Императрица Екатерина II: сотворение себя
Екатерина II правила Россией долго – тридцать четыре года! В 1794 году, за два года до смерти, императрица писала своему давнему адресату во Франции Мельхиору Гримму: «Скажу Вам, во-первых, что третьего дня, 9 февраля, в четверг, исполнилось пятьдесят лет с тех пор, как я с матушкой приехала в Россию… Следовательно, вот уже пятьдесят лет как я живу в России, и из этих пятидесяти я, по милости Божией, царствую уже тридцать два года. Во-вторых, вчера при дворе зараз три свадьбы… Да, я думаю, что здесь, в Петербурге, едва ли найдется десять человек, которые бы помнили мой приезд… Вот какая я старуха!»
Поразительно восприятие времени! Екатерина считает, что она видит уже шестое поколение своих современников, но для нас они – одно, екатерининское поколение. Да и сами они – современники Екатерины II – воспринимали себя как людей одного екатерининского века. Эти чувства, объединявшие и дряхлых стариков, рассказывавших о том, как они детьми видели Петра Великого, и юношей – приятелей последнего двадцатичетырехлетнего фаворита императрицы Платона Зубова, и старух, помнивших, как Екатерина приехала в Россию в 1744 году, и девиц, которые только что вышли в свет, фокусировались на самой императрице, которая дала свое имя целой эпохе русской истории XVIII века…
Эта женщина производила на людей неизгладимое впечатление. Французский посол при русском дворе граф Л.-Ф.Сегюр вспоминал, как он в 1785 году был на своей первой аудиенции у Екатерины II. Человек немолодой, опытный дипломат, он приготовил официальную приветственную речь и выучил ее наизусть. Сегюр писал потом, что как только он вошел в зал и увидел императрицу, ее богатое одеяние, ее «величественный вид, важность и благородство осанки, гордость ее взгляда», то так поразился всем этим, что тотчас позабыл свою речь.
С ним произошло то, что испытывали многие люди, впервые увидавшие императрицу, – ведь посетители оказывались перед женщиной необычайной, поразительной, слава о которой несколько десятилетий гремела по всему миру! Учтем также, что эти встречи происходили в торжественной обстановке, на фоне сияющего великолепия ее дворцов, соответствовавших всемирной славе российской государыни.
Но проходила минута-другая, и спокойная речь государыни, ее дружелюбный, даже ласковый тон разбивали лед смущения и скованности, новый знакомый Екатерины чувствовал себя рядом с ней легко и свободно. Он вдруг замечал, что величие и достоинство в этой женщине может легко и органично сочетаться с присущими ей простотой и любезностью. Еще через несколько минут гость, преодолев смущение и приглядевшись к императрице, замечал, что действительно мемуаристы, которых он начитался перед поездкой в Россию, были правы: она совсем не ослепительная красавица, но все-таки какой у нее прекрасный цвет лица, какие роскошные каштановые волосы, голубые, живые и умные глаза, чувственные губы, а во всем ее облике столько грации и прелести!
Вслушавшись в то, что она говорила на прекрасном французском языке, гость делал вывод, что императрица – умница. Принц К.-Г.Нассау-Зиген писал: «Разговор ее очарователен, и когда он касается серьезных предметов, то меткость ее суждений свидетельствует об обширности и правильности ее ума». А вот она весело засмеялась шутке собеседника, что-то ответила ему в тон, и стало ясно, что Екатерина обладает тонким чувством юмора, а веселый, заразительный смех ее говорит о характере легком, натуре оптимистичной и жизнерадостной.
За этим стояла настоящая философия поведения, особая гимнастика для души, которая, как и у каждого человека, порой погружается в меланхолию: «Надобно быть веселой, – писала Екатерина госпоже Бьельке. – Только это одно все превозмогает и переносит. Говорю это по опыту: я много переносила и превозмогала в моей жизни, однако смеялась, когда могла». Она была убеждена, что веселый характер – признак гения, а уж в своей принадлежности к редкой породе гениев она не сомневалась. Впрочем, не будем обольщаться – государыня часто хандрила, болела, бывала и мрачна, хныкала. Но это видели только ее слуги да секретари, для всех остальных: «Я чувствую себя очень хорошо, я весела и легка, как птица!» Это умение скрывать плохое настроение от окружающих достойно подражания! А теперь посмотрим, откуда же прилетела в Россию эта птица?
…Екатерина не любила праздновать свой день рождения. «Каждый раз, – писала она в 1774 году Гримму, – лишний год, без которого я могла бы отлично обойтись. Скажите по правде, ведь было бы прекрасно, если бы императрица оставалась в пятнадцатилетнем возрасте?» Итак, будущая Екатерина, принцесса София Августа Фредерика (дома ее звали Фике) родилась 21 апреля 1729 года в прусском городе Штеттине (ныне Щецин, Польша), в семье коменданта крепости князя Христиана Августа Ангальт-Цербстского. Он служил прусскому королю, но одновременно являлся суверенным германским владетелем из древнего, но обедневшего германского княжеского рода Ангальт-Цербстских князей. По линии же матери, княгини Иоганны Елизаветы, Фике происходила из знаменитого Голштейн-Готторпского герцогского рода. Брат ее матери являлся шведским королем Адольфом Фридрихом.
Детство принцессы было обычным для детей высокопоставленного круга. Она получила домашнее, довольно поверхностное образование: ее учили французскому языку, танцам, светским манерам, рукоделию. Зато на всю свою жизнь она запомнила свою воспитательницу – француженку Бабетту Кардель. У этой девушки-эмигрантки были золотое сердце, возвышенная душа, кротость и доброта. Екатерина ее очень любила. Образованная, начитанная и умная, Бабетта сумела привить девочке любовь к книге, за что Екатерина была впоследствии ей бесконечно благодарна. Напротив, с родителями у Фике отношения не сложились. Затянутый в мундир отец держался от детей на расстоянии, был немногословен и суров, а мать, выданная замуж в четырнадцать лет за сорокадвухлетнего генерала, увлекалась балами, нарядами и, как вспоминала с грустью Екатерина, «совсем не любила нежностей». Непоседливая и легкомысленная, Иоганна Елизавета обожала бывать в гостях, часто и подолгу разъезжала по замкам своих многочисленных германских родственников, прихватив с собой маленькую Фике. Эта кочевая жизнь с ранних лет выработала в Екатерине умение ориентироваться в быстро менявшейся обстановке, научила приспосабливаться к обстоятельствам, к быстроте и легкости знакомства с самыми разными людьми. При этом у девочки не образовалось устойчивого понятия дома, родного уголка, малой родины, что впоследствии облегчило ей привыкание к жизни в России.
Фике, как и все девочки в те времена, считалась обузой в семье. Родители знатной дочери думали лишь об одном: как бы найти ей выгодную партию, устроить за хорошего мужа – непременно за какого-нибудь принца или ландграфа. И желательно, чтобы он был не совсем уж дряхл или уродлив и непременно богат. Поисками жениха Иоганна Елизавета была озабочена с тех самых пор, когда стала ясно, что Фике выжила после тяжелых детских болезней и выглядела миловидной. В начале 1744 года неожиданный праздник пришел в семью Христиана Августа: русская императрица Елизавета Петровна пригласила Фике и ее мать посетить Россию. Это означало только одно: императрица выбрала Фике в невесты для своего племянника и наследника престола Петра Федоровича – сына старшей дочери Петра Великого Анны и герцога Голштейн-Готторпского Карла Фридриха.
Когда в начале 1742 года он приехал в Петербург, то удивил русский двор своей хилостью, умственной неразвитостью и, как бы сказали теперь, педагогической запущенностью. И хотя с Петром занимались специально нанятые учителя, среди которых выделялся академик Якоб Штелин, успехи наследника были более чем скромными. Учение его не интересовало, он предпочитал компанию своих лакеев и горничных, потворствовавших его скверным наклонностям и капризам…
Со страниц мемуаров Екатерины Петр предстает юношей неразвитым, грубым, неуемным в проказах, трусливым и капризным. И хотя многим характеристикам его, данным в этих мемуарах, верить нельзя, немало из сказанного императрицей о Петре подтверждается другими документами. При этом Петр Федорович не был злым по природе, часто он проявлял добрые чувства к окружающим, но с детства страдал от одиночества и страха, живя в мире своих фантазий и заблуждений. Военным забавам он посвящал все свое время. В итоге он выглядел профессиональным солдатом, прекрасно знал и любил военное, точнее, строевое дело, предпочитая его всем другим. Тогда же особенно стали заметны прусские пристрастия Петра, во всем подражавшего своему кумиру Фридриху II. Как часто бывает со слабыми людьми, только в строю, в окружении таких же, как и он, Петр чувствовал себя спокойно и уверенно.
Сразу скажем, что взгляд Елизаветы пал на Фике совсем не случайно: императрица давно и упорно искала в Германии – «питомнике невест» – подходящую для племянника девушку из древнего, знатного, лучше небогатого (не будет капризничать!) рода, у которой не было бы никаких родственных связей в России и которая стала бы во всем зависеть от щедрот российской государыни, великодушно принявшей ее под свое крыло. Фике идеально подходила для этой роли. И вот в январе 1744 года она с матерью отправилась в Россию. Фике сразу же очаровала эта страна, могучая и красивая. Пока они ехали от границы, перед ней разворачивались бескрайние снежные поля России – будто листы бумаги, на которых ей предстояло писать свою жизнь. Она восторгалась истинно королевскими почестями, оказанными ей уже на границах империи, в Риге, стремительной ездой по гладкой зимней дороге, роскошными подарками императрицы, вроде великолепной шубы с царского плеча.
Она была покорена и ласковым приемом, оказанным ей при русском дворе. Живая, умная девушка сразу же понравилась императрице Елизавете Петровне, сумела она завоевать симпатии и многих людей из ее окружения. Фике поначалу даже удалось подружиться со своим будущим женихом, великим князем Петром Федоровичем. Словом, не прошло и месяца, как императрица одобрила свой заочный выбор и соизволила оставить Фике в России, чтобы обвенчать ее с племянником. Воодушевленная головокружительными перспективами, Фике засела за русский язык, день и ночь она твердила по-русски символы православия и 28 июня 1744 года в Успенском соборе Московского Кремля приняла крещение по православному обряду, став Екатериной Алексеевной. Иоганна Елизавета писала мужу, что дочь их держалась молодцом, ясным и твердым голосом и с хорошим русским произношением, удивившим всех присутствующих, прочла Символ Веры, не пропустив ни одного слова, и что все в церкви при виде этого всплакнули от умиления. 29 июня Екатерина стала невестой, а потом и женой великого князя Петра Федоровича.
Но вскоре девичьи мечты Фике о будущей прекрасной жизни в России разбились вдребезги. Первые десять лет жизни в России оказались для нее самыми трудными. У Екатерины сразу же не сложилась семейная жизнь: «Никогда, – писала она впоследствии о себе и муже, – мы не говорили между собой на языке любви». Нет, она полюбила бы своего избранника – у Фике было горячее, чувственное сердце, да с детства ей дома вдалбливали мысль, что принцессы не вольны в своем выборе и обязаны любить тех, на кого им укажут родители. Но муж оказался совершенно неготовым, точнее, непригодным к супружеской жизни. Старше ее на год, Петр был до смешного инфантилен, слабоволен, постоянно занят играми в солдатики, дрессировкой собак. Он видел в девушке, которую ему назначила в жены тетка Елизавета, в лучшем случае товарища, наперсницу своих мальчишеских игр, а не возлюбленную или любовницу. К тому же Петра плохо воспитали, и он вел себя как капризный, взбалмошный ребенок, совершенно не считался с Екатериной как с человеком, женщиной, часто бывал с ней груб, никогда не интересовался ее делами и мыслями. Не то что мужем, но и товарищем Петр оказался никудышным: стоило императрице Елизавете прогневаться на молодых супругов за какую-нибудь мелочь, как он, не колеблясь, предавал жену, сваливая всю вину на нее.
У Петра же отношения с теткой не сложились. Поначалу императрица испытывала к племяннику самые теплые чувства, ухаживала за ним во время болезни, но не стремилась сделать Петра своим реальным помощником и держала его в стороне от важных государственных дел. За Петром был установлен довольно жесткий контроль, его ограничивали в деньгах, свободе передвижения и выборе занятий и развлечений. Нестойкий по характеру, Петр не был способен сопротивляться давлению императрицы, поэтому он жил двойной жизнью – не возражая тетке, прикрывался ложью, отчаянно трусил, но при этом ненавидел все, что исходило от Елизаветы Петровны, что было связано с ее жизнью, с Россией. Впоследствии неприятие политики императрицы, армия которой воевала в Семилетней войне (1756—1763) против кумира Петра Федоровича прусского короля Фридриха II, сделало из наследника русского престола скрытого врага России, страстно желавшего победы прусской армии. При этом Петр был упрям, капризен, но несамостоятелен. Он постоянно попадал под чье-нибудь влияние, был полон чужих идей. Но это не были идеи его жены – с ней он не считался…
Погоревав о своей судьбе, Екатерина освоилась со своим положением и пришла, как она писала в мемуарах, к жестокому выводу-приговору в отношении своего суженого: «Обуздывайте себя, пожалуйста, насчет нежностей к этому господину; думайте о себе, сударыня!» В общем, семейная жизнь у нее не получилась, но жить-то нужно было, тем более что императрицу интересовали не переживания и чувства супругов, а реальный результат этого брака – ведь в это время Романовых было всего трое: Елизавета, Петр и Екатерина. Естественно, про сидевших в тюрьме Романовых из другой ветви (свергнутого Елизаветой Петровной малолетнего императора Ивана Антоновича, его сестер и братьев, а также родителей) совсем не вспоминали. Между тем прошло девять месяцев после свадьбы, потом еще девять раз по девять месяцев, а наследников у молодых так и не было! Это вызывало недовольство, а потом раздражение императрицы, думавшей о продолжении рода Романовых! При этом супругов строго контролировали: они ни одной ночи не проводили вне своей спальни, им приходилось жить в окружении и под неусыпным присмотром доверенных людей императрицы. В ответ на недоуменные вопросы государыни Екатерина указывала на своего мужа, не проявлявшего к ней интереса. Словом, как писала Екатерина, наступил момент, когда государыня распорядилась найти способ обучить супругов-недотеп тому, что шутя делают даже хомячки.
В конце концов странная эта история закончилась рождением у Екатерины в сентябре 1754 года сына Павла. Это породило впоследствии многочисленные слухи и сплетни. До сих пор многие считают, что настоящим отцом мальчика является не Петр Федорович, а придворный Сергей Салтыков, с которым у Екатерины возникла любовная связь. Скажем прямо, сомнения в том, что Петр Федорович являлся настоящим отцом Павла Петровича (императора Павла I), не развеяны и до сих пор, тем более что сама Екатерина в своих мемуарах таинственными полунамеками и недоговоренностями не опровергает эти сомнения, а даже усиливает их.
По натуре живая и впечатлительная, Екатерина не могла выдержать той скучной для нее, пустой и церемонной жизни двора, которую ей, супруге наследника престола, навязывали. К тому же муж был увлечен своими военными занятиями и незатейливыми развлечениями в кругу выписанных из Голштинии офицеров и солдат (из них организовали особый голштинский полк в Ораниенбауме – загородном поместье Петра Федоровича) и часто оставлял ее одну. «У меня, – писала потом Екатерина, – были хорошие учителя: несчастье с уединением». Постепенно от скуки Екатерина увлеклась чтением, переходя от романов к серьезным научным сочинениям и энциклопедиям. Особо сильное воздействие на ее ум произвели произведения Вольтера и других просветителей, горячей поклонницей идей которых Екатерина оставалась всю жизнь. С годами чтение Екатерины стало более систематичным и осмысленным, она читала книги уже по разработанному ею и одобренному сведущими людьми плану. Все эти «домашние университеты» не были просто времяпрепровождением скучающей молодой женщины: знания шлифовали ее ум, давали ему пищу, помогая сначала в мечтах, а потом и в жизни идти к высокой цели – влиянию, власти, славе. Ощущение интеллектуального превосходства над окружающими, чувство своей избранности было сильно развито в ней, а честолюбие Екатерины уже в молодые годы пылало жарким пламенем.
После рождения великого князя Павла у Екатерины появилось больше свободы: теперь в ней, выполнившей долг – родить наследника, при дворе не особенно и нуждались. Императрица Елизавета забрала новорожденного Павла к себе и сама занималась его воспитанием, надеясь со временем передать ему трон. Поэтому Екатерине удалось постепенно, шаг за шагом, отвоевать «пространство для жизни», право оставаться одной в своей комнате, писать, распоряжаться временем по своему усмотрению, устанавливать дружеские отношения с молодыми придворными кавалерами и дамами.
Это было непросто – ведь с самого начала своей жизни в России Екатерина оказалась в изоляции: за ней постоянно следили, стоило ей подружиться с какой-нибудь служанкой или фрейлиной, как эту девушку тотчас убирали от жены наследника. И это, как ни странно, пригодилось Екатерине: такая жизнь приучила великую княгиню к изворотливости, хитрости, терпению, скрытности. На практике она постигала великое искусство политика: управлять собой, выжидать, сдерживать себя, иметь на плечах всегда холодную голову. Как ей было трудно! Она была женщина страстная, эмоциональная. Один из современников писал о Екатерине: «Весь состав ее казался сотворенным из огня, от коего малейшая искра в силах произвести воспаление, но она тем огнем совершенно управлять умела».
Как Екатерина описывает в мемуарах, она и появившиеся у нее друзья пускались на разные хитрости и проделки, особенно летом, когда двор жил в Петергофе и контроль семьи наследника ослабевал. Так, вечером Екатерина отправлялась якобы спать, а сама вылезала в окно, там ее уже ждали приятели, и они уезжали до утра куда-нибудь повеселиться. Иногда вся эта компания залезала в комнату Екатерины, и в разговорах проходила вся ночь. Как-то раз всем страшно захотелось есть, Екатерина заказала у прислуги несколько блюд и потом потешалась, видя, как слуги страшно поражены необыкновенному ночному аппетиту великой княгини.
Впрочем, она сумела наладить связи не только со своими ровесниками, но и с многими влиятельными людьми елизаветинского двора, среди которых особенно выделялся канцлер А.П.Бестужев-Рюмин, опытный и умный сановник. Он первым разглядел в Екатерине политика, точно оценил ее незаурядный ум и честолюбие. В 1757 году канцлер сблизился с ней, желая использовать Екатерину в своих политических расчетах. В это время императрица Елизавета Петровна все чаще и чаще болела и могла скоро умереть. А с приходом к власти мужа Екатерины Петра III, враждебно настроенного к Бестужеву (из-за нелюбви последнего к Пруссии и Фридриху), канцлеру грозила опала, а может, и Сибирь. План Бестужева был прост: Елизавета умирает, и Бестужев помогает Екатерине на пути к престолу обойти мужа – законного наследника покойной царицы.
Однако в 1758 году планы Екатерины и Бестужева разоблачены. Елизавета была в бешенстве, узнав об интригах канцлера и супруги наследника за ее спиной. И все же Екатерине, в отличие от Бестужева, сосланного в деревню, повезло – переписка Екатерины с канцлером о возможном отстранении Петра Федоровича от престола и воцарении самой Екатерины была вовремя уничтожена. В какой-то момент казалось, что разгневанная вскрытым заговором Елизавета Петровна вот-вот расправится с женой наследника, но тут Екатерина проявила необычайное мужество: сама явилась к императрице и сумела оправдаться, выскользнуть из затягивающейся вокруг ее шеи петли.
Страшный опыт разоблаченной заговорщицы все-таки пригодился Екатерине через несколько лет. Примечательно, что тогда Бестужев не до конца оценил политические способности своей молодой партнерши. Из бумаг Екатерины видно, что не Бестужев водил ее за нос, думая, что при новой государыне он станет первым лицом в империи, а она его, лишь подыгрывая Алексею Петровичу в роли покорной ученицы мудрого наставника. На самом же деле Екатерина ни с кем не собиралась делиться властью и не собиралась сдаваться, если ее противники вдруг начнут добиваться успеха. В письме английскому послу Ч.-Г.Уильямсу, замешанному в заговоре (кстати, он ссуживал Екатерину деньгами, и в некотором смысле она была завербована англичанами!), Екатерина писала: «Вина будет на моей стороне, если возьмут верх над нами. Но будьте убеждены, что я не сыграю спокойной и слабой роли шведского короля (ее дядя Адольф Фридрих при вступлении на трон был ограничен в правах. – Е.А. ) и что я буду царствовать или погибну!» Это стало ее кредо на всю остальную жизнь.
Императрица Елизавета Петровна умерла в Рождество 25 декабря 1761 года. Ожидаемых всеми осложнений не произошло, Петр III Федорович вступил на трон. Вообще Петр III – трагическая фигура русской истории. Человек не особенно умный, взбалмошный, эмоциональный, он не был злодеем или фанатиком. Ему не повезло в жизни, он не сумел прижиться в России, до конца жизни остался немцем, мечтая когда-нибудь вернуться в свою Голштинию, да и в России он жил заботами и памятью о далекой родине. Мечтой жизни Петра было желание наказать Данию за то, что она в начале XVIII века отобрала у Голштинии герцогство Шлезвиг. А великое предназначение судьбы – стать императором мировой державы – не казалось ему счастьем. Петр не скрывал своей антипатии ко всему русскому: православию, образу жизни русских. Став императором, он сразу же настроил против себя широкие слои общества и армии своими пропрусскими пристрастиями. Он тотчас вывел Россию из войны с Пруссией, более того, заключил с Пруссией осуждаемый всей Россией мир, без всяких условий отдал королю уже присоединенную к России Восточную Пруссию и приказал армии готовиться к «войне мести» с Данией. Для этого он заключил союз с Фридрихом II.
После вступления на престол Петр III демонстративно игнорировал свою жену, к которой давно не питал никаких теплых чувств. Имя императрицы-супруги даже не было упомянуто в манифесте о восшествии Петра III! По столице гуляли слухи, что император хочет развестись с ненавистной женой и заточить ее в монастырь или в крепость. Петр, не скрываясь, проводил время со своей любовницей, фрейлиной Елизаветой Воронцовой, на которой хотел жениться. Сам по себе роман мужа с Воронцовой не особенно огорчал Екатерину – супруги давно жили раздельно, у Екатерины тоже бывали любовники: сначала С.В.Салтыков, потом польский посланник С.А.Понятовский, а в 1760 году она сблизилась с артиллерийским капитаном Григорием Орловым, имевшим влиятельных друзей в обществе и пользовавшимся (вместе со своими четырьмя братьями – богатырями и забияками) особой популярностью в гвардейской среде. Близость с Орловым принесла Екатерине не только сладость горячей взаимной любви, но и редкое для нее ощущение надежной защиты – она знала, что верный ее рыцарь готов для нее на все.
К лету 1762 года наступило время убедиться в истинности клятв возлюбленного – отношение Петра III к Екатерине стало почти враждебным. 9 июня за официальным обедом, в присутствии двора и знатных гостей, император позволил себе публично оскорбить свою супругу-императрицу. Все восприняли это как сигнал к ее грядущей опале и разводу. И тогда Екатерина решила действовать, точнее, она согласилась на план переворота, который братья Орловы и их друзья давно вынашивали и не раз предлагали ей. Идея свержения Петра III находила к этому времени активную поддержку в гвардейской среде, ибо Петр III всего за несколько месяцев своего царствования сумел настроить против себя очень многих. Екатерина же, с присущими ей расчетом, хитростью и способностью к интриге, наоборот, усилила свое влияние, что, в конечном счете, позволило ей благополучно осуществить дворцовый переворот. Впрочем, Петр сам подготовил свое свержение. При этом император, убежденный в непоколебимости своей самодержавной власти, и не думал считаться с общественным мнением, несмотря на многократные предупреждения своих приближенных и даже своего кумира Фридриха II о грозящей ему опасности. Он оставался по-прежнему беспечен и самонадеян.
Рано утром 28 июня 1762 года Екатерина бежала из Петергофа в Петербург, где ее ждали мятежные гвардейцы. Ее приход к власти напоминал радостную манифестацию. Так ненависть толпы к Петру III Екатерина сумела обратить в свою пользу: она стала полновластной самодержицей, не дав шансов аристократам устроить иначе – возвести Павла Петровича или ограничить ее власть. Тотчас ей присягнули сенаторы и другие сановники, и вечером того же дня, надев гвардейский мундир, верхом на своем любимом коне Бриллианте она выступила в поход против своего мужа, находившегося тогда в Петергофе. В острой ситуации тех дней Петр III повел себя непоследовательно, трусливо и беспомощно. Он упустил время, не сумел ни бежать, ни организовать сопротивление мятежникам – а ведь он был законный государь, внук Петра Великого. В письмах к наступающей на него с войсками жене он слезно просил о пощаде, писал, что готов обменять российский трон на жизнь в эмиграции вместе с Воронцовой, проявляя тем самым очевидную политическую наивность.
Армия Екатерины заняла Петергоф, Петр III отрекся от престола, дал себя арестовать и увезти в Ропшу, в охотничий дворец. Его охраняла команда гвардейцев во главе с Алексеем Орловым – братом фаворита Екатерины Григория. Во время мятежа, который не сопровождался кровопролитием, Екатерина, в отличие от мужа, проявила редкое мужество, самообладание, смелость и неистребимый оптимизм.
Впрочем, начало ее царствования все же не обошлось без кровопролития. В начале июля 1762 года в Ропшинском дворце умер бывший император Петр III. История смерти несчастного императора покрыта тайной. 7 июля 1762 года произошло то, что одни историки называют убийством, а другие – внезапной смертью Петра, умершего от инсульта или, как писали в официальных документах, от «геморроидальных колик». В пользу первой версии об убийстве Орловым и его пьяными товарищами царя свидетельствуют несколько присланных А.Орловым из Ропши лично Екатерине писем. В одном из этих писем Алексей Орлов просит простить его ради брата Григория и не назначать расследования, так как «принес повинную». Никакого расследования впоследствии так и не проводилось. Екатерине в конечном счете был важен результат – смерть Петра, щекотливой для нее династической проблемы более не существовало. Поэтому она ничего не предприняла ни для предотвращения назревавшего в Ропше несчастья, ни для его расследования. Такова была логика политической борьбы. Нет человека – нет проблемы!
Как и в Ропшинском деле, неясна роль Екатерины в драматической истории гибели другого ее соперника – бывшего императора Ивана VI Антоновича, сидевшего в заточении с 1741 года и убитого в августе 1764 годапри попытке подпоручика В.Я.Мировича освободить его из крепости Шлиссельбург. Этой истории предшествовало несколько разоблаченных заговоров в среде дворянства в пользу Ивана Антоновича и поездка Екатерины II в Шлиссельбург. Там она виделась с таинственным узником, а после этого подписала новую инструкцию охране секретной тюрьмы, в которой и сидел бывший император. Согласно этой инструкции, страже предписывалось уничтожить секретного узника при первой же попытке его освобождения кем бы то ни было. Примечательно, что ранее в инструкциях такой пункт отсутствовал… А после этого Мирович попытался освободить Ивана Антоновича, и стража, как раз согласно букве новой инструкции, умертвила несчастного. Есть серьезные подозрения, что Мировича, недовольного своей жизнью и мечтавшего «выскочить наверх», кто-то спровоцировал на эту авантюру. С арестованным Мировичем обошлись на редкость гуманно: его не пытали, как это было принято в политическом сыске даже за невинные проступки, следствие продолжалось недолго, и его быстро свернули. Но затем с преступником поступили сурово – его казнили, что страшно поразило современников, уже отвыкших от публичных казней, отмененных за двадцать лет до этого Елизаветой Петровной. Кажется, кому-то было выгодно спрятать концы в воду. Интересно, кому? После переворота 28 июня 1762 года фельдмаршал Б.Х.Миних пошутил, что никогда не жил при трех императорах одновременно: один сидит в Ропше, другой – в Шлиссельбурге, а третья – в Зимнем дворце. Не прошло и двух лет, как шутка стала анахронизмом. Словом, мы можем сказать, что край белоснежной мантии Екатерины был испачкан кровью…
Став императрицей, Екатерина II оказалась в довольно затруднительном положении. У нее не было формальных прав на престол, на языке законов того времени она была типичным узурпатором: свергла законного монарха – своего мужа и закрыла дорогу к трону своему сыну Павлу – прямому наследнику отца, Петра III. Но зато у Екатерины II была власть и страстное желание править. Кроме того, у нее были идеи, она много знала, хотя и не имела опыта государственной деятельности. Но «герои революции 28 июня», ее сподвижники по перевороту – гвардейцы, опьяненные успехом и вином, – в полной мере почувствовали свою преторианскую силу, свое право свергать и возводить царей и поначалу несколько свысока относились к своей государыне. Осенью 1762 года Екатерина писала своему бывшему любовнику Понятовскому: «Я должна вести себя весьма осторожно… последний гвардейский солдат, видя меня, говорит про себя: это дело моих рук!» Однако в этой опасной для каждого начинающего политика ситуации Екатерина II проявила незаурядный ум, огромное терпение, волю, хитрость и изворотливость. Она сумела, никого не обижая, взять реальную власть в свои руки и крепко держать ее до конца. Символично, что когда накануне дня коронации в 1762 году ювелир И.Позье, немного смущаясь, промолвил государыне, что изготовленная им корона получилась тяжеловата из-за обилия бриллиантов, Екатерина успокоила его, сказав, что как-нибудь она уж продержит «эту тяжесть» в течение четырех-пяти часов коронационной церемонии. И действительно, она продержала «эту тяжесть» не только во время коронации в Успенском соборе Московского Кремля, но и еще тридцать четыре года – до последнего дня своей жизни…
Серьезная опасность власти Екатерины II исходила не столько от гвардейцев, щедро награжденных ею за свой июльский «подвиг», сколько от аристократической оппозиции во главе с воспитателем наследника престола графом Н.И.Паниным, тонким политиком и изощренным царедворцем. Он мечтал об ограничении власти императрицы особым высшим Государственным советом, состоящим из аристократов, и пытался провести эту идею под видом реформы Сената и высших органов власти, работавших тогда неэффективно. Екатерина почти одобрила проект Панина, но в последний момент, уже подписав указ, вдруг, ведомая особым чутьем самодержца, оторвала нижний край документа – там, где стояла ее подпись. Самодержавие осталось неизменным.
Важным этапом в жизни Екатерины стал 1767 год, когда для обсуждения нового свода законов она созвала в Москве так называемую Уложенную комиссию, составленную из депутатов от разных слоев русского общества. Государыня обратилась к представителям разных областей России с особым наказом, в котором выразила свои политические взгляды и предпочтения, определила цели, к которым должна стремиться Россия. Деятельность комиссии и наказ стали настоящим триумфом Екатерины II, получившей в Европе репутацию просвещенной монархини. И хотя наказ – произведение неоригинальное – копировал многие идеи Ш.Монтескье и других философов Просвещения, значение его в истории России неоценимо. В нем Екатерина отчетливо сформулировала идею преобразования, превращения России в сословную абсолютную монархию. Все дальнейшие реформы вытекали из наказа и были нацелены на создание устойчивого, защищенного законом сословного общества. Просветительская концепция самодержавия Екатерины предполагала признание основой жизни общества законность, главенство законов, установленных просвещенным монархом. Это было так необычайно ново для России – страны безбрежного и капризного самовластья, права царей править без всякого права.
При этом все эти реформы, длившиеся, в сущности, все царствование Екатерины II, не вели к ослаблению власти самодержавия. Наоборот, в силе самодержавия императрица видела единственную гарантию необходимого народу просвещения, воспитания в нем гражданского чувства, соблюдения порядка, который должен спасти Россию от хаоса и ужасов гражданской войны.
Восстание Емельяна Пугачева, вспыхнувшее на Урале в 1773 году, как раз и продемонстрировало, по мысли Екатерины II, как дико поведут себя вырвавшиеся из-под власти самодержавия русские люди. В России, писала Екатерина, стране, народ которой «от природы беспокоен, неблагодарен и полон доносчиков», никогда не было опыта гражданского общества, а поэтому без самодержавия, без сильной власти Россия долго еще существовать не сможет: «Если монарх – зло, то это зло необходимое, без которого нет ни порядка, ни спокойствия». Так она писала в ответ на упреки в самовластии. Единственным ограничением власти государя, считала Екатерина II, могут служить высокие моральные качества и образованность властителя. А на сей счет вопросов, естественно, ни у кого не возникало.
В процессе начатых уже в 1760-е годы реформ Екатерина II играла выдающуюся роль. Она много и упорно работала над законами и с годами превратилась в опытного законодателя, стала наряду с Петром I, Александром II, С.Ю.Витте и П.А.Столыпиным крупнейшим реформатором России. Сохранились тысячи страниц законопроектов, испещренных поправками и дополнениями, сделанными рукой Екатерины, вникавшей во все тонкости права, умевшей мыслить масштабно, на многие годы вперед. Постепенно у нее появился и опыт государственного управления. Отличаясь невероятной трудоспособностью, усидчивостью, любовью и искренним интересом к творческой работе, Екатерина сумела добиться необыкновенного для женщины и иностранки авторитета как внутри страны, так и за ее пределами.
Довольно скоро после занятия трона Екатерина поняла, как безмерно тяжела корона, как ответственна верховная власть, сколь трудно даются решения, от которых порой зависит судьба страны, династии, ее самой. Поначалу Екатерина – женщина с воображением – замирала с непривычки перед этим океаном, космосом, который называется Россией. Как-то раз, чтобы представить себе масштабы страны, она повелела расстелить в Большом зале Екатерининского дворца в Царском Селе огромную ландкарту России и долго ходила по ее безбрежным просторам от Киева до Охотска, от Колы до Кизляра. Но потом она привыкла к невероятной высоте, на которую вознесла ее судьба и властолюбие, и довольно хорошо справлялась со своими царскими обязанностями.
Кажется, что у нее была некая система, определенные принципы управления, которыми она руководствовалась и которые можно увидеть в ее высказываниях: «Воля моя, раз выраженная, остается неизменною. Таким образом, все определено, и каждый день походит на вчерашний. Всяк знает, на что может рассчитывать и не тревожиться по-пустому», «Великие дела всегда совершаются средствами не особенно большими», «Нужно делать так, чтобы люди думали, будто они сами хотят именно этого», «Надобно иметь и волчьи зубы, и лисий хвост».
Конечно, политика – дело непростое и довольно грязное. И, скажем прямо, Екатерина не вышла из него чистой. Есть немало документов, которые говорят нам о том, как императрица сознательно шла на нарушение многих принципов терпимости, милосердия, гуманизма, которые всегда сама исповедовала и в которые, без сомнения, искренне верила. Но когда заходила речь о посягательстве на ее власть, о вреде ее режиму, она становилась жестокой и беспощадной, подчиняясь логике политической борьбы, в которой всегда остается мало места для гуманизма. По указам ее противники годами томились в казематах и ссылках. Как-то Екатери<