Дион кассий. римская история. Liii. 1-33.

Кн. 53. Гл. 1. (1) Вот что произошло тогда. А на следующий год[352] Цезарь был консулом в шестой раз и, следуя и во всем прочем древним правилам, передал также своему коллеге Агриппе причитавшиеся ему пучки розог[353], а сам пользовался остальными знаками отличия; слагая же власть, он произнес клятву по отеческому обычаю. (2) Поступал ли он так еще когда-нибудь, я не знаю, но Агриппе он всегда воздавал величайшие почести: ведь и племянницу свою он выдал за него замуж[354], и когда они вместе командовали в походе, предоставлял ему шатер, не уступавший его собственному, и пароль давали они оба. (3) Итак, в то самое время он исполнил все дела обычным образом, но к тому же совершил ценз[355] и в связи с этим получил звание первого сенатора, как то было принято во времена подлинной Республики. Он также построил и освятил храм Аполлона на Палатине, прилегающий к нему священный участок и хранилище книг. (4) По общественному постановлению он вместе с Агриппой справил празднество в честь победы при Акции и на нем устроил конные ристания знатных мальчиков и мужей. (5) С тех пор этот праздник повторялся каждые пять лет и был поочередно вверяем заботам четырех жреческих коллегий – я имею в виду понтификов, авгуров и так называемых септемвиров и квиндецемвиров. Тогда же были устроены гимнастические состязания в некоем деревянном ристалище, воздвигнутом на Марсовом поле, и происходило гладиаторское сражение между пленными. (6) Все это продолжалось несколько дней, и не последовало остановки даже из-за болезни Цезаря, ибо обязанности его ничуть не хуже исполнил Агриппа.

2. Тогда же Цезарь дал понять, что он тратит на зрелища собствен­ные средства, а когда денег не достало в государственной казне, то он занял некоторую сумму и передал туда; для заведования этими сред­ствами он приказал избирать ежегодно двух лиц из числа преториев[356].

Он в четыре раза увеличил хлебные раздачи для народа и пожаловал деньги[357] некоторым сенаторам: (2) ибо многие из них настолько обед­нели, что никто не хотел исполнять должность эдила[358]из-за обилия свя­занных с ней трат, так что эдильские обязанности и особенно присущие эдилитету судейские функции препоручили преторам: наиболее важные дела – городскому, а остальные – претору-перегрину. (3) Кро­ме того, Цезарь сам назначил городского претора, что он часто делал и впоследствии. Он отменил все обязательства перед государственной казной (кроме строительных подрядов), сделанные до битвы при Акции, и сжег старые контракты государственных должников. (4) Он запретил египетские священнодействия внутри померия[359] и оказал попечение храмам: те, что были воздвигнуты частными лицами, он приказал обновить их детям и потомкам, если они были живы, а остальные восстановил сам. (5) Однако он не присвоил себе славу строителя, но возвратил святилища самим их основателям[360]. А так как во время мяте­жей и войн, и особенно во время совместного правления с Антонием и Лепидом, Цезарь вынес весьма много беззаконных и несправедливых решений, то всех их он уничтожил одним указом и положил для них пределом срок своего шестого консульства. (6) Стяжав этим делом хвалу и честь, он загорелся желанием явить еще какое-нибудь великодушие, дабы еще больше прославиться и утвердить свое единовластие на добровольном согласии граждан, чтобы не казалось, что их принуждают насильно. (7) Итак, договорившись со своими сторонниками из числа сенаторов, в седьмое свое консульство он вступил в курию и огласил следующее…[361]

11. Пока Цезарь зачитывал это, разнообразные чувства волновали сенаторов. Немногие знали его замысел и поэтому выражали ему одоб­рение; из прочих одни приняли его слова с подозрением, другие пове­рили им, и вследствие этого обе стороны одновременно восхищались: (2) первая – его хитростью, вторая – намерением, и негодовали – одни на его предприятие, другие на перемену мыслей; ибо некоторые уже ненавидели республиканское устройство как чреватое смутами, были довольны переменой государственного строя и симпатизировали Цезарю. Но если чувства у них возникли разные, то мнения их были одинаковы. (3) И вот те, которые поверили в правдивость произнесенных слов, не могли выразить радости: одни из-за страха, другие из-за надежды; те же, которые не верили, не осмеливались порицать и изоб­личать его: одни потому, что боялись, другие – потому что не хотели. (4) Таким образом, все верили ему – одни вынужденно, другие – притворно. Хвалить же его одни не отважились, другие не хотели, но во время его чтения и после часто поднимался крик: просили, чтобы он взял на себя единодержавие и приводили всякие доводы в пользу этого, до тех пор, пока, разумеется, не принудили его принять едино­личную власть. (5) Тотчас постановили о выдаче его телохранителям двойной, по сравнению с жалованьем других воинов, платы, дабы он имел надежную охрану[362]. И вот так он пожелал установить монархию как бы справедливым образом.

12. Этим путем он упрочил свое господство авторитетом сената и народа. Но так как он все же хотел казаться республиканцем, то, взяв на себя всю заботу и все руководство общественными делами, как тре­бующими особого попечения[363], он заявил, что не будет править всеми провинциями, (2) или не вечно будет править теми, над которыми берет власть[364]; и он возвратил сенату более слабые провинции, потому что они жили в мире и не воевали, сам же взял более сильные, так как они были ненадежны и опасны, или имея на границе врагов, или будучи сами по себе способны к большим возмущениям; (3) на словах так де­лалось, чтобы совет безопасно получал доходы с лучшим частей им­перии, а он нес опасности и труды, на деле – чтобы сенаторы были без­оружны и не способны воевать и чтобы только он имел оружие и со­держал солдат. (4) В соответствии с этим было решено, что народу и сенату принадлежат Африка, Нумидия, Азия и Эллада с Эпиром, земли Далмации и Македонии, Сицилия, Крит и часть Ливии вокруг Кирены, Вифиния и соседний с ней Понт, Сардиния и Бетика[365]; (5) к Цезарю же отошли: остальная Иберия (Тарраконская и Лузитанская области) и все Галлии: Нарбонская, Лугдунская, Аквитания и Бельгика, как сами галлы, так и их соседи; (6) ибо некие кельты, которых мы называем германцами, заселили всю прилегающую к Рейну Бельгику и дали ей имя Германии; она простирается вверх – до истоков реки, а вниз – до Британского океана. (7) Эти провинции, а также Сирия, называемая Межгорной[366], Финикия, Киликия, Кипр и Египет отошли тогда к доле Цезаря. Позже[367] он отдал народу Кипр и Нарбоннскую Галлию, а сам взял взамен Далмацию. (8) Так поступали впоследствии и с другими провинциями, как покажет дальнейший ход нашего рассказа. Названные области я перечислил так потому, что в настоящее время каждая из них имеет отдельное руководство, но вначале и долгое время они управлялись по две или три вместе[368]. (9) Остальные провинции я не упомянул, так как одни из них приобретены позднее, другие же, хотя и были уже захвачены, еще не подчинялись римлянам, но им или предоставили автономию, или вверили их тем или иным царям. Поступавшие же под римское управление после этого времени всегда присоединялись к доле правителя.

13. Таким вот образом были поделены провинции; и все-таки Цезарь, желая еще больше отвратить сенаторов от мысли, что он замышляет подобие монархии, взял власть над вверенными ему областями на десять лет; за это время он обещал привести их в порядок и сгоряча добавил, что, если они будут замирены раньше, то он раньше же возвратит их сенату. (2) После этого он прежде всего распорядился, чтобы сами сенаторы управляли провинциями обеих категорий, кроме Египта: только во главе этой страны он поставил так называемого всадника – по причине, о которой я уже говорил[369]. Затем он повелел, чтобы на­местники сенатских провинций избирались ежегодно и по жребию, кроме тех, кто имел привилегию вследствие многодетности или пребы­вания в браке; (3) и чтобы они посылались на место общим собранием сената, и чтобы не носили на поясе меча и не пользовались военной одеждой; он приказал, чтобы проконсулами назывались не только два слагающих власть консула, но также и другие: (4) только что отслужившие срок преторы и просто претории[370]; ликторов же им всем иметь столько, сколько обычно было в черте города, а знаки власти принимать тотчас по выезде из померия и постоянно иметь до выслуги срока. (5) Также он распорядился, что других наместников он будет назна­чать сам и что они будут называться его легатами в чине пропреторов, даже если они были консулярами[371]. Эти две магистратуры были чрез­вычайно обиходны во времена республики, поэтому имя претора он отдал назначенным им наместникам как титул, с древнейших времен связанный с войной[372], и назвал их пропреторами, а консульский титул предоставил другим, более мирным наместникам, назвав их прокон­сулами. (6) Сами титулы консула и претора он сохранил за Италией[373], а магистратам, правящим вне ее, дал наименование их заместителей. Та­ким образом, он сделал так, что назначенные им магистраты имели ти­тул пропреторов и правили больше года – сколько ему было угодно; они носили военную форму и меч, которым можно было даже наказы­вать солдат. (7) Ведь не бывает ни проконсула, ни пропретора, ни на­местника, которым бы разрешалось носить меч и не разрешалось бы казнить солдат; но как сенаторам, так и всадникам предоставлено это право, если им разрешено носить меч[374]. Вот что можно сказать по это­му поводу. (8) Все пропреторы имеют пять ликторов[375], а те, что проис­ходят из неконсуляров, именуются поэтому числу. Наместники обоих званий одинаково принимают регалии своей власти, когда вступают в назначенную им область, и немедленно слагают их, когда истекают их полномочия.

14. Так и по таким причинам вошло в обыкновение посылать на­местниками в провинции обоих разрядов преториев и консуляров. В свои области император направлял правителей куда и когда ему было угодно, и многие получали начальство над провинциями, будучи еще преторами и консулами[376], как это случается и по сей день. (2) По собственной воле он[377] предоставил консулярам Африку и Азию, а преториям – остальные провинции, общественным же постановлением запретил всем им участвовать в жеребьевке до истечения пятилетнего срока со времени правления их в городе. (3) И некоторое время все имеющие право бросали жребий, даже если их число превосходило количество провинций; а позже[378], так как некоторые из них правили плохо, эти права тоже отошли к императору, так что некоторым обра­зом и этим наместникам он дает власть: (4) приказывает бросать жре­бий тому числу кандидатов, которое соответствует провинциям, причем тем, кому он желает. Также другие императоры посылали в эти провинции выбранных ими лиц и позволяли им оставаться в должности Дольше годичного срока, а иные вверяли некоторые провинции вместо сенаторов всадникам[379]. (5) Вот что и вот как было установлено тогда для сенаторов, имеющих право смертного приговора над людьми, подчиненными их магистратской власти. Но в провинции, называемые собственностью народа и сената, посылали и тех лиц, которые не имели этих прав, – квесторов, избираемых по жребию, и помощников тех, кто носил авторитет высшей магистратуры. (6) Я, пожалуй, назвал их помощниками справедливо – не по званию, но по их службе, хотя другие на эллинский манер именуют их также послами[380]. Но об этом звании я достаточно сказал выше. (7) Вообще же каждый наместник сам выбирает себе помощников: претории одного из равных себе по рангу или из низших, консуляры – трех лиц того же положения, выбор которых одобряет император[381]. Некоторые нововведения коснулись и этих служб, но так как в скором времени их отменили, то достаточно упомянуть о них в этот раз.

15. Такой порядок был установлен в провинциях, принадлежащих народу. А в те, которые назывались императорскими и имели более одного легиона римских граждан, посылались наместники, назначае­мые им самим, – большей частью из преториев, но также из квесториев или из лиц, исполнявших какую-нибудь должность между квесту­рой и претурой. (2) Так обстоит дело с сенаторами. А из числа всад­ников (как будущих сенаторов, так и прочих – о разнице между ними у меня была речь выше) император направляет военных трибунов – из первого разряда только в гражданские гарнизоны, из второго – также в союзнические: в этом деле он следует установлению Цезаря. (3) И прокураторов[382] (так мы называем тех, кто собирает государственные налоги и производит предписанные траты) император посылает равно во все провинции – и свои, и отданные народу, одних – из всадников, других – даже из вольноотпущенников[383]; исключение составляют провинции, где проконсулы сами собирают налог с подчиненных их власти народов. (4) Еще он дает те или иные распоряжения проку­раторам, проконсулам и пропреторам, чтобы они выезжали на место, связанные предписаниями[384]. Именно тогда вошли в обычай и это пра­вило, и выплата жалованья названным и прочим должностным лицам. (5) Ведь еще издревле некоторые подрядчики доставляли им из казны все необходимое для исполнения должности. Но при Цезаре они впер­вые сами стали получать определенную плату. Она была установлена не на одном основании для всех магистратов, но по соображениям нужды; и даже названия прокураторских рангов произошли от сумм выплачиваемых им денег[385]. (6) Однако всем магистратам равно предписывалось следующее: они не могли производить воинский набор и взимать платежи выше установленных, если только это не постановил сенат или не приказал император; а когда прибывал сменщик магист­рата, тот немедленно должен был покинуть провинцию и не задержи­ваться на обратном пути, но возвратиться в течение трех месяцев.

16. Такие-то порядки, коротко говоря, были введены в то время. На деле Цезарю была обеспечена единоличная власть во всех делах и на все времена, так как он и распоряжался деньгами (на словах он отделил государственное имущество от частного, на деле же и первое тратил по своему разумению), и командовал солдатами. (2) В самом деле, когда истек десятилетний срок, то ему вотировали еще пять лет, потом снова пять, после этого десять, и потом снова десять, и еще де­сять в пятый раз, так что, чередуя десятилетия, он царствовал всю жизнь. (3) По этой причине и последующие императоры, хотя они из­бирались не на определенный срок, а сразу пожизненно, все-таки через каждые десять лет устраивали праздник, как бы опять обновляя свою власть[386]; и так делается и по сей день. (4) Еще раньше, когда обсуж­дался вопрос об отказе от царской власти и о разделе провинций, Цезарь получил много почестей; в том числе тогда было постановлено, чтобы в честь его, неизменного победителя врагов и спасителя граждан, перед его дворцом выставлялись лавры и над ними вешался дубовый венок. (5) Дворец же его назывался палацием – не потому, что постановили так его наименовать, но так как Цезарь жил на Палатине и держал там свой преторий; и дом Цезаря заимствовал долю славы самого холма, на котором некогда жил Ромул. (6) По этой причине, если император обитает где-нибудь в другом месте, его пристанище сохраняет название палация. Когда же Цезарь на деле исполнил обещание, то сенат и народ дали ему имя Августа. (7) В то время, когда они пожелали назвать его как-нибудь особенно, причем одни предлагали и отстаивали то, а другие иное имя, Цезарь чрезвычайно хотел именоваться Ромулом, но, поняв, что из-за этого его подозревают в стремлении к царской власти, не присвоил это имя; (8) так что ему дали прозвище Августа, как намекающее на нечто сверхчеловеческое. Ибо римляне называют «аугуста» все самое чтимое и священное. Отсюда и по-гре­чески его, как особу священную, именуют «себастос», т. е. «внушаю­щий благоговение».

17. Вот каким образом все полномочия сената и народа перешли к Августу, с него же учредилось и настоящее единовластие. Ибо самым правильным будет понимать этот порядок как единовластие, даже если в иное время, говоря точно, двое или трое господствовали одновремен­но[387]. (2) Само же имя самовластия римляне ненавидели до такой сте­пени, что не называли своих императоров ни диктаторами, ни царями, ни как-нибудь еще в этом роде. Но так как полнота государственной власти принадлежит им, то невозможно государству не быть монар­хией. (3) Магистратуры, утвержденные в целом на законе, существуют, кроме цензуры, и теперь, но всем открыто руководит и распоряжается желание того, кто в это время стоит у власти. А императоры, чтобы казалось, что они имеют первенство не по праву господства, а по за­кону, присвоили себе, исключая диктатуру, все верховные должности вместе с их титулами, которые при республике имели авторитет бла­годаря свободной воле народа. (4) Так они часто становятся консула­ми, а когда находятся вне померия, всегда именуются проконсулами. Наименование же императоров они носят постоянно, и не только те, которые одержали какие-нибудь победы, но и все прочие правители – в знак абсолютной их власти, вместо титулов царя и диктатора[388]. (5) Они не принимают этих званий как раз и навсегда выпавших из го­сударственной системы, но полномочия их улавливают в титуле импе­ратора. Благодаря своим званиям они имеют право производить набор и собирать деньги, объявлять войну и заключать мир, (6) править ино­земцами и гражданами – равно везде и всегда, вплоть до возможности казнить сенатора и всадника внутри померия, а также обладают иными правами, которые некогда было разрешено осуществлять консулам и другим независимым магистратам. (7) Пользуясь же цензорскими полномочиями, они блюдут наш образ жизни и нравы, и составляют цензовые списки, и одних приписывают к сословию сенаторов и всадников, а других исключают – как им заблагорассудится. (8) А так как они посвящены во все жреческие саны и имеют право большинство этих достоинств жаловать другим лицам и так как даже в случае, если правят два или три императора, один из них имеет сан верховного жреца[389], то они повелевают всеми делами, божескими и человеческими. (9) И так называемая трибунская власть[390], которой раньше обладали влиятельнейшие лица, позволяет им запретить действие любого другого магистрата, если они с ним не согласны, и защитить себя от оскорблений; ибо если окажется, что им нанесена хоть самая малая обида не только делом, но и словом, то они имеют право погубить обидчика без суда как бы за кощунство[391]. (10) Они не считают возможным исполнять должность трибуна, так как непременно входят в сословие патрициев, но приписывают себе все полномочия трибунов в самом полном их объеме, и по этой должности идет счет годов их правления, ибо они как бы ежегодно принимают ее вместе с постоянно избирающимися трибунами. (11) Такие-то учреждения заимствовали они у республики в том виде, в каком они некогда существовали, и под теми же именами, чтобы казалось, что они не владеют ничем, кроме врученных им прав.

18. Сверх того они присвоили себе некую иную привилегию, кото­рой вполне открыто не обладал ни один древний римлянин; благодаря ей одной дозволялось им осуществлять и названные и другие права: они были, по латинскому выражению, «свободны от законов», т. е. они были свободны от власти закона и не подчинялись никакому писаному праву[392]. (2) Таким образом, под прикрытием республиканских титулов, они облекли себя всей мощью государственной власти, так что обладали всеми привилегиями царей, кроме их невыносимого имени. Наименование же Цезарь или Август не прибавляет никакого особого влияния, но одно имя отражает преемственную связь в их роде, а другое – блеск их официального достоинства. (3) Пожалуй, прозвище «отца» дает им подобие власти, которой когда-то обладали отцы по отношению к детям, но появилось оно вначале, конечно, не для этого, но в качестве почести и увещания, чтобы императоры любили своих подданных как детей, и чтобы подданные почитали их как отцов. (4) Таковы число и характер титулов, которыми по закону и по устоявшемуся уже обычаю именуются обладатели верховной власти. Ныне все звания, или основная их часть, кроме цензорского имени, подносятся императорам единовременно[393], а при первых принцепсах о них голосовали раздельно и постепенно. (5) Также и цензуру некоторые императоры принимали по древнему обычаю, а Домициан принял пожизненно; однако теперь этого не случается: обладая полномочиями этой должности, императоры не избираются на нее и не пользуются ее именем, кроме времени проведения переписи.

19. Таким-то образом было преобразовано тогда государственное устройство ради блага и большей безопасности. Ибо вероятно и несом­ненно, что при республиканском управлении римлянам невозможно было уберечься от бед. Нельзя, однако, одинаково рассказывать о со­бытиях до и после падения республики. (2) Ведь прежде все, даже слу­чавшееся где-нибудь вдали, доводилось до сведения сената и народа. И поэтому все знали о том, что происходит, а многие писали об этом; так что правду о событиях, даже если у некоторых писателей изложение в сильной степени обусловлено страхом и симпатией, дружбой и враждой, можно найти тем или иным путем хотя бы у других авторов, писавших о том же самом, или в государственных анналах. (3) По прошествии же этих времен дела стали совершаться втайне и безгласности, а если когда-то что-то и обнаруживается, то этому не верят за отсутствием доказательств и подозревают, что все говорится и делается по желанию тех, кто в данный момент властвует, и их соправителей. (4) Поэтому болтают о многом, чего не случалось, и не знают многого, что несомненно совершалось, и обо всем, как говорится, трезвонят не так, как это происходило. И конечно, величина державы и обилие событий создают большую трудность для точного представления о них. (5) Ибо и в Риме постоянно что-то приключается, и многое происходит в подчиненных ему странах, а на враждебной территории случается постоянно и, так сказать, ежедневно то, о чем нелегко узнать достоверно кому-нибудь, кроме участников событий; а большинство людей и вовсе не слышит о том, что произошло. (6) Поэтому и я буду рассказывать о последующих событиях, достойных упоминания, согласно официальным сообщениям – происходили ли они так, или как-нибудь иначе. Однако к этому будет прибавлена доля моих рассуждений, насколько это дозволено и насколько я мог догадаться о чем-то большем, – или по многим прочитанным сплетням, или благодаря услышанному и увиденному. ...

21. Август же более усердно стал заниматься делами государства, которое он получил как бы по всеобщему согласию; в том числе он издал много законов. Я совсем не собираюсь тщательно рассматривать их один за другим, кроме тех, которые вносят вклад в это повествова­ние. (2) То же самое я буду делать в рассказе о последующих событиях, дабы не стать докучным из-за нагромождения таких деталей, о которых не имеют точного представления даже люди, занимающиеся подобными делами. (3) Законодательствовал он, однако, не всегда по собственному усмотрению, но были законопроекты, которые выносились на общественный суд, чтобы в случае, если кому-то что-то не нравилось, он, узнав об этом, заранее внес исправление: и он поощрял каждого подавать ему советы по всем предложениям, если кто-нибудь мог придумать для них какое-нибудь улучшение, и давал советчикам полную свободу слова, и кое-что из написанного изменял. (4) Более того, он брал себе в советники на шесть месяцев консулов или консула (когда сам исполнял консульскую должность), по одному представителю от каждой из остальных магистратур и пятнадцать человек, выбранных по жребию из остальной массы сенаторов, чтобы так или иначе установился обычай приобщения к законодательству через этих лиц и всех прочих членов курии[394]. (5) Некоторые предложения он вносил в собрание всего сената, но считал, что большинство дел и самые важные из них лучше заранее обсуждать в тишине и в тесном кругу: так он и поступал, и бывали случаи, что вместе с этими советниками он вершил суд. (6) Сенат же в полном составе, как и прежде, сам по себе выносил решения и давал аудиенции послам и глашатаям народов и царей, а народ и плебс собирались для выбора каждый своих должностных лиц[395]; однако ничто не совершалось против желания Цезаря. (7) Ибо именно он в одних случаях назначал кандидатов и продвигал их на должность, в другом – вверял их судьбу по древнему обычаю сборищу народа и заботился, чтобы не были избраны лица неспособные, а также выдвинувшиеся благодаря агитации или подкупу.

22. Вот так, в целом, управлял он державой; но я расскажу отдель­но о тех делах, которые достойны упоминания, вместе с именами кон­сулов, при которых они совершались. В тот год, о котором шла речь выше, видя, что дороги за стенами города стали непроезжими из-за небрежения ими, он приказал все прочие пути чинить другим лицам из сенаторов – полностью за их счет, а сам взял на себя заботу о Фламиниевой дороге, так как он намеревался выступить по ней с войском. (2) Эта дорога была отремонтирована в кратчайший срок, и в связи с этим изображения Цезаря были воздвигнуты на арках мостов Тибра и Аримина. Прочие же пути исправлялись за государственный счет (так как никому из сенаторов не доставило удовольствия раскошелиться) или, если кто захочет так выразиться, за счет Августа. (3) Ибо я не могу различить две эти казны[396], тем более что Август перечеканил в монеты свои серебряные статуи, воздвигнутые его друзьями и некоторыми народами, дабы казалось, что все предписанные траты производятся из его средств. (4) Поэтому у меня нет намерения расписывать, когда тот или иной правитель взял такую-то сумму из государственной казны, а когда вложил в нее. И то, и другое случалось часто; зачем же кому-то расценивать такие вещи, как заем или дар, если и народ, и император пользуются и теми, и другими средствами сообща?..

23. После этого он стал консулом в восьмой раз вместе со Статилием Тавром, а Агриппа освятил так называемую септу: (2) ибо он не взял на себя ремонт какой-нибудь дороги, но украсил каменными плитами и картинами строение, которое вместе с окружающим его портиком было возведено на Марсовом поле Лепидом для трибутных комиций; и он назвал септу Юлиевой в честь Августа. (3) В связи с этим делом он не только не навлек на себя какой-либо зависти, но заслужил большой почет как у самого Августа, так и у всех других граждан; (4) причина была та, что он был советником и соратником Августа в самых человеколюбивых, достохвальных и полезных его предприятиях и при этом не присваивал себе и частицы их славы, а теми почестями, которые получил от императора, пользовался не к собственной корысти и удовольствию, но во благо самому повелителю и обществу; (5) а вот Корнелий Галл[397] впал из-за почестей в гордыню: он распускал об Августе сплетни и совершил много противозаконных поступков; он воздвигал свои статуи по всему, так сказать, Египту, и начертал свои деяния на пирамидах. (6) Против него возбудил обвинение Валерий Ларг, его товарищ и контубернал, Август же лишил его гражданских прав и даже запретил ему жить в императорских провинциях. После этого случая к нему приступили также многие другие обвинители и принесли на него много жалоб. (7) Тогда сенат единодушно постановил, что он должен быть приговорен в суде и подвергнут изгнанию с конфискацией имущества, которое переходило к Августу, и что сами сенаторы должны совершить очистительное жертвоприношение.

24. Виновник, удрученный всем этим, наложил на себя руки... (4) Однако большинство скорее подражает делам других, даже если они дурны, чем остерегается печальных последствий. В то время так поступал Марк Эгнатий Руф, исполнявший должность эдила[398]; он отлично справлялся со всеми обязанностями и, кроме того, вместе со своими рабами и некоторыми другими наемниками приходил на помощь до­мам, горевшим в тот год; (5) за это он принял от народа возмещение расходов, произведенных по должности, и в обход закона был избран претором. Возгордившись всем этим, он так зазнался перед Августом, что обнародовал заявление о передаче преемнику целого и невредимого города. (6) Это вызвало гнев всех виднейших мужей, и особенно Августа, который нимало не замедлил научить виновника не возноситься мыслью над большинством и тотчас приказал эдилам заботиться, чтобы не было никаких пожаров, а если что-нибудь такое случится – тушить огонь. ...

28. После этого Август стал консулом в десятый раз вместе с Гаем Норбаном, и в календы собрание сената принесло клятву верности его делам; когда же пришла весть, что он уже приближается к городу (а за­держивался он из-за болезни), и когда он обещал раздать народу по сто драхм на каждого[399], (2) запретив публиковать эдикт об этой трате прежде, чем ее одобрит сенат, то сенаторы освободили его от всех зако­нов[400], чтобы, как я уже сказал, он был неограниченным и независимым повелителем себя и законов и чтобы он делал все, что ему захочется, и не делал то, чего не желал. (3) Это постановление они вынесли в его отсутствие, а после прибытия его в Рим издали и некоторые другие декреты в честь его выздоровления и возвращения: так, Марцеллу[401] было разрешено заседать в сенате вместе с пропреторами и домогаться консулата на десять лет раньше законного срока, а Тиберию[402] делать то же самое в отношении каждой должности на пять лет раньше. (4) И тотчас же первый был избран квестором, а второй – эдилом. А так как не хватало квесторов для провинций, то по этому случаю тянули жребий все те, которые в течение последних десяти лет исполняли кве­стуру без этой компетенции. ...

30. Между тем Август, будучи в одиннадцатый раз консулом вместе с Кальпурнием Пизоном, вновь заболел так, что не имел никакой надежды на выздоровление. По крайней мере он распорядился всем так, как если бы собирался умереть; собрав у себя магистратов и прочих первых лиц из сенаторов и всадников, он не назначил никакого преемника, (2) хотя все думали, что к тому предназначался Марцелл, но, обсудив с ними кое-какие общественные дела, он передал Пизону список военных сил и государственных доходов, занесенных в книгу, и вручил Агриппе перстень[403]. (3) Но когда он уже не мог ничего делать – Даже самое необходимое, то некий Антоний Муза спас его с помощью модных купаний и напитков. За это он получил много денег от Августа и от сената, и право носить золотые кольца (а был он сыном вольноотпущенника), и свободу от повинностей – как для себя, так и для товарищей по профессии, и не только для бывших тогда, но и для будущих впоследствии. (4) Однако тому, кто сыграл роль Удачи и Судьбы, было суждено внезапное низвержение: Август был спасен его методом, зато Марцелл, заболевший вскоре после этого и лечившийся тем же способом у того же Музы, – умер. (5) Август похоронил его всенародно, произнес по обычаю хвалебную речь, положил его в воздвигнутую гробницу и почтил его память, (6) назвав именем Марцелла театр, который начал строить еще Цезарь; он приказал также на римских играх вносить в театр в его честь золотую статую, золотой венок и курульное кресло и ставить их среди председательствующих должностных лиц.

31. Все это он сделал позже, тогда же, выздоровев, он принес в се­нат завещание и хотел прочесть его, чтобы показать людям, что он не оставил никакого наследника своей власти, однако не прочел – никто ему не позволил. (2) Все, однако, чрезвычайно удивились ему за то, что он, любя Марцелла как затя и племянника, одарив его многими дру­гими почестями и оказав ему помощь в блестящей организации празд­ника, который тот устраивал как эдил, (3) так что в течение всего лета форум был сверху затянут тканью, а на орхестру вывели одного тан­цора в ранге всадника и знатную женщину, – тем не менее не доверил ему единоличную власть, но предпочел ему Агриппу. (4) Так произо­шло, я думаю, потому, что он еще не доверял разуму юноши, но хотел, чтобы или граждане обрели свободу, или Агриппа принял от них вер­ховную власть. Ведь он хорошо знал, что тот чрезвычайно любезен народу, и не желал, чтобы казалось, будто власть завещана Агриппе от него.

32. По выздоровлении Август также узнал, что Марцелл неважно относится к Агриппе из-за этого дела, и он тотчас послал Агриппу в Сирию, чтобы у них, находящихся в таком настроении, не завязалась при каком-нибудь разговоре перебранка. И Агриппа немедленно поки­нул Рим, но не доехал до Сирии: проявив еще большую сдержанность, он отправил туда своих заместителей, а сам проводил время на Лес­босе. (2) Так устроил Август эти дела, а еще он назначил десять пре­торов[404], нисколько не нуждаясь в большем числе их; и так повторялось в течение нескольких лет. Одни из них должны были исполнять те же обязанности, что раньше, а двое – каждый год заведовать го­сударственным имуществом[405]. (3) И вот, наладив каждое из дел в от­дельности, Август поднялся на Альбанскую гору и сложил консулат: ибо с тех пор, как он установил порядок, и сам он, и большинство других консулов правили по году, а он захотел снова отказаться от это­го обыкновения, чтобы большее число претендентов становились кон­сулами[406]; совершил он этот акт вне города, дабы ему не воспрепятст­вовали. (4) И он стяжал хвалу как за это, так и за то, что выбрал на свое место Луция Сестия, который всегда был почитателем Брута и со­ратником его во всех войнах, до сих пор хранил о нем память, имел его изображение и восхвалял его; и вот Август не только не прогневался на дружеские чувства и верность этого мужа, но и почтил их. (5) Поэтому сенат постановил, чтобы Август пожизненно был народным трибуном[407], и дал ему право докладывать в сенате по любому государственному делу в каждое заседание сената и когда он пожелает, даже не будучи консулом[408]; еще пожаловали ему раз и навсегда проконсульскую власть, которая бы не слагалась при входе внутрь померия и не возобновлялась вновь, а внутри подчиненной области – право первенства над повсюду находящимися властями[409]. (6) В результате и Август, и другие императоры после него пользовались по некоему законному праву как прочими полномочиями, так и трибунской властью; звания же народного трибуна не имели ни Август, ни другие императоры.

33. И мне кажется, что все эти привилегии он принял тогда в ка­честве не льстивой, но искренней почести. Ибо он предоставлял реше­ние дел сенаторам как людям независимым: например, когда в Рим прибыл сам Тиридат и послы от Фраата с обвинением друг против дру­га, то он отослал их в сенат, (2) а потом, когда курия поручила решение дела ему, то он не выдал Тиридата Фраату, но вернул последнему сына, которого раньше взял у него заложником, на том условии, чтобы были возвращены пленные и военные знамена, захваченные при пора­жении Красса и Антония[410]. (3) В том же году Гай Кальпурний был избран на место умершего младшего эдила, хотя раньше он исполнял должность старшего эдила[411]: не помнят, чтобы такое случалось с кем-нибудь еще; а в праздничные дни городом, чередуясь каждый день, правили два префекта, и один из них занимал должность не достигнув еще юношеского возраста. (4) Между прочим, в смерти Марцелла об­виняли Ливию, так как он был предпочтен ее сыновьям. Однако подо­зрение это оказалось сомнительным, потому что и в этом году, и в следующем свирепствовали такие болезни, что многие умерли в это время...