Культура и быт руси второй половины xiv-xvi вв.
Образование единого Русского государства, его продвижение на пути централизации оказало существенное влияние на культурное развитие страны. Начались процессы преодоления культурной замкнутости, формирования общерусской национальной культуры. Культура превратилась в мощное орудие борьбы за торжество нового государственного порядка, упрочения власти самодержца и роста авторитета церкви.
В литературе позднего средневековья нашли отражение как традиционные темы, так и новые, фиксирующие происходившие перемены. Произведения Куликовского цикла, созданные в конце XIV — первой половине XV в., «Задонщина», «Сказание о Мамаевом побоище», воспевали мужество русских воинов, Дмитрия Донского и его ближайших сподвижников. «Сказание» — самый подробный рассказ о Куликовской битве. В нем упомянуты события, отсутствующие в других источниках, например о действиях засадного полка, паломничестве Дмитрия Донского в Троицу за благословением Сергия Радонежского. Этим сюжетом автор подчеркивает союз великокняжеской власти с церковью.
Героический характер битвы побудил автора «Сказания» обратиться к устным преданиям и легендам о Мамаевом побоище. По оценкам литературоведов, многие эпизоды произведения носят эпический характер. Ощутимо влияние устной народной поэзии.
Однако все словосочетания и формы, восходившие к приемам народного творчества, переплетаются с приемами книжной риторики, создавая в итоге единый поэтический образ. «Сказание» пользовалось большой популярностью у средневекового читателя. Оно дошло до нас во множестве списков и оказало большое влияние на последующие воинские повести.
Интерес человека к окружающему миру раскрывает «Хождение за три моря» тверского купца Афанасия Никитина. Он совершил в 1466—1472 гг. путешествие в Индию. Поражает любознательность автора, наблюдательность, его острый взгляд отмечал социальные и национальные различия народов. «Земля многолюдна, да сельские люди бедны, а бояре власть большую имеют и очень богаты»,— сетует Афанасий Никитин, чьи симпатии на стороне простых людей, везде страдающих под гнетом «тамошних» князей и бояр.
Один из главных героев «Хождения за три моря» — Русская земля, о которой Афанасий часто вспоминает и с которой вольно или невольно сравнивает увиденное. Земля именно Русская — не Тверская. В своем произведении тверской купец выступает как выразитель общерусского сознания.
Дальнейшее развитие получает житийная литература. Проповедь благочестивого образа жизни вовсе не мешала авторам подчеркивать значение союза княжеской и церковной власти. Среди авторов-агиографов видное место занимает Епифаний Премудрый, перу которого принадлежат жития Сергия Радонежского и Стефана Пермского.
Культурный подъем середины XVI в. связан с именем митрополита Макария. Под его руководством были составлены Четьи-Минеи. Двенадцатитомное издание (помесячное чтение) систематизировало и организовывало в рамках единой формы и стиля разнообразную церковную литературу, от жития святых до памятников церковного права, что объективно содействовало религиозно-нравственной и идейной консолидации общества, упрочению самосознания. Макарьевские Четьи-Минеи стали собранием книг, читаемых на Руси.
Публицистическим содержанием наполнились традиционные жанры. Их авторы стремились представить историю русского народа как часть христианской истории, выявить новое положение Московского царства среди мировых держав. В «Хронографе 1512 г.» Россия представлена как новый центр мирового христианства.
Имперские амбиции прозвучали в «Сказании о князьях Владимирских». Произведение озвучивало идею преемственности власти московских князей от византийских императоров, которые в свое время (император Константин Мономах) прислали царские регалии Владимиру Мономаху и «с того времени князь великий Воло-димер Всеволодович наречен Мономахом и царь всея великой России». Родословная линия великих князей в «Сказании» восходила к римскому императору Августу. Его брат Прусс поселился в Прусской земле, откуда в Новгород и пришел «княжить князь великий Рюрик».
Миссианские и эсхатологические идеи с особой силой прозвучали в писаниях псковского монаха Филофея. После падения Константинополя, когда «во всей поднебесной» осталось лишь одно русское православное царство, современники задумывались о настоящем и будущем: за что Бог покарал Византию? что станет с истинной христианской верой, неразрывно связанной в сознании православных с православным царством? Русские книжники связывали падение Византии с ее шатаниями в вере и отступничеством. Но глубочайший пессимизм уступал место оптимизму — Божественная благодать перешла на русскую землю. Для Филофея и его последователей Москва — воспреемница и наследница великих традиций Рима первого и Рима второго — Константинополя. Не менее важной была и последняя часть известной формулы: «Москва — Третий Рим, а четвертому не бывать». Таким образом, Московское царство и московские государи оказывались ответственны за судьбы «большого христианства».
Теологически -религиозная теория Филофея скоро получила политическое осмысление, стала важным элементом официальной государственно-политической доктрины. Ответственность за судьбы православия и православного царства обосновывала неограниченный характер власти московских государей.
Успешно развивалось летописное дело. В середине XVI в. была составлена официальная Никоновская летопись — подлинная энциклопедия времени. Один из списков летописи «Лицевой свод» украшали многочисленные (более 17 тысяч) миниатюры. В редактировании, а позднее и в изменении ряда трактовок событий принимал участие Иван Грозный. Смысл изменений — в апологии великокняжеской и царской власти, личности Ивана IV, с деятельностью которого связывались успехи Русского государства.
К летописным сводам примыкала «Книга степенная царского родословия». Это произведение отличалось новым подходом к изложению исторического материала. Он распределяется в книге не по годам, а по 17 «степеням», соответствующим периодам правления русских государей от Владимира Святославича до Ивана IV. «Степенная книга» свидетельствовала о тесном союзе великокняжеской власти с церковной.
XVI столетие нередко называют веком публицистики. Для этого есть основания. Масштабные перемены нарушали привычное течение жизни. Споры об истинности вере, государственном устройстве, правах и обязанностях власти и подданных становятся характерной чертой жизни общества. «Ныне и в домех, и на путех, и на торжищех... вси сомнятся, вси о вере пытают»,— не без осуждения писал о духовной атмосфере своего времени Иосиф Волоцкий. Благодаря деятельности публицистов к середине столетия сложилось понимание необходимости новшеств.
В публицистическом жанре выступили представители практически всех сословий. В своих произведениях они давали оценку государственного устройства России и предлагали свое видение ее будущего. Ф. И. Карпов и И. Н. Берсень-Беклемишев говорили от
имени элитарных слоев общества. Их заботило законодательное оформление сословных прав аристократии. Первый пространно рассуждал о необходимости введения и соблюдения юридических норм, иначе «сильный погнет бессильного», второй полагался на обычай, как универсальный регулятор отношений в средневековом обществе, и настаивал на сохранении привилегий боярства. При этом оба взывали к разуму, предвосхищая освобождение общества от пут религиозного мировосприятия. Это дало основание некоторым исследователям говорить о начавшемся в XVI в. процессе секуляризации (от латинского saecularis — мирской, светский) культуры.
Иван Семенович Пересветов, выходец из православной шляхты Великого княжества Литовского, в своих писаниях ревностно отстаивал интересы служилых людей. Пересветова, как и других публицистов первой половины XVI в., волнует проблема законности. Толкуется она в рамках дворянской сословности, где главное — не происхождение, а личные заслуги каждого.
Ермолай-Еразм провозглашал земледельца-крестьянина основой общества и настаивал на ограничении и регламентации повинностей. «Рабьим учением» называли церковники взгляды Феодосия Косого. Его вольнодумство дошло до отрицания церкви и всякой власти вообще. Преступая через сословное понимание общественного устройства, Феодосии проповедовал равенство между людьми и народами.
В своем радикализме Феодосии Косой не был одинок. Московский дворянин Матвей Семенович Башкин, осуждая институт холопства за его несоответствие христианским принципам — пагубно человека держать в неволе,— освободил своих кабальных холопов. Московский вольнодумец поставил под сомнение авторитет официальной церкви и тех. по преимуществу внешних, путей спасения, которые она предлагала православным людям. Все это свидетельствовало о том, что внутренние религиозные споры не просто продолжались на протяжении десятилетий, но и приобретали гуманистическую направленность. В 1553 г. Башкин был осужден и отправлен на исправление в Иосифо-Волоколамский монастырь.
Вершина публицистических споров — полемика между Иваном Грозным и князем Андреем Курбским. Курбский был причастен к разработке и осуществлению реформ. Царь ценил князя. Однако репрессии, к которым с начала 60-х стал прибегать парь, побудили Курбского бежать в Литву. Здесь «от многие горести сердца» он написал первое послание (1564 г.), положившее начало знаменитой переписке. Князь обвинял царя в разрыве с прошлой политикой, укрепившей царство; в бессудных опалах верных слуг и воевод, безоглядно служивших ему. Иван ответил обширным посланием, «широковещательным и многошумящим», по определению адресата. Послание обосновывало неограниченную самодержавную власгь, в нем перечислялись преступления бояр и членов Избранной рады против «истиннаго Росийскаго царствия самодержавства». Обосновывая сакральный характер своей власти, царь писал о неразделимости самодержавия и православия на Руси. Право на оценку своей деятельности он признавал только за Богом.
В своей полемике оба оппонента прибегали к религиозно-философским аргументам. Но если Иван Грозный опирается на Иосиф-дянское богословие, которое в своем провиденционалистском понимании промысла Божьего не оставляло места для воли человека, Ю Курбскому ближе учение нестяжателей. Для него Русское государство — не вотчина московских князей, а общественное образование, все иерархически выстроенные части которого необходимы друг другу. Потому Бог «поставляет» царя для того, чтобы он заботился и защищал царство и его жителей. Таким образом, самодержавным взглядам царя Курбский противопоставляет модель единения царя с господствующим классом в интересах процветания феодального государства. При этом царь должен отвечать за свои поступки не только перед Богом, но и перед своими подданными.
Переписка Ивана Грозного и князя Курбского, как и другие публицистические произведения, свидетельствует о высоком уровне русской общественной мысли. Авторы много размышляли в рамках православной культуры о справедливости, законности и государственном устройстве.
В середине XVI в. в истории русского просвещения произошло крупное событие — в Москве зародилось книгопечатание. Русским первопечатником стал Иван Федоров. Вместе со своим товарищем Петром Мстиславцем он в 1564 г. набирал и печатал первую книгу — «Апостол». С отъездом Федорова из Москвы печатное дело не погибло: потребность в печатной книге испытывали и власть, и духовенство, и общество в целом.
Вторую половину XIV — начало XV в. на Руси нередко называют «золотым веком» живописи. Иконопись этого периода отличается высокой духовностью и одновременно необыкновенной человечностью. Создавая священные образы, древнерусские иконописцы поднимались до высот философских, мировоззренческих. Существовавшие в это время русские иконописные школы отражали особенности различных земель. С этими школами связаны имена многих выдающихся живописцев.
Феофан Грек приехал на Русь из Византии в 70-е годы XIV в., работал сначала в Новгороде, затем в Москве. Книжник Епифаний Премудрый величал Феофана «преславньш мудрецом», улавливая необычайную монументальность и величавость фресок художника. Феофана Грека отличает смелая живописная манера и виртуозность исполнения.
Иной характер носит живопись Андрея Рублева (ок. 1360—1430), монаха Троице-Сергиева, а затем Спасо-Андроникова монастыря. В начале XV столетия он вместе с Даниилом Черным работал над Фресками Успенского собора во Владимире и иконами Троицкого собора в Троицком монастыре. Им была написана знаменитая «Троица». Персонажи Рублева человечнее, мягче, умиротвореннее, чем у Феофана. В «Троице» великого мастера дан обобщенный идеал Нравственной чистоты и совершенства. Вместе с тем работы Рублева глубоко историчны, в них отражены время мастера, мечта о ми-
ре, гармонии, красоте в эпоху бесконечных междуусобиц и ских набегов.
Традиции Андрея Рублева продолжил Дионисий (ок. 1440—1502) Современники называли его художником, «пресловущим паче всех» (т. е. самым известным). Работам Дионисия — иконы Успенского собора Кремля и росписи в соборе Рождества Богородицы Ферапонтова монастыря — свойственны утонченный рисунок, мягкий, нежный колорит. Фрески проникнуты настроениями светлой радости и праздничности.
В основе развития русского искусства, особенно зодчества, лежало национальное художественное наследие прошлого. Московские строители выступали преемниками архитектуры Владимиро-Суздальской Руси. И первый, не дошедший до нас Успенский собор в Кремле (1325 г.), и храм Успения на Городке в Звенигороде (самый ранний из сохранившихся в Московской области каменных храмов), и Троицкий собор Троице-Сергиева монастыря устойчиво и сознательно ориентированы на домонгольскую архитектуру Северо-Восточной Руси.
Но искусство не оставалось неизменным. Новые задачи побуждали к созданию монументальных, величественных памятников, призванных прославить могущество Московского царства и его правителей. Особое внимание обращалось на украшение и укрепление Москвы, архитектурный облик которой должен был соответствовать ее роли. Дубовые стены города времен Ивана Калиты заменили белокаменными при Дмитрии Донском. С 1485 г. приступили к строительству сохранившихся до наших дней кирпичных стен и башен.
Перестройка Московского Кремля началась с возведения нового Успенского собора, он заменил обветшалый прежний. Первоначально строительством руководил митрополит, который стремился отстранить от участия в нем великого князя. В этом находили выражение противоречия между светской и церковной властью, последняя выражала недовольство вмешательством Ивана III в ее дела. Но землетрясение разрушило стены недостроенного собора. Великий князь воспользовался этим обстоятельством и взял строительство в свои руки. Приглашенному из Италии Аристотелю Фиораванти поручили возведение кафедрального собора. Итальянский мастер взял за основу Успенский собор во Владимире. Тем не менее московский Успенский собор (1475—1479 гг.) не был простым подражанием образцу. Фиораванти создал совершенно новое и оригинальное произведение, в котором воедино слились элементы русской и итальянской архитектуры. Простой по своим формам, Успенский собор одновременно монументален и торжествен. Монолитность собора была призвана подчеркнуть единство Русского государства, достигнутое в результате кропотливого собирания земли московскими государями. Не случайно у современников при взгляде на храм рождалось подобное ощущение: «Из един камня сделан».
С русскими архитектурными традициями связан Благовещенский собор, возведенный псковскими мастерами в 1484—1489 гг.
а начале XVI в. Алевиз Новый построил Архангельский собор, великокняжескую усыпальницу, с еще более выразительными чертами итальянского Ренессанса.
Кроме культовых сооружений в Кремле возводились светские дворцовые постройки. Строится новый дворец, он по традиции состоит из отдельных зданий с переходами и крылечками. В этот комплекс вошла знаменитая Грановитая палата (1487—1491). Созданная итальянскими мастерами, она внешне и внутренне соответствовала своему предназначению: это был тронный зал, где происходили важнейшие церемонии и пышные приемы иностранных послов, которые должны были склониться перед могуществом русских самодержцев.
Продолжалось строительство московских укреплений. При Елене Глинской возводятся стены Кишй-юрода. В конце столетия Федор Конь построил стены Белого города, они опоясали московский посад. С именем зодчего связано строительство стен в Смоленске, которые превратили город в главный оборонительный пункт на западных подступах к столице.
В первой трети XVI столетия появились храмы так называемого шатрового типа. К ним относится церковь Вознесения в подмосковной великокняжеской резиденции в селе Коломенском, построенная в честь рождения долгожданного наследника, будущего царя Ивана IV. Современники писали о ней: «Вельми чудна красотой и лепотой, такова не бывала прежде сего на Руси». Другой пример — знаменитый Покровский собор (храм Василия Блаженного), который увековечил торжество Москвы в борьбе с одним из наследников Золотой Орды — Казанским ханством.
Средневековое общество — это общество социальных ролей, где каждый должен был строить свое поведение в соответствии со своим статусом. Историкам по крупицам приходится собирать факты, позволяющие воссоздать жизнь человека далекого прошлого даже в тех случаях, когда речь идет о выдающихся деятелях. Связано это не только с тем, что время безжалостно уничтожило многие источники. Дело в том, что сами источники мало что могут рассказать о личности: проявление индивидуальности осуждалось, поскольку выходило за рамки нормированного поведения. Уникальное растворялось в общем, этикетном.
Генеральной линией духовного развития общества XIV—XV вв. стали идеи объединения и национального освобождения. В результате сформировался тип человека, готового пожертвовать многим ради торжества «большого христианства» — православия. В лице своих лучших представителей церковь проповедовала идеи духовно-нравственного сплочения, без которого едва ли было возможно сплочение политическое. Не случаен в эту эпоху культ Троицы: «дабы воззрением на Святую Троицу побеждался страх перед ненавистной рознью мира сего».
Русское средневековое общество тяготело к консерватизму и традиционализму. Тому времени было чуждо понятие личной свободы. Каждый человек обязательно принадлежал к какой-нибудь
группе, был приставлен к определенному делу, месту и довольствовался тем, что имеет. Это условие достижения социальной стабильности. Единомыслие и согласованность обретают положительный смысл, многообразие и новизна воспринимаются в обыденной жизни как зло.
Жизнь человека средневековья была пронизана страхом и горестями. Высокая рождаемость уравновешивалась высокой смертностью, прежде всего от эпидемий и голода — страшных реалий того времени. Детская смертность была чрезвычайно высока. В силу отсутствия квалифицированной медицинской помощи различие в материальном положении отступало на второй план: аристократические семьи тоже несли немалые потери.
Неурожаи и недороды — неизменные спутники тогдашней жизни. Это обстоятельство накладывало свой отпечаток на жизнь низших слоев общества. Голод воспринимался как кара за согрешения, тяжкий труд — как необходимое искупление. В этих условиях милосердие было не просто божественной заповедью, а одним из условий выживания социума. Поддержка голодных и нищих возлагалась на монастыри.
Повседневная жизнь человека была закреплена в знаменитом «Домострое» — своеобразной энциклопедии патриархальных устоев. «Домострой» — памятник чрезвычайно сложный, результат длительного коллективного творчества, в котором отразились представления об идеальном хозяйстве, семейной жизни и этических нормах. В его основе лежит несколько традиционных для средневековой литературы жанров — поучения «от отца сыну», нравственные сентенции, «обиходники» и т. п. Будучи памятником нравоучительным, «Домострой» подчиняет повествовательный элемент задачам назидательным. Большинство положений подкрепляется ссылками на тексты священного характера, потому «Домострой» — не просто «экономия», поучение к ведению дома и хозяйства. Он регламентирует отношения между людьми, которые составляют население Дома, отражая саму суть общественного устроения. Не случайно одно из главных понятий памятника — «государь» — одновременно обозначает и «хозяина» государства, и владыку дома.
Характерной чертой русского быта оставалась дифференцированность. Разница в быте между господствующим классом и «черными» людьми по-прежнему была скорее количественной, чем качественной. Мало отличались друг от друга в это время городские и сельские жилища.
Жилища представителей высших сословий, рядовых горожан, крестьян были, за редким исключением, срубными. Топились они чаще всего по-черному, дым выходил через специальное дымовое отверстие. Каменные печи с дымоходами встречались в самых богатых домах, «белая изба», «белая горница» обычно специально отмечались. Основная постройка называлась избой. Дома феодалов состояли из нескольких срубов, иногда на высоких подклетях. На дворе могла стоять и башня — «повалуша» или «терем». Окна были небольшими, в богатых домах — слюдяные, в остальных — закрытые бычьим пузырем.
Больше различий встречается в одежде. Правда, в основном они касались различия в материале и отделке, нежели фасона. Крестьянское платье позднего средневековья мало чем отличалось от одежды Предшествующего времени. Зато стремилась выделиться знать, для которой платье выполняло еще и функцию социального знака, отражало общественное положение. Среди боярства были распространены одеяния из дорогих привозных тканей — фландрского сукна и венецианского бархата, из восточного «рытого» бархата и из атласа, из тафты и парчи. Если простые люди носили шубы из овчины и белки, то на боярские шел соболь, а то и одни «пупки собольи» (брюшко). Цена шубы зависела не только от стоимости меха. Не менее дорогими были пуговицы, которые могли делать из золота, серебра и украшать драгоценными камнями. Не случайно среди московских воров почитались «специалисты» по срезанию пуговиц. Одежда и украшения знатных женщин стоили не меньше. К платьям боярынь пришивали куски цветной ткани или кожи, часто с вышивками, с драгоценными камнями — «вошвы», недаром ходила пословица: «Дороже кожуха вошвы стали». Дорогие ткани, годные для вставок и украшений, тщательно берегли. Известно, что они переходили от одного поколения к другому.
Источники повествуют и о появлении щеголей. Церковь осуждала модников, видя в них отступников от древних обычаев и даже пагубное влияние иноземного, иноверческого. По словам митрополита Даниила, щеголи «красятся и упестреваются... о красоте сапожней весь ум имея и о прочих ризах» (т. е. одеждах).
Различалась утварь богатых и бедных людей. В боярских домах парадная посуда была из серебра, повседневная — из олова. В домах среднего достатка «суды оловянные» служили посудой для гостей, а ежедневно пользовались глиняной и деревянной.
Пища простого населения была в урожайные годы достаточно обильна и разнообразна. Однако не надо забывать, что недород случался каждые 3—4 года и тогда стол простого человека, а иногда и провинциального дворянина был крайне скуден. Хлеб ели в основном ржаной, из ржаной же муки пекли блины, из пшеничной — пироги и караваи. Ели каши и кисели, из овощей самой распространенной была репа. Из мясных блюд чаще всего на столе тружеников появлялась баранина. Мясо обыкновенно солили впрок. Зато с рыбой и свежей, и соленой, и сушеной, и вяленой больших проблем не было. Она была доступна всем слоям населения. В погребах и ледниках богачей хранились напитки из фруктов и ягод (яблок, груш, вишен и т. д.). В качестве прохладительных напитков шли квас и морс.
Рацион знати был более изысканным. Описание царских пиров поражает своим великолепием и количеством блюд. Впрочем, иностранцы с трудом могли есть русские блюда, жалуясь на обилие в них чеснока, лука и соли. Резко различалась пища скоромная и постная. Посты продолжались долго, к тому же на каждой неделе были постными среда и пятница.
При сохранении господствующей роли православия, которое
определяло все стороны жизни, быт русских людей становился все же более разнообразным. Новые веяния, шедшие из других стран разрывали привычные рамки бытовых отношений и устоев, активно проникали в русскую жизнь.