Политика самоусиления и попытки реформ

Продемонстрированная в годы опиумных войн и тайпинского восстания слабость цинской империи и энергичное укрепление в Китае колониального капитала вызвали к жизни естественную реакцию самосохранения. Проявлением ее стала политика самоусиления, ставшая генеральной линией империи в последней трети прошлого века. Поставленные перед очевидным фактом, правители империи, начиная от всесильной императрицы Цыси и ее ближайших помощников типа Ли Хун‑чжана и кончая чиновниками на местах, вынуждены были признать превосходство европейского оружия и западной техники. Стремление заимствовать все это и поставить на службу Китаю и явилось основой политики самоусиления. Иными словами, дело модернизации страны руководители цинского Китая решили взять в свои руки, оставив за колониальными державами лишь право на торговые операции и финансирование промышленного и иного строительства. Конечно, колониальный капитал тоже быстро укреплял свои позиции в Китае в конце прошлого века, создавая там свои предприятия и расширяя внешнеторговый оборот, но все же основной рост промышленного потенциала и всей инфраструктуры шел преимущественно за счет централизованных усилий китайского государства.

Здесь надлежит сделать существенную оговорку. Речь идет не о хорошо продуманной и официально принятой на высочайшем уровне новой экономической политике. Как раз напротив, верхи империи во главе с Цыси были сравнительно мало озабочены проблемами самоусиления, да и не были готовы для этого. Другое дело – влиятельнейшие деятели империи, фактически державшие в своих руках власть над теми или иными регионами страны и имевшие в своем распоряжении сильные армии и огромные средства. Существуя как бы сами по себе, они в то же время не только не были в оппозиции к центру, но практически действовали; от его имени, будучи облечены высокими полномочиями, сохраняя за собой высшие официальные посты. Регионализация Китая по этому принципу не была чем‑то новым. Напротив, по меньшей мере с конца Хань это было нормой в тех условиях, когца центральная власть оказывалась не в состоянии сохранить свои позиции либо справиться с крестьянским восстанием. В этих случаях инициативу и брали на себя сильные дома, создававшие собственные армии, вступавшие в борьбу с повстанцами и затем вершившие делами империи. Так было в конце Хань. Нечто похожее стало реальностью и после подавления восстания тайпинов.

Внесшие весомый вклад в это дело высшие сановники империи Ли Хун‑чжан, Цзэн Го‑фань, Цзо Цзун‑тан и некоторые другие уже с начала 60‑х годов стали на путь энергичного строительства в своих регионах арсеналов, верфей, механических предприятий с тем, чтобы перевооружить собственные армии и тем усилить вооруженную мощь империи. Частично эта деятельность финансировалась за счет казны, отчасти – за счет поборов с имущих слоев того региона, который находился под контролем данного сановника, в немалой степени – за счет награбленного в ходе войны с тайпинами. Компании, строившие арсеналы и заводы, верфи и шахты, не останавливались и перед тем, чтобы привлечь частный капитал – средства купцов, шэныпи, земледельцев. Но вносившие его собственники, как правило, не имели голоса при решении проблем, связанных с производством и финансами компании; в лучшем случае они регулярно получали свою долю дохода в виде процентов на вложенный капитал. Практически это означало, что заимствованный у иностранцев принцип капиталистического производства в китайской реалии конца прошлого века обрел форму государственного капитализма. Теоретически это было обосновано в классическом тезисе самоусиления: «Китайская наука – основа, западная – (нечто) прикладное». Смысл его состоит в том, что китайская конфуцианская основа во всех отношениях не ставится под сомнение, тогда как все заимствованное с Запада перенимается для того, чтобы дополнить основу. К этому стоит добавить, что в Китае стали появляться многочисленные сочинения, разрабатывавшие этот постулат в том смысле, что вообще‑то все великие изобретения и достижения Запада не что иное, как результат заимствованных в свое время из Китая идей, так что нет ничего удивительного в том, что теперь все эти несколько видоизмененные идеи китайцы вправе взять на вооружение.

Рост иностранной торговли в Китае вел к накоплению в стране немалых средств за счет таможенных сборов. Эти средства, как и иностранные займы, тоже шли на форсирование политики самоусиления, в первую очередь на создание индустрии вооружения. Впрочем, немалая доля их прилипала к рукам гигантского аппарата власти, вплоть до императрицы, которая предпочитала строить дворцы на деньги, предназначавшиеся для перевооружения армии. Регионализация страны и продажность аппарата власти сильно ослабляли империю и во многом нейтрализовывали возможные успехи политики самоусиления. Протекционизм и коррупция вели к назначению на важные посты бездарных протеже высших сановников – и это тоже делало свое дело. Отсюда – недостаточная эффективность политики самоусиления, что стало очевидным при первых же серьезных испытаниях, какими явились война Китая с Францией за Индокитай в 1884–1885 гг. и японо‑китайская война 1894–1895 гг. Обе войны, в ходе которых империя столкнулась с хорошо вооруженными и умело руководимыми армиями, привели Китай к поражению и немалым потерям: Вьетнам, а затем Корея и Тайвань перестали быть вассальными по отношению к Китаю территориями, частями империи. Это был уже крах политики самоусиления, оказавшейся несостоятельной.

Военные поражения и крушение политики самоусиления логически привели к очередному натиску на Китай колониальных держав, усиливавших свои экономические и политические позиции в дряхлеющей империи. Основной финансово‑экономической силой в Китае стали иностранные банки; в ходе так называемой битвы за концессии державы получили в свои руки контроль над быстроразвивающимся железнодорожным строительством; немалые деньги иностранный капитал вложил также в судоходство, хлопчатобумажную и некоторые иные отрасли промышленности. Правда, параллельно с этим продолжалось и создание казенных предприятий – горнорудных, металлургических, текстильных. Но все они, как правило, были экономически неэффективными, технически отсталыми.

Первые шаги в конце века начала делать и китайская национальная частная промышленность, хотя частные фабрики и иные предприятия были еще, как правило, мелкими и экономически слабыми. В целом капиталистическое развитие Китая наращивало свои темпы, но формы его были типичными для традиционных восточных структур: преобладали предприятия иностранного капитала и казенные, государственные. Для развития национального капитала в стране еще не были созданы необходимые условия, в частности правовые, экономические. И это несоответствие вполне ощущалось в конце XIX в. Передовые умы Китая, уже немало заимствовавшие из европейского опыта и многое узнавшие о Западе, все более настойчиво пропагандировали необходимость серьезных внутренних реформ, которые были бы способны освободить страну от сковывавших ее оков традиционной структуры и открыть двери для активных преобразований.

Движение за реформы связано прежде всего с именем выдающегося китайского мыслителя Кан Ю‑вэя (1858–1927), пытавшегося сочетать блестящее традиционное конфуцианское образование с глубоким анализом современной ему эпохи. В своем знаменитом сочинении «Датун шу» Кан Ю‑вэй на базе древних китайских учений о социальной справедливости, а также заимствованных им у европейских философов утопических доктрин пытался создать генеральную теорию всеобщего благоденствия в условиях столь привычного для Китая отсутствия частной собственности и умело организованного общественного хозяйства. В этой теории было немало и от тех эгалитарных устремлений, которыми вдохновлялись восставшие китайские крестьяне со времен ханьских «Желтых повязок» до тайпинов. Но заслугой Кана было то, что он не ограничился теоретическими утопиями, а весьма ревностно взялся за практические дела, обличая в своих меморандумах трону царящие в стране произвол, коррупцию, выступая в защиту угнетенного народа. Конечно, и это все не было новым в истории Китая: еще сравнительно недавно, несколько веков назад, минские конфуцианцы столь же страстно обличали пороки временщиков и звали к восстановлению утраченных конфуцианских порядков. Но Кан не стал повторять их призывы. В отличие от своих предшественников, тоже выступавших за реформы, он призвал к преобразованиям, направленным на изменение всей системы государственного устройства. Опираясь на авторитет Конфуция, Кан Ю‑вэй потребовал введения в стране конституционной монархии на парламентарной основе, демократизации, активного заимствования западных стандартов, включая введение новых законов, поддержку частного предпринимательства, решительных преобразований в сфере экономики, администрации, просвещения и культуры и т. п.

Меморандумы Кан Ю‑вэя и его сторонников с середины 90‑х годов приобрели достаточно широкую поддержку. В 1895 г. была создана «Ассоциация усиления государства», члены которой выступали за реформы. С сочувствием отнесся к предложениям Кан Ю‑вэя и молодой император Гуансюй[13]. По всей стране стали возникать организации Ассоциации, издаваться газеты и журналы, в которых пропагандировались идеи реформаторов. Борьба за реформы вспыхнула с особой силой после знаменитого инцидента 1898 г., когда в ответ на убийство двух немецких миссионеров Германия оккупировала район бухты Цзяочжоу с городом Циндао на полуострове Шаньдун, а вслед за ней изрядные куски китайской территории захватили Англия (Коулун), Франция (побережье Гуанчжоувань) и Россия (Порт‑Артур и Дальний).

Эти захваты, означавшие по сути переход к разделу Китая колониальными державами, были весьма болезненным сигналом для империи и не могли не вызвать в стране взрыв негодования. Сторонники реформ стали создавать «Союзы защиты государства», а летом того же 1898 г. Гуансюй решился на проведение реформ. Кан Ю‑вэй и его сторонники (наиболее известны из них Лян Ци‑чао, Тань Сы‑тун) разработали обстоятельную программу, включавшую содействие развитию промышленности, отмену ряда старых и введение новых административных институтов, открытие новых школ и вузов, издание книг и журналов, реорганизацию армии, поощрение современной науки и т. д. Однако как реформаторы, так и сам Гуансюй имели мало реальной власти для того, чтобы осуществить эту программу. Высшие должности в стране занимали их открытые противники, явно саботировавшие нововведения. А за спиной оппозиции и самого Гуансюя стояла выжидавшая развития событий всесильная Цыси. Было очевидно, что без решительных акций успеха реформаторам не добиться.

Наиболее радикальные из лидеров реформаторов предложили Гуансюю убрать Цыси и ее сторонников. Переворот был намечен на октябрь 1898 г., когда должны были состояться большие маневры войск. Однако привлеченный реформаторами для осуществления этого плана генерал Юань Ши‑кай выдал их планы, после чего Цыси, опередив события, приказала арестовать Гуансюя и вождей реформаторов. Тань Сы‑тун и многие другие реформаторы были казнены. Гуансюй лишился трона. Кан Ю‑вэй и Лян Ци‑чао, которым удалось бежать, опираясь на помощь Англии и Японии, сумели спастись, но дело их оказалось проигранным. Сто дней реформ не дали результата, породили мощную ответную волну репрессий, вызвавших сочувственную поддержку со стороны масс китайского населения. Китай увидел в попытке реформ козни иностранцев. После казни группы реформа торовов Пекине начались открытые антииностранные выступления, для подавления которых были вызваны войска охраны. В то же время цинские власти во главе с Цыси не спешили с наведением порядка, опять‑таки выжидая, как пойдут события дальше.

Восстание ихэтуаней

Взрыв ненависти по отношению к иностранцам подспудно вызревал уже давйо. Недовольство «заморскими дьяволами», «иностранными варварами» становилось весьма широким, причем проявлялось оно прежде всего на местном уровне, главным образом в антимиссионерских выступлениях. Миссионеры активно действовали в Китае; именно они прежде всего контактировали с китайским крестьянством. Естественно, что они первыми испытали на себе мощь традиционной структуры и силу сопротивления Китая всему чуждому, что как раз и олицетворяли в конце XIX в. миссионеры. С лета 1898 г. и особенно после провала реформ антимиссионерское движение все нарастало и в ряде мест начинало принимать организованные формы. Под лозунгом «Поддержим Цин, уничтожим иностранцев!» повстанцы в различных провинциях страны разрушали христианские церкви и дома миссионеров, преследовали принявших христианство китайцев (их было весьма немного), а заодно громили лавки иностранных торговцев, помещения иностранных консульств в торговых центрах. Открытая поддержка державами курса на реформы расставила все на свои места. Страна после ста дней реформ оказалась накануне мощного народного взрыва, взрыва ярости, направленного против хозяйничавших в стране иностранцев, против вторгшегося в Китай колониального капитала, против всех тех новых порядков, которые противостояли старому, привычному, нормативному, опиравшемуся на мощные пласты тысячелетий, на окрашенный в конфуцианские и даосскр‑буддийские тона цивилизационный фундамент.

Ощущая поддержку населения, правительство Китая в конце 1898 г. встало на более жесткие позиции по отношению к иностранцам, отказывая им в просьбах о концессиях либо аренде территорий. Обстановка в Пекине становилась все более накаленной. Иностранные миссии ввели в город вооруженные отряды для своей охраны. В Пекине и по всей стране распространились слухи о предстоящей расправе с иностранцами, а также листовки, в которых высмеивались европейцы, особенно миссионеры. Возглавило антииностранное движение общество «Ихэтуань» («Отряды справедливости и мира»), доктринальная основа которого восходила к даосско‑буддийским верованиям, суевериям, традиционным приемам китайской гимнастики и кулачного боя (за что восставшие позже получили в европейской прессе наименование «боксеров»), не говоря уже о ритуалах, амулетах, заклинаниях и т. п.

Выступления ихэтуаней начались в провинции Шаньдун еще в 1898 г. и были направлены против немецких миссионеров, солдат и специалистов, намечавших трассу железной дороги. Местные власти пытались навести порядок, но движение, несмотря на это, все ширилось. В 1899–1900 гг. оно переместилось в столичную провинцию Чжили. Многочисленные отряды расположились близ Пекина и Тяньцзиня. Обеспокоенные иностранные дипломаты настаивали на принятии решительных мер против повстанцев, но цинское правительство не спешило с этим. Обстановка тем временем становилась все более угрожающей. В конце мая 1900 г. на совещании посланников держав было принято решение направить в Пекин дополнительный контингент войск для охраны миссий. Кроме того, в адрес цинского правительства были направлены заявления угрожающего характера, которые 17 июня были подкреплены захватом крепости Дагу близ Тяньцзиня сводным отрядом иностранных войск, что фактически означало объявление войны.

Цыси колебалась, не зная, что предпринять. Большинство ее советников склонялось к поддержке ихэтуаней и использованию подходящего момента для того, чтобы дать отпор державам. Именно эта точка зрения и возобладала. Императрица открыла ворота Пекина перед ихэтуанями, а также ввела в город регулярную армию, солдаты которой тоже были резко настроены против иностранцев. 11 июня в Пекине солдаты убили на улице советника японского посольства Сугияму, 20 июня – немецкого посланника Кеттелера. Это означало объявление войны, что и было официально подтверждено императорским указом от 21 июня (в ответ на ультиматум держав от 19 июня). Указ официально санкционировал восстание ихэтуаней, хотя и стремился поставить их действия под контроль властей.

Следует заметить, что и после официального объявления военных действий цинское правительство продолжало колебаться и стремилось сохранить за собой пути к отступлению. В принципе это можно понять: несмотря на официальную защиту ихэтуаней, власти отчетливо сознавали, что они имеют дело с неуправляемой стихией, которой следовало опасаться. И хотя стихия пока что шла в русле лозунга «Защитим Цин, уничтожим иностранцев», ручаться за будущее не представлялось возможным. Державы же реагировали на ситуацию бурно и действовали весьма активно. В короткий срок была создана 20‑тысячная союзная армия восьми держав, 3 августа она выступила на Пекин. Хорошо вооруженные дисциплинированные войска интервентов легко одолели сопротивление повстанцев и 14 августа заняли столицу. Бежавшая в Сиань Цыси, быстро оценив обстановку, взвалила всю вину за поражение на ихэтуаней. Указ от 7 сентября обвинил именно их в создавшемся положении, после чего цинскме войска выступили против ихэтуаней. Восстание было подавлено, потоплено в крови, а год спустя, 7 сентября 1901 г. Ли Хун‑чжан от имени цинского правительства подписал с державами так называемый Заключительный протокол, по условиям которого Китай извинялся за причиненный державам ущерб, обеспечивал им ряд новых льгот и привилегий и к тому же обязывался выплатить в качестве контрибуции 450 млн. лянов серебра.

Восстание ихэтуаней было, по сути, последней вспышкой агонии старого Китая. Оно не было обычным крестьянским движением, ибо острие его не было направлено – как то было во времена тайпинов – на защиту социальной справедливости, против произвола властей, за восстановление желанной нормы. Это было отчаянное выступление рушащейся старой традиционной структуры в свою защиту, за сохранение привычкой нормы, против вмешательства чужаков, против колониализма. Именно поэтому и стал возможным пусть временный, но все же союз восставших с властями – тех и других объединяли общие интересы. Почему же их союз не привел к победе?

Традиционный Китай оказался слаб не потому, что восставшие были плохо вооружены, хотя это сыграло свою роль. Слабость его определялась совокупностью многих причин и не в последнюю очередь тем, что империя находилась на нисходящем витке своего цикла, что внутренняя коррупция и произвол в стране достигли предела, что уже не было единого стержня, единой политики, вокруг которой могли бы сплотиться все. Страну раздирали противоречия, верхи боялись низов и не доверяли им, а низы, в свою очередь, презирали верхи за разложение и приспособленчество, за их готовность сотрудничать с колонизаторами. Конечно, подобные ситуации не раз бывали в истории Китая на аналогичном витке циклического династийного развития империи. И они, как о том говорилось, – решались за счет мощных народных движений либо внешних вторжений, игравших очистительную роль, восстанавливавших порушенную злоупотреблениями норму. Собственно, тайпинское восстание и было такого рода движением, но оно не преуспело, причем в значительной мере из‑за вмешательства тех же держав. Восстание ихэтуаней было иным по духу, по направленности, что и естественно: в этот момент главным, что угрожало привычной норме, было вмешательство чуждых привычной норме сил – не просто иностранцев, которые со временем могли бы китаизироваться, как то случилось с теми же маньчжурами, но структурно иных сил, грозивших всей системе как таковой. Как знать, при ином стечении обстоятельств события, быть может, могли бы повернуться иначе. Но в самом начале XX в. Китай был еще не готов к организованному сопротивлению. Оно началось стихийно, запуталось в противоречиях и не имело времени для стабилизации. Все это и предопределило сравнительно легкую победу небольшого войска держав над беспомощным одряхлевшим гигантом. И победу эту не следует считать неожиданной: она была логичной в ряду других поражений Китая, например в войнах с Францией и Японией.

Вслед за победой держав Цыси предприняла, теперь уже от своего имени, вторую попытку реформ. Целью ее «новой политики» было стремление как‑то приспособиться к изменившимся обстоятельствам, модернизировать экономику страны, аппарат административного управления. Были проведены реформы армии, судопроизводства, создано министерство по делам торговли. В 1905 г. была отменена система государственных экзаменов, альтернативой которой стала сеть начальных, средних и высших учебных заведений. В Китай вернулись бежавшие из него несколько лет назад реформаторы; причем основное знамя преобразований поднял теперь Лян Ци‑чао, призвавший страну к осознанию чувства национальной общности, к пробуждению в народе гражданских чувств. И эти призывы находили свой отклик. Китай стремительно радикализировался. Образованная молодежь, немалая часть которой получала образование за границей, прежде всего в быстро развивавшейся Японии, была настроена весьма патриотично, ее буквально переполняли гражданские чувства, звавшие на борьбу за возрождение родины, за ее будущее. Страна была. накануне новых важных событий.

Сунь Ят‑сен и Синьхайская революция

Южные районы Китая, где ранее всего закрепились колонизаторы и были созданы наиболее благоприятные условия для модернизации и европеизации, включая миссионерские школы и колледжи, постепенно становились центром формирования радикально настроенной молодежи, будущих китайских революционеров. Одним из наиболее известных среди них был Сунь Ят‑сен (1866–1925), учившийся в молодости в Гонолулу, где проживал его брат‑эмигрант, а затем получивший образование в миссионерских школах и медицинском колледже Гуанчжоу и Гонконга. Хорошо образованный, широко эрудированный, повидавший мир, Сунь Ят‑сен, как и в свое время Кан Ю‑вэй, попытался соединить в своем лице и своем учении традиции классического Китая и необходимые нововведения, заимствованные с Запада. Созданный им еще на Гавайях и затем воссозданный в Гуанчжоу «Союз возрождения Китая» в конце XIX в. объединял в своих рядах сотни членов; он ставил своей целью свержение цинской династии, создание в стране демократического правительства и проведение в Китае радикальных реформ. Попытки сблизиться с реформаторами встретили непонимание со стороны Кан Ю‑вэя и только после поражения и бегства реформаторов, уже в Японии, в эмиграции (Сунь Ят‑сен был вынужден эмигрировать после неудавшейся попытки восстания в 1895 г.), эти попытки дали некоторые результаты (соглашение Сунь Ят‑сена с Лян Ци‑чао), но ненадолго. Вскоре пути реформаторов и возглавляемых Сунь Ят‑сеном революционеров окончательно разошлись.

Еще одна попытка поднять восстание – в разгар движения ихэтуаией, в 1900 г., – снова потерпела поражение. Но после разгрома восстания ийсэтуаней и второй попытки реформ ситуация в стране, как упоминалось, стала изменяться. В Китае и вокруг него, в центрах эмиграции китайских студентов и иных лиц, начали один за другим возникать союзы и организации, ставившие своей целью радикальные перемены в стране. Организации издавали газеты и журналы, в которых излагались программы их действий, печатались лозунги и призывы, порой также серьезные аналитические статьи. В 1902–1903 гг. Сунь оживил деятельность своего союза и создал ряд его новых филиалов. Именно к этому времени относится и окончательное формирование основ его доктрины – знаменитых «трех принципов»: национализм (свержение династии маньчжуров), народовластие (республиканско‑демократический строй) и народное благоденствие. Вслед за тем Сунь Ят‑сен посетил ряд стран и провел большую работу по сплочению единомышленников, прежде всего среди активных эмигрантов. В. 1905 т. он созвал в Японии учредительный съезд членов разных, организаций, создавший «Объединенный союз» (Тунмэнхуэй). Став во главе союза и начав издавать журнал «Миньбао», Сунь Ят‑сен приступил к пропаганде своих идей (трех принципов) и программных документов организации, включая проекты конституционного устройства будущего Китая (в значительной степени по европейской модели) и ликвидации социального неравенства.

Призывы к конституционным реформам не миновали и ушей пинского правительства, которое сочло за благо опередить события и, в свою очередь, поставить вопрос о конституционной монархии с парламентарной системой. Обещания на этот счет, вначале смутные, были затем, под нажимом со стороны реформаторов и под влиянием мощной – в духе классической конфуцианской нормы – петиционной кампании 1907–1908 гг., выражены в форме проекта, предлагавшего созвать парламент и ввести в действие еще не разработанную конституцию в 1916 г. Этот проект мало кого устроил, а смерть всесильной Цыси в 1908 г. резко ускорила ход событий. Спор теперь в открытую шел о том, вести дело к революции или нет: реформаторы считали, что революционный взрыв спровоцирует державы и приведет к разделу Китая; революционеры же полагали, что революция как раз спасет Китай от гибели и сплотит его народ.

Тунмэнхуэй взял курс на подготовку вооруженного восстания, рассчитывая при этом на поддержку многочисленных в Китае тайных обществ, издавна в кризисное время поставлявших многочисленные отряды восставших. Расчет был достаточно верен: кризисные явления в стране все сильнее давали о себе знать и крестьяне то здесь, то там брались за оружие. В ответ на это цинские власти попытались было проводить более жесткую политику. Был, в частности, снят с должности и уволен сделавший карьеру после предательства 1898 г., но продолжавший считаться достаточно либеральным генерал Юань Шикай, пользовавшийся поддержкой держав. Жесткая политика вызвала еще большее недовольство и привела к новой волне массовых выступлений. Началось также брожение в войсках, где активно действовали агитаторы Тунмэхуэя.

Словом, в стране назревал революционный взрыв. В январе 1911 г. в Гонконге был создан штаб восстания во главе с помощником Сунь Ят‑сена Хуан Сином. И хотя попытка поднять восстание в апреле 1911 г. в Гуанчжоу потерпела провал, а Хуан Син едва спасся, революция была уже неотвратима. Попытки предотвратить ее путем предоставления взбудораженной общественности новых уступок, в частности, в форме провинциальных Совещательных комитетов с ограниченными полномочиями (1908–1909), в виде формирования нового – по европейскому образцу – кабинета министров (май 1911 г.), уже не могли помочь. Восстание 10 октября 1911 г. в Учане привело к свержению императорской власти. Маньчжурская династия рухнула, как карточный домик. Власть в стране оказалась у руководителей на местах. На севере страны она постепенно стала консолидироваться в руках Юань Ши‑кая, ставшего в ноябре премьер‑министром и объявившего о созыве всекитайского парламента. 12 февраля 1912 г., в день «синь‑хай» по китайскому календарю, монархия была официально упразднена. На юге страны вернувшийся в Китай Сунь Ят‑сен был избран временным президентом Китайской республики со столицей в Нанкине, но после низвержения монархии и во имя единства страны он согласился отказаться от поста президента в пользу Юань Ши‑кая. Премьером при Юань Ши‑кае был назначен по условиям соглашения с революционным югом член Тунмэнхуэя Тан Шао‑и.

В апреле 1912 г. в Пекине из членов Нанкинского собрания и депутатов от провинций был создан временный парламент. Но добиться создания ответственного перед ним правительства этот парламент так и не сумел. Больше того, бэйянские (представители северной группы армий) генералы принудили депутатов парламента проголосовать за министров, избранных Юань Ши‑каем. Становилось очевидным, что Юань Ши‑кай предпочитал править без санкции парламента и вел дело к созданию сильной центральной власти, даже диктатуры. Сунь Ят‑сен, вначале было смирившийся с этим, осенью приступил к созданию на основе Тунмэнхуэя новой политической партии Гоминьдан, что было необходимо в связи с намечавшимися на конец 1912 – начало 1913 г. выборами в постоянный парламент. Но Юань Ши‑кай, игнорируя созванный в апреле 1913 г. парламент, начал готовиться к борьбе с Гоминьданом, к вооруженному походу на революционный республиканский юг страны. Гоминьдановцы, составлявшие в парламенте большинство, мешали ему, и в ноябре 1913 г. он распустил парламент, а в начале 1914 г. также провинциальные и местные демократические учреждения. В марте того же года он открыто выступил против суньятсеновской временной конституции, принятой в Нанкине в 1912 г., а 1 мая 1914 г. опубликовал проект новой конституции, согласно которому президенту предоставлялись почти неограниченные права, а также восстанавливались многие должности, звания и титулы только что свергнутой монархии. В декабре 1914 г. облаченный в императорские регалии президент совершил торжественный обряд в храме Неба, что должно было символизировать верность имперским порядкам.

В январе 1915 г. Япония овладела захваченными Германией в 1898 г. территориями в Шаньдуне и, укрепившись на китайской земле, предъявила Китаю 21 требование, суть которых сводилась к превращению Китая в зависимое от нее государство. Поторговавшись, Юань Ши‑кай вынужден был принять значительную часть этих требований, что заметно усилило позиции Японии в Китае. Стремясь сыграть на этом, Юань Ши‑кай сетовал на слабость власти в новом Китае, а усиление ее он видел в отказе от республиканского строя, в возвращении к монархии. Выдав свою дочь замуж за последнего китайского императора Пу И, он уже готовился к тому, чтобы провозгласить себя новым императором Китая. Но кампания за восстановление монархии вызвала сильное сопротивление в стране. Вновь заявил о себе регионализм: генералы, бывшие хозяевами в той или иной провинции, не хотели подчиняться центру. Юань Ши‑кай вынужден был отказаться от своих планов восстановления монархии и вскоре после этого летом 1916 г. умер.

Смерть Юань Ши‑кая сняла на время проблему восстановления монархии в Китае (в 1917 г. к ней попытался было вновь вернуться преемник Юаня Дуань Ци‑жуй, планировавший посадить на трон Пу И, но его замысел потерпел неудачу), а главным следствием этого было ослабление власти в Пекине и постепенный переход ее, как упоминалось, к местным генералам‑милитаристам. Как то не раз бывало в кризисные периоды в истории Китая в прошлом, на первый план в политической жизни страны вновь и надолго вышли военные. Парламент разгоняли и собирали вновь то в Пекине, то в Нанкине, но роль его была уже второстепенной: он мог лишь санкционировать свершавшиеся помимо его воли события, будь то назначение того или иного президента, изменение или восстановление конституции. В аналогичном положении находился и лидер китайской революции Сунь Ят‑сен: то его избирали президентом, то он вновь терял этот пост, причем практически все зависело от воли милитаристов, обладавших реальной властью в том или ином регионе на юге страны. На севере на протяжении ряда лет президентом был Дуань Ци‑жуй, опиравшийся на военную клику Аньфу, с которой соперничала чжилийская клика во главе с У Пэй‑фу. Именно Дуань Ци‑жуй настоял на том, чтобы в 1917 г. Китай официально объявил войну Германии.