С ЭШАФОТА (В японской тюрьме)

«День меркнет, приходит ночная пора,

Скрипят у застенка ворота…

Заплечные входят опять мастера,

Опять началася работа»…

А. Толстой.

Никем не защищенную — колоть,

Ничем не огражденную — ударить!

Живую душу, душу, а не плоть

Пытаются унизить и состарить…

В их лица, заостренные враждой,

Смотрю недоуменно и устало.

Враги, я так пришиблена бедой,

Что даже плакать нынче перестала.

И под осенним ветром и дождем,

Все так же прямо, к той же самой цели, —

Иду! Еще немного подождем,

Не все еще мы здесь перетерпели.

Друзья, нас мало. Тяжко нынче нам.

Но нарастает, крепнет возмущенье…

Молчу и удивляюсь этим дням

И моему не — женскому мученью.

И, как Остап, когда свершалась казнь,

Кричал отцу: «ты слышишь?» — так же ныне

Кричим и мы. Не боль и не боязнь,

А гордость и призыв звенит в пустыне!

А эти строки, как сквозь зубы стон,

Как тихий крик прощальный с эшафота…

Палач подходит ближе…

Нынче он

Похвастает

Отчетливой работой.

Покатится немая голова

Под восклицанья зрителей глухие.

С губ остывающих

Предсмертные слова,

Остапа крик:

«Ты слышишь ли, Россия»?

14 октября 1935 г. Харбин

ОДИН ИЗ РУССКИХ

Оцепили и дом и ограду.

И, неслышно взойдя на крыльцо,

В дверь стучали ружейным прикладом

К человеку с упрямым лицом.

Человека искали, который

Будет ночью сегодня убит.

В окнах спущены белые шторы,

Дом, как будто бы, накрепко спит.

В темном доме бесшумна тревога…

Сиплым голосом гибель кричит:

— Не твоя ли там смерть у порога

В дверь ружейным прикладом стучит? —

Дом, как будто бы, накрепко спит…

Ветер выл над заброшенным садом.

Дверь взломали! Под грохот стрельбы

Человек, не искавший пощады,

Шел путем одинокой борьбы.

Он прорвался. И трупы лежали

На земле перед старым крыльцом.

Упустили. Ушел. Не догнали

Человека с упрямым лицом!

Улыбнусь темноте и крыльцу:

Бог помог храбрецу!..

1935 г.

БЕГСТВО ИЗ «МАНЬЧЖУГО»

Из железных пут, из плена,

Из страны, где жжет измена

Верных Родине людей,

Из тюрьмы — бежать! Скорей!

Хорошо на пароходе

Плыть из сумрака к свободе

В край, который называем

Вольным городом Шанхаем.

Здравствуй, эмигрантский рай,

Гордый каменный Шанхай!

Вспомнив черные минуты,

Улыбаюсь я кому-то

Ободряюще и нежно.

Море милое безбрежно, —

Словно боль моя в груди,

Словно воля впереди!

Неизвестность не пугает.

Будет жизнь совсем другая,

Может быть, еще труднее,

Может быть, еще больнее;

Все же будет труд не тот,

Все же эта боль пройдет.

За кормой полоска пены…

От шпионов, от измены —

Вдаль на белом пароход?

К русской верности, к свободе!..

3 января 1936. «Дайрен-Мару».

СВИДАНЬЕ

«Глухие гитары,

Высокая речь,

Чего им бояться,

И что им беречь?»

Н. Асеев.

Старый друг мой, сядем здесь, покурим

Пусть пока спокойно дышит грудь.

От советских и маньчжурских тюрем

Мы имеем право отдохнуть!

От тебя сейчас скрывать не стану, —

Я устал немного и притих…

Улыбаюсь каждому платану

На Шанхайских улицах чужих.

Улыбаюсь потому, что радо

Сердце жизни! Нам с тобою, друг,

Не нужна дешевая бравада,

От которой гул гудит вокруг.

Посидим подольше и покурим.

И проверим прошлый грустный путь.

От советских и маньчжурских тюрем

Мы имеем право отдохнуть!

Издалека голос нежной скрипки

Нам поет про девичью любовь…

Вспоминаем грозные ошибки

И напрасно пролитую кровь…

Наша встреча снова не случайна.

Чувствую, что скоро снова в бой.

Наша встреча — это чья-то тайна,

Нас навек связавшая с тобой.

Завтра утром встретимся чужими, —

Нам нельзя друг друга узнавать.

Завтра я твое «забуду» имя,

Чтоб тебя случайно не предать.

И часами тянется беседа,

За ночь надо многое решить.

Два врага… И далека победа…

Но должны мы, все же, победить!

Говорим и торопливо курим.

Новый план и новые пути,

На которых мы советских тюрем

Снова не сумеем обойти.

Говорим. И понимаем оба,

Что ничьи нам тюрьмы не страшны;

Что ничья не опрокинет злоба

Нас за то, что Родине верны.

Попрощались просто: «до-свиданья!»

Глядя вслед, задумавшись, стою.

Старый друг, до нового страданья…

Встреча под знаменами, в бою!

2 июня 1936 г.

НАЦИОНАЛ-ОБОРОНЦЫ

«О, в этом испытаньи строгом,

В последней роковой борьбе,

Не измени же ты себе

И оправдайся перед Богом.»

Ф. Тютчев.

Чьи губы жадные, сухие

Сказали шепотом судьбе:

«Я так люблю тебя, Россия,

Что не пойду сейчас к тебе»?

Горячим ветром иностранным

Шумит чужбина за окном,

А сердце стуком неустанным

Напоминает о родном.

Прожив полжизни «вне закона»,

Под ураганом злой борьбы, —

Нельзя усталым тихим стоном

Просить пощады у судьбы.

Пусть будет Лагерь Побежденных

Жильем для пламенной души.

Среди больных и изможденных

Живи, работай и дыши.

Пусть крепнет голос от разлуки,

Чтоб спеть о Родине вдали,

О многолетней русской муке

И о пути, которым шли

Все мы — враги советской власти,

Великой Родины сыны,

В ее величьи и несчастьи

Всегда и всюду Ей верны.

Растет упорное желанье

Быть нужным Родине своей.

Но мы останемся в изгнаньи,

Чтоб в русский час быть снова с Ней

Быть на чужбине, как на фронте,

В боях от Родины вдали, —

За ту черту на горизонте —

Границы Дедовской Земли,

Которая навеки — наша!

И если грянет грозный бой,

Нам наша гибель будет краше,

Чем над Россией флаг чужой.

И перед смертью наши лица

Мы обратим, прощаясь, к Ней,

К Ее святым родным границам, —

С приказом грозным:

«Будь сильней!»

4 августа 1936 г.

IV.РУССКАЯ ДВУЕДИНАЯ ЗАДАЧА

«Русская двуединая задача — воссоздание Российской государственности

путем свержения большевицкой власти и защиты родной земли.

В случае вторжения врага в русские пределы надо не втыкать штыки в землю,

а, сбросив ими врага внутреннего — комвласть, — направить их против врага внешнего»…

Вождь Русского Белого Движения ген. А.И. ДЕНИКИН.

МОЛИТВА О ПОБЕДЕ

Господи, если Твоею волей

Лучшая в этом мире страна

На раздел и на смерть осуждена, —

Не дай мне познать нестерпимой боли,

Не допусти дожить до этого дня, —

Сначала убей меня!

И если предать родные просторы

Русский пойдет рядом с чужим, —

Прегради ему путь трупом моим:

На могу видеть национального позора,

Не хочу дожить до траурного дня! —

Господи, убей меня!

Еще не вырыта черная могила,

В которой Россию можно схоронить.

Великая Держава будет жить!

Ничья человеческая вражья сила

Не сможет ее убить.

Россия будет жить!

Господи, укрепи мечи и сердца

В боях за Россию со ВСЕМИ врагами!

В войне до победного конца

Благослови трехцветное знамя!

Армию нашу не красной, не белой,

А Христолюбивой и Русской сделай!

Февраль 1936 г.

«БЫЛА БЫ ЖИВА РОССИЯ»

Отступились «друзья» карой грозя,

Выдумать боль такую нельзя…

Горько и страшно, а надо идти:

Нет нам на свете другого пути.

Знаю, что мы забрели в тупик:

Здесь — интервент, а там — большевик…

Если Россия тебе дорога,

Помни: два злейших у нас врага

(Здесь — интервент, а там — большевик).

Изменили России друзья… Ну, что ж!

А на русских полях колосится рожь,

Над границей парит орлом самолет,

И в красном остроге Россия живет!

Задумался ты? Головой поник?

Здесь — интервент, а там — большевик…

Взовьется над Армией Русский флаг!

Внешний и внутренний сгинет враг!

(Здесь — интервент, а там — большевик).

1936 г.

ЖИВАЯ ПРАВДА

Вспоминаем былые пути,

Все о прошлом вздыхаем да плачем.

Надо к будущему подойти,

Прикипеть к нему сердцем горячим!

Вспоминать хорошо в тишине.

Чтобы слушали дети и внуки.

Нынче надобны нашей стране

Молодые хозяйские руки.

Что ты смотришь на этих людей,

У которых душа опустела?

Пусть они вымирают скорей,

Потому что в них все омертвело;

Потому что они не нужны

Ни себе, ни другим и ни чорту.

Жизнь и труд для великой страны,

В бой за жизнь, трудовые когорты!

О победе, любви и труде, —

В этом жизни и правда и счастье!

С этой мыслью не страшно в беде,

С этой силой не тяжко в напасти.

Пахнет кровью и порохом вновь,

И войны кто-то ждет не дождется.

Только эта последняя кровь.

Для России недаром прольется.

Две преграды: «раздел» и рубеж…

Две задачи решительным людям.

На клочки, на куски нас разрежь, —

А мы, все-таки, Русскими будем!!!

20 апреля 1936 г.

В КОЛЬЦЕ ВРАГОВ

На оскорбленья ответить нечем.

Туго сжимается врагов кольцо!

Грузно ответственность легла на плечи.

От боли и горечи побледнело лицо.

На оскорбленья отвечать не стоит.

Перед Богом и Родиной я права.

Россия! Слово такое простое,

Но прекрасней, чем все на свете слова!

И от этого слова неровно бьется

То гневом, то жалостью сердце в груди.

Или умереть за Россию придется,

Или победа нас ждет впереди.

А вокруг злорадный шепот — шипенье,

Хулиганский посвист, звериный рык!

Много надо храбрости и терпенья

Чтоб человек ко всему этому привык…

Россия — это родные люди!

Встречусь с ними и забуду о нем,

О враге сегодняшнем, очередном Иуде, —

Пропади он в злобе и сгори огнем!

Россия — это земля родная,

Окропленная кровью дедов моих.

И землю нашу (я твердо знаю!)

Нельзя отдать в руки чужих!

3 марта 1936 г.

НА ЧЕРНОЙ РАБОТЕ

Если всмотришься зорко и смело

В сумрак наших бессмысленных дней,

То найдешь настоящих людей

И найдешь настоящее дело.

Сколько их в наши черные дни

Не-чужих и по-русски хороших!

Как несут терпеливо они

Ежедневные подвиги — ноши.

Приходи, чтоб в работе узнать,

Что пути нашей жизни простые.

Будем вместе с нуждой воевать

И готовиться к встрече с Россией.

Хочешь гордость былую найти,

(Если этого сердце просило), —

Вспомним вместе былые пути

Исторической славы и силы.

Обернемся назад, поглядим:

Побеждали и строили деды!

Нам придется вести, молодым,

Завтра Родину к новым победам!

9 февраля 1936 г.

ОСАЖДЕННАЯ РОССИЯ

Люди спорили, кричали

О больной своей печали:

О защите, о границах,

О стальных советских птицах

И об Армии, которой

В руки нынче отданы

Неоглядные просторы

Удивительной страны!

Осажденная Россия!

Лязг оружия кругом!

Люди жадные, чужие

Окружили отчий дом.

«Наши» спорили, кричали

О сегодняшней печали,

Эти — против, эти — за…

Не глядели бы глаза!

Слава Богу! В наше время

Подросло иное племя,

Ты, поэт, его поймешь.

Там, в России, молодежь

Смотрит русским глазами

Зорко. И чего-то ждет…

Молодежь России знамя

К новой славе пронесет.

Осажденная Россия!

Русский Мир прекрасный наш,

За поля твои родные

Душу подвигу отдашь!

Наши русские просторы

Краем светлым Омофора,

Богородица, покрой!

……………………….

Молча молится герой…

19 февраля 1936 г.

НОЧНАЯ ТРЕВОГА

Не криви искусанные губы,

Ни на чьи гримасы не гляжу.

Может быть, скажу я слишком грубо,

Но зато я искренно скажу

Мне чужды тургеневские розы,

Мне смешны те чуждые года;

Но писать поэмы о колхозах

Я не стану, друг мой, никогда!

Усмехнешься и кивнешь на-право.

Скажешь «там балконы, да луна;

Обветшала, мол, былая слава,

Коль она забвенью предана».

Прошлым не пробудишь миллионы,

Люди могут настоящим жить;

Значит, наши ветхие знамена

Надо вражьей кровью окропить.

Здесь, в изгнаньи, только прошлым бредят.

Там, в «Союзе», будущим живут.

А сейчас нас «добрые соседи»

На куски, быть может, разорвут…

Нам заметна хитрость их кошачья,

Нам шакалья поступь их слышна.

План защиты! Трудная задача

Штабу Русской Нации дана.

Чтоб не в землю мы штыки втыкали,

А вонзали в грудь чужую их.

Помнишь, как французы удирали

От сермяжных прадедов твоих?

В даль гляди внимательно и строго

К ворогам штыками обернись!

Барабанщик бьет в ночи тревогу:

Берегись, Россия, берегись!

Руки рвутся за Россию биться!

Но в родном краю чужая власть…

Не над красной, над родной границей

Сердце хочет звездочкой упасть…

10 мая 1935 г.

ПЛАН ЗАЩИТЫ

(Слабыми женскими руками созданное посвящаю Сталину и атаману Семенову).

Это почти невозможно,

Страшно подумать об этом…

С этою мыслью тревожной

Часто не сплю до рассвета.

Женщине думать о войнах,

Правда, нелепо и дико?

В маленьком мире спокойном

Жить бы без дум о великом

Крае.

Но сердце тревожно

Бьется и плачет и злится!

Это почти невозможно…

Кто защищает границы?

Те ли, кто мир заключали

В Брест? позорный? Проклятье!..

В злобе, в тревоге, в печали

Ворогов буду считать я.

Вор есть Тушинский, который

В смуту вдруг стал «атаманом»;

Нынче родные просторы

Продал врагам чужестранным.

Есть у него и ворята, —

Темный народ, полупьяный;

Ради добычи богатой

Всюду пойдет с «атаманом».

Продал Сибирь до Байкала!

Что ему, вору, Россия?

Продал завет Адмирала…

Люди купили чужие.

Встанут под знамя чужое

Родину грабить бандиты…

Боже! А там, за межою,

Встанет ли кто для защиты?

Встанет ли кто для защиты

Родины, лучшей на свете?

Тайна свинцовая скрыта

В пуле армейской, в ответе….

Мощный мотор самолета,

Крепости верный стены,

Жадная пасть пулемета, —

Эти не знают измены!

Верю вещам и машинам.

Людям не верю. В печали

Я говорила мужчинам:

Грозные сроки настали;

О воровском «атамане»,

(Продал Сибирь до Байкала!)

О незакрывшейся ране —

Бресте позорном сказала…

И о позоре несмытом —

О Порт-Артуре… О старом…

Встанет ли кто для защиты?

Родина вновь под ударом!

План: на два фронта защита

Силой народа-титана:

Сталина — к стенке, бандита!

И на фонарь — «атамана»!

А воронье-то чужое

Ляжет костьми за межою!

19 февраля 1936 г.

НА ДВА ФРОНТА

Прикипело сердце русской кровью

К той стране, где Петр Великий жил.

Я люблю ревнивою любовью

Каждый взмах ее орлиных крыл.

И слежу за ней я издалека,

Для любви разлуки в мире нет.

Для одних ты — каторга без срока,

Для других — край солнца и побед.

Я не знаю правды в эти годы,

Я не знаю правды о тебе!

Сочетанье с каторгой свободы,

В нищете, величьи и борьбе!

Знаю, как бы ты ни называлась,

Для меня ты — воздух, жизнь и свет!

С гордостью слились и гнев и жалость,

Только грусти — ненависти нет.

Слава Богу, победила сила

Светлого спокойствия души!

Задыхалась … Ненависть душила …

Но любовь ничем не потушить.

Ворог — чужеземец, угрожая,

К Родине направил жадный шаг.

Ненавистна нам рука чужая;

Сталин — враг! Но Родина — не враг…

На простор родного горизонта

Выплывает русский самолет…

Надо биться, биться на два фронта:

Ворог в доме! Ворог у ворот!

20 января 1936 г.

ВЗВИЛАСЬ ЧУЖАЯ ШАШКА…

«Тверд еще наш штык трехгранный,

Голос чести не замолк»…

Преображенский марш.

Сердцу — тесно,

Сердцу — тяжко…

О России нынче речь:

Замахнулась

Чья-то шашка,

Чтоб Ей голову отсечь.

Злая сила

Захотела,

Столковавшись за межой,

Разрубить

Живое тело

Чьей-то шашкою чужой.

Нам врагу

Нельзя сдаваться,

Не сдадимся никогда.

Если надо,

Будем драться

Дни, недели и года!

А в бою,

Без разговоров,

Под счастливою звездой,

Новый явится

Суворов —

Храбрый, умный, молодой!

Били ханов,

Били шведа,

Били многих и других…

Будем драться

Лучше дедов,

Лучше прадедов своих!

Чтоб ни справа

И ни слева

Гнезд измена не свила,

На кострах,

Горящих гневом,

Мы сожжем ее дотла;

Чтоб ни слева

И ни справа

Не могли нам помешать

Добывать

России славу

И судьбу свою решать.

Двадцать лет

Борьбы и смуты

Даром в жизни не прошли,

Чтоб теперь

Отдать кому-то

Хоть вершок родной земли!

23 марта 1936 г.

НАШИ ГРАНИЦЫ

От Камчатки до Кронштадта,

Коль Россия дорога,

Рой, железная лопата,

Рой могилу для врага!

Чужеземцу рой могилу.

Оружейный строй завод.

Накопляй, Россия, силу,

Чтобы выступить в поход!

Будут биты карты чьи-то,

Биты будут и враги.

Ты опору для защиты

ПЕТРОПАВЛОВСК береги…

Выход к морю наш навеки,

К океану путь открыт.

В каждом русском человеке

Сердце русское кипит…

Если брошена перчатка,

Значит, вызов, значит, бой!

Нашу русскую КАМЧАТКУ

Мы удержим за собой…

От Камчатки до Кронштадта,

Коль Россия дорога,

Рой железная лопата,

Рой могилу для врага!

27 января 1936 г.

ПЕСНЯ О ПОБЕДЕ

Есть мрачная сила и в мысли и в слове:

Поэзия тюрем, поэзия крови,

Чугунная тяжесть холодных надгробий,

Глухая и гулкая песня о злобе!

Не стоном, а гулом, чтоб стены дрожали,

О новом завете, о русской скрижали —

Такую бы песню, такое бы слово,

С которыми жизнь начинается снова!

Под чьим-то продуманным, грозным приказом

Идти и идти, не споткнувшись ни разу.

А те, кто России сберечь не сумели.

Пускай бы скорее под пеплом дотлели.

Есть грозная сила и в мысли и в слове.

За сжатые зубы, за хмурые брови,

За крепость, которая сдаться не хочет,

За сердце, которое гневом клокочет,

Я песню свою, как бокал, поднимаю!

За новых, которых умом понимаю,

За русских: не красных, не желтых, не белых,

За русских, кто делает русское дело!

За тех, кто умеет не спать от заботы,

За тех, кто умеет пьянеть от работы,

Кто сил для России сейчас не жалеет

И даже …погибнуть за дело умеет.

Есть грозная сила и в мысли и в слове.

Поэзия боя… Поэзия крови…

Об Армии Русской, (не красной, не белой),

Чтоб шагом державным она прогремела

По улицам чинным Берлина, Варшавы —

Под знаменем шумным победы и славы!

И рявкнула так бы о Русской скрижали,

Чтоб в Азии тоже враги задрожали!!

23 августа 1936 г.

V.МИР МОЙ…

«Если, Господи, это так,

Если правильно я пою,

Дай мне, Господи, дай мне знак,

Что я волю понял Твою».

…………………………………………………

«За то, что не был ты, как труп,

Горел, искал и был обманут,

В высоком небе хоры труб

Тебе греметь не перестанут».

Н. Гумилев.

МИР МОЙ

Перелистывать страницы

Жизни. И грустить над ней.

И смотреть пытливо в лица

Окружающих людей.

И, отыскивая взглядом

То, что нужно в людях мне, —

Вдаль идти с судьбою рядом

В одинокой тишине.

Пусть незримые оковы

Охватили кисти рук.

Пусть еще я не готова

К отречению, мой друг…

Город. Вечер. Звон трамвая.

Еду. Думаю. Молчу.

Хорошо, что я живая,

Хорошо, что жить хочу!

Быть покорной не умею,

И обиду не прощу!

Но кого-то пожалею

И о ком-то погрущу…

В сердце — ненависть и нежность

От людей, а не от книг.

Путь мой — Русская безбрежность.

Мир мой — светел и велик!

11 октября 1934 г.

ВЕРУЮ, ГОСПОДИ!

Водопадом страшной силы

Мчится жизнь с крутых высот.

Эту силу я любила

Схватит, скрутит, понесет!

Понесет, прервет дыханье…

Захлестнет большой волной!

Гнев борьбы и боль страданья

Рядом, около, со мной…

Рядом берег, рядом люди.

Зубы стиснуты. Молчу.

Мысль одна в мозгу — о чуде!

Божьей помощи хочу!

Мысль одна в душе — о Боге,

Верю, все увидит Он.

В буре, в горе и тревоге

Слышит каждый тихий стон.

Исступленной этой верой,

Верой прадедов родных, —

Озарю в работе серой

Монотонность дней моих.

Водопадом страшной силы

Мчится жизнь с крутых высот.

Ненавидела… Любила…

Тяжко станет Бог спасет!

НАД БИБЛИЕЙ

Солнце в старой Библии багровое,

Люди в ней суровы и просты.

Об ушедшей жизни вечно-новое

Шепчут пожелтевшие листы.

Веруя в далекие пророчества,

Легче жить в проклятые года.

Господи, большое одиночество

Дал Ты человеку навсегда!

Льнешь душой несчастной и заброшенной

К человеку милому и вдруг

Узнаешь, что был ты гость непрошенный,

Нежеланный и докучный друг.

Чувствовала в жизни не однажды я

Темную пустыню и откол,

Как душа покинутая каждая,

От которой близкий отошел.

За покорность огненным пророчествам

И за то, что все враги для всех,

И за это злое одиночество

Мне простится ненависти грех.

Солнце в старой Библии багровое,

Люди в ней суровы и просты.

Об ушедшей жизни вечно-новое

Шепчут пожелтевшие листы…

23 июля 1935 г.

ЖАННА Д'АРК

Пастушка из безвестного села.

Вдруг славу полководца обрела!

За Францию! Войска родной земли

Воспрянули. Поверили. Пошли.

Обветренная девичья рука

Сжимала нервно пальцы вкруг древка.

И знамя, трепетавшее над ней,

Шептало ей: иди, ты всех сильней…

Вздымалась ввысь со знаменем рука,

И шли за ней бестрепетно войска.

Внушая страх мифический врагу,

Она не знала слова: «не могу».

Воительница! Вождь народных сил!

Ее на подвиг Бог благословил!

От девичьей недрогнувшей руки

Бежали иноземные полки!

Не сказка, не легенда и не миф.

Она жила. Души ее порыв,

Победа и трагический конец

Создали ей немеркнущий венец.

Мы будем помнить о тебе века,

Недрогнувшая девичья рука!

27 октября 1934 г.

РУССКАЯ МУЗА

У нынешней Музы и голос глухой,

И крылья измяты в тетушках.

Поет она грустно о жизни плохой:

О тифе, о бегстве, о пушках.

О залитых кровью Иркутских снегах,

О трупах, в оврагах забытых.

О гневе народном, о бешеных днях,

О раненых, пленных, убитых…

У нынешней Музы от пыток болят

Ночами и руки и ноги.

Пытали: зачем оглянулась назад

В последней, прощальной дороге?

В солдатской шинели, с гранатой в руке,

С лицом, потемневшим от дыма,

Простуженным голосом, в гневной тоске

Ты пела о крае любимом.

Охрипший в походах твой голос глухой

Я слышу, скорей, чем другие.

Суровые песни о жизни плохой,

О белой и красной России!

Зачем ты бродила, дичая, в лесу

С повстанческим грозным отрядом,

Студеным ветрам отдавая красу,

Боям и опасностям рада?

Ты пулей пробитым, измятым крылом

Солдатской коснулась гармони:

Запела гармонь о великом былом…

Заслушались люди и кони.

Гармоника пела о прежних боях

За славу Великой Державы!

И вспыхнуло снова в усталых сердцах

Дерзание будущей славы!

А годы проходят. А годы прошли…

И люди забыли о многом,

Вдали от единственной милой земли,

В житье и пустом и убогом.

И люди сказали: зачем ты в крови

Все бродишь с ружьем и гранатой?

Мы очень устали… Спой нам о любви,

О розах, как пела когда-то.

Так люди сказали. Внезапно на них

Взглянула ты злыми глазами.

Потом среди этих навеки чужих

Заплакала злыми слезами…

Ты вытерла рваным своим рукавом

Случайные слезы. И снова

Запела о долге, о дне роковом,

О доле простой и суровой.

23 февраля 1935 г.

СИБИРЬ

Уходит за «поскотину»

Веселая гурьба.

У запевалы голос то,

Как в судный день труба!

Гармошка стонет, жалуясь,

Как человек, поет,

О том, что чья-то молодость

Напрасно пропадет.

Как всхлипнула гармоника.

Да как зашлась от слез…

От ветра чуть колышется

Пшеница и овес.

Привольно за «поскотиной»

Ватаге молодых, —

Просторы наши Русские

Раскинуты для них!

Дубравы в ночи праздников

Для молодой гульбы.

Под картузами новыми

Приспущены чубы.

Кисеты шиты бисером.

Цыгарок едкий дым.

Горят глаза лукавые

Задором молодым.

Сыграй, сыграй, гармоника,

Про молодость мою,

Про серый дом бревенчатый.

Стоявший на краю

Той самой тихой улицы,

Где милый проживал,

Где хаживал, поглядывал.

Да песней подзывал.

В бору грибы да ягоды,

В полях растут цветы,

В глазах у русской девушки

Всегда цветут мечты…

А где тот домик серенький,

«Крестовый» домик тот,

И кто теперь в том домике

Невесело живет?

Сидит ли кто мечтательно

Ночами у окна,

Когда село окутают

И мрак и тишина?

И так же ли гармоника

Рыдает и грустит?

А может быть, молчит она,

И… гармонист убит?

Прокуковала вещая

Кукушка мне о том,

Что через год покину я

Отцовский край и дом.

Цыганка нагадала мне:

«С иконкой на груди

На чужедальнюю сторону

Украдкой уходи»…

Кукушке не поверила,

Цыганку прогнала.

Куда пойду из милого

Веселого села?

Гаданье-то цыганское

Все через год сбылось:

Бездомною кукушкою

На свете жить пришлось.

Сыграй, сыграй, гармоника,

Про молодость мою.

Сама я песен ласковых,

Как прежде, не пою.

Пусть гармонист расстрелянный

Не снится мне весной;

Пусть не шумит черемуха

Чужбиной надо мной!..

24 мая 1935 г.

В БАРНАУЛЕ

Это было в старом Барнауле.

Правду всю скажу, не утаю;

Это было там, где чья-то пуля

Догоняла молодость мою.

Серебром украшенная сбруя,

Расписная золотом дуга…

Там, у жизни милый час воруя,

Мчались мы сквозь легкие снега.

Чью-то душу ранили глубоко.

Навсегда. Бессмысленно и зло…

Под сосной сибирской одинокой

Чье-то счастье снегом замело.

Молодой и храбрый, не твое ли

Счастье под сугробом снеговым?

Не шатайся, не клонись от боли, —

Нелегко в России молодым!

Тяжело в России молодому

С непокорной русскою душой!

Никогда не жалуйся чужому,

Что на свете жить нехорошо…

Мчат по снегу кони вороные!

Та дорога сердцу дорога…

Крепости мелькают ледяные,

Да летят сыпучие снега.

Поворот. Знакомая дорожка.

Городок, похожий на село…

Сколько снегу под твое окошко

Барнаульской вьюгой намело!

Ты в дохе, накинутой на плечи,

С побледневшим радостным лицом

Синеглазой девушке навстречу

Выходил поспешно на крыльцо.

19 февраля 1935 г.

СЛОВНО СОН…

В темный бор пойду я «по грибы»,

Туесок брусники наберу.

От людей, от злобы, от борьбы

Хорошо бы спрятаться в бору.

На опушке пасечник живет,

С золотыми пчелами дружит.

В шалаше прохладно. Свежий мед

В деревянной чашечке лежит.

Хорошо с пшеничным калачом

Вечерами чай пить у костра.

Хорошо не думать ни о чем,

Жить сегодня также как вчера.

Только ночью, лежа в шалаше,

Я боюсь, что сразу не уснешь,

Снова город загудит в душе,

До рассвета память не уймешь.

Будут сниться городские сны

О деньгах, о злобе, о борьбе,

И на языке чужой страны

Буду бредить, друг мой, о тебе.

А проснусь уж солнышко взошло!

Словно сон — чужие города.

И скажу я деду: «все прошло.

Я в России. Дома. Навсегда!»

4 августа 1936 г.

К ЧЕРНОЙ ГРИВЕ

Шепот горной студеной струи:

Ай, темны вы, прошедшего ночи!

За персидские брови твои

И за смелые зоркие очи —

Чья душа, не скупясь, отдала

Без возврата и гордость и нежность

Мчись, мой конь, закусив удила,

В даль чужую, в глухую безбрежность.

Это молодость в белом снегу.

Мы тогда ни о чем не просили.

Это — пуля навстречу врагу

За любовь, за себя, за Россию!

Из винтовки на полном скаку.

Озверев от обиды и крови.

Полу-чай! За раззор и тоску

И за чьи-то персидские брови!

Посмотри, не с пустым ли седлом

Чья-то носится лошадь по полю?

А седок? Ты не думай о нем,

А спасай свою душу и волю.

За Тюменью гайдучья трава.

Вдаль глядели наместничьи очи.

На губах застывали слова

В одинокие темные ночи.

Конь от родины нес навсегда.

Перед будущим не было страха.

Только низко в пути иногда,

К черной гриве склонялась папаха…

19 октября 1936 г.

ЛУЧШИЙ ПОЭТ

Прошлого нетающие льды

Взгромоздили за плечами горы.

Вкус во рту тюремной баланды.

Смертников усталых разговоры.

За решеткой, в духоте, в крови

Губы сжав решительней и строже

Думать молча: даже здесь — живи

За науку платят и дороже…

В городе тогда цвела сирень.

Месяц май был нежный и красивый

Часовой в фуражке набекрень

Под окном расхаживал лениво.

Уголовник бровь тебе рассек…

А ночами гулким коридором

Проходил высокий человек

Поступью тяжелой командора —

И тебе казался он стальным,

Командором в старой гимнастерке.

Воздух, колыхавшийся за ним,

Был пропитан запахом махорки.

Памятка осталась — тонкий шрам

Над твоей изогнутою бровью.

Почему же все, что было там,

Вспоминаешь ты почти с любовью?

Прошлого нетающие льды…

Чей-то шаг по коридору гулкий.

Вкус тюремной кислой баланды.

Звон ключей и оклик: «на прогулку!»

Дорого? А знаешь, почему?

Молодость была твоим поэтом:

Все она — и муку и тюрьму —

Осияла розоватым светом.

17 августа 1936 г.

ЧУЖАЯ ШКОЛА

Каждый день учусь, как ученица;

Тяжко нынче лень одолевать

И суметь кому-то подчиниться,

Чтоб потом уметь повелевать,

Закалить расхлябанную волю,

Чтобы стала ясной голова;

Чтоб потом из гордости и боли

Вырастали мысли и слова;

Чтобы там, в Париже или Праге,

Несколько измученных людей

Прочитали строчки об отваге

И о силе Родины моей.

Приходилось — и сейчас бывает —

Спорить, плакать, злиться, угрожать!

Спорить с теми, кто изнемогает

И мешает жить и побеждать.

Молодая легкость и небрежность,

Нелюдимость прежняя моя

Переплавилась в большую нежность

К людям, не покинувшим меня.

Каждый день учиться и учиться,

Без унынья, без нытья, без драм.

Все, чему научит заграница,

В будущем я Родине отдам!

19 мая 1935 г.

БРОДИТ ЛУНА

Бродит устало по небу луна.

Молча стоит человек у окна.

Пристально смотрит сквозь стекла во тьму,

Тяжко, должно быть, сегодня ему.

Холод стекла для горячего лба.

Злое лекарство для сердца — борьба.

День для работы. А ночь — у окна.

Бродит устало по небу луна.

Думать, сутуло к окну прислонясь:

«Грязь на земле, невылазная грязь!

Зря на позорище я отдаю

Молодость, нежность и волю свою.

Грех несвершенный приму на себя.

Жизнь проживу, никого не любя;

Тяжко мне, зрячему, падая в грязь,

Думать ночами, к окну прислонясь…

Господи, в этом ли правда Твоя?

В этом ли ужасе жертва моя?

На переломе и жизнь и судьба.

Холод стекла у горячего лба…

Шепчут платаны за темным окном

Лживую сказку о счастьи чужом.

Где-то далеко родные края…

Господи, в этом ли правда Твоя?»

Бродит устало по небу луна.

Молча стоит человек у окна.

Вздрогнули плечи. От сырости? Да!

Падает с темного неба звезда.

Может быть, где-то и кто-то другой

Так же вот мучился ночью глухой,

Так же часами стоял у окна…

Бродит устало по небу луна…

15 сентября 1936 г.

БЕЗ ПЕЧАЛИ

Ты не будешь об этом ни с кем никогда говорить,

Потому что земная любовь

Только ранит и мучит.

Надо завтра упорно работать и холодно жить.

Пусть работа и горечь

Спокойствию душу научат.

Ты не будешь ни с кем никогда о любви говорить…

Золотясь, догорают закаты былого вдали.

За столетьем столетье —

Идут невозвратные годы.

Можешь требовать хлеба у черной жестокой земли

Ты же просишь, безумец,

Зачем-то любви и свободы?

Невозможного требуешь ты от людей и земли.

И, тоскующе вскинув к высотам нездешним глаза,

Запрокинув лицо, ты кричишь

Равнодушному небу:

«Почему надо мною всю жизнь грохотала гроза?

Ничего я не ви<