О разуме государственного уложения

Царства земные имеют свои эпохи величия и упадка, и в каждой

эпохе образ правления должен быть соразмерен тому степени

гражданского образования, на коем стоит государство. Каждый раз,

когда образ правления отстает или предваряет сей степень, он

испровергается с большим иль меньшим потрясением.

Сим вообще изъясняются политические превращения, кои и в 16

древние времена и во дни наши прелагали и изменяли порядок

правлений.

Сим изъясняются также и те неудачи, коими нередко были

сопровождаемы самые благотворные усилия политических перемен,

когда образование гражданское не предуготовило еще к ним разум⁷.

Итак, время есть первое начало и источник всех политических

обновлений⁸. Никакое правительство, с духом времени не

сообразное, против всемощного его действия устоять не может.

Посему первый и главный вопрос, который в самом преддверии

всех политических перемен разрешить должно, есть благовременность

их начинаний.

История государственных перемен и настоящее положение нашего

отечества представляют к разрешению сего вопроса следующие

истины.

Три великие системы издревле разделяли политический мир: 17

система республик, система феодальная и система деспотическая.

Первая под разными именованиями и формами имела то

отличительное свойство, что власть державная умерялась в ней

законом, в составе коего граждане более или менее участвовали.

Вторая основана была на власти самодержавной, ограничиваемой

не законом, но вещественным или, так сказать, материальным ее

разделением.

Третья ни меры, ни границ не допускала.

Примеры первой системы мы видим в республиках греческих и

особенно в римской.

Вторая система основалась на Севере и оттуда

распространилась по всей Европе.

Третья утвердила свое владычество на Востоке.

Все политические превращения, в Европе бывшие, представляют

нам непрерывную, так сказать, борьбу системы республик с системою

феодальною. По мере как государства просвещались, первая

приходила в силу, а вторая ­ в изнеможение.

Одно важное обстоятельство на западе Европы ускорило

особенно ее перевес. Крестовые походы, устремив все виды частных 18

владельцев на восточные завоевания, представили власти

самодержавной случай и возможность исторгнуть уделы власти из

прежнего их обладания и соединить их в один состав.

Установление регулярных войск и первое образование порядка в

государственных сборах довершили впоследствии сие соединение.

Таким образом, на развалинах первой феодальной системы

утвердилась вторая, которую можно назвать феодальным

самодержавием; в ней остались еще следы первых установлений, но

сила их совершенно изменилась. Правление было еще самовластное,

но не раздельное. Ни политической, ни гражданской свободы еще не

было, но в той и другой положены уже были основания.

И на сих-то основаниях время, просвещение и промышленность

предприняли воздвигнуть новый вещей порядок, и приметить должно,

что, невзирая на все разнообразие их действия, первоначальная

мысль, движущая их, была одна и та же ­ достижение политической

свободы.

Таким образом, приуготовился третий переход от феодального

правления к республиканскому, основался третий период 19

политического состояния государств.

Англия первая открыла сей новый круг вещей; за нею

последовали другие государства: Швейцария, Голландия, Швеция,

Венгрия, Соединенные Американские области и, наконец, Франция.

Во всех сих превращениях время и состояние гражданского

образования были главным действующим началом. Тщетно власть

державная силилась удержать его напряжение; сопротивление ее

воспалило только страсти, произвело волнение, но не остановило

перелома. Сколько бедствий, сколько крови можно бы было сберечь,

если бы правители держав, точнее наблюдая движение общественного

духа, сообразовались ему в началах политических систем и не народ

приспособляли к правлению, но правление к состоянию народа⁹.

Тот же самый ряд происшествий представляет нам история 20

нашего отечества.

Удельные владения князей образуют у нас первую эпоху

феодального правления и, что весьма замечательно, переход от сей

первой эпохи во вторую, то есть к самодержавию, точно подобные

имел причины. Вместо крестовых походов были у нас походы

татарские, и хотя предмет их был не одинаков, но последствия

равные. Ослабление удельных князей и победы царя Ивана

Васильевича, действуя соединенно с духом сего сильного государя,

испровергли удельный образ правления и утвердили самодержавие.

С того времени до дней наших напряжение общественного разума

к свободе политической всегда более или менее было приметно; оно

обнаруживалось разными явлениями. Следующие можно особенно здесь

заметить.

Еще при царе Алексее Михайловиче почувствована была

необходимость ограничить самодержавие, и если по разуму того века

нельзя было основать прочных для сего установлений, по крайней

мере внешние формы правления представляли первоначальное тому

очертание. Во всех важных мерах признаваемо было необходимым 21

призывать на совет просвещеннейшую по тогдашнему времени часть

народа, бояр, и освящать меры сии согласием патриарха; приметить

здесь должно, что советы сии не были делом кабинета, но

установлением публичным и в самых актах означаемым¹⁰.

Петр Великий во внешних формах правления ничего решительно

не установил в пользу политической свободы, но он отверз ей двери

тем самым, что открыл вход наукам и торговле. Без точного

намерения дать своему государству политическое бытие, но по

одному, так сказать, инстинкту просвещения он все к тому

приуготовил¹¹.

Вскоре начала, им положенные, столько усилились, что при

восшествии Императрицы Анны на престол сенат мог и дерзнул

пожелать политического существования и поставил себя между

народом и престолом.

Здесь можно видеть первое доказательство, сколь усилия сии 22

были преждевременны и сколь тщетно предварять обыкновенный ток

вещей; одно дворское, так сказать, движение испровергло все сии

замыслы.

Век Императрицы Елисаветы тщетно протек для славы

государства и для политической его свободы. Между тем однакоже

семена свободы, в промышленности и торговле сокровенные,

возрастали беспрепятственно.

Настало царствование Екатерины II-й. Все, что в других

государствах введено было для образования генеральных штатов; все

то, что в политических писателях того времени предполагалось

наилучшего для успехов свободы; наконец, почти все то, что после,

двадцать пять лет спустя, было сделано во Франции для открытия

последней революции, ­ все почти было ею допущено при образовании

Комиссии Законов. Созваны депутаты от всех состояний, и созваны в

самых строгих формах народного законодательного представления,

дан наказ, в коем содержалось сокращение лучших политических

истин того времени, употреблены были великих пожертвования и

издержки, дабы облечь сословие сие всеми видами свободы и 23

величия, ­ словом, все было устроено, чтобы дать ему, и в лице

его России, бытие политическое; но все сие столь было тщетно,

столь незрело и столь преждевременно, что одно величие

предприятия и блеск деяний последующих могли только оградить сие

установление от всеобщего почти осуждения. Не только толпа сих

законодателей не понимала ни цели, ни меры своего предназначения,

но едва ли было между ними одно лицо, один разум, который бы мог

стать на высоте сего звания и обозреть все его пространство.

Таким образом, громада сия, усилием одного духа, без

содействия времени составленная, от собственной своей тяжести

пала, оставив по себе одну долголетнюю и горестную укоризну всем

подобным сему предприятиям.

С сего времени мысли сей государыни, как можно заключать из

всех ее установлений, совершенно изменились. Неудачный сей опыт

охладил и, так сказать, привел в робость все ее помышления о

внутренних политических преобразованиях. Среди войны и

непрестанных внешних развлечений она ограничилась однеми

первоначальными чертами управления; а в государственных законах 24

грамоты дворянству и городам остались как опыты великого здания.

При покойном Государе Императоре издан важный в

государственных постановлениях акт наследия престола, фамильное

учреждение и, сверх того, постановление о разделе поселянских

работ с ограничением их тремя днями, постановление весьма

примечательное, потому что оно со времени укрепления крестьян

помещикам есть в сем роде первое..

В настоящем царствовании из разных установлений следующие

должно отнести к государственным:

1) Открытие всем свободным состояниям права собственности на

землю;

2) Учреждение состояния свободных земледельцев;

3) Устройство министерств с ответственностию;

4) Лифляндское положение, яко пример и опыт ограничения

повинностей крестьянских.

К сим главным учреждениям должно присоединить некоторые

правила не менее действительные, хотя и не составляют они

особенных актов. Таковы суть:

Правила, принятые к умерению налогов по частным жалобам; 25

Правила, принятые о неотдаче казенных людей в крепость.

В сем состоят все покушения, какие правительство само собою

доселе делало к политическому государства освобождению.

Два последствия из них извлечь можно:

1) Что начинания при Императрице Анне и Екатерине II-й

сделанные, очевидно были преждевременны и потому никакого не

имели успеха;

2) Что, в общем движении человеческого разума, государство

наше стоит ныне во второй эпохе феодальной системы, то есть в

эпохе самодержавия, и, без сомнения, имеет прямое направление к

свободе¹².

Но на сем обширном поприще каким образом определить истинную 26

точку расстояния и какими признаками можно в ней удостовериться?

Удостоверение сие весьма важно и оно одно может разрешить

вопрос, выше предложенный, о времени политических преобразований.

Следующие признаки кажутся достоверны:

I. Перемена в предметах народного уважения. Не разумом, но

силою воображения действует и владычествует ими правительство на

страсти народные. Для сего установлены между прочим чины и

почести. Доколе сила воображения поддерживает их в надлежащей

высоте, дотоле они сопровождаются уважением. Но как скоро по

стечению обстоятельств сила сия их оставит, так скоро и уважение

исчезает. Чины и почести в сем положении могут быть еще лестны,

но в одном только том отношении, что они служат знаком доверия

или милости; внутренняя же их очаровательная сила, впечатление на

народ, мало-помалу изглаждается и пропадает.

Не должно думать, чтобы явление сие зависело у нас от одного

образа мыслей государя или от стечения случайных обстоятельств:

оно точно таково было и во всех других государствах в той эпохе, 27

когда феодальная система приближалась к своему падению¹³.

Основание сему очевидно: когда разум начинает распознавать цену

свободы, он отметает с небрежением все детские, так сказать,

игрушки, коими забавлялся он в своем младенчестве¹⁴.

II. Ослабление власти. Различать должно два рода власти:

одну физическую, другую моральную.

Если физическая власть осталась в прежнем положении, то

моральная, без сомнения, весьма ослабела. Какая мера

правительства не подвержена ныне осуждению? Какое благотворное

движение не искажено и не перетолковано? ­ Дух партий и

злонамеренность, без сомнения, имеют в сем участие; но дух партий

не имел бы столько силы, если бы общий разум не расположен был к

его впечатлениям. С горестию, но с достоверностию можно сказать,

что в настоящем положении все меры правительства, требующие не 28

физического, но морального повиновения, не могут иметь действия.

Тщетно ищут изъяснить сие из личных свойств министров. Сравнивая

одни пороки с другими, перевес, без сомнения, будет на временах

протекших. Одна есть истинная сему причина: образ мыслей

настоящего времени в совершенной противоположности с образом

правления.

III. Невозможность частных исправлений. Все жалуются на

запутанность и смешение гражданских наших законов. Но каким

образом можно исправить и установить их без твердых законов

государственных? К чему законы, распределяющие собственность

между частными людьми, когда собственность сия ни в каком

предположении не имеет твердого основания? К чему гражданские

законы, когда скрижали их каждый день могут быть разбиты о первый

камень самовластия? ­ Жалуются на запутанность финансов. Но как

устроить финансы там, где нет общего доверия, где нет публичного

установления, порядок их охраняющего?¹⁵ ­ Жалуются на медленность

успехов просвещения и разных частей промышленности. Но где 29

начало, их животворящее? К чему послужит рабу просвещение? К тому

только, чтобы яснее обозрел он всю горесть своего положения.

IV. Наконец, сие всеобщее неудовольствие, сия преклонность к

горестным изъяснениям всего настоящего есть не что другое, как

общее выражение пресыщения и скуки от настоящего вещей порядка.

Войны и политические происшествия, без сомнения, занимают тут

свое место. Но были и тягости, были войны, и дух народный не был,

однакоже, подавлен ими до такой степени, как ныне. Неужели

дороговизне, сахару и кофе можно, в самом деле, приписать начало

сих неудовольствий? Уменьшилась ли от них роскошь? Обеднел ли в

самом деле народ? Где те жестокие несчастья, кои его на самом

деле постигли? Все вещи остались в прежнем почти положении, а,

между тем, дух народный страждет в беспокойствии. Как можно

изъяснить сие беспокойствие иначе, как совершенным изменением 30

мыслей, глухим, но сильным желанием другого вещей порядка.

Таковы суть главные признаки, по коим можно определить

место, которое Россия ныне занимает на лествице гражданского

образования. По сим признакам можно, кажется, с достоверностию

заключить, что настоящая система правления несвойственна уже

более состоянию общественного духа и что настало время переменить

ее и основать новый вещей порядок¹⁶.

Но, приступая к сей важной перемене, должно со всею

зрелостью размыслить и определить разум сего преобразования как

вообще, так и особенно в частях его.

I. Об общем разуме преобразования

Общий предмет преобразования состоит в том, чтобы правление,

доселе самодержавное, постановить и учредить на непременяемом 31

законе.

Нельзя основать правление на законе, если одна державная

власть будет и составлять закон, и исполнять его.

Отсюда необходимость установлений, действующих в составлении

закона и его исполнении.

Из троякого порядка государственных сил возникает троякий

порядок сих установлений. Одно из них должно действовать в

образовании закона, другое ­ в исполнении, третье ­ в части

судной. Разум всех сих установлений может быть различен.

Первое и главное различие происходит от самой силы

установлений и внешних их форм.

Два различные устройства с первого воззрения здесь

представляются.

Первое состоит в том, чтобы облечь правление самодержавное

всеми, так сказать, внешними формами закона, оставив в существе

его ту же силу и то же пространство самодержавия.

Второе устройство состоит в том, чтобы не внешними только

формами покрыть самодержавие, но ограничить его внутреннею и 32

существенною силою установлений и учредить державную власть на

законе не словами, но самым делом.

В самом преддверии преобразования должно решительно избрать

одно из сих двух устройств. Избрание сие определяет истинный его

разум.

Если будет избрано первое устройство, тогда все установления

так должны быть соображены, чтобы они в мнении народном казались

действующими, но никогда не действовали бы на самом деле.

Главные черты сего устройства состоять могут в следующем:

1) Установить сословие, которое бы представляло силу

законодательную, свободную, но на самом деле было бы под влиянием

и в совершенной зависимости от власти самодержавной.

2) Силу исполнительную так учредить, чтобы она по выражению

закона состояла в ответственности, но по разуму его была бы

совершенно независима.

3) Власти судной дать все преимущества видимой свободы, но

связать ее на самом деле такими учреждениями, чтобы она в

существе своем всегда состояла во власти самодержавной¹⁷. 33

Если, напротив, предпочтено будет второе устройство, тогда

все сии установления расположены быть должны на следующих

правилах:

1) Законодательное сословие должно быть так устроено, чтобы

оно не могло совершать своих положений без державной власти, но

чтобы мнения его были свободны и выражали бы собою мнение

народное.

2) Сословие судебное должно быть так образовано, чтобы в

бытии своем оно зависело от свободного выбора, и один только

надзор форм судебных и охранение общей безопасности принадлежали

правительству.

3) Власть исполнительная должна быть вся исключительно

вверена правительству; но поелику власть сия распоряжениями

своими под видом исполнения законов не только могла бы

обезобразить их, но и совсем уничтожить, то и должно ее поставить

в ответственности власти законодательной.

Таков есть общий разум двух систем, коим можно следовать в 34

составлении коренных законов.

Сравнивая сии две системы между собою, нет сомнения, что

первая из них имеет только вид закона, а другая ­ самое существо

его; первая под предлогом единства державной власти вводит

совершенное самовластие, а другая ищет в самом деле ограничить

его и умерить. Первая издалека готовит сама себе прекращение, а

другая, при благоприятных обстоятельствах, может утвердиться,

долгое время без важных перемен постепенно следовать за

гражданским усовершением; первая может быть оправдана в народе

своевольном, непостоянном, преклонном ко всем новым умствованиям

и особливо тогда, как народ сей выходит из анархии с превратными

привычками; но вторая одна может быть свойственна народу, который

имеет более доброго смысла, нежели пытливости, более простого и

твердого разума, нежели воображения, коего характер трудно

обольстить, но легко убедить простою истиною, ­ словом, она может

быть свойственна такому народу, коего нет нужды прельщать и

обманывать по добронравию его и некоторой лености, всем народам

северным природной.

Определив сим образом общий разум коренных законов, 35

свойственных настоящему положению России, нужно приложить его к

разным частям, государственное уложение составляющим.