опал и сгорел вместе с листовками.

После этой неудачи стали надувать шары дымом. Эти шары при попутном ветре неплохо летели, показывая посёлку крупные надписи:

«Спасите женщин и стариков от избиения!»

«Мы требуем приезда члена Президиума ЦК!»

Охрана стала расстреливать эти шары.

Тут пришли в Техотдел зэки-чечены и предложили делать зме- ев (они на змеев мастера). Этих змеев стали удачно клеить и далеко выбрасывать над посёлком.

По змеям тоже стреляли, но они не были так уязвимы к про- боинам, как шары. Нашёл скоро противник, что ему дешевле, чем гонять толпу надзирателей, запускать контрзмеев, ловить и пере- путывать.

Война воздушных змеев во второй половине XX века! — и всё против слова правды…

Тем временем готовил Техотдел и «секретное» оружие. Это вот что такое было: алюминиевые угольники для коровопоилок, оставшиеся от прежнего производства, заполнялись спичечной се- рой с примесью карбида кальция (все ящики со спичками укры-

ли за дверью «100 000 вольт»). Когда сера поджигалась и уголь- ники бросались, они с шипением разрывались на части.

Но не злополучным этим остроумцам и не полевому штабу предстояло выбрать час, место и форму удара. Как-то, по про- шествии недель двух от начала, в одну из тёмных, ничем не осве- щённых ночей раздались глухие удары в лагерную стену во мно- гих местах — разрушали стену сами войска конвоя! В лагере был переполох, метались с пиками и саблями, не могли понять, что делается, ожидали атаки. Но войска в атаку не пошли.

К утру оказалось, что в разных местах зоны противник про- делал с десяток проломов.

Гремело радио: опомнитесь! переходите за зону в проломы! в этих местах — не стреляем! перешедших — не будем судить за бунт!

По лагерному радио отозвалась Комиссия так: кто хочет спа- саться — валите хоть через главную вахту, не задерживаем никого.

Долго зияли проломы — дольше, чем стена была во время мя- тежа сплошная. И за все эти недели убежало за зону человек лишь около дюжины.

Почему? Неужели верили в победу? Нет. Неужели не угнете- ны были предстоящим наказанием? Угнетены. Неужели людям не хотелось спастись для своих семей? Хотелось! И терзались, и эту возможность обдумывали втайне, может быть, тысячи. Но подня- та была на этом клочке земли общественная температура так, что если не переплавлены, то оплавлены были по-новому души, и слишком низкие законы, по которым «жизнь даётся однажды», и бытие определяет сознание, и шкура гнёт человека в тру- сость, — не действовали в это короткое время на этом ограни- ченном месте. Законы бытия и разума диктовали людям сдаться вместе или бежать порознь, а они не сдавались и не бежали! Они поднялись на ту духовную ступень, откуда говорится палачам:

— Да пропадите вы пропадом! Травите! Грызите!

И операция, так хорошо задуманная, что заключённые разбе- гутся через проломы как крысы и останутся самые упорные, ко- торых и раздавить, — операция эта провалилась потому, что изобрели её шкуры.

Шла вторая, третья, четвёртая, пятая неделя… То, что по за- конам ГУЛАГа не могло длиться ни часа, то существовало и дли- лось неправдоподобно долго, даже мучительно долго — половину мая и потом почти весь июнь. Уже невозможно было и рвануть в пустыню: прибывали войска, они жили в степи, в палатках. Весь

лагерь был обведен снаружи ещё двойным обводом колючей про- волоки. Одна была только розовая точка: приедет барин (ждали Маленкова) и рассудит. Приедет, добрый, и ахнет, и всплеснёт ру- ками: да как они жили тут? да как вы их тут держали? судить убийц! разжаловать остальных… Но слишком точкою была, и слишком розовой.

Не ждать было милости. Доживать было последние свободные денёчки и сдаваться на расправу Степлагу МВД.

И всегда есть души, не выдерживающие напряжения. И кто- то внутри уже был подавлен и только томился, что натуральное подавление так долго откладывается. А кто-то тихо смекал, что он ни в чём не замешан и если осторожненько дальше — то и не будет. А кто-то был молодожён (и даже по настоящему вен- чальному обряду, ведь западная украинка тоже иначе замуж не выйдет, а заботами ГУЛАГа были тут священники всех религий). Для этих молодожёнов горечь и сладость сочетались в такой пе- реслойке, которой не знают люди в их медленной жизни. Каж- дый день они намечали себе как последний, и то, что расплата не шла, — каждое утро было для них даром неба.

А верующие — молились и, переложив на Бога исход кенгир- ского смятения, как всегда, были самые успокоенные люди. В большой столовой по графику шли богослужения всех религий. А кто-то знал, что замешан уже необратимо и только те дни осталось жить, что до входа войск. А пока нужно думать и делать,

как продержаться дольше.

Но когда эти все люди собирались на собрания, чтобы ре- шить, сдаваться им или держаться, — они опять попадали в ту общественную температуру, где личные мнения их расплавлялись, переставали существовать даже для них самих. Или боялись насмешки больше, чем будущей смерти.

И когда голосовали — держаться ли? — большинство голо- совало за.

Всё оставалось так же, и вся фантастичность, вся сновиден- ность этой невозможной, небывалой, повиснувшей в пустоте жиз- ни восьми тысяч человек только ещё более разила от аккуратной жизни лагеря: пища три раза в день; баня в срок; прачечная; сме- на белья; парикмахерская; швейная и сапожная мастерские. Даже примирительные суды для спорящих.

Почему тянулось это время? Чего могли ждать хозяева? Кон- ца продуктов? Но они знали, что протянется долго. Считались с мнением посёлка? Им не приходилось. Разрабатывали план по- давления? Можно было быстрей.

В середине июня в посёлке появилось много тракторов. Они работали или что-нибудь перетягивали около зоны. Они стали работать даже по ночам. Эта ночная работа тракторов была непонятна.