Книга стихов «господи, спаси россию» (харбин, 1930)

БРАТЬЯМ В ЖИЗНИ И СМЕРТИ

Бесстрашные!

О, если бы песня была как буря!

И ветер был вашим певцом!

Пусть ненависть брови надменные хмурит

И смотрит опасность в лицо…

Дерзающие!

В борьбе закалились, грозе улыбаясь,

Владеть научились собой.

Сам Бог и небесная рать голубая

Ведет вас на подвиг и в бой.

Грозящие!

В мученьях окрепли.

И в сердце святыней родная Россия была.

А если у смелых сердца не застыли, —

И Родина не умерла!

Прощающие…

Не злоба слепая с лицом искаженным

Алеет на вашем щите,

В глаза ваши смотрит от Девы рожденный,

Распятый на черном кресте.

На смерть идущие!

Любовью и кровью спаяли сердца вы,

На жизнь и на смерть навсегда.

Не надо ни счастья, ни власти, ни славы

В кровавые эти года.

Безвестные!

Идущие в ночь. Под плащами молчанья.

На подвиг… в тюрьму… на расстрел…

И ветер, подслушавший чье-то рыданье

О вас, о безвестных пропел.

ГРОХОТ ГРОЗ

Пошли нам, Господи, грешным снова

Пробуждающий души грохот гроз!

Скажи нам, Господи, такое слово,

Чтобы мы задохнулись от слез.

И за то, что мы ни во что не верим,

Вложи в твои раны наши персты.

Открой нам железные святые двери

В страну жертвенной красоты.

Всколыхни над Русью густые туманы

Горячим дыханьем Твоей любви

Да погибнут от лица Твоего басурманы

Враги России и враги Твои!

КАЗАЧАТ РАССТРЕЛЯЛИ…

Видно, ты уснула, жалость человечья?!

Почему молчишь ты, не пойму никак.

Знаю, не была ты в эти дни в Трехречьи.

Там была жестокость — твой извечный враг.

Ах, беды не чаял беззащитный хутор…

Люди, не молчите — камни закричат!

Там из пулемета расстреляли утром

Милых, круглолицых, бойких казачат…

У Престола Бога, чье подножье свято,

Праведникам — милость, грешникам — гроза,

С жалобой безмолвной встанут казачата…

И Господь заглянет в детские глаза.

Скажет самый младший: «Нас из пулемета

Расстреляли нынче утром на заре».

И всплеснет руками горестными кто-то

На высокой белой облачной горе.

Выйдет бледный мальчик и тихонько спросит:

«Братья-казачата, кто обидел вас?»

Человечья жалость прозвенит в вопросе,

Светом заструится из тоскливых глаз.

Подойдут поближе, в очи ему взглянут —

И узнают сразу… Как же не узнать?!

«Был казачьих войск ты светлым Атаманом

В дни, когда в детей нельзя было стрелять».

И заплачут горько-горько казачата

У Престола Бога, чье подножье свято.

…………………………………………………………………………………….

Господи, Ты видишь, вместе с нами плачет

Мученик-Царевич, Атаман Казачий!

БЕГЛЕЦ

Голубели Амурские воды

В этот тихий вечерний час.

Он бежал из «страны свободы»,

Чтоб свободно вздохнуть хоть раз!

Не убил, не виновен в краже,

И душа чиста у него.

Но страшней пограничной стражи

Во всем мире нет никого.

Черный лес обрисован четко,

Не шелохнется даже лист.

Где-то близко ждет его лодка,

Перевозчик-контрабандист.

Вот уж близко, но бьется сердце…

До свиданья, советский рай!

Ведь не просто лодка, а дверца

Из «страны свободы» в Китай…

Но в кустах запрятанный ловко,

Притаившись, кто-то сидел.

И чьей-то угрюмой винтовкой

Был взят беглец на прицел.

И вот здесь… На пороге воли

Обожгло нежданное «стой!»

Захлебнулось сердце от боли

Кровяною волной густой.

Зазвенело в ушах: «Успею!»

Перевел дыханье… Прыжок!

Грянул выстрел! Второй! Скорее!

И упал он лицом в песок…

Не успел. И больше не встанет…

Значит, весело дома жил?

Кто же душу твою изранил?

А потом у границы… добил?

Рассказали Амурские воды

Думу мертвых открытых глаз:

— Он бежал из «страны свободы»,

Чтоб свободно вздохнуть хоть раз!

1929 г.

ПРИЧЕТЫ

Друг погиб в Трехречьи…

А который счетом?

Весть о нем встречаю

Горестным причетом…

Над чужой печалью

Душу надрывая,

Я свои потери

Вновь пересчитаю:

Ах, волос любимых

Золотые пряди

Ветер поразвеял

Где-то в Петрограде!

А в родное сердце

Вражеская пуля

Врезалась случайно

Где-то в Барнауле!

Брата дорогого —

Горе мое, горе! —

Злобные мадьяры

Утопили в Хоре!

А родную душу

(Страшно молвить имя!)

Пыткой истомили

Вороги в Нарыме.

Ночью не замолкнут

Горестные мысли,

А погибших близких

Всех не перечислить…

Октябрь 1929 г.

НЕ СЕРДЦЕ, А СОЛНЦЕ

Далекому Атаману…

Из нерастрелянной обоймы

Опасность смертная остра!

Я знаю, встретимся с тобой мы

У партизанского костра…

Россия наша молодая

Всегда и всюду впереди,

Не сердце принесу туда я,

А солнце в трепетной груди.

Я за плечо тихонько трону

Того, кто дремлет в стороне.

«Возьми винтовку и патроны,

Умчись на вороном коне!»

И будут дни тогда часами,

Ночами — частые бои.

Удача развернет над нами

Знамена яркие свои!

Любить и ждать я не устану.

Но твой отряд — твоя семья,

И удалому атаману

Дороже Родина, чем я…

И за тобой уйду я в горы —

Твой вестовой, твоя сестра…

Я верю, встретимся мы скоро

У партизанского костра!

1928 г.

СЛЕЗНЫЕ ЦВЕТЫ

на могилу погибшего за Россию

Есть такие люди, у которых

В жизни цель намечена. И вот

В роковые темные просторы

Каждый победителем идет.

Все равно, получит или нет он, —

То, за что боролся на пути;

В вечности несказанным расцветом

Суждено упорству расцвести!

Жемчуга разбрасывая горстью,

(Нежные сокровища души)

Ты про это грозное упорство

Оды золотые напиши.

В этом звонко падающем слове,

В этой вот продуманной строке —

Промелькнут нахмуренные брови

И граната в стиснутой руке.

За день притомились наши кони.

Краток был победный бодрый миг.

В час, когда не ждали мы погони,

Враг нас неожиданно настиг.

Нет для беспощадного границы…

Завтра будет то же, что вчера…

Правда, побледнели наши лица,

Громкое заслышавши «ура»!

Мало и винтовок и патронов,

Нам стрелять расчетливо пришлось;

Но зато мы падали без стонов

И немало крови пролилось.

А когда упал вожак — начальник

И не встал… тогда решили мы

С горстью безоружных и печальных

Уходить от плена и тюрьмы.

Над его безвестною могилой

Расцветали слезные цветы

И шептали: Господи помилуй

Рыцаря немеркнущей мечты!

……………………………………………………………………………

Отслужил святую литургию,

Душу у престола положил…

Умер за великую Россию, —

Для которой жил.

11 июля 1930 г.

ПО ПАТРОНЧИКУ ЗА КРОВИНОЧКУ

Складка горечи возле сжатых губ…

Неужели цель не намечена?

Заострите глаз, отточите зуб!

И сказать мне вам больше нечего…

Если сын сидит где-то в Вологде,

Если брат убит в Петропавловске —

Надо чаще думать о вороге —

Не по кроткому, по ангельски,

Надо думать думу заветную,

А по мудрому, по змеиному,

Свою месть обдумать ответную.

И не ветра стон — это стон души…

Затерялось солнце за тучами…

В яме каменной на полет аршин

Соловецкий великомученик.

То не брат ли твой и не сын ли там?

Не отец ли твой задыхается?

Головою бьет по сырым камням,

За клочки соломы цепляется…

Над страдальцами Соловецкими,

Над Нарымскими заточенными,

Над слезами невинными детскими

Издеваются «вохры» с «чонами».

Море — волнами, небо — тучами…

А восток — кровавыми зорями…

Чью-то мать во Пскове замучали…

А сестру в чека… опозорили!

Губы сжатые. Сердце молотом.

Слово черное, да зловещее…

Если сердце твое расколото,

Втисни ненависть эту в трещину.

Не по ельникам, по осинникам,

Не в кубышечку, не в коробочку —

Ветерок сберет по полтиннику

На патрончики, на винтовочку!

За ложбинками, за пригорками

Проползет лихой потихонечку…

По патрончику! (очи зоркие!) —

За старушку-мать, за сестреночку!

По патрончику — за слезиночку!

И за каждого из замученных.

По патрончику — за кровиночку!

Из винтовочек — пули тучами!

Так чего еще спрашивать?

Неужели цель не намечена?

Или с этими… Или с нашими!

И сказать мне вам больше нечего.

1928 г.

НЕУЖЕЛИ?

Неба край закат чуть-чуть озолотил…

Неужели нет на Родину пути?

Я на рельсы прямо грудью упаду,

И шепну им: «хоть по шпалам, но уйду!»

Телеграфные столбы о чем поют?

Только слово уловила я: «убью у-т!»

Ветер волосы развеял, распушил.

Никого… ах, неужели ни души?

Неужели даже некому сказать?

Только ненависть прищурила глаза…

Я о главном умолчу, ведь не поймут

Надо к берегу… но берег этот крут!

Надо к берегу, но как к нему подплыть?

Уцепиться бы за соломинку, за нить!

Все соломинки теченьем унесло,

Все ниточки оборваны веслом…

Чья-то огненная лодка проплыла,

Мы остались здесь у Белого Стола.

На столе на том покойники лежат.

Кто от пули, кто и просто от ножа…

Капли крови, как гвоздики на полу…

Низко кланяюсь я Белому Столу.

Но живые долго плакать не должны,

Им живые и дороги суждены!

Неужели, неужели не найти,

Нам, изгнанникам, на Родину пути?

……………………………………………………………………………..

Есть такое слово крепкое «хочу!»

Оно родственно и пуле и мечу.

Есть такое слово грозное «Борьба!»

В этом слове эмигрантская судьба.

1929 г.

ВЗМАХ КЛИНКА!

Я утром выйду на крыльцо

И встречу новый день без страха.

Увижу смуглое лицо

Под партизанскою папахой.

В моих мечтах те дни горят!

Пусть будет сердце беспечальным…

Уйдет в тайгу лихой отряд,

А впереди его… Начальник!

Твоя дорога нелегка.

Ты будешь огражден судьбою.

Благословляю взмах клинка,

В твоей руке, зовущей к бою!

Быть может, в боевом пылу

Под резкий стрекот пулемета,

Ты вспомнишь, что в глухом тылу —

Твоей души есть близкий кто-то…

О подвигах поют века…

В борьбе за Русь, Господь с тобою!

Благословляю взмах клинка,

В твоей руке, зовущей к бою!

НЕЛЕГАЛЬНЫЙ

Перешел через границу…

Он среди врагов,

Смотрит им спокойно в лица,

Ко всему готов.

Впереди конец фатальный,

Отступленья нет.

Свято должен нелегальный

Выполнить обет!

Брови сдвинуты угрюмо,

Бледный лоб упрям.

И ведут ночные думы

Счет опасным дням.

Он погибнет? Ну и что же?

Цепи не порвать…

Много их! Помилуй, Боже!

Рыцарскую рать!

ДИНАМИТНАЯ ЛИРИКА

Нынче не взошли мои посевы,

Завтра буду проще и сильней.

Только многим чужды перепевы

Динамитной лирики моей…

Злая гарь порохового дыма

Мне милее аромата роз!

Вот поэтому проходят мимо,

Мимо мною вспаханных полос.

Ждут освобожденья миллионы

Русских угнетаемых людей!

Вот о чем стальные перезвоны

Динамитной лирики моей…

Там родного мучают в Нарыме,

Близкого пытают в Соловках…

Днем и ночью мыслями я с ними,

Разделяю их тоску и страх.

Кольцами серебряной кольчуги

Спаяны стремленья наших дней.

Я не изменю моей подруге —

Динамитной лирике моей!

1929 г.

ВСЕ О ТОМ ЖЕ

Сижу, облокотясь на шаткий стол,

И слушаю рассказ неторопливый:

Про Петропавловск, про Тобол…

И чудятся разметанные гривы

Во тьме несущихся коней.

Я вижу берег синей Ангары,

Где рыцарскою кровью Адмирала

На склоне каменной горы —

Россия отреченье начертала

От прошлых незабвенных дней.

Потом глухие улицы Читы…

И в мареве кровавого тумана

Сверкают золотом погоны и кресты

У офицеров ставки Атамана.

И смерть с серебряной косой…

На волнах дней кипели гребни пены!

А вот они, Даурские Казармы,

Где за намек малейший на измену —

Расстреливали по приказу Командарма!

Чужим оказывался свой…

Владивосток… Но ослабели крылья,

И рушилась, пошатываясь, крепость…

У моря грань надрыва и бессилья…

И стала исторической нелепость!

И был убийственный откат.

И дальше слезные и бледные страницы:

Гензан… Гирин… Сумбурность Харбина.

Молчащие измученные лица.

Спокойствия! Забвения! Вина!

Возврата больше нет назад…

И проблесками в мрачной эпопее —

Упорство, жертвенность и героизм.

О них я рассказать здесь не успею.

Тебе, водитель сильных, Фанатизм,

Нужны нечеловеческие песни!

Прошли года

И чувствуем мы снова:

Близка эпоха крови и борьбы.

Из труб герольдов огненное слово!

Приказ Ее Величества Судьбы —

И Родина великая воскреснет!

1928 г.

НЕ В ЭТОМ ЛИ ГОДУ?

В Иркутске, в сквере, около вокзала,

Я на скамье садовой ночевала,

Да не одну, а двадцать пять ночей…

Бежала я от предстоящей муки,

Фальшивый паспорт обжигал мне руки,

Глаза слепил блеск вражеских мечей.

А в Ангаре, в ее зеленых водах,

Сверкали слезы моего народа,

И берег окровавленный вздыхал…

И, взглядом утонув в зеленой мути,

Мечтала я о трепетной минуте,

Когда вскипит, грозя, девятый вал!

Но шли в остроконечных шлемах люди…

И я терялась… может быть, не будет?

Победа, как и солнце, далека…

И мне хотелось вместо дум о мести,

С моим народом гибнуть, гибнуть вместе —

За кровь, за вздох, за душу Колчака.

Я отыскала ту святую гору,

Где смерти в очи он взглянул спокойным взором,

Где муку принял он за свой народ…

В то час я верила: Россия будет снова,

Пусть только Унгерн скажет властно и сурово

Своим полкам призывное «Вперед!»

Об Унгерне ползли глухие слухи;

Но красный командарм, товарищ Блюхер,

Грозил в Чите железным кулаком!

Кругом в остроконечных шлемах люди.

И я средь них, с моей мечтой о чуде,

А рядом — синеглазый военком…

Слова Любви? Не слушаю, не надо!

Ведь между нами жуткая преграда —

За гибель Родины в душе пылает месть…

Но вот взмахнули крылья злого рока!

Рассеяны защитники Владивостока…

Последняя ошеломляющая весть…

Потом… все было тускло и бесцветно…

Все эти годы с верой беззаветной

Я чуда, только чуда — жду!

Не я одна, а все мы много весен

Зовем и молим, требуем и просим:

Когда? Не в этом ли году?

Я чувствую, что многие устали…

И будто бы кинжал дамасской стали

Пронзила душу мне тоска…

Ах, лучше бы нам всем на поле чести

Погибнуть бы тогда, с другими вместе —

За кровь, за вздох, за душу Колчака!

1929 г.

В КОМИССАРСКОМ ПОРТФЕЛЕ

Ответ Жарову.

Эти годы закалили душу —

И не только мне, а очень многим.

В нас безверье веру не задушит,

В бездорожье нам ясны дороги.

Эти годы криками набата

Все еще в ушах звенят и стонут…

Сквозь изгнанье пронесли мы свято Русь, —

Как чудотворную икону.

В эти годы мы повсюду пели,

Только песни грустные такие:

— В комиссарском кожаном портфеле

Все еще лежит судьба России…

1930 г.

ОТСТУПНИКУ

Встречаться мы не перестали,

Но ты чужой навеки мне…

Идешь? Один? В чужие дали,

К чужим богам, в чужой стране?

Тебя настигнет Немезида:

Вот жрец, от лжи и тайны пьян,

И покрывалами Изиды

Задрапированный обман!

А я не верю в «матерь мира»,

Чужие боги мне чужды.

Не сотворю себе кумира

Ни из любви, ни из вражды.

Что может быть святей и проще

Святых, родных, любимых мест,

Где над березовою рощей

Сверкает на часовне крест?

Тускнеют, блекнут все химеры

Перед сиянием креста.

Я не сменю отцовской веры,

Она, как жизнь и смерь, — проста.

Не «матерь мира», — Матерь Божья!

Не «покрывала», а Покров!

И к Ней, во мраке бездорожья,

К родной святыне — горький зов!

1930 г.

ОБЫВАТЕЛЬСКИЙ ТЫЛ

Клянемся гранитом традиций

и сумраком братских могил,

что мы не отступим с позиций

в глухой обывательский тыл!

И солнце не видит незрячий,

и песню не слышит глухой…

Победу и боль неудачи

разделим мы между собой.

Так было и будет. И вечно,

укрывшись за чьей-то спиной,

живет, улыбаясь беспечно,

незрячий, глухой и… чужой!

За нашей спиной распродажа…

Какое нам дело до них?

Нам сердце живое подскажет

правдивость путей боевых!

Но будет кровавой расплата

для тех, кто Россию забыл…

Торгуй, пока можно, проклятый

глухой обывательский тыл!

1927 г.

ИЩУ

Не убила… не украла,

Бьется женский разум

Малый

Над большой

Задачей.

Что же дальше? я не знаю.

Март ли пригорюнил?

Только нет улыбки в мае,

Нет любви в июне

Русской горечи и боли

Кланяюсь я в пояс.

До сих пор не оттого ли

Я не успокоюсь?

С каждым годом хуже, хуже…

Но ищу кого-то

И зову того, кто нужен

Для святой работы.

Ну, а что же, если зова

Не услышит брат мой?..

Желтый колос

Мое слово

Дело будет

Жатвой!

1929 г.

УЛИЦА АЛХИМИКОВ

Улица Алхимиков…

Башенки над крышами.

Поздно светят за полночь

В окнах огоньки.

Вы об этой улице

Никогда не слышали?

Вы от светлой мистики

Сердцем далеки?

В этой тихой улице,

Улице Алхимиков,

Есть лаборатории,

Где и день и ночь

Несколько заботливых

Седовласых схимников

Трудятся, чтоб чем-нибудь

Ближнему помочь.

Завтра в 9 вечера

Я пойду к алхимикам,

В башенку, где светиться

Яркий огонек.

И в лаборатории

Расскажу я схимникам

Милым и внимательным,

Что мой путь далек.

Расскажу, что слышала

Звуки вечной музыки,

Многое неясно мне…

Но душа поет!

Расскажу, что жалко мне

Подневольных узников,

Что люблю я Родину

И родной народ.

Эликсир бессмертия

Дайте мне, алхимики!

Чтоб отчизну вечно я

В сердце берегла.

Жизнь большую

Надо мне,

Мудрые алхимики

Чтобы петь о Родине

Вечно я могла!

1930 г.

БУСЫ

Нанизываю бусы прошлых дней

На черную нитку памяти…

Вспоминать как будто бы и не о чем,

Только, видно, час такой настал,

Молодость моя была не девичья,

По-мужски сурова и проста.

Прошлого кусты чуть-чуть раздвину я,

Вспомню все без жалоб и без слез.

Правда, были ночи соловьиные —

Соловья-то слушать не пришлось.

Не пошутишь шалыми изменами,

В дни, когда кругом тоска и кровь…

Эх, ты, жизнь не девичья, военная!

Фронтовая горькая любовь!

Над страной зарделось знамя алое.

Злоба факел яростный зажгла.

И в глазах любимых увидала я

Гордость полоненного орла.

Коротка расправа с офицерами:

Пуля из ружейного ствола.

Труп его, прикрыв шинелью серою,

Мертвеца вождем я назвала…

С той поры и вспоминать-то не о чем…

Месть зажгла мне очи и уста!

Стала жизнь не женская, не девичья —

По-мужски сурова и проста.

Рассыпьтесь бусы прошлых дней

С разорванной нитки памяти…

1930 г.

УЛЫБКА СМЕРТНИКА

Вспоминая тебя, Владимир Р…

За большое, за Русское дело

Мы вместе на подвиг вышли.

Ты погиб… А я уцелела.

Ты мне грех невольный простишь ли?

Горький твой, но завидный жребий!

Не поймешь ты мою усталость…

Я забочусь о крыше и хлебе,

Потому что… я жить осталась.

Но я помню, сквозь две решетки

На последнем нашем свиданье

Ты улыбкой милой и кроткой

Ободрял меня на прощанье…

И взялась откуда-то сила,

Не страшили тюрьма и голод:

Бывшим анненковцам носила

Из Заречья патроны в город!

И в ограде, на сеновале,

(Тут же, близко, с тюрьмою рядом!)

У меня не раз ночевали

Партизаны белых отрядов.

Ах, тогда не могла понять я,

Где взяла я храбрость и силу,

Когда в лес для повстанцев-братьев

Я оружье тайно носила.

……………………………………………………

Почему я смотрю так строго?

Потому что страдала много…

Потому что сквозь две решетки

Улыбнулся мне смертник кротко…

ЗА РОДИНУ

Есть девушки, удел которых страшен…

Рыдать о них? Молиться ли за них?

Из-за высоких стен тюремных башен

Не виден непосильный подвиг их.

Горит звезда величия над ними!

Но горечь муки пьют они до дна…

Такими девушками, — именно такими,

Должна гордиться каждая страна!

За свой народ, себя на муки обрекая,

Идут… Их шаг мужских шагов быстрей…

Такая девушка, — вот именно такая,

За Францию погибла на костре!

В ГОДЫ РЕВОЛЮЦИИ

Наши матери влюблялись при луне,

Вместе слушали с любимым соловья…

Твой возлюбленный в шинели, на коне,

Среди крови гаснет молодость твоя…

Не жених ли твой под Харьковом погиб?

На носилках там не твой ли без ноги?

Сероглазая моя, ведь это твой

Комиссарами расстрелян под Москвой?

Молодого мужа, вырвавши из рук,

Растерзала разъяренная толпа…

А у той на юге где-то милый друг

Под Буденовскими шашками упал…

1930 г.

ПАЛОМНИЦА

Этой весной уезжаю я

Древний искать народ.

Там белокрылая Майя

В синюю даль зовет…

Гору найду Назаретскую,

Ту, где бывал Иисус.

С прежнею верою детскую

В старую быль унесусь.

Ветер поет в отдалении…

Странных деревьев ряды…

Буду смотреть с удивлением

В темные очи Будды.

Небо горит самоцветами,

Тонут мечети в садах.

В воздухе, над минаретами

Грозное имя — «Аллах!»

Русскими косами русыми

След проведу в песке, —

Кланяться буду с индусами

Гангу — священной реке

Солнечный зной над пустынею…

Буду молиться без слов

И восторгаться святынями

Чуждых душе городов…

Что ж, а туда не поеду я,

Где моя вера и дом?

……………………………………………………

Манят сигналы победою!

Солнце над Белым Орлом!

1928 г.

И ПТИЦЕ НЕЛЬЗЯ

Пускай там люди другие…

Не порвется живая нить,

Я хочу уехать в Россию,

Чтобы там работать и жить.

Неужели для певчей птицы

Надо визу, штамп и печать?

И солдаты там на границе

Могут птице крылья связать?

Я тихонько жалуюсь Богу

(Людям жаловаться горда!):

Даже птицу обидеть могут,

Даже птице нельзя туда.

Но кричит отвага: «попробуй!»

Шагни-ка через «нельзя»!

Загляни в сухие от злобы,

В помутневшие их глаза.

1930 г.

БОГ ВЕЛИТ

В сумраке сердца моего

Голос звезда одиночества…

……………………………………………………

Я все тоскую о любви,

А кто — то говорит:

«Не так, как хочется живи,

А так, как Бог велит!»

И надо мной грохочет гром!

И гонит жизнь меня…

И я кричу: а где мой дом,

А где моя семья?

Давно рассеяна семья

И дом разрушен мой…

Заплакала судьба моя

Склонившись надо мной…

……………………………………………………

А в сумраке сердца моего

Горит звезда одиночества…

ОТЕЦ

Птица моя подстреленная,

Ласковый мой зверок…

Тропинка, тобой потерянная,

Ждет шороха твоих ног.

Слышишь ли, моя нежная,

Голос отцовский мой?

Все на местах, по-прежнему,

Все тебя ждет домой.

Детка моя бездомная,

Где твой усталый конь?

Стремя поддержит темная

Старческая моя ладонь.

Знаю, ты всеми брошена,

Радость твоя — в борьбе.

Много у Бога прошено,

Мало Он дал тебе…

Вечно — с земли ли с неба ли

Будут глаза следить,

Чтобы мои дети не были

Тем, чем не надо быть…

ЕЛКА НА ЧУЖБИНЕ

Будь спокоен и весел сегодня,

Кинь заботу о завтрашнем дне.

Не грусти, что по воле Господней

Ты один на чужой стороне.

Здесь мерцает зеленая елка

Нежным светом грустящих огней;

И пластинка скользит под иголкой

У виктролы[1]поющей моей.

Не тоскуй же, не надо, послушай,

Не один ты, нас много таких…

Злобный ветер обжег наши души

И на время как будто затих.

Если враг человек человеку,

То пристанище тихое Бог!

Видишь, ветер двадцатого века

Потушить нашу елку не смог.

Значит, есть еще правда на свет,

Если праздник святой не забыл!

Пусть в сердцах ваших, русские дети,

Негасимая елка горит!

В это вечер поймем и поверим,

Что теперь мы с тобой не одни,

Что Господь нам воздаст за потери

И за горькие, слезные дни.

Свети русская елка в Китае.

Ты спросил: «А в Россию когда?»

Я ушедшие дни не считаю,

Потому что еще молода.

Моя молодость пламенно верит:

Близок день тот счастливый и год,

Когда Бог за тоску и потери

Нам на родине елку зажжет!

1930 г.

ВСПОМИНАЙ

Небо — шалью голубою

С желто — розовой каймой!

Надо мною, над тобою

Солнца отблеск золотой…

Посмотри на запад алый,

Ало — розовый закат.

Солнце щурится устало,

Зори желтые горят.

Где — то темный город дожей,

Где — то старый, гордый Рим…

Но о том, что нам дороже,

Мы с тобой поговорим.

Сумрак синий шире, шире!

Запад алый — это Русь!

Неулыбчивой Сибири —

Из Китая улыбнусь…

Не вернуть душе покоя…

Все же память не губи.

Вспоминай село родное,

Переплеск реки Оби.

Береги воспоминанье,

Не развей, не растопчи —

Нашей молодости ранней

Ало — желтые лучи…

1928 г.

ЛЕБЕДИНЫЕ ПЕРЬЯ

Спотыкаясь, бреду без дороги я,

Тяжела ты, путина моя!

Говорят о любви своей многие,

Но никто не жалеет меня…

А дорога — песками зыбучими…

Хоть бы смерть догнала, наконец!

Да на темя еще нахлобучили

Медью кованный тяжкий венец…

Кто помог бы? а с ношей уменьшенной

Добрела б до тебя, моя Русь.

Рождена ведь я все-таки женщиной,

Не под силу мне путь… надорвусь…

От людей оградиться бы келийкой,

В свою душу поглубже уйти…

Со своей собачонкою беленькой

Разговоры простые вести…

Песни бережно в сердце вынашивать…

Завести для советников плеть,

Чтобы петь их, друзья, не по-вашему,

А по-моему мне бы их петь!

Чтобы каждая песня без промаха

Била в чье-нибудь сердце! И вот,

Вот тогда только майской черемухой

Моя молодость в них расцветет!

………………………………………………………………..

Смотрит в зори печальными взорами

Лебединая светлая рать.

Тяжело… над чужими озерами

Лебединые перья ронять…

1930 г.

НЕЖНАЯ НОША

Все, что было в прошлом пропето,

Все, что в будущем пропою —

За светлый титул поэта

Я на суд толпе отдаю.

Я спокойно пела о бурях,

Громыхающих вдалеке.

И, безгневно крылья понурив,

Улыбалась чужой тоске.

Ничего не спрошу у слабых,

У которых нет ничего…

Но без песни я не снесла бы

Груза тяжкого моего.

И вот эту нежную ношу —

Голос мой и душу мою

Ни за что на свете не брошу

И вовеки не разлюблю.

1930 г.

В БЕЗЗЛОБНУЮ МИНУТУ…

Спокойный сон — усталым от работы,

И плачущим — улыбчатые дни!

Пусть я не знаю, где, не знаю кто ты —

Спаси тебя Господь и сохрани!

Дай, Боже, хлеб — в протянутую руку!

И, чтоб подняться падшему, дай сил!

И сократи для любящих разлуку!

Помилуй и спаси! Помилуй и спаси!

Безродному пошли сестру и брата,

Дай ласковый бездомному приют!

……………………………………………………

А тех, которые без меры виноваты,

Настигнет праведный Твой суд!

1929 г.

ИСКРЕННИЙ ОТВЕТ

Ольге Скопиченко.

Если хочешь правды, а не жалобы, —

Расскажу про жизнь мою тебе:

Без любви и веры я не стала бы

Молодость растрачивать в борьбе.

Правда, я не каждый день обедала,

Знаю цену хлебу и дровам…

Но напиток тот, что я отведала,

И за миллионы не продам!

Творческая мысль — напиток пламенный

Обжигает сердце и пьянит.

Не хочу холодной быть и каменной

Под огнем измены и обид!

Впереди еще дорога дальняя,

Ни врагов, ни горя не боюсь.

Цель моя — моя Национальная

Заново отстроенная Русь!

СКЛАД ПОРОХОВОЙ

Среди ночных чуть слышных шорохов

Работаю тихонько я…

Пусть я не выдумаю пороха,

Но порох выдумал меня!

Недаром эхо революции

И до сих пор звучит в ушах.

Не в силах над листом согнуться я,

Пока не запоет душа.

Недаром поздним темным вечером

Смотрю на запад, где она —

Закат мой, заревом расцвеченный,

Моя мятежная страна!

И пусть не знают недостойные

Того, что знаем мы с тобой:

Страну, надолго неспокойную,

Как будто склад пороховой…

Но зори вестниками алыми

По небу темному горят,

Пусть будут взрывы небывалыми!

На нечестивых — гром и град!

Вот почему…

Среди ночных чуть слышных шорохов

Работаю тихонько я…

Пусть я не выдумаю пороха,

Но порох выдумал меня!

ХЛЕБ И УГОЛ

Свой собственный и хлеб и угол —

Награда за тяжелый труд.

Собака заменяет друга,

Стихи о вечности поют…

Свой собственный и хлеб и угол…

И пусть пытливая душа

Над рифмой звонкой и упругой

Замрет… и мыслит не спеша.

Что мне Нью-Йорк, Париж и Прага?

Зачем мне белокурый паж,

Пока шуршит в руках бумага,

И дышит черный карандаш.

За желтой колесницей славы

Я, задыхаясь, не бегу;

Зато писать имею право

И на песке и на снегу.

Чужие книги прочитаю,

В чужие души загляну, —

Но не забуду гор Алтая,

Не разлюблю мою страну!

Не надо золота и славы.

Ты, озаривший путь звездой,

Дай человеческое право

Мне свить на родине гнездо!

В вечерний отдых от заботы,

Чтобы могла сказать потом:

— И хлеб мой честно заработан,

И на родной земле мой дом.

1930 г.