Часть третья Ростки в будущее 3 страница
Анархический диктат финансово-промышленных олигархий, коррупция и послушание им правительства привели к явлениям "промышленного бума" — во многом дутого, так как значительная доля создававшихся тогда предприятий успевала возникать лишь на бумаге и в перспективных проектах. Главное было — через системы связей и знакомств в федеральных верхах получить льготы и субсидии под эти предприятия. А о том, когда они начнут приносить прибыль, и можно ли будет вообще сбыть продукцию всех этих новых производств при столь резком увеличении мощностей, никто особо не задумывался. Успеть застолбить, заложить фундамент, заявить, зарегистрировать, пока в правительстве есть своя «лапа», пока не прикрылась мелькнувшая законодательная лазейка, пока есть возможность извлечь выгоду из самого юридического, а еще не практического факта. То есть, явления происходили во многом схожие с "предпринимательским бумом" в России 1991–1993 гг., когда плодились, как грибы, всевозможные фирмы и предприятия лишь из-за сиюминутной возможности получить под это выгодную ссуду или дотацию, используемую и прокручиваемую потом в каких-то других структурах. И понятное дело, что и в России, и в Штатах играть на этом получали возможность далеко не все желающие, а лишь лица и организации, приближенные к распорядителям главных "кормушек".
А вдобавок, все возникающие предприятия, как реальные, так и бумажные, становились предметом акционирования… Нет, не российские Мавроди и Властилины, а вполне солидные Рокфеллеры, Морганы и иже с ними стали основоположниками системы "финансовых пирамид". Первые «пирамиды» возникли как раз в Америке 20-х, когда популярные лозунги Вильсона об "обществе равных возможностей" были вывернуты наизнанку и приспособлены к рекламе акций, доказывающей, что путь к всеобщему обогащению и "равным возможностям" лежит как раз через их покупку. Рекламные кампании акций захлестнули страну, и американские обыватели раскатывали губы еще и похлеще Лени Голубкова. Скупкой и перекупкой акций заразился весь народ, в них вкладывались все свободные средства, да и не только свободные — чтобы набрать побольше акций, люди закладывали дома и имущество, влезали в долги под жалование за несколько лет вперед. И биржевые спекуляции приняли такой размах, что даже акции вполне реальных и прибыльных фирм перестали по сути отличаться от "билетов МММ" — ведь в ходе этих бесконтрольных спекуляций и перепродаж накручивалась стоимость, намного превышающая реальное обеспечение. А в целом на массе акций, оседающих в частном владении и сейфах организаций, по мере вздувания их биржевой стоимости накапливался гигантский фиктивный капитал, не обеспеченный ничем.
Что и привело в итоге к "черному вторнику" 23. 10. 1929 г., когда система дала первую случайную трещину, и мыльный пузырь этого фиктивного капитала сразу лопнул. Катастрофа приняла лавинообразный характер и вылилась в общегосударственный, а затем и мировой экономический кризис 1929–1933 гг. А правительство США еще и усугубило его социальные последствия, отказавшись от какой бы то ни было федеральной помощи разоренному населению — как объяснил президент Гувер, "чтобы не оскорбить духовные чувства американского народа". Видимо, оскорбить духовные чувства дружественных олигархов он не опасался, так как казенные средства вовсю использовались для поддержания на плаву их компаний — в виде федеральных дотаций, возмещенных налогов и пр. Если не ошибаюсь, сегодняшним россиянам и эти явления хорошо знакомы. А ведь в Штатах кризис ударил по людям еще и похлеще, чем у нас. Тысячи и десятки тысяч семей остались не только без работы, а вообще без жилья и без каких-либо средств к существованию. Ночевали на лавочках в скверах, в поисках случайного заработка кочевали по стране, впрягшись в тележки, нагруженные пожитками. Многие страдали от голода, длиннющие очереди выстраивались в местах раздачи благотворительной похлебки…
А меняться к лучшему положение стало лишь в 1933 г., с приходом к власти Франклина Делано Рузвельта. Как уже упоминалось, он был одним из выдвиженцев эпохи Вудро Вильсона, и в своей программе "Новый курс" взял на вооружение многие положения "Новой свободы". Обстановка общей катастрофы, разрушившей все иллюзии и обманы, способствовала проведению в жизнь тех же самых реформ по оздоровлению общества, которые предлагались и начинали осуществляться еще Вильсоном. Рузвельт делал это решительно и быстро, под флагом чрезвычайных антикризисных мер — поэтому добился успеха. Начав с действий по оживлению и нормализации экономики, он последовательно осуществил комплекс реформ в экономической области, трудовом законодательстве, системе социального обеспечения, налоговой сфере, банковском деле и гражданском строительстве. А за 12 лет его правления эти реформы успели принять необратимый характер и открыли Америке путь к тем самым «цивилизованным» формам демократии, которые мы наблюдаем там сейчас.
Ну а, возвращаясь к российским реалиям, остается вспомнить, как после падения коммунизма наши демократы распинались о своем намерении взять за образец развития "американскую модель". И как видно из изложенного, так оно и получилось. Разве что заявлявшие об этом политики и внимавшие им граждане сами толком не представляли, о чем идет речь, и имели в виду Америку сегодняшнюю, сытую и внешне окультуренную. Но ведь понятие "американская модель" включает в себя не только один временной срез, а и некие общие закономерности развития и становления. Поэтому рассматривая вопрос более строго с исторической точки зрения, можно уверенно сказать, что так называемая "русская болезнь" вполне соответствует именно "американской модели".
И причем, как это ни парадоксально может прозвучать, такому положению способствовал весь объективный набор исходных данных. Ведь еще в первые десятилетия коммунистического режима традиционные моральные и нравственные устои прежней России оказались уничтоженными начисто. Что же касается системы моральных ценностей, сформировавшейся при советской власти, то идеологические суррогаты, выработанные для подмены этих традиционных устоев, разрушились вместе с самой идеологией, а ценности общегосударственного и национально-патриотического плана по инерции отторжения были отброшены заодно с коммунистическими. И общество превратилось в некий безликий, хаотический конгломерат. Во многом действительно подобный безродным переселенцам, беженцам и эмигрантам, которые в свое время выплескивались на чужой американский континент, и для которых главным принципом становилось "каждый за себя".
Если же сопоставить сходные явления российской и американской жизни, то получается, что в России 90-х эта самая модель реализовалась где-то на уровне 20-начала 30-х годов США. То есть, с отставанием от оригинала на… 70–80 лет. Как раз на столько, сколько Россия провела под властью коммунистов. В то время как в Америке за тот же период успели сформироваться новые национально-государственные традиции, новые стереотипы чести, морали, светских приличий. Те самые необходимые «условности», которые и обеспечивают нравственный уровень любой цивилизации. И от которых Россия отошла дважды — в 1917-23 гг. и в 1991-93 гг.
3. И опять о "правах человека"…
Когда в наше время на Россию начинают катить очередные бочки из-за рубежа, государственные руководители обычно объясняют, что это инерция или отголоски холодной войны. Может быть, такой обтекаемой формулировки требуют дипломатические соображения, но по сути она не совсем отражает истину. Потому что и сама холодная война, как было показано, представляла явление не антисоветского или антикоммунистического, а антироссийского порядка. Коммунистический режим или идеология как таковые никогда за рубежом особой аллергии не вызывали. И если мы говорим о том, как западные державы в свое время вскормили германский нацизм, то таким же образом можно утверждать, что они на определенных этапах вскармливали и коммунизм. Близоруко, в погоне за собственными сиюминутными интересами — но вскармливали. По крайней мере, без их попустительства, а то и «умиротворения» по типу Мюнхенского, советская система не смогла бы утвердиться так прочно, надолго и достичь тех форм и масштабов, которые реализовались в действительности.
Что же касается коммунистической идеологии, то как ни парадоксально, а в настоящее время она имеет довольно сильные позиции не где-нибудь, а как раз в Западной Европе, не испытавшей действия этой идеологии на своей шкуре. И удивляющимся русским оппонентам сторонники этой идеологии отвечают — ну и что? У вас не получилось, а у нас получится. Принцип-то, мол, был правильным, только методы у вас были неправильные. Сталин все испортил. Из чего, кстати, снова видна наднациональность и космополитичность марксистско-ленинской антисистемы.
Так что и нынешнюю линию, направленную против России и то и дело проступающую в западной политике, смело можно вести не от времен холодной войны, а куда более ранних "времен Очакова и покоренья Крыма". От времен, когда Пушкин писал свое "Клеветникам России", от времен Крымской войны и дружной борьбы на ослабление нашей страны во второй половине XIX — начале XX в. в. И, наверное, не случайно лорд Джадд при своем первом визите в Чечню летом 2000 г. вырядился в старый колониальный шлем. Может, таким образом подчеркивал, что продолжает славную политику Пальмерстона и Дизраэли.
Правда, ни колоний, ни сфер интересов на Ближнем Востоке, которым угрожало бы "русское усиление" на Кавказе, у Великобритании уже давно не осталось, везде Америка распоряжается — ну да что поделаешь, традиция!.. И с какой, спрашивается, стати антироссийские традиции в западной политике должны были оборваться с падением коммунизма?
Поначалу-то демократические державы и горбачевский вариант вполне устраивал — вариант государства, добровольно сдающего позиции на международной арене, попадающего все в большую зависимость от иностранцев, послушно ослабляющего свой военный потенциал, но удерживающего в повиновении и рабском состоянии собственный народ. Ведь социальные взрывы, способные дестабилизировать всю обстановку в мире и привести к власти каких-либо противников Запада, были зарубежным политикам тоже ни к чему. Это уже после ГКЧП решили переориентироваться на Ельцина, так как коммунистический режим и при Горбачеве показал свою опасность и непредсказуемость. А тот вариант демократии, который начал реализовываться в России, для ее противников и недоброжелателей оказался еще более удобным, чем горбачевский. Пусть она разваливается и разлагается — но опять же не слишком быстро, а постепенно. Без крупных катаклизмов, способных аукнуться в других странах. Так, глядишь, и сойдет потихоньку на роль "варварской окраины", рынка дешевой рабочей силы и мировой свалки. Причем полный развал России оказывался, в общем-то, уже и ненужным. Достаточным и даже более предпочтительным с точки зрения "большой политики" и "большой экономики" было бы поддержание в ней достигнутого полуразгромленного состояния с «тлеющими» очагами напряженности и непролазным болотом внутренних проблем.
И безоговорочными, а на словах даже и равноправными «друзьями» русские оставались для Запада лишь до тех пор, пока в демократическом угаре разрушали и расшатывали собственное государство, ослабляли его поспешными и непродуманными реформами, безоглядно развешивали уши на рекомендации заокеанских «учителей». Но стоило лишь начаться отрезвлению народа и руководства страны от этой саморазрушительной свистопляски, стоило наметиться первым попыткам остановить развал и переломить ситуацию к укреплению государственных начал, тут же проявились и далеко не дружественные тенденции. Не всегда явные — или, можно сказать, не сразу явные. Но инструментов воздействия на страну и ее население нашлось множество.
Скажем, свобода слова в России с самого начала вылилась в состязание «негативов». И это было вполне закономерно. В условиях сплошного официозного «позитива» коммунистической пропаганды именно «смелое» освещение негативных явлений, начавшее прорываться в средствах массовой информации, стало привлекать повышенное внимание. И в итоге получалось, чем больше этого «негатива», тем популярнее были передачи, издания и авторы. Но данное объективное явление оказалось как нельзя кстати и для конкретных политических целей — стоило лишь его поддержать и направить куда нужно. Склонность к самовышучиванию, вообще традиционная для русского национального характера, во времена антисоветской борьбы, а потом и в результате разочарования последствиями демократических реформ, гиперболизировалась, дойдя до сарказма. Модным стало эдакое бравое самооплевывание: "Да у нас все через задницу!" Такая тенденция тоже оказалась пригодной к использованию — ее и раздувать-то особо не требовалось.
Впрочем, если уж говорить о средствах массовой информации, то и на Западе ремесло журналиста не зря сравнивают с "самой древней профессией". И прямые формы оплаты тут вовсе не обязательны — или, скажем, не всегда обязательны. Возможна зависимость от рекламодателей, от спонсоров, чиновников и собственных начальников — которые, в свою очередь, тоже от кого-то зависят. Ну а в условиях повального западничества начала 90-х многих, небось, и совсем покупать не требовалось. Достаточно было похвалить да по головке погладить — ох, какие вы прогрессивные, какие демократичные, и они уже твои с потрохами. А другие и без того на цыпочках тянулись, абы только от «цивилизованных» мнений не отстать, в ретроградах не оказаться.
И в итоге в Первую Чеченскую — которая и явилась одной из попыток остановить развал страны, откровенными врагами нашей армии выступили не только боевики, но и свои же, российские журналисты. Причем в тот раз — в подавляющем большинстве, чуть ли не единым фронтом. И многие — вряд ли платно, а просто сдуру, подстраиваясь под «объективные» зарубежные точки зрения. Смаковали каждую неудачу своих войск, всячески выставляли их в невыгодном свете и нарочито героизировали лидеров противника, превращаясь в рупор их пропаганды. Да ведь и сам термин "наша армия" даже и не употреблялся! «Федералы», «военные» — и только. Сами обозначения у иностранцев заимствовались, а от того, что эта армия «наша» уже как бы и открещивались.
Можно вспомнить, к каким уродливым и позорным явлениям приводило такое отношение. Когда, например, летом 96-го группа репортеров застряла в гостинице в центре Грозного, превратившегося в поле боя, и истерически вопила в эфир, что их бросили, и никто не спасает. И под давлением «общественности» военные вынуждены были организовывать прорыв к ним — хотя из тактических соображений этого вовсе не требовалось, да и боевики на этом направлении, конечно же, хорошо подготовились, уже ждали. В результате чего войска понесли большие потери. А абстрактное слово "потери — это ведь обычные российские ребята, далекие от того, чтобы блистать на телеэкранах, чтобы изображать в своем лице "общественное мнение" — но которые могли бы просто жить и радоваться жизни. А оказались убитыми, ранеными, искалеченными. А когда все же прорвались — те, кто прорвался, «осажденные» репортеры встали в гордую позу и принялись заявлять, что уходить вроде бы и не собираются, потому как от благородных и гуманных боевиков им ничего не угрожает, а вопили и скулили они только из принципа — показать, как плохо действуют «федералы», бросающие в беде мирных граждан. И наверное, подобных историй можно вспомнить не одну. Взять хотя бы случай с Еленой Масюк, которая так уж превозносила Басаева (впрочем, так же, как другие журналисты превозносили его и прочих головорезов). А потом вдруг выяснилось, что слегка ошиблась в своих оценках — когда сама со своими коллегами вдруг очутилась в роли заложников.
Специфика российских условий порождала и другие благоприятные возможности для зарубежного воздействия на Россию. Различные партии и оппозиционные организации, возникшие в период антикоммунистической борьбы, после 1991 г. либо быстро распались, либо сошли с политической сцены, сохранившись лишь в качестве «реликтов». Что было, в общем-то, тоже закономерно. Хотя теоретически каждая из них имела свою программу, считала своей целью построение каких-то форм будущего общества, но фактически они возникали как "партии борьбы", жили этой борьбой, а с ее окончанием невольно утрачивали главный стержень своего существования. Из активистов подобных партий одни это поняли и отошли от политики, другие в ней просто разочаровались, третьи находили применение своей энергии и организаторским способностям на деловом поприще. Но были и такие, кто продолжал цепляться за былые лидерские роли, за некие прошлые заслуги, оказался не в силах расстаться с имиджем или натурой «борца», превращаясь в фигуры "вечной оппозиции". А поскольку антисоветская борьба в свое время имела и четко выраженную антигосударственную составляющую, то теперь как раз эта составляющая выходила на первый план. Что вполне устраивало и зарубежных спонсоров. А без спонсоров-то как же? Одними лозунгами да митингами сыт не будешь. И подобные деятели так или иначе переходили на содержание к тем, кто нуждался в их услугах.
И уж совсем просто это оказалось для такой категории, как правозащитники. Они, собственно, и раньше действовали, ориентируясь на Запад и не иначе, как в контактах с Западом — хотя прежде их деятельность ложилась и в общее русло антикоммунистической борьбы. Ну а в условиях российской демократии даже те из них, кто когда-то вполне заслуженно носил ореол героев этой борьбы, стали порой превращаться в обычных наемников, отрабатывающих конкретные политические заказы. Например, правозащитный еженедельник «Экспресс-хроника» в № 31 от 1. 8. 1997 г., к 10-летию своего существования, поместил с выражением благодарности список тех организаций, которые помогали деятельности правозащитников в России и финансировали ее National Endowment for Democracy, European Human Rights Foundation, The Eurasia Foundation, The John D. And Catherine T. MacArtur Foundation, Правление Российско-американской проектной группы по правам человека, Посольство Королевства Нидерландов, Институт "Открытое общество" (фонд Сороса), Henry M. Jacson Foundation, World Press Freedom Committee, Совет Европы, The Ford Foundation, Группа "Мост".
Что ж, все очень солидно и благородно, на доброе и гуманное дело раскошелились… Но стоит ли удивляться той непримиримой позиции, которую занимает признанный лидер правозащитников С. Ковалев, поливая свою страну на пресс-конференциях и зарубежных форумах, вроде Парламентской Ассамблеи Совета Европы, безапелляционностью и жесткостью этих поливов переплевывая даже иностранцев? Ну конечно, такую особенность его поведения теоретически можно было бы объяснить и инерцией мышления, и фанатичной принципиальностью, и старческой зацикленностью. Но это теоретически — если бы не было, например, таких случаев, как с захватом больницы в Буденновске. Куда примчался тот же Ковалев, дабы честно и принципиально отстаивать права и интересы боевиков Басаева, расспрашивать этих несчастных и ущемленных властями людей о их нуждах и чаяниях. Ну а беременные, роженицы и младенцы, которых держали под дулами автоматов, видать, оказались не теми «человеками», права которых полагалось защищать. Можно ли после этого говорить о какой-то обостренной принципиальности или инерции мышления? Или все же точнее будет вспомнить пословицу "кто платит — тот заказывает музыку"?
Но если коснуться самих лозунгов "защиты прав человека", то к нынешнему моменту, пожалуй, только для заштампованного и зомбированного массовой пропагандой западного обывателя еще не очевидно, что они остаются всего лишь орудием политических игрищ, давления на неугодные государства и манипуляций "общественным мнением". Взять, скажем, конфликт Израиля и палестинцев, развернувшийся с 2000 г. — меры, применявшиеся в ходе этого противостояния почему-то никакой озабоченности насчет "прав человека" не вызвали. Выражали сожаление о жертвах среди мирного населения — но осуждать или заикнуться о каких-либо санкциях в данном случае никому и в голову не пришло. Да наверное, вообще нелепой показалась бы такая мысль. Никакого особого внимания "мировой общественности" не привлекает и гуманитарная катастрофа в Афганистане. Да и чего волноваться, если талибы на север наступают? Или — пока на север? В Югославии нарушителями прав человека оказывались исключительно «плохие» сербы. Если же что-то вытворяли хорваты, боснийские мусульмане, албанцы, то это проходило между делом, как бы и в порядке вещей. А уж о НАТОвских бомбардировках Ирака или Югославии и говорить нечего. Разве можно всерьез говорить о нарушениях прав человека цивилизованными американцами и их союзниками?
Ущемления прав русскоязычного населения в Прибалтике или на Украине если и считают нужным иногда замечать, то чисто формально, ради галочки сказать «ай-яй-яй» и забыть. Но собственно, и та же Чечня немало красноречивых примеров дает. Обратил ли хоть малейшее внимание гуманный Запад или наши «отечественные» правозащитники на геноцид русского населения и гуманитарную катастрофу в 1993 г., когда оттуда начался массовый исход беженцев? Это еще до первой войны, до ввода войск. Обратили ли внимание на геноцид русских в 1996 г., после вывода войск? И на то, что начало тогда твориться в Чечне — на публичные казни, телесные наказания, резню по национальному признаку, работорговлю, поставленную на конвейер охоту за заложниками? Да что уж там о русских говорить, если даже на отрезанные головы собственных граждан западные державы предпочли глаза закрывать. Потому что игры "большой политики" диктовали совсем другое, и в это же самое время британские и германские специалисты из «гуманитарных» организаций помогали готовить чеченских диверсантов для будущих терактов. Конечно, под очень благовидным предлогом — разминированию учили. Чтоб, значит, корова или козочка на оставшейся от войны мине не подорвалась. Только фиговый лист больно уж прозрачным получается. Потому что специалист, умеющий снимать мины, ясное дело, умеет их и ставить — снимать даже труднее, больший опыт и квалификация требуется.
Ну а после начала Второй Чеченской, когда не только российские, а и иностранные заложники стали домой возвращаться со своими впечатлениями отразились ли хоть как-то их мнения на общем настрое "мировой общественности"? На политике тех же международных правозащитных организаций, которые наших Ковалевых спонсируют? Да нет, тоже ведь предпочли "не заметить". А когда в России был создан фильм о зверствах боевиков и организована его презентация в нескольких западных странах, можно вспомнить, как потрясенные зрители, в том числе и высокопоставленные, сокрушались и качали головами — дескать, что ж вы раньше этого не сделали? Даже поучали — мол, какие же вы, русские, еще неопытные в информационном плане! Вот с этого, мол, надо было начинать… Да ведь только сокрушаться-то сокрушались, потрясаться-то потрясались — а получила ли эта история хоть малейшее практическое развитие в плане корректировки "общественного мнения"? Не похоже. Уж такая специфика у пресловутой свободы слова — говорить ты можешь, что угодно, а вот право быть услышанным и растиражированным получишь при этом далеко не всегда.
Впрочем, тут нужно и России коснуться. Зарубежные стандарты свободы слова мы освоили очень быстро и в самых крайних вариантах. Но традиционного отношения, существующего на Западе к собственной свободе слова, не заметили и не выработали. Или еще не выработали. К примеру, если вы спросите американца или француза, существует ли в его стране свобода слова и нужна ли она, он на вас посмотрит как на помешанного, не понимающего очевидных вещей. Но если вы его спросите, можно ли при этом огульно поливать грязью собственную страну и народ, он тоже посмотрит на вас, как на помешанного. Потому что это совершенно недопустимо для него с нравственной точки зрения, и с понятием свободы слова совершенно не увязывается. Хотя он может и растолковать столь наивному собеседнику, что издание, которое вздумало бы вести такую информационную политику, тут же лишилось бы всех читателей, получило обструкцию деловых кругов и общественности, и мгновенно вылетело бы в трубу. Ведь свобода слова дополняется и свободой реагировать на это слово.
Даже в период вьетнамской войны, вызвавшей серьезный раскол в американском обществе, вся критика (в том числе и финансируемая СССР) обрушивалась только на правительство, в лучшем случае — на отдельных генералов. Но не на армию в целом, и уж ни в коем случае не на государство и американский народ. Да кстати, и в современных фильмах об этой войне, мы видим, что в принципе "все было правильно". Вьетконговцы — злодеи, американцы — благородные положительные герои, отстаивающие демократические идеалы и несущие свет цивилизации. Если кто и виноват, то опять лишь правительство, втянувшее честных солдат в проигрышную войну. А если на экране происходят жестокости, то только вынужденно, по принципу "на войне как на войне". Или по вине отдельных выродков, которым противостоят сами же положительные американцы.
И, допустим, нашелся бы сейчас в США какой-нибудь свой Бабицкий, который проник бы на базы террористов — скажем, тех, которые подрывали американские посольства или эсминец. И, допустим, стал бы он этих террористов восхвалять и героизировать в противовес соотечественникам… Нет, за то, что он воспользовался свободой слова его, может, и не осудили бы. Но он просто не смог бы дальше жить в своем родном городе. Потому что, не говоря уж о властях, собственные соседи создали бы ему такую обстановку, что хоть в петлю лезь. Да и власти, надо думать, взялись бы за него по полной программе, не оставляя без внимания ни одного действительно «противозаконного» проступка, вплоть до пустякового превышения скорости или копеечной ошибки при уплате налогов.
Однако орудиями западного воздействия на Россию, конечно же, стали не только невостребованные политические осколки и купленные журналисты. Если вспомнить разгул хищников, в том числе и высокопоставленных, кинувшихся разворовывать страну в начале 90-х, то можно выдвинуть и версию, что данные процессы пользовались попустительством демократических держав, а то и негласно поощрялись. Ведь как раз тогда перекачивалась за границу и отмывалась основная масса расхищаемых средств — в общем хаосе и неразберихе рухнувшей коммунистической системы перекачка шла еще совершенно бесконтрольная, особых ухищрений и маскировки не требующая, и самая обильная — достаточно было грести все, что "плохо лежит", из накопленной десятилетиями социалистической собственности. И если отечественные спецслужбы в тот период были разгромлены, то западные-то существовали и работали. И надо думать, недаром свой хлеб кушали. Так разве могли быть секретом для закордонных покровителей наших реформ те факты, о которых у нас знала любая бабка на базаре? Но «реформаторов» и скороспелых олигархов, мгновенно сколачивавших себе гигантские состояния, принимали в высших кругах западного общества, неизменно поощряли и хвалили, культивировали их образы в средствах массовой информации.
А об использовании Соединенными Штатами в своих политических целях такой организации как МВФ было известно еще в период противоборства "двух систем". Такие методы описывает, например, отставной разведчик Ф. Эйджи ("За кулисами ЦРУ", М., 1979). Он рассказывает, как то или иное латиноамериканское правительство за угодные американцам действия поощрялось очередным кредитом. Правительство было коррумпированным, и значительная часть переведенных средств утекала неведомо куда — об этом знали, но никого это не смущало, поскольку давало дополнительные рычаги воздействия на расхитителей. А сама страна таким образом оказывалась "на крючке", не в силах расплатиться, и ее политику начинали регулировать уже с помощью долга.
Что и произошло в 1999 г. в России — когда выплату очередного транша, о котором, казалось, все было договорено, заложенного и перезаложенного в бюджете, и в принципе, предназначенного как раз для обслуживания прежних долгов, поставили в зависимость от войны в Чечне. Понятно, не впрямую, все же МВФ — организация не политическая. Но ненавязчиво объяснили — зачем, дескать, вам новые кредиты, если у вас и так имеется избыток средств на ведение боевых действий? И характерно, что дела о российской коррупции, нечистых аферах, перекачке денег, вроде скандала с "Бэнк оф Нью-Йорк", стали всплывать тоже только в 99-м. Распространившееся тогда объяснение, будто это связано с предвыборной кампанией в США и с играми против администрации Клинтона, серьезной критики не выдерживают. В 1996 г. тоже были выборы, и республиканцам тоже хотелось свалить демократов, но подобных скандалов почему-то не разыгрывалось.
Вывод напрашивается один. Атака началась тогда, когда Россия определенно дала понять, что разваливаться дальше она не хочет. Когда попыталась вести независимую политику в отношении Югославии. Когда наконец-то был сделан решительный выбор в чеченской проблеме. Когда наметились первые тенденции к укреплению государственной власти. Вот тут-то и последовали удары. Вроде бы и законные, справедливые — по грязным махинациям и махинаторам. Но время для них было выбрано такое, чтобы они пришлись и по самой России — вот, мол, русские — воры, и с ними нельзя иметь дело. И гляди-ка, даже Швейцария вдруг сразу такой принципиальной оказалась! Хотя ни во времена «отмывки» нацистских зубных коронок, ни во времена «отмывки» тайных вкладов КПСС, ни в первые годы российской демократии какой-либо щепетильности за ней, вроде бы, не замечалось. Ну а что касается самих воров, то с их стороны, наверное, было слишком наивным полагать, будто их со свиным рылом и огромными состояниями, способными конкурировать с состояниями крупнейших магнатов Европы и Америки, допустят в «цивилизованный» западный истэблишмент. Они свое дело сделали, деньги откачать им позволили, а дальше эти потоки стали иссякать, все же и Россия не бездонная бочка — вот и встал резонный вопрос, не пора ли "экспроприировать экспроприаторов"?