Глава 90. сорок шесть бобов во благо 2 страница

Испугавшись, он тяжело задышал, и я внезапно засмеялась, как будто источник радости забил из моих недр. Ужасное воспоминание о другом ребенке, вспышке жизни, угасшей в моих руках, исчезло. Этот ребенок был здоровый и поистине освящен, горя как свеча с мягким, ясным пламенем.

– Ой! – снова сказала миссис Толливер. Она наклонилась вперед, чтобы посмотреть, и на ее лице появилась огромная улыбка. – Ой, ой!

Ребенок начал кричать. Я перерезала пуповину, завернула его в тряпки, и вручила его миссис Толливер, надеясь, что она не уронит его в огонь. Затем обратила свое внимание на мать, которая жадно пила из тазика, расплескивая воду на лицо и на намокшую уже до этого рубашку.

Она откинулась назад и позволила мне ухаживать за собой, не разговаривая, только лишь иногда задумчиво посматривая на ребенка недобрым взглядом.

Я услышала шум шагов в доме, потом появился шериф. Он выглядел удивленным.

– О, Толли! – миссис Толливер, испачканная выделениями при родах и сильно пахнущая джином, радостно повернулась к нему и протянула ребенка. – Посмотри, Толли, он жив!

Шериф выглядел довольно озадаченно, его лоб сморщился, когда он посмотрел на свою жену, а потом он уловил аромат ее счастья, бóльший, чем джин. Он наклонился вперед и нежно коснулся небольшого комочка, и его суровое лицо расслабилось.

– Это хорошо, Мэйзи, – сказал он. – Привет, приятель. – Он заметил меня, стоящую на коленях у очага и вытирающую тряпкой остатки воды.

– Миссис Фрейзер приняла ребенка, – горячо стала объяснять миссис Толливер. – Он был похож на дохлого котенка, но она приняла его так умело и заставила дышать – мы думали, что он был мертв, а это было не так! Разве это не чудесно, Толли?

– Чудесно, – невесело повторил шериф. Он холодно посмотрел на меня, затем тот же взгляд перевел на новоиспеченную мать, которая с угрюмым безразличием смотрела в потолок. Подозвав меня легким поклоном, он жестом указал обратно на камеру и закрыл дверь.

Только тогда я поняла, что именно он подумал, о том, что я сделала. Неудивительно, что мои прикосновения к новорожденному ребенку сделали его немного нервным, предположила я. Я была мокрая и грязная, а комната казалась особенно жаркой и душной. Тем не менее, чудо рождения все еще покалывало все мои нервные окончания, я села на кровать, все еще улыбаясь, с влажной тряпкой в руке.

Сейди рассматривала меня с уважением, смешанным с легким отвращением.

– Это – самое грязное дело, которое я когда-либо видела, – сказала она. – Боже праведный, это всегда так происходит?

– Более или менее. Ты никогда не видела роды? У тебя никогда не было своих детей? – спросила я с любопытством.

Она энергично замотала головой и сделала знак рожек, заставив меня беззаботно засмеяться.

– Если бы я была склонна позволить мужчине быть со мной, то только одна мысль об этом могла бы переубедить меня, – заверила она меня горячо.

– Да? – сказала я, запоздало вспомнив ее увертюры накануне ночью. Это было не просто утешение, которое она тогда предлагала. – Как насчет мистера Фергюсон?

Она скромно посмотрела на меня, моргнув сквозь очки.

– О, он был фермером, намного старше меня. Умер от плеврита, уже пять лет прошло.

И полностью выдуманный, предположила я. У вдовы было гораздо больше свободы, чем у девушки или жены, и если когда-нибудь я видела женщину, способную позаботиться о себе...

Я не обращала внимания на звуки в кухне, но в этот момент раздался сильный треск и голос шерифа, кричащий проклятия. Но не было слышно, ни голоса ребенка, ни миссис Толливер.

– Принимай эту черную суку обратно в камеру, – сказала Сейди с такой враждебной интонацией, что я поглядела на нее с удивлением.

– Разве ты не знала? – сказала она, видя мое удивление. – Она убила своих детей. Ее могут повесить, но она родила этого.

– О, – сказала я тупо. – Нет. Я не знала. – Шумы в кухне утихли, а я сидела, уставившись на свечу и все еще чувствовала движение жизни в своих руках.

Глава 91. Отлично продуманный план.

Вода плескалась прямо под ухом Джейми, и сам этот звук вызывал чувство тошноты. Вонь гниющей тины и дохлой рыбы ухудшала ситуацию. Удар головой об стену, когда он падал – тоже.

Джейми пошевелился, пытаясь найти некое положение, чтобы ослабить боль в голове, или чувство тошноты, или и то и другое. Они связали его на манер того, как связывают крылышки и ножки у вареной курицы, но, с некоторым усилием, он смог перекатиться набок и подтянуть колени, что немного помогло.

Он был в каком-то обветшавшем и заброшенном лодочном сарае: Джейми увидел это в последнем свете сумерек, когда они принесли его на берег – сначала он думал, что они хотят утопить его – и внесли внутрь, уронив на пол, как мешок с мукой.

– Поторопись, Йен, – пробормотал он, снова пошевелившись в усиливающемся дискомфорте, – я слишком стар для всей этой чепухи.

Джейми надеялся только, что, когда Браун ушел, его племянник был достаточно близко, чтобы последовать за ним, и иметь хоть какое-нибудь представление, где Джейми находится в настоящее время: конечно же, парень будет искать. Берег, где стоял сарай, был открытым и не имел заграждения, но находился среди большой массы низкорослых кустов, ниже Форта Джонстон, который стоял высоко на крутом мысе, выступающем в море, немного в стороне от сарая.

Тупая пульсация в затылке Джейми отдавалась противным вкусом во рту и беспокойным муторным эхом раскалывающей головной боли, которой ему случалось страдать после раны от удара топором, сделавшим трещину в его черепе много лет назад. Он был шокирован, как легко возвратилось воспоминание о тех головных болях: это случилось целую жизнь назад, и он думал, что даже сама память об этом была мертва и похоронена. Его череп, однако, имел свою собственную, гораздо более живую, память, и определенно намеревался заставить Джейми страдать от боли и тошноты, чтобы отомстить за забывчивость.

Луна была высокой и яркой: свет мягко лился сквозь щели между нестрогаными досками стены. В смутном и неясном свете все плыло и качалось перед глазами в беспокойно-тошнотворной манере, и он закрыл глаза, угрюмо сосредоточившись на том, что он сможет сделать Ричарду Брауну, когда как-нибудь встретит его одного.

Куда, во имя Михаила и всех святых, он увез Клэр, и почему? Единственным утешением Джейми было то, что Том Кристи поехал с ними. Он был абсолютно уверен, что Кристи не даст им убить ее. И если Джейми сможет найти его, Кристи приведет его к ней.

Сквозь вызывающий тошноту плеск прилива до него донесся звук. Слабый свист… затем пение. Как только он смог разобрать немного слов, он заулыбался, несмотря ни на что.

– «Обвенчай меня, обвенчай меня пастор… или я стану твоим священником, твоим священником… или я стану твоим священником».

Он крикнул, хотя это отразилось болью в его голове, и через несколько секунд Йен, дорогой малыш, был рядом с ним, разрезая веревки. Джейми перевернулся на живот, на мгновение неспособный двигать сведенными судорогой мускулами, затем смог подтянуть руки под себя и немного подняться вверх, чтобы его вырвало.

– Нормально, дядя Джейми? – голос Йена звучал, как будто он забавлялся, чтоб его.

– Справлюсь. Ты знаешь, где Клэр? – качаясь, он поднялся на ноги, неловко похлопывая себя по заду и ощущая свои пальцы, словно сосиски, а тот, который был сломан – пульсировал, покалывание от возвращающегося кровообращения жалило насквозь в неровные концы костей. Все же, весь дискомфорт на мгновение был забыт в приливе головокружительного облегчения.

– О, Иисус, дядя Джейми, – сказал впечатленный Йен, – да, я знаю. Они отвезли ее в Нью Берн. Там есть шериф, который, как сказал Форбс, может ее взять.

– Форбс? – удивившись, он развернулся и почти упал, удержав себя рукой на скрипнувшей деревянной стене. – Нейл Форбс?

– Тот самый, – Йен поймал его под локоть своей рукой, чтобы поддержать: хлипкая доска треснула под его весом. – Браун сунулся туда и сюда, разговаривал то с одним, то с другим, но именно Форбс оказался тем, с кем он смог договориться в Кросс Крик.

– Ты слышал, что они сказали?

– Слышал, – голос Йена был обычным, но под этой будничностью слышалось возбуждение, с немалой долей гордости от его достижений.

Намерение Брауна было простым – освободить себя от бремени, которым для него стали Фрейзеры. Он знал о Форбсе, и его отношениях с Джейми, благодаря всем тем слухам и сплетням после инцидента с дегтем прошлым летом, а также после стычки в Мекленберге в этом году в мае. И потому, он предложил передать их обоих Форбсу, с тем, чтобы Форбс использовал их так, как захочет.

– Поэтому он походил туда-сюда в раздумье – Форбс, я имею в виду – они были в его складе, знаешь, возле реки, а я прятался за бочками с дегтем. И потом он засмеялся, как будто только что придумал что-то стоящее.

Предложение Форбса было вот каким: люди Брауна должны будут взять Джейми и отвезти его, как следует связанного, к небольшому причалу, которым Фобс владел недалеко от Брунсвика. Оттуда он будет взят на корабль, следующий в Англию, и таким образом, спокойненько устранен от вмешательства в любые дела, которые задумают Форбс и Браун – и, конечно, сделается не в состоянии защитить свою жену.

Клэр, тем временем, будет отдана на милость закона. Если она будет признана виновной, что ж, тогда с ней будет покончено. Если же нет, скандал, сопровождающий суд, сможет как занять внимание всякого, кто с нею связан, так и разрушить любое влияние, которое они могут иметь. Отсутствие хозяина оставит Фрейзерс Ридж готовым для разграбления и присвоения, а Нейл Форбс расчистит себе поле для того, чтобы возглавить Шотландских Вигов всей колонии.

Джейми слушал все это в молчании, разрываясь между гневом и неохотным восхищением.

– Отлично продуманный план, – сказал он. Сейчас он чувствовал себя крепче, тошнота исчезла благодаря очистительному потоку гнева в крови.

– О, он даже лучше, дядя, – уверил его Йен. – Ты припоминаешь джентльмена по имени Стивен Боннет?

– Я помню. Что насчет него?

– Именно на корабле мистера Боннета, дядя, ты и должен уплыть в Англию, – удовольствие снова начинало проявляться в голосе его племянника. – Похоже, адвокат Форбс имел очень выгодное партнерство с Боннетом некоторое время – он, и еще несколько друзей в Уилмингтоне. Они на пару владеют как кораблем, так и грузом. И с момента начала английской торговой блокады, прибыли даже увеличились: я так понимаю, что наш мистер Боннет – очень опытный контрабандист.

Джейми сказал что-то чрезвычайно грязное по-французски, и быстро вышел наружу, чтобы посмотреть вокруг. Вода была спокойной и прекрасной, лунная дорожка тянулась серебром далеко в море. Там невдалеке стоял корабль: небольшой и черный, и совершенный, как паук на листе бумаги. Корабль Боннета?

– Боже, – сказал он, – когда они войдут в бухту, как ты думаешь?

– Не знаю, – сказал Йен, впервые он говорил неуверенно. – Что ты скажешь, дядя, начинается прилив или отлив?

Джейми взглянул вниз на воду, которая колыхалась под лодочным сараем, как будто она могла предложить какой-то ключ к разгадке.

– Откуда я могу знать, ради Бога? И какая от этого разница? – он с силой потер свое лицо, пытаясь думать. Они, конечно, забрали его дирк. У него оставался скинду[276], который он носил в своем чулке, но Джейми как-то сильно сомневался, что трехдюймовое лезвие ножа будет хоть какой-то помощью в данной ситуации.

– Что у тебя есть из оружия, Йен? Ты не прихватил свой лук, я полагаю?

Йен с сожалением покачал головой. Он присоединился к Джейми в дверях лодочного сарая, и когда он посмотрел на корабль, на его освещенном луной лице показалось сильное желание.

– У меня два отличных ножа, дирк и пистоль. Есть еще мое ружье, но я оставил его с лошадью, – он кивнул головой в сторону темной линии отдаленного леса. – Мне его принести? Они могут меня увидеть.

Джейми на мгновение задумался, стуча пальцами по дверному косяку, пока боль в сломанном пальце не принудила его остановиться. Желание залечь тут в ожидании Боннета и взять его было просто физическим: он понимал жажду Йена и разделял ее. Но его рациональная сторона была занята тем, что подсчитывала шансы, и она настаивала на том, чтобы представить свои рассчеты, несмотря на то, что его мстительная животная часть совсем не хотела их слушать и знать.

Не было пока ни намека на какую-нибудь лодку, которая бы отшвартовалась от корабля. Если корабль на самом деле и принадлежал Боннету – а этого они не знали наверняка – могли пройти часы, прежде чем кто-нибудь мог прийти забрать Джейми. И даже когда они придут, каковы шансы, что сам Боннет придет за ним? Он был капитан корабля: пойдет ли он сам по такому поручению, или пошлет своих подручных?

Имея ружье, Джейми мог поставить любую сумму, что подстрелит Боннета из укрытия. Если он будет в лодке. И если его можно будет узнать в темноте. Он точно сможет его ранить, но может и не убить.

А если Боннета не будет в лодке… Тогда нужно будет дождаться, чтобы лодка подошла поближе, запрыгнуть в нее, одолеть или нейтрализовать тех, кто будет в ней – сколько их может прийти для такого поручения? Двое, трое, четверо? Их всех придется убить, или, покалечив, вывести из строя, а потом нужно будет еще догрести на чертовой лодке до корабля, на котором все, кто есть на борту, несомненно, заметят суматоху, которая случится на берегу. И приготовятся либо пустить ядро в дно лодки, или подождут, пока они подойдут к борту, и перестреляют легкую добычу из ружей, как уток.

И даже если им все-таки, каким-то образом, удастся проникнуть на борт незамеченными – то все равно придется обыскать чертов корабль, чтобы найти Боннета, спустить его вниз и убить, причем, не слишком привлекая внимание всей команды…

Этот сложный анализ пробежал в его сознании за время, необходимое, чтобы только вдохнуть, и так же быстро был отвергнут. Если их схватят или убьют, Клэр будет одна и беззащитна. Он не мог рисковать этим. Все же, утешил он себя, он может найти Форбса, и сделает это, когда будет время.

– Ага, что ж, – сказал он, и со вздохом повернулся. – У тебя только одна лошадь, Йен?

– Да, – сказал Йен, также вздохнув. – Но я знаю, где мы можем украсть другую.

Глава 92. Секретарша

ПРОШЛО ДВА ДНЯ. Жарких, влажных дня в изматывающей знойной темноте, и я чувствовала, как различные формы плесени, грибков и гнили пытались расположиться во всех моих трещинках, не говоря уж о всепожирающих, вездесущих тараканах, которые, казалось, определенно намеревались обгрызть мои брови, как только погаснет свет. Мои кожаные ботинки были влажными и обмякшими, грязные и прямые волосы свисали, и, как и Сэйди Фергюсон, я стала проводить большую часть времени просто в рубашке.

И поэтому, когда появилась миссис Толливер и приказала нам идти помогать со стиркой, мы прекратили текущую партию в лоо[277] – Сэйди выигрывала – и, чуть не опрокидывая друг друга, поспешили послушаться.

Во дворе было почти так же влажно, как и в камере, но намного жарче от бурлящей на огне стирки, и густых облаков пара, поднимавшихся из большого котла с одеждой и приклеивающих к нашим лицам пряди волос. Стирка была тяжелой работой: наши рубашки прилипли к телам, поношенная ткань уже почти просвечивала от пота. Зато вокруг не было насекомых, и, хотя солнце было ослепляющим и достаточно яростным, чтобы мои нос и руки покраснели – что ж, оно светило, и за одно это можно было быть благодарной.

Я спросила миссис Толливер о моей бывшей пациентке и ее ребенке, но она, крепко сжав губы, только покачала головой, глядя измученно и сурово. Прошлой ночью шериф отсутствовал: мы не слышали звука его зычного голоса в кухне. И по измято-зеленоватому виду самой Мэйзи Толливер я диагностировала долгую и одинокую ночь с бутылкой джина, за которой последовало весьма скверное и мрачное утро.

– Вы почувствуете себя намного лучше, если присядете в тень и глотнете… воды, – сказала я. – Много воды, – чай или кофе были бы лучше, но они стоили намного дороже золота в колонии, и я сомневалась, что жена шерифа имела их хоть сколько-нибудь.

– Если у вас есть немного рвотного корня… или, может, мяты…

– Я благодарю вас за ваш ценный совет, миссис Фрейзер! – огрызнулась она, слегка покачнувшись, ее щеки были бледными и влажными от пота.

Я пожала плечами и вернулась к задаче перемешивания в грязной мыльной воде комка намокшего, парящегося белья с помощью рычага деревянной пятифутовой стиральной ложки, настолько обшарпанной от использования, что потеющие руки скользили по гладкому дереву.

Мы закончили трудоемкую стирку, полоскание, кипячение, отжимание и повесили все белье на веревку сушиться, затем, тяжело дыша, упали в узкую полоску тени, образованную стеной дома, и передавали друг другу по очереди жестяной ковшик, глотая тепловатую воду из колодезного ведра. Внезапно Миссис Толливер, позабыв о своем высоком социальном положении, тоже села.

Я повернулась, чтобы предложить ей ковшик, только чтобы увидеть, как ее глаза закатились. Она не столько упала, сколько откинулась назад, медленно сползая в ворох влажных льняных юбок в клетку.

– Она умерла? – спросила Сэйди Фергюсон заинтересованно. Она посмотрела туда-сюда, явно оценивая шансы сбежать, если так.

– Нет. Тяжелое похмелье, возможно усиленное легким солнечным ударом, – я проверила ее пульс, который был слабым и быстрым, но довольно ровным. Сама я тоже рассуждала, благоразумно ли будет сбежать, даже босоногой и одетой только в рубашку, предоставив миссис Толливер опасности задохнуться ее собственными рвотными массами, но, послышавшиеся из-за угла дома мужские голоса, меня прервали.

Двое мужчин – один был констебль шерифа Толливера, кого я мельком видела, когда люди Брауна доставили меня в тюрьму. Другой был незнакомцем, очень хорошо одетым, с серебряными пуговицами на сюртуке и в шелковом жилете, хотя и подпорченном пятнами пота. Этот джентльмен, довольно крупный, лет около сорока, нахмурился, увидев разгульную сцену перед ним.

– Это все заключенные? – спросил он неодобрительно.

– Да, сэр, – сказал констебль. – По крайней мере, те, которые в рубашках. Другая – это жена шерифа.

Ноздри Серебреных Пуговиц коротко сжались, пока он обдумывал эту информацию, затем расслабились.

– Которая из них повитуха?

– Это буду я, – сказала я, выпрямляясь и пытаясь выглядеть уверенной. – Меня зовут миссис Фрейзер.

– В самом деле, – сказал он тоном, означавшим, что я могла назваться хоть королевой Шарлоттой, ему было бы все равно. Он пренебрежительно осмотрел меня сверху вниз, покачал головой и повернулся к потеющему констеблю.

– В чем ее обвиняют?

Констебль, довольно бестолковый молодой человек, сжал свои губы и с сомнением начал переводить свой взгляд туда-сюда между нами.

– Ах… ну, одна из них обвиняется в фальсификации документов и денег, – сказал он, – а другая – убийца. Но кто из них, кто…

– Я убийца, – храбро сказала Сэйди, и благожелательно добавила, – она очень хорошая повитуха! – я удивленно посмотрела на нее, но она слегка покачала головой и сжала губы, приказывая мне помалкивать.

– О. Хмм. Хорошо, тогда. У вас есть платье… мадам? – когда я кивнула, он коротко сказал, – Оденьтесь, – и повернулся к констеблю, вытаскивая из своего кармана большой шелковый носовой платок, которым он вытер свое широкое розовое лицо. – Тогда я забираю ее. Вы скажете мистеру Толливеру.

– Я скажу, сэр, – уверил его констебль, более или менее кивая и шаркая ножкой. Он взглянул на бессознательное тело миссис Толливер, затем нахмурился на Сэйди.

– Ты, там. Отнеси ее внутрь и присмотри за ней. Хоп!

– О, да, сэр, – сказала Сэйди, и одним пальцем сосредоточенно поправила запотевшие очки. – Сию минуту, сэр.

У меня не было возможности поговорить с Сэйди, и только-только времени, чтобы втиснуться в мой поношенный наряд с корсетом и схватить мою маленькую сумку перед тем, как быть сопровожденной в карету – тоже довольно потрепанную, но когда-то хорошего качества.

– Не могли бы вы сказать мне, кто вы, и куда вы меня везете? – поинтересовалась я, после того, как мы с грохотом проехали через два или три перекрестка, при этом мой сопровождающий смотрел в окно с довольно отсутствующим, но хмурым видом.

– О, прошу прощенья, мадам. Мы едем в официальную резиденцию губернатора. У вас нет чепца?

– Нет.

Он скривился, как будто ничего другого и не ожидал, и снова погрузился в свои собственные думы.

Они закончили обустройство участка, и получилось очень симпатично. Губернаторский особняк строил предыдущий губернатор, Уильям Трайон, но он был отправлен в Нью-Йорк до того, как строительство было закончено. Теперь же огромное кирпичное здание с его изящно расправленными крыльями было полностью завершено, и даже подстриженные лужайки и декоративные клумбы тянулись вдоль дорожек и аллей, но представительные деревья, что когда-то будут их окружать, были пока еще только саженцами. Карета остановилась на подъездной аллее, но мы, конечно же, вошли не через внушительную главную дверь, а поспешили вокруг дома к черному входу и затем вниз по лестнице к жилым помещениям слуг на цокольном этаже.

Там меня поспешно засунули в комнату служанок, где мне вручили ведро воды, кувшин, рукомойник, расческу и позаимствованный у кого-то чепец, и заставили как можно быстрее ликвидировать мой неряшливый вид.

Мой сопровождающий – мистер Уэбб его звали, как я узнала из уважительного обращения к нему поварихи – ждал с очевидным нетерпением, пока я умывалась и спешно приводила себя в порядок, затем схватил меня за руку и повел вверх по узкой черной лестнице. Мы поднялись на второй этаж, где нас поджидала очень молодая и испуганно глядящая служанка.

– О, вы пришли, сэр, наконец-то! – она присела в реверансе перед мистером Уэббом, с любопытством посмотрев на меня. – Это повитуха?

– Да. Миссис Фрейзер… Дилман. – он кивком указал на девушку, называя только ее фамилию – английская манера для домашних слуг. Тогда она поклонилась и мне, затем сделала знак рукой в сторону двери, что стояла открытой.

Комната была большой и изящной, обставленной кроватью с балдахином, комодом, гардеробом из орехового дерева и креслом, однако атмосфера элегантной изысканности была несколько подпорчена лежащей грудой белья, требующего починки, потрепанной корзинкой для шитья, которая была перевернута, и все из нее рассыпалось, и корзинкой детских игрушек. На кровати находилась большая возвышенность, которая, как я предположила, принимая обстоятельства во внимание, и была миссис Мартин, жена губернатора.

Так и оказалось, когда Дилман снова поклонилась, бормоча ей мое имя. Миссис Мартин была круглой – очень круглой, учитывая поздний срок ее беременности – с маленьким, острым носиком и близоруким прищуренным взглядом, который сильно напомнил мне миссис Тигги – Винкл Беатрикс Поттер[278]. Но сходство почти пропало, когда проявились свойства характера.

– Кто это, черт возьми? – потребовала она ответа, высовывая из-под простыней неряшливую, одетую в чепец голову.

– Повитуха, мэм, – сказала Дилман, снова делая поклон. – Вы хорошо спали, мэм?

– Конечно, нет, – сердито сказала миссис Мартин. – Этот ужасный ребенок испинал мою печень до синяков, меня всю ночь тошнило, от пота взмокли простыни и меня колотит от лихорадки и озноба. Мне сказали, что невозможно найти ни одной повитухи в округе, – она уныло и подавленно на меня посмотрела. – Где вы обнаружили эту особу, в местной тюрьме?

– На самом деле, да, – сказала я, снимая свою сумку с плеча. – Какой у вас срок, когда вы заболели, и когда в последний раз вы ходили в туалет по большому?

Она выглядела несколько более заинтересованной, и махнула Дилман, чтобы та вышла.

– Как она сказала, вас зовут?

– Фрейзер. Вы чувствуете какие-нибудь симптомы ранних родов? Схватки? Кровотечение? Периодические боли в спине?

Она посмотрела на меня искоса, но начала отвечать на вопросы. И спустя некоторое время, я, наконец, смогла поставить диагноз: тяжелый случай пищевого отравления, вызванный, скорее всего, остатками устричного пирога, который с жадностью, свойственной беременным, был поглощен за день до этого вместе с множеством других съестных продуктов.

– У меня не лихорадка? – хмурясь, она убрала язык, который позволила мне осмотреть.

– Нет. Пока нет, во всяком случае, – честность заставила меня добавить. Было не удивительно, что она думала, будто у нее лихорадка: как я выяснила в процессе обследования, в городе был распространен чрезвычайно опасный вид горячки – и в особняке тоже. Два дня назад секретарь губернатора умер от нее, и Дилман была единственной комнатной служанкой, которая все еще была на ногах.

Я подняла миссис Мартин с кровати и помогла ей погрузиться в кресло, в котором она осела и выглядела как раздавленный кремовый торт. В комнате было душно и жарко, и я открыла окно в надежде на ветерок.

– Зубы Господни, миссис Фрейзер, вы хотите меня убить? – она крепко прижала свой халат к животу, сжала плечи, как будто я приготовилась впустить в комнату завывающую снежную бурю.

– Скорее всего, нет.

– Но москиты! – возмущенная, она махнула рукой в сторону окна. По правде говоря, москиты были довольно опасны. Но было еще несколько часов до заката, когда они начнут подниматься.

– Чуть погодя мы закроем его. Но сейчас вам нужен воздух. И возможно, что-нибудь легкое. Вы сможете переварить немного подсушенного хлеба, как вы думаете?

Она обдумала это, осторожно касаясь кончиком языка уголков рта.

– Возможно, – решила она. – И чашку чая. Дилман!

Дилман была отправлена вниз, чтобы принести чай и тосты. Я подумала, как давно я хотя бы просто видела настоящий чай? И уселась, чтобы выяснить более полную историю болезни.

Сколько было предыдущих беременностей? Шесть, но на ее лицо набежала тень, и я увидела, как она невольно взглянула на деревянную куклу, лежавшую возле очага.

– Ваши дети во дворце? – спросила я, любопытствуя. Я не слышала никаких признаков присутствия детей, и даже принимая во внимание, что это место было большим дворцом, в нем было бы трудно спрятать шестерых ребятишек.

– Нет, – сказала она со вздохом, и почти бессознательноположила руки на свой живот, придерживая его. – Мы отправили девочек к моей сестре в Нью-Джерси несколько недель назад.

Еще несколько вопросов, и прибыли чай и тосты. Я оставила ее спокойно покушать, и отошла, чтобы перетрясти влажное и скрученное постельное белье.

– Это правда? – внезапно спросила миссис Мартин, удивив меня.

– Что правда?

– Говорят, что вы убили молодую беременную любовницу своего мужа и вырезали ребенка из ее живота. Правда?

Я приложила свою ладонь к моим бровям и нажала, закрыв глаза. Откуда, каким образом она могла это услышать? Когда я почувствовала, что могу говорить, я опустила руки и открыла глаза.

– Она не была его любовницей, и я не убивала ее. Что касается остального – да, это правда, – сказала я так спокойно, как только могла.

Она смотрела на меня некоторое время, открыв рот. Потом резко закрыла его и скрестила руки на животе.

– Вот и доверяй Джорджу Уэббу найти для меня приличную повитуху! – сказала она, и к моему удивлению начала хохотать. – Он понятия не имеет, так ведь?

– Я полагаю, нет, – сказала я чрезвычайно сухо. – Я ему не говорила. Кто сказал вам?

– О, вы пользуетесь довольно дурной славой, миссис Фрейзер, – уверила она меня. – Все говорят об этом случае. У Джорджа нет времени для сплетен, но даже он, должно быть, слышал о нем. У него, правда, совсем нет памяти на имена. У меня есть.

Немного румянца вернулось на ее щеки. Она взяла еще один кусочек тоста, прожевала и осторожно проглотила.

– Все же, я не была уверена, что это были именно вы, – призналась она. – Пока не спросила.

Она закрыла глаза, с сомнением гримасничая, но определенно, тост достиг дна желудка, потому что она открыла глаза и снова откусила.

– Ну, и теперь, когда вы знаете?.. – спросила я осторожно.

– Я не знаю. Я никогда раньше не была знакома с убийцей, – она проглотила последний тост и облизнула кончики пальцев, перед тем, как вытереть их салфеткой.

– Я не убийца, – сказала я.

– Что ж, конечно вы будете так говорить, – согласилась она. Миссис Мартин подняла чашку с чаем и с интересом смотрела поверх нее на меня. – Вы не выглядите порочной… но, я должна сказать, что респектабельной вы тоже не выглядите, – она подняла ароматную чашку и с видимым удовольствием выпила, это напомнило мне, что я ничего не ела с того момента, когда скушала чашку довольно отвратительной несоленой каши без масла, которую подала на завтрак миссис Толливер.

– Я должна обдумать это, – сказала миссис Мартин, со стуком ставя свою чашку.

– Отнесите это обратно в кухню, – сказала она, махнув на поднос, – и скажите им, чтобы они принесли мне немного супа, и, наверно, несколько сэндвичей. Я полагаю, мой аппетит вернулся.

***

Ну, и что, черт возьми, теперь? Я так внезапно была перемещена из тюрьмы во дворец, что чувствовала себя как моряк, ступивший на берег после нескольких месяцев плавания: шатающейся и разбалансированной. Как и было приказано, я послушно отправилась вниз на кухню, взяла поднос с невероятно вкусно пахнущей тарелкой супа и, двигаясь, как автомат, отнесла ее обратно миссис Мартин. Когда она отпустила меня, мой мозг начал снова работать, хотя и не в полную силу.

Я была в Нью Берне. И, благодарение Господу и Сэйди Фергюсон, вне жуткой вонючей тюрьмы шерифа Толливера. В Нью Берне были Фергюс и Марсали. Поэтому, очевидная – и на самом деле, единственная вещь, которую нужно было сделать – просто сбежать и добраться до них. Они смогут помочь мне найти Джейми. Я крепко цеплялась за обещание Тома Кристи, что Джейми не был мертв, и за идею, что его можно было найти, потому что все другое было непереносимым.