Бурхард христофор миних: солдат удачи
В январе 1742 года чиновник полиции князь Яков Шаховской получил распоряжение: объявить опальным сановникам свергнутой правительницы Анны Леопольдовны указ новой императрицы Елизаветы Петровны о ссылке их в Сибирь – немедленно и с надлежащим конвоем. И Шаховской начал обходить камеры Тайной канцелярии, разбросанные по всей Петропавловской крепости. Он заходил к каждому из узников и читал приговор.
Это была тяжкая обязанность. Каждый раз, проходя через крепостную площадь, он обращал внимание на высокую грузную женщину, закутанную во множество платков и шуб. Она стояла с большим медным чайником в руках и кого-то напряженно ожидала. Когда Шаховской двинулся к казарме, в которой сидел государственный преступник, бывший фельдмаршал Миних, он понял, что эта женщина – вовсе не праздная простолюдинка, а графиня Барбара Элеонора Миних, урожденная баронесса фон Мольцах. Она ждала, когда выведут ее мужа, чтобы последовать за ним в ссылку. В те времена у женщины света был выбор – отречься от опального мужа или следовать за ним в ссылку. Графиня, как и сотни русских женщин, выбрала последнее.
Поразил Шаховского и сам Миних. Приговоренные по-разному встречали своего экзекутора. Одни, рыдая, обнимали колени экзекутора, другие стенали о своей горькой участи, и только Миних не утратил достоинства и храбрости. В то мгновение, как заскрипела дверь, он смело двинулся навстречу Шаховскому, бестрепетно ожидая решения своей судьбы. Шаховской, который некогда служил под командой Миниха в Русско-турецкой войне, узнал этот отважный взгляд широко открытых глаз, «с какими я его имел случай неоднократно в опасных с неприятелем сражениях порохом окуриваемого видать».
Да, Шаховской ничего не придумал. Миних был смельчаком, воплощая распространенный тогда тип ландскнехта, бравого наемника, готового продать свою шпагу хоть черту и его же не боявшегося. За два десятилетия службы Миних, как и многие другие ландскнехты, сменил пять европейских армий! Для него не существовало ничего святого, кроме денег и гонора. Так почему же его постигла столь печальная судьба? Почему он оказался в тюремной камере Петропавловской крепости?
Бурхард Христофор Миних родился в 1683 году в Ольденбургском герцогстве. Отец его был офицером датской армии, военным инженером, строителем дамб и каналов; и сын пошел по той же стезе, требовавшей немалых знаний и способностей. Дворянство отец Бурхарда получил уже после рождения сына, что впоследствии сказалось на личности Миниха, который рвался доказать всем свое превосходство.
Его биография до приезда в Россию соткана из непрерывных войн, постоянных ссор и частых дуэлей. В 1718 году в Польше он стрелялся с французом, подполковником Бонифу. В письме к отцу Миних так описал поединок: «Меня довели до такой крайности, что я вынужден был стреляться… Я первый явился на место и отбросил камни с дороги, по которой надобно было идти моему противнику. Когда он был от меня не далее как в 30 шагах, я сказал ему: “Государь мой! Вот случай показать на опыте, что мы храбрые и честные люди!” Тут мы, взведя курки, подступили друг к другу на 12 шагов. Прицелившись, я спустил курок, и мой враг мгновенно повергся на землю». В этом – весь Миних.
В конце 1710-х годов он служил в польско-саксонской армии Августа II. Страшно поссорившись со своим командиром – фельдмаршалом Флемингом, он решил в очередной раз сменить знамя и в поисках нового господина, которому был готов служить своей шпагой (точнее, циркулем), обратился к Петру I, направив ему свой трактат о фортификации.
С этого и началась русская биография Миниха. Его сочинение Петру понравилось. В 1721 году он взял Миниха на русскую службу и после серьезного экзамена вручил ему патент на генеральское звание. Миних сразу же стал заниматься крепостями и укреплениями. В 1723 году Петр перебросил его на строительство Ладожского канала, которое никак не могли закончить, и не пожалел – стройка под руководством Миниха явно сдвинулась с мертвой точки. После опалы, постигшей в 1727 году А.Д.Меншикова, главного его недруга, карьера Миниха резко пошла вверх. Он стал графом, получил имение в Лифляндии и в 1728 году после отъезда двора в Москву был назначен главным начальником в оставленной двором столице, ее генерал-губернатором.
А с началом правления Анны Иоанновны в 1730 году для Миниха вообще наступил золотой век. Он быстро вошел в число самых доверенных сановников новой императрицы. Она почувствовала его надежное плечо сразу же после вступления на престол. Миних не только незамедлительно привел к присяге вверенный ему Петербург, но и донес государыне на адмирала Петра Сиверса, который после избрания Анны на престол стал выказывать явное предпочтение дочери Петра Великого – Елизавете. Сиверса лишили всех званий и орденов, сослали в деревню, где он через десять лет и зачах. Это было неправедное дело, и Миних это чувствовал. Много лет спустя, уже из Сибири, он писал Елизавете Петровне, что сожалеет о своем доносе и загубленной человеческой судьбе. Миниху было поручено также рассмотреть дело фаворита цесаревны Елизаветы, прапорщика Шубина – его сослали в Сибирь. Только с воссозданием в 1731 году Тайной канцелярии фортификатора и инженера Миниха освободили от поручений политического сыска.
Нет сомнений в том, что Миних был хорошим инженером. Он достраивал Петропавловскую крепость, успешно завершил строительство Ладожского канала, который в 1728 году был торжественно открыт для навигации. Здесь проявилась еще одна характерная черта Миниха. Он хорошо умел делать дело и еще лучше мог его подать окружающим. Так, вокруг Ладожского канала он раздул такую шумиху, что ему могут позавидовать пропагандисты позднейших времен. О прекрасном канале на Ладоге трубили всюду, каждую прошедшую по нему лодку зачисляли на победный счет Миниха. Он сам лично таскал по каналу иностранных посланников «для осмотрения… тамошней великой и зело изрядной работы». В 1732 году он завлек на канал даже саму Анну Иоанновну – невеликую охотницу до дальних поездок. Тогда же он стал во главе военного ведомства, получил чин фельдмаршала, о чем раньше и мечтать не мог. Впереди него были два боевых фельдмаршала: Михаил Голицын и Василий Долгорукий. Но оба оказались в опале и тем самым очистили дорогу Миниху, который, как уже сказано, заслужил доверие Анны усердием и доносами.
Было бы большой ошибкой представлять Миниха грубым солдафоном. Оставшиеся после него письма свидетельствуют об изощренности ума автора, его умении красиво выражаться. Миних обладал выспренным, цветастым стилем, излишне вычурным даже для XVIII века. В письме к Екатерине II, рекламируя себя, он писал так: «Пройдите, высокая духом императрица, всю Россию, всю Европу, обе Индии, ищите, где найдете такую редкую птицу… Но скажете Вы: “Кто же этот столь необыкновенный человек?”Как, милостивейшая императрица! Это тот человек, которого Вы знаете лучше других, который постоянно у ног Ваших, которому Вы протягиваете руку, чтобы поднять его. Это тот почтенный старец, перед которым трепетало столько народа, это патриарх с волосами белыми как снег, который… более чем кто-либо, предан Вам».
Думаю, что сии возвышенные формулы были испытаны их автором на многих дамах, чему есть документальные свидетельства. Вот что писала леди Рондо своей корреспондентке в Англии в 1735 году, то есть лет за тридцать до времени написания высокопарного письма Миниха Екатерине: «Вы говорите, что представляете его стариком, облику которого присуща вся грубость побывавшего в переделках солдата… У него красивое лицо, очень белая кожа, он высок и строен, и все его движения мягки и изящны. Он хорошо танцует, от всех его поступков веет молодостью, с дамами он ведет себя как один из самых галантных кавалеров этого двора и, находясь среди представительниц нашего пола, излучает веселость и нежность». Леди Рондо добавляет, что все это тем не менее малоприятно, ибо Миниху не хватает чувства меры – он лжив, фальшив, и это видно за милю. И далее, описывая обращенный к дамам нарочито томный взор Миниха и то, как он нежно целует дамские ручки, леди Рондо отмечает, что «искренность – качество, с которым он, по-моему, не знаком».
Портрет Миниха, нарисованный Рондо, нельзя не признать точным. К тому же храбрость и решительность, обаяние и любезность сочетались в нем с невероятным апломбом, самолюбованием, высокомерием, спесью и хамством. Как и с женщинами, он был льстив и ласков с сильными мира сего и на коленях исправно полз по ступеням служебной лестницы.
Впрочем, существовали пределы и для амбициозного Миниха. Их устанавливал другой, еще более могущественный человек, которого боялись при дворе Анны Иоанновны все. Речь идет о ее фаворите, герцоге Бироне. Умный временщик довольно рано раскусил честолюбивые устремления обворожительного для дам полководца и делал все, чтобы Миних не вошел в доверие к императрице. Ревнивый Бирон, человек сугубо штатский, боялся проиграть в глазах Анны этому воину в блестящих латах. Известно, что женщины всегда были падки до военных. Поэтому Бирон не позволил Миниху войти в кабинет министров, куда тот, естественно, рвался. Фаворит императрицы постарался направить всю огромную энергию фельдмаршала в другое русло. Он поручил ему воевать на границах империи, подальше от столицы.
Так начались военные подвиги нашего героя. Посланный сперва на русско-польскую войну 1733—1735 годов, Миних потом почти непрерывно воевал с турками на юге. С его приходом на пост главнокомандующего начались такие непрерывные свары и скандалы среди генералитета, которых русская армия ни до, ни после Миниха не знала. Иметь с ним дело, а особенно служить под его началом – значило испытать унижения, познать клевету, быть втянутым в бесконечные интриги.
У Миниха было поразительное умение наживать себе смертельных врагов. Он сначала приближал человека, стремился расположить его к себе, а потом грубо оскорблял и унижал. «Ничего не было ему легче, – пишет один из современников, – как завладеть сердцем людей, которые имели с ним дело; но минуту спустя он оскорблял их до того, что они, так сказать, были вынуждены ненавидеть его».
В итоге не было в армии генерала, с которым бы не поссорился Миних. В 1736 году составился настоящий генеральский заговор против Миниха, которого разъяренные генералы были готовы съесть вместе с ботфортами. Это вызвало особое беспокойство императрицы. Она потребовала прекращения свары. Миних получил высочайший выговор и немного поутих.
Между тем сам по себе Миних был горе-полководцем. В его действиях во время Русско-турецкой войны 1735—1739 годов было много грубых ошибок, непродуманных решений, неоправданных людских потерь. Но – что удивительно – удача и счастье никогда не покидали Миниха! От поражения его не раз спасал счастливый случай или фантастическое везение. Когда он брал турецкую крепость Очаков, то почти потерпел поражение. Атакованный в лоб русскими штурмовыми колоннами, гарнизон крепости успешно отбил натиск, нанеся огромные потери нападавшим. Миних, видя гибель трети своей армии, уже рвал на голове волосы, как вдруг неожиданно взорвался главный пороховой погреб в турецкой крепости. Чудовищный взрыв смел все укрепления, похоронив под обломками половину турецкого гарнизона. Победа Миниха была полной. Он ликовал. В сражении под Ставучанами турками по неизвестным до сих пор причинам вдруг овладела страшная паника. Они оставили укрепленный лагерь и, бросая пушки и оружие, побежали в сторону крепости Хотин. Потери русских составили всего девятнадцать человек. Но мало того! Отступающие турецкие войска заразили паникой десятитысячный гарнизон Хотина, и содаты гарнизона бежали следом за армией, бросив на произвол судьбы бастионы этой неприступной, вырубленной в скале крепости и даже свои знамена… В остальном Миних действовал, как многие русские полководцы: гробил солдат без меры, за что получил у них кличку Живодер.
На совести Миниха кроме доносов и безобразных склок были и попросту преступления. Причем одно из них – убийство в 1739 году шведского дипкурьера барона Синклера – получило огласку, вылилось в грандиозный международный скандал. Это убийство ради перехвата важных дипломатических бумаг было организовано Минихом по приказу Анны Иоанновны. Сохранилась инструкция, данная Минихом убийцам, в которой мы читаем: «Ради высочайших Ея Императорского Величества интересов всемерно потребно [Синклера] зело тайным образом в Польше перенять и со всеми имеющимися при нем письмами. Ежели где уведаете [его], то тотчас ехать в то место и искать с ним случая компанию свесть или иным каким образом ево видеть, а потом наблюдать, не можно ль ево или на пути, или в каком другом скрытном месте… постичь. Ежели такой случай найдетца, то старатца его умертвить или в воде утопить, а писма прежде без остатка отобрать». А потом был и доклад Миниха императрице об исполнении задания. Такие доклады – редкость. Обычно убийцы высокого ранга предпочитают прятать концы в воду.
В 1740 году Миних наконец попытался сыграть политическую роль в государстве. После смерти Анны Иоанновны он зарекомендовал себя в качестве сторонника регента Бирона, а потом, неожиданно для всех, устроил заговор и сверг временщика, арестовав его прямо в постели. Совершив этот переворот с согласия Анны Леопольдовны (матери младенца-императора Ивана Антоновича), он рассчитывал занять место первого министра и получить вожделенный чин генералиссимуса. Но правительница, исходя из принципа «Люблю предателя – ненавижу предательство», чин этот передала своему супругу – принцу Антону Ульриху Брауншвейгскому.
Раздосадованный этим, Миних демонстративно подал прошение об отставке, которое Анна Леопольдовна, уже давно страдавшая от его непомерных амбиций, тотчас и подписала. Так неожиданно для себя полный сил и замыслов фельдмаршал поскользнулся на придворном паркете и оказался пенсионером. Но его все равно побаивались. Пока Миних не переехал из Зимнего дворца, где он жил, в свой дом, правительница каждую ночь спала в разных комнатах, опасаясь, как бы Миних не повторил с ней ночную «шутку», какую он устроил Бирону. Позже к дому фельдмаршала на Васильевском острове приставили караул. Забавно, что, стремясь обмануть потомков, Миних в своих мемуарах эту охрану называет почему-то почетным караулом.
После дворцового переворота 25 ноября 1741 года к власти пришла Елизавета Петровна. Сподвижники правительницы Анны Леопольдовны были арестованы и приговорены к смерти, в том числе и Миних. Когда в январе 1742 года его вместе с другими преступниками вели на казнь, Миних был, если здесь уместно так сказать, лучше всех. Подтянутый, чисто выбритый, он шел спокойно в окружении конвоя и о чем-то дружески разговаривал с офицером охраны, который, возможно, когда-то служил под его началом. Особо подчеркиваю, что Миних был выбрит, тогда как все остальные приговоренные обросли бородами. Значит, охрана дала ему бритву, не опасаясь, что он, как бывало с приговоренными к смерти, покончит с собой. У охранников сомнений не было – они знали, что отважный воин встретит смерть смело и мужественно. Но дело до казни не дошло. Елизавета помиловала Миниха и повелела сослать его в Сибирь.
…И вот Шаховской прочитал приговор. Миних и его жена сели в сани, и их повезли в Сибирь, в Пелым. По-разному ведут себя люди в ссылке. Одни спиваются, другие дичают, третьи умирают от тоски. Не то Миних! Оказавшись в Сибири, он не изменил себе. В заполярном Пелыме он проявил мужество и терпение, был жизнерадостен и активен. Там он увлекся огородничеством. Пока его не выпускали из острога, он разводил огород на острожном валу. Когда же получил возможность выходить за пределы узилища, то устроил большой огород в поле. Долгими полярными ночами при свече фельдмаршал перебирал и сортировал семена, вязал сети, чтобы «гряды от птицы, кур и кошек прикрыть», а супруга его, Барбара Элеонора, сидя рядом, латала одежду и белье.
Много дел ожидало Миниха и на скотном дворе, где у него были коровы и другая живность. Летом пелымцы могли видеть, как Миних в выгоревшем фельдмаршальском мундире без знаков различия, с косой на плече шел на луг с нанятыми им косцами. Он учил местных детей, а когда умер пастор, вел церковную службу. Но все равно его кипучей натуре было тесно в Пелыме, и он посылал пространные письма императрице Елизавете, сочиняя обстоятельные проекты, например о проведении канала от Петербурга до Царского Села. Впрочем, в 1746 году послания Миниха надоели в Петербурге, и ему высочайше было запрещено бумагомарание. Но Миних не утратил бодрости духа, несмотря на неудачу этой «челобитной кампании».
Весной 1762 года с приходом на престол Петра III наступил вожделенный миг свободы – Миних вернулся в Петербург. Все его многочисленные внуки и правнуки, встречавшие патриарха на подъезде к столице, были потрясены, когда из дорожной кибитки выпрыгнул бравый, высокий старик в рваном полушубке, прямой и бодрый. Казалось, его, как писал современник, «не трогали тление, перевороты счастия». А между тем ему было почти восемьдесят лет! Вот что значит не подчиниться обстоятельствам и оставаться оптимистом…
Приехав из Сибири, Миних пытался занять видное место при дворе. Это он во время государственного переворота в июне 1762 года до конца оставался при императоре Петре III в Петергофе и советовал ему, сев на коня, явиться в Петербург и лично подавить мятеж. Куда там! Петр III был трусоват – сам не поехал и Миниха не послал. А зря! Поручил бы он подавление путча Миниху, тот бы, конечно, сам мятежников не победил, но под ними мог рухнуть мост или что-то сверху упало бы, как в Очакове, и история России пошла бы другим путем… Но этого не произошло. Петр III бы свергнут, воцарилась Екатерина II, а Миних был никому уже не нужен. В 1767 году он умер, и мы, часто проходя мимо церкви Святой Екатерины на Невском проспекте, под полом которой он похоронен, о нем даже не вспоминаем.