Римская церковь и христианский народ

«Кто намеревается выступить в поход за христианскую веру, должен пометить свою одежду знаком креста»¹.

РОЛЬ ПАПСТВА

Определение латинского христианства, как отмечалось в Главе 1, носит двоякий характер: оно означает определенный обряд и послу­шание, причем оба аспекта тесно взаимосвязаны. На протяжении Высокого Средневековья эта взаимосвязь все более укреплялась. Прочие религии и разновидности самого христианства зачастую до­пускали большее обрядовое разнообразие в рамках одной и той же структуры. В других случаях, напротив, единство литургического цикла сохранялось вне зависимости от какой-то конкретной орга­низационной иерархии. Латинская же церковь не просто делала упор на единообразии общественного отправления культа, но и практически отождествляла ритуальный цикл с лояльностью цер­ковным властям. В этом и заключалось фактическое (хотя и не аб­солютное) единство обрядовой и организационной стороны.

Послушание и тип обрядового культа, о которых идет речь, были, естественно, римскими. Надо всеми епископами стоял папа римский. Образцом для всех церквей был конкретный, установлен­ный Римом порядок совершения службы. «Рим — ... глава мира», а «Римская церковь обладает высшей властью и направляет весь христианский мир»². Признававшие эти претензии Рима на церков­ное верховенство территории и народы и включал римско-католи­ческий мир — мир латинского христианства. Если говорить о раз­личиях между Ранним и Высоким средневековьем, то отчасти они состояли в том, какое значение придавалось этим притязаниям Рима и насколько успешно они реализовались. Папство с самого начала возведения христианства в ранг официальной религии, то есть со времен Константина, неизменно сохраняло положение идейного центра и высшей церковной инстанции, однако с XI века средства и методы поддержания этого положения претерпевали су­щественные изменения. Начиная с реформаторского движения се­редины и конца XI века власть римского папы крепла, решения Рима претворялись с большей настойчивостью, а единообразие об­рядового цикла проявлялось все сильнее. Одним из последствий этого явился рост католического самосознания. Поклонение св. Петру, подчинение власти папы и неукоснительное соблюдение

Роберт Бартлетт. Становление Европы

определенных форм культа и церковной организации усиливались и переплетались все теснее. Самоопределение людей Высокого Средневековья неотделимо от постулатов и организационных структур Римской церкви. Тот, кто стоял у руля «Святой римской церкви» (Sancta Romana ecclesia), мог на законном основании тре­бовать послушания от «народа христианского» (populus chris-tianusp, который, в свою очередь, все чаще осознавал себя тако­вым. Одним из наиболее тонких вопросов рассматриваемой нами экспансии является соотношение между этим самоопределением и особенностями социального, экономического и военного положе­ния людей средневековой Европы, которое мы можем восстановить на основе сохранившихся источников.

Джон Манди точно подметил, что «с григорианской эпохи и вплоть до кризиса XIV—XV веков развитие Европы проходило под воздействием бессистемного, в редких случаях осознанного, но вполне реального альянса европейской знати с престолом св. Петра»⁴. В этом заключается если не вся правда, то ее часть. Любой читатель «Регистра» папы Григория VII (1073—1085), основателя папской монархии Высокого Средневековья, убедится, что концеп­ция Манди имеет под собой все основания. В этом документе, вы­шедшем из самого сердца реформированного папства, сохранились послания, свидетельствующие об установлении и развитии связей между папой римским и знатью Италии и других стран Европы. «Регистр» открывается триумфальными словами: «Regnante domino nostro lesu Christo...» Через 200 с лишним томов целостность рее­стра нарушается, в документах начинает угадываться сумятица и запустение, отражающие хаос последних лет правления папы Гри­гория. В промежутке же неоднократно встречаются распоряжения, увещания и уговоры, обращенные к существующим или потенци­альным союзникам в лице знати.

Некоторые из таких альянсов уходили корнями во времена, предшествующие понтификату Григория. Из его послания «к кня­зьям, желающим предпринять экспедицию в Испанию», например, ясно, что между папством и аристократией северной Франции уже при предшественнике Григория были заключены официальные со­глашения, в которых детально оговаривались условия завоевания Пиренейского полуострова у мусульман. Союз между Римом и ве­ликими итальянскими аристократками Беатрисой и Матильдой Тос -канскими, «возлюбленными дочерьми св. Петра», а также узы вас­сальной верности, связывавшие нормандского князя Ричарда Капу-анского с Римской церковью, тоже были политическим наследием предшествующих пап. Но и здесь, как и во многом другом, рефор­матор Григорий не просто взял уже имеющееся, но придал ему новую энергию и преобразовал

Инициативы по установлению контактов между Римом и знат­ными правителями христианского мира могли исходить от разных сторон. Любой альянс предполагает наличие взаимных интересов.

10. Римская церковь и христианский народ

Например, в датированном сентябрем 1073 года письме Григория герцогу Швабскому Рудольфу после похвалы за «любовь и почет в отношении Святой Римской церкви» идет ссылка на послания гер­цога Григорию по поводу надлежащих отношений между церков­ными и королевскими властями. Получается, что Рудольф и прежде подд^еР^живэ^{л с} папой контакт и, возможно, рассчитывал излечь для себя какую-то выгоду из прямых связей с Римом. Природа взаим­ного интереса между немецким герцогом и папой-реформатором угадывается из намеков, содержащихся во второй части послания Григория. Папа не только сообщает Рудольфу, что не держит зла на немецкого короля Генриха IV, но и пишет, что вообще хотел бы ни к кому не испытывать зла. Такое несколько зловещее выражение доброй воли он завершает словами о том, что намерен обсудить во -прос гармонии между церковной и королевской властью с Рудоль­фом, Беатрисой Тосканской и «другими богобоязненными правите­лями»: «Засим взываем к Вашему Благоразумию, дабы Вы всегда стремились ко все большей верности св. Петру и без промедления припадали к его святыням, как для молитвы, так и для того, чтобы обдумать этот крайне важный вопрос». Через четыре года Рудольф был избран на царство, одержав победу над Генрихом IV, а Григо­рий всячески подчеркивал, что он «не оказывал поддержку ни одной из сторон, и только справедливость решила исход дела», то есть, по его мнению, справедливость оказалась на стороне Рудоль­фа. В марте 1080 года он признал Рудольфа королем и пожаловал его сподвижникам отпущение всех грехов. Некогда весьма туманно очерченная дружба вылилась в продвижение на трон и священную

войну.

Связи между феодалами к северу и югу от Альп, оппозиционно настроенными по отношению к империи, реформированным папст­вом и сторонниками священной войны как внутри, так и вне гра­ниц христианского мира порой носили достаточно тесный и близ­кий характер. Один из примеров тому приведен в генеалогическом древе на рис. 4. В нескольких поколениях одного и того же рода и в пределах его брачных связей мы видим здесь лидера оппозицион -ной лотарингской знати; папу-новатора; главных сторонников папы Григория VII из числа итальянских аристократов и человека, кото­рого войско Первого крестового похода избрало своим предводите­лем после победы в Иерусалиме. Далеко не всякий персонаж этого генеалогического древа приходился другом или союзником всем ос -тальным, но существовавшие между ними узы символизируют собой сам мир той эпохи. Его можно лаконично назвать миром все -общих связей. В этой среде обычной темой разговоров и слухов были походы против мусульман, надлежащие отношения между церковной и светской властью и заветы св. Петра. Эта среда взрас -тила реформированное папство, вызвала на бой Салическую монар -хию и повела за собой облаченных в доспехи христиан в Святую

Роберт Бартлетт. Становление Европы

землю. Это и был упомянутый Манди «альянс между европейской знатью и престолом Петра». (Рис. 4 и Табл. 3.)

Таблица 3