Часть вторая. Внутренняя история 7 страница
Несмотря на тяжесть оброка, крестьяне предпочитали его барщине, так как, сидя на оброке, они пользовались большей независимостью, чем при отправлении последней. Барщина была двух родов: по числу дней, когда крестьяне работали на помещика, и в форме урока. В первом случае крестьяне обыкновенно исполняли работу на помещика в течение половины рабочего времени, т.е. три дня в неделю. Впрочем, встречалось немало местностей, где барщина отправлялась и в большее количество времени, напр., 4 и 5 дней. По словам агронома Рычкова, были и такие помещики, что "крестьянам и одного дня на себя работать не давали, а, давая всем их семействам месячный провиант, употребляли их без изъятия на господские работы повседневно". Такая форма барщины называлась месячиной и в XIX ст. нередко существовала у мелкопоместных дворян. Положение месячников было очень тяжелое, так как они всегда находились на виду у господ и могли быть эксплуатируемы последними в какой угодно форме. С конца XVIII ст., с появлением помещичьих фабрик, появился и новый вид месячины, а именно, работа на фабриках. Впрочем, по подсчету г. Туган-Барановского, таких фабрично-заводских крестьян было сравнительно немного, так, в 1825 г. - 66 725 человек*(294). Как и относительно оброка, так и относительно барщины не существовало никакой нормы в законодательстве, если не считать правила об освобождении от работы в праздничные и воскресные дни, унаследованного XVIII ст. еще от XVII ст. Первый, если не считать Посошкова, высказавшийся за необходимость подобной нормировки барщины, был Панин, считавший возможным в законодательном порядке установить, "чтоб помещики от крестьян не требовали работ более четырех дней в неделю, а в сутки требовали бы не более, как вспахание одной десятины доброй земли"*(295). Император Павел Петрович отчасти выполнил желание Панина, предписав указом 1797 г. требовать от крестьян исполнения барщины только в течение трех дней в неделю и освободить их от всяких работ по праздникам*(296). Этот указ вошел и в Свод Законов (Ст. 1045 и 1046. Т. IX, изд. 1857 г.).
Барщина в форме определенного урока, исполняемого крестьянами, также не была урегулирована в законодательном порядке и вполне зависела от прихоти помещиков. По словам Татищева, урок заключался в десятине полевых работ и косьбе 120 пуд. сена; впрочем, нередко урок был и больше. Урочное положение существовало и в XIX ст., причем нормальным уроком считалась обработка 1 - 1 1/2 десятины в поле с тягла (тягло - муж и жена).
В-третьих, помещикам принадлежало право перевода крестьян в дворовые, и наоборот. Количество дворовых, т.е. крестьян, оторванных от земледельческих работ и предназначенных для домашних услуг, было громадно. По словам Шторха, "в русском помещичьем доме втрое или впятеро больше слуг, чем в таком же немецком; о домах же вельмож и говорить нечего". У последних число слуг доходило от 150 до 400 и 500, среди которых были лакеи, официанты, дворецкие, буфетчики, камердинеры, парикмахеры, кондитеры, повара, ключники, дворники, скороходы, кучера, форейторы, конюхи и т.п. В XIX ст. замечается стремление помещиков сокращать количество дворни путем отдачи дворовых на фабрики, превращения их в месячники и отпуска на оброк. Однако и в XIX ст. количество дворни было огромно. У многих помещиков из дворовых составлялись оркестры музыкантов, труппы актеров, оперных певцов и т.п. Дворовых же обучали разным ремеслам и художествам. Положение их было крайне тяжелое, ввиду близости к господам. По словам Болтина, "некоторые дворяне поступают со своими слугами хуже, нежели со скотами; таких помещиков меньше, однако ж, должно к стыду признаться, нарочитое число есть". Помещик эксплуатировал труд дворовых не только в свою пользу, но и отдавал их внаем посторонним лицам. Срок отдачи внаем был определен указом 1775 г., ограничившим его только пятью годами; законом же 1824 г. подобная отдача была разрешена исключительно для услуг дворянам, т.е. лицам, имевшим право на крепостной труд.
Многочисленность дворни уже при Екатерине II возбуждала протесты. Так, известный новгородский губернатор Сивере в одном из своих писем к императрице высказался за крайнюю необходимость уменьшения дворни. "Если этот предмет слишком щекотливый, - писал он, - чтобы облечь его в форму закона, то было бы весьма полезно сделать, по крайней мере, вызов к этому при общем наборе". На той же точке зрения стояли и некоторые наказы в 1767 году, считая необходимым "напомнить дворянам о том, сколько их разоряет содержание многих излишних дворовых людей" (Дмитровский). При императоре Николае I вопросом об уменьшении числа дворовых занимались два секретных комитета, учрежденные в 1840 и 1844 гг., причем в последнем председательствовал сам государь, но только в 1858 году состоялось запрещение помещикам перечислять крестьян в дворовые.
В-четвертых, помещики пользовались правом управлять своими имениями и поселенными в них крепостными лично и через посредство других лиц. При личном управлении последнее, конечно, являлось вполне не ограниченным, так как помещик для своих крестьян, как метко выразился Румянцев, "был законодателем, судьей, исполнителем своего решения и, по желанию своему, истцом, против которого ответчик ничего сказать не мог". Несмотря, однако, на подобное положение вещей, немало помещиков признавало значение крестьянского мира в делах управлениями крестьянами. Так, нередко мир избирал разных должностных лиц, напр., бурмистра, старост, целовальников и т.п., обязанных совещаться с ним при разрешении различных вопросов управления. Затем, мирской сход нередко определял наказания, налагавшиеся на провинившихся крестьян ("человека непорядочного, - читаем в одном из предписаний Суворова, - сокращать мирскими наказаниями"). Наконец, такая важная функция, как раскладка податей и повинностей (государственных и помещичьих), также сплошь и рядом принадлежала миру. Из "уложения" графа Орлова мы знаем, что сход распоряжался и мирской казной. "Есть, - читаем в названном памятнике, - необходимые и чрезвычайные мирские расходы; когда и сколько собирать денег для упомянутых расходов - отдается на волю мирскую; на сии сборы, с согласия общества, делают мирские приговоры". Последняя функция, принадлежавшая сходу, были переделы земли. Что касается состава последнего, то он определялся предписаниями помещиков. Обыкновенно на сходе принимали участие все крестьяне. "На сход ходить всем, - гласит одно предписание, - не отговариваясь работами, с каждого двора по человеку, а если случится в дельной отлучке или тяжкой болезни, то может за него придти, кто у него в доме есть, даже жена; кто же не пойдет на сход за пустыми отговорками, то взыскивать штрафу по два рубля в мир"; по другому предписанию, мирской сход составляется "из хозяев семейств, коим от роду исполнилось 21 год". Мирские приговоры иногда записывались и представлялись на утверждение помещика. В разрешении вопросов крестьянского управления нередко инициатива принадлежала самим крестьянам, входившим к помещику с челобитными, по внешней форме вполне напоминавшие те, с которыми подданные обращались к государю ("государю нашему... бьют челом и плачутся... вотчины разных деревень крестьяне сообща всего мирского согласия приговором"). У некоторых помещиков были даже выработаны особые правила для писания челобитных (например, правила Суворова, по которым челобитные должны были писаться "по артикулам и статьям", причем "каждой вещи часть подробно толковать и брать в уважение, одну часть соображать с другою, сравнивать тягость с полезностью" и т.п.).
Управление крестьянами через посредство других лиц во многих отношениях отличалось от личного. Оно сосредоточивалось в домовой канцелярии или конторе, члены которой у некоторых помещиков (напр., у графа Орлова) являлись скорее государственными людьми в миниатюре, чем простыми управителями. Так, они докладывали помещику о деле вместе с проектом резолюции, подписанным или единогласно, или с мнениями и представлениями, помещик же (речь идет об Орлове), по рассмотрении дела и мнений конторы, возвращал их со своим утверждением или с изменением резолюции. Органами изучаемого вида управления являлись управители, приказчики и земские. Первыми нередко бывали дворяне, вторыми и третьими всегда крепостные, причем функция земских заключалась в письмоводстве. Помещики, вверяя управление названным лицам, составляли для них инструкции и уложения. Некоторые из последних (наприм., Румянцева, Орлова и др.) пользовались такой популярностью, что переписывались другими помещиками и вводились ими у себя. Вот, напр., начало инструкции графа Строганова: "во всех твоих предприятиях помни, что ты сердцу моему ни спокойствия, ниже удовольствия принести не можешь... если судьбу человечества (т.е. крепостных) отягчишь" или "излишняя потачка превращает человеколюбие в слабость, влекущую за собою беспорядок, а излишняя строгость есть безрассудное, а иногда и злобное тиранство". Нередко случалось, что помещики сдавали свои населенные имения в аренду, но в 1853 году это было запрещено.
В-пятых, помещикам принадлежало право переселения своих крестьян из одного имения в другое. По указу 1724 г. для осуществления названного права в каждом отдельном случае требовалось разрешение Камер-коллегии. Но с изданием Учреждения о губерниях 1775 г. испрошение разрешения было заменено простым заявлением в верхний земский суд, причем требовалась уплата подати за переселяемого за весь текущий год. Переселялись нередко сотни и тысячи людей, так, в одном случае было переселено до 15 тысяч на Урал, а в другом (в 1781 г.) до 26 тысяч в Новороссию и т.п. Свод Законов также признает за помещиками право переселять крестьян порознь или целыми селениями с одних земель на другие, как в одном и том же уезде, так и в разных уездах и губерниях. В случае если крестьяне были заложены в каком-либо кредитном учреждении, переселение могло состояться не иначе, как с согласия последнего (Т. IX, изд. 1857 г. Ст. 1060 и 1063).
В-шестых, помещикам принадлежало право заключать браки крепостных, не спрашивая согласия последних. При выдаче девиц в замужество на сторону помещик давал им отпускные письма и пользовался правом на получение от жениха выводных денег в размере от 10 до 40 руб. и более. Указом 1724 г. на помещиков была возложена даже обязанность выдачи девиц замуж за солдат, если последние "заплатят вывод против того, как и с других обыкновение в тех местах брать". Впрочем, действие этого указа было отменено в 1765 году с изданием полковничьей инструкции, предписавшей солдатам "без отпускных невест не брать, также и выводные деньги платить". Другое постановление указа 1724 года, хотя никогда и не было отменено, но в то же время никогда никем, начиная с самого правительства, не исполнялось*(297). Мы говорим о формальном запрещении помещикам принуждения в устройстве брачных дел своих крепостных, в силу чего последние обязывались, при вступлении в брак, выдавать особые письма с заявлением "под клятвой суда Божия и присяги своей, что их не неволят". Практика игнорировала этот указ, и помещики, по словам Сиверса, "обыкновенно принуждали к браку молодых людей, делая это для того, чтобы иметь лишнюю пару, т.е. новое тягло, на которое можно еще наложить работу или оброк". Точно так же и Радищев в своем известном "Путешествии", чуть не стоившем ему головы, свидетельствует, что "вступающие в брак, хотя бы и ненавидели друг друга, властью господина своего влекутся на казнь к алтарю Отца всех благ, и служитель Его принимает исторгнутую властью клятву и утверждает брак, и сие называется союзом божественным". Вот что читаем также в уложении графа Орлова: "когда девке совершится 20 лет, таковых старший в семье отдавал бы замуж, а на приискание жениха дать сроку полгода под страхом наказания и штрафом или по рассуждению начальства". Тот же порядок вещей продолжался и в XIX ст. Так, в одном имении Ярославской губернии в конце 20-х годов почти все браки совершались по наряду конторы. Назначали для этого одно время в году и по особому списку вызывали в контору женихов и невест. Там по личному указанию управляющего составлялись пары и под надзором конторских служителей прямо отправлялись в церковь, где и венчались по нескольку вдруг*(298). Принуждение и выкуп в брачных делах неоднократно вызывали протест в лучших людях изучаемой эпохи, а в 1767 г. и Синод в своем наказе высказался за воспрещение "венчать по одному произволению помещиков, и непременно чтобы брачующиеся оба лица самоизвольно свое в церкви свободно, явно и добровольно объявляли желание"*(299). Иначе говоря, Синод высказался за восстановление силы всеми забытого указа 1724 г. Однако вплоть до отмены крепостного права помещики продолжали бесконтрольно распоряжаться устройством брачных дел своих крепостных.
В-седьмых, помещики пользовались правом суда и наказания в отношении крепостных. Правда, вплоть до издания Свода Законов законодательство регулирует только один вид наказаний, налагаемых помещиками, а именно - ссылку крепостных в Сибирь, но на практике было очень много других наказаний, которым подвергались крепостные. Право ссылки в Сибирь на поселение помещикам было даровано в 1760 г., "понеже в Сибирской губернии и в Иркутской провинции состоят к поселению и хлебопашеству удобные места, которых к заселению государственный интерес требует". Таким образом, цель такой ссылки являлась чисто колонизационной, почему помещики получили право ссылать только крестьян, годных к работе и не старше 45 лет, причем обязательно с женой, но без детей; за каждого сосланного помещик получал рекрутскую квитанцию*(300). В 1765 г. правительство предоставило новое право помещикам, а именно, ссылки в каторжную работу крестьян, "по предерзостному состоянию, заслуживающих справедливое наказание", с правом возвращать их обратно из каторги. Однако на практике, благодаря названному указу, получились бесчисленные злоупотребления, так как помещики стали ссылать всех негодных в рекруты, как-то: имеющих разные физические недостатки, старых, дряхлых, больных и т.п., получая за них рекрутские квитанции и таким образом освобождаясь от поставки рекрутов. Число ссылаемых было огромно; так, согласно донесению сибирского генерал-губернатора Чичерина, в 1771 г. оно достигло цифры 6000, причем "из отправляемых поселыциков едва четвертая часть доходила до места назначения, вследствие страшной смертности среди них". Донесение Чичерина возымело действие, и Сенат вошел с докладом к императрице о прекращении ссылки в Сибирь крепостных. Последняя дала свое согласие, и ссылка была приостановлена до "указа". Однако уже в 1775 году императрица снова ее разрешила, что продолжалось до царствования Александра I. В это царствование, именно в 1802 году, была приостановлена ссылка крестьян на поселение, а в 1811 году, по поводу одного частного случая, состоялась резолюция государя, по которой право помещиков ссылать своих крестьян на поселение было истолковано исключительно в смысле государственного интереса заселения Сибири, по миновении надобности в котором оно должно было быть отменено, крестьяне же могли быть ссылаемы в Сибирь не по желанию помещика, а единственно по приговору суда, за предусмотренные законом преступления. Несколько раньше названной резолюции, а именно в 1807 году, была отменена и ссылка крестьян в каторжную работу, так как для исправления людей дурного поведения были устроены смирительные и рабочие дома, а каторжная работа определена только для важных преступников. Впрочем, во вторую половину царствования Александра I право ссылки в Сибирь на поселение, но без зачета в рекруты было опять возвращено помещикам. Наконец, 30 августа 1827 года состоялся закон, ограничивавший названное право, а именно, помещикам разрешалось ссылать крепостных, притом без зачета их за рекрутов, только при соблюдении следующих условий: 1) если они не старше пятидесяти лет, не дряхлы и не увечны; 2) не разлучая супругов вместе с детьми: с мальчиками до 5 лет и с девочками до 10 лет; 3) ссылаемых снабжать одеждой и кормовыми деньгами*(301).
Однако в 1846 г. было снова разрешено ссылать крепостных старше 50 лет, если помещик доказывал, что они уже ранее находились в смирительном или рабочем доме или же в арестантской роте гражданского ведомства. Губернские правления получили право из ссылаемых в Сибирь годных в солдаты определять на военную службу, а негодных должны были направлять в Сибирь.
Остальные виды наказаний не регулируются законодательством и развиваются фактически, в силу чего крайне разнообразны. По словам одного современника-иностранца, "наказание рабов в России изменяется сообразно с расположением духа и характером господина или заступающего его место; оно гораздо чаще соразмеряется со строгостью того, кто его предписывает, чем с важностью проступка наказываемого. Самые обычные исправительные средства - палки, плети и розги. Наказание производится обыкновенно в конюшне или в другом отдаленном месте, чтобы крики истязуемого не беспокоили господ. Я видел, что палками наказывали, как за кражу, так и за опрокинутую солонку, за пьянство и за легкое непослушание, за дурно сжаренную курицу и за пересоленный суп". Действительно, фантазия помещиков в изобретении наказаний была неистощима. На первом плане стояли телесные наказания, а именно: батоги, палки, кнут, кошки, плети, розги и т.п. За ними следовали разные виды пыток, например, приковывание к стене на цепь, разного рода рогатки, железа и колодки, подвешивание за какую-нибудь часть тела и др. истязания, "изобретаемые помещиками", по словам членов одного земского суда (елецкого), "с таким необузданным свирепством, что без содрогания и выразить не можно". Наконец, последними видами наказаний являлись: ссылка в дальнюю вотчину, бритье половины головы, обливание водой на морозе, сечение крапивой, постановка на колени на гречке или ореховой скорлупе и т.д. Одним словом, всякого рода истязания допускались со стороны помещиков и, кроме смертной казни, не было вида наказаний, который бы не применялся ими на практике. Впрочем, в той или иной замаскированной форме нередко имела место и смертная казнь. Ввиду же того, что законодательство не регулировало право наказания, принадлежавшее помещикам, суды ставились в крайне затруднительное положение в тех случаях, когда до них доходили выдающиеся по своей жестокости факты. Этим объясняется масса снисходительных приговоров, постановлявшихся судами за дела, по существу своему донельзя возмутительные и носившие в себе, с нашей современной точки зрения, все признаки преступлений.
Сознание необходимости урегулирования права наказания крепостных существовало уже в XVIII ст., как об этом мы можем судить по многим фактам. Так, в 1761 году две воеводские канцелярии Воронежской губернии ходатайствовали перед правительством об издании закона, по которому если окажется, что крестьянин был бит топором, кольями, дубиной и т.п. тяжелым орудием и во время побоев умер, а тем более если убит умышленно, то помещик, виновный в этом, "яко убийца, по узаконенным правам судится". По проекту Елизаветинской комиссии помещики лишались права наказывать своих крепостных "отнятием живота", кнутом и пытками. Напротив, дворянские наказы просили не ограничивать права наказания крепостных, предоставив помещикам следующие наказания: отдачу в рекруты, ссылку на поселение и в каторжные работы, кнут и плети, а ливенскии наказ даже ходатайствовал "не ставить в вину дворянину смерть беглого крестьянина, вследствие наказания". Проект нижнего рода государственных жителей, составленный комиссией 1767 г., выражается довольно неопределенно о праве наказывать крепостных, а именно: "хотя помещики и власти за упрямство и непослушание, и за другие вины могут налагать и исполнять всякие наказания, однако, не имеют права жестоко их наказывать, но наблюдать умеренность, чтоб тем наказанием не повредить членов и не лишить жизни". Любопытно, что сознание необходимости урегулирования права наказания крепостных чувствовалось самими помещиками, как то видно из "уложений" и инструкций последних. Так, в "пунктах, по которым имеют во всех низовых вотчинах управители, приказчики и старосты за разные преступления крестьян наказывать", составленных графом Румянцевым в 1751 году, мы встречаем подробную регламентацию наказаний, а именно: за леность и пьянство налагается штраф, за "бой без знаку" - также штраф (в размере 25 коп.) и, кроме того, трехдневное заключение в сельской тюрьме на цепи и батоги, за кражу - плети и конфискация имущества, за оскорбление сельских властей - штраф в пользу обиженного и плети, за членовредительство - отдача в рекруты и т.п.
Впервые с урегулированием в законодательном порядке права наказания крепостных мы встречаемся в Своде Законов. Правда, в издании 1832 года говорится только о домашних средствах наказания и исправления, притом без увечий и опасности для жизни наказываемого, но зато в издании 1845 года постановляется, что крепостные подведомы как суду помещика, так и коронному суду. В состав юрисдикции первого суда входит рассмотрение преступлений, не влекущих за собой лишения прав и направленных против помещика, его семейства и его крепостных. Остальные виды преступлений рассматриваются в коронном суде. Помещик пользуется правом налагать следующие наказания: розги до 40 ударов, палки до 15 ударов, заключение в сельской тюрьме до 2 месяцев и в смирительном доме до 3 месяцев, отдача в арестантские роты на срок до 6 месяцев, а также в рекруты и удаление навсегда из имения с представлением в распоряжение губернского правления. В последнем случае, если удалялись несовершеннолетние, то, согласно закону 1847 г., губернское правление распределяло их по батальонам военных кантонистов.
Наконец, в-восьмых, помещику принадлежало право собственности на имущество крепостных. Ввиду отсутствия закона, ограждающего имущественные права крестьян, de jure все имущество последних принадлежало их господам, но de facto крестьяне обладали, пользовались и распоряжались своим имуществом, заключавшимся как в движимостях, так и в недвижимостях, причем нередко сосредоточивали в своих руках большие богатства. "Крестьянин, - говорит Болтин, - имеет свою собственность, не законом утвержденную, но всеобщим обычаем". Однако дворянство неоднократно высказывало желание на счет прямого и категорического постановления закона касательно прав помещика на имущество крепостных. С таким постановлением мы встречаемся в проектах Елизаветинской и Екатерининской комиссий. "Дворянство, - гласит первый, - имеет над людьми и крестьянами своими и над имением их полную власть без изъятия". По второму проекту за крестьянами признаются известные имущественные права, но для осуществления их требуется согласие помещика. Впрочем, второй проект, при разрешении рассматриваемого вопроса, гораздо либеральнее первого, так как признает, что "все, получаемые от земли трудом крестьян, произрастения принадлежат им собственно", затем, в случае недоимок, помещик может воспользоваться только такой частью имущества крестьянина, "которой бы довольно было на уплату его доимки"; наконец, продажа крепостных обязательно должна происходить вместе с их имуществом. Однако признание в законодательном порядке за крепостными права собственности произошло не ранее 3 марта 1848 года, когда крестьянам было разрешено, впрочем, не иначе как с согласия помещика, приобретать на свое имя всякое имущество. Но зато, с другой стороны, указ 3 марта 1848 г. предписал относительно имущества, уже прежде приобретенного крепостными на имя помещиков, "никаких о том от крепостных людей споров не допускать и никаких по оным розысканий не делать", чем косвенно разрешил помещикам присвоить себе крестьянское имущество.
Что касается до обязанностей помещиков в отношении крепостных, то их было очень немного, и, в сущности, они сводились к двум, а именно: к обязанности, под страхом наказания штрафом, кормить и содержать крепостных в голодное время и обязанности не мучить и не разорять их, под страхом попасть в подопечное состояние. О первой обязанности говорит немало указов, предписывая помещикам содержать своих крестьян, для чего иметь годовой запас хлеба на случай неурожая и не допускать крепостных до нищенства, равно как и не отпускать на волю больных и стариков. Надзор за исполнением названной обязанности возлагался на местные власти (указы 1735, 1761, 1767 и 1782 гг.). Свод Законов подтвердил эти постановления, предписав штрафовать помещиков за каждого нищего крепостного*(302). О второй обязанности также говорят немало памятников. Так, уже Петр I предписал инструкцией 1719 года воеводам отдавать под "начал" тех из помещиков, которые "своим деревням беспутные разорители суть и вотчины свои разоряют, налагая на крестьян всякие несносные тяжести и в том их бьют и мучат", а имущество их передавать наследникам. Воеводы и земские комиссары должны были наблюдать за помещиками и о "разорителях" докладывать Сенату. Та же обязанность была возложена Учреждением о губерниях на губернаторов, которые должны были "пресекать всякого рода злоупотребления, а наипаче роскошь безмерную и разорительную, обуздывать излишества, беспутства, мотовство, тиранство и жестокость". Ввиду неопределенности названного постановления в царствование Александра I было разъяснено, что над жестокими помещиками учреждается опека, причем учреждение последней является функцией, согласно закону 1817 года, генерал-губернаторов и военных губернаторов, а согласно закону 1822 года, губернских и уездных предводителей совместно с дворянскими собраниями. В 1826 году состоялся весьма знаменательный манифест, в котором имп. Николай I, констатируя, что до него дошли сведения, "несогласные с примерами, которыми помещики должны быть руководимы их обязанностями христиан и верноподданных", вменяет дворянству в "обязанность" христианское и законное обращение с крестьянами. Надзор же за таким обращением вручается дворянским предводителям, обязанным "наведываться без огласки и без всякого письменного производства об обращении помещиков с крестьянами". Предводители должны усовещевать жестоких помещиков и, в случае непослушания, доводить до сведения начальников губерний. Однако первые, как справедливо заметил один исследователь, по обязанности своей выборных от сословия поддерживали помещичью власть, и притом настолько, что, руководствуясь взглядом обелять всякого, кто носил звание дворянина, очень часто грешили против истины в расследовании дела, придавая ему односторонний характер*(303). Нужно думать, что вследствие этого законами 1829 и 1837 гг. наложение опеки стало опять функцией начальников губерний, притом не только военных, но и гражданских, выполнявших ее совместно с предводителями, причем в каждом отдельном случае наложения опеки об этом доводилось до сведения Сената. Об опеке же говорит и Уложение о наказаниях 1845 года, предписывая, что, если "виной помещика, через обременение безмерными сборами или иными, также непомерными тягостями населения, имения будут доведены до разорения", брать их в опеку, а помещику воспрещать пребывание в них и, кроме того, лишать его права участвовать в дворянских выборах.
Однако на практике эти меры ни к чему не приводили, главным образом, вследствие того, что крепостные лишены были права жаловаться на помещиков, под страхом наказания кнутом и вечной каторги, как то было постановлено указом 1767 г. Впрочем, Уложение о наказаниях 1845 г. смягчило наказание за подачу жалобы на помещика, предписав карать за это розгами до 50 ударов. Этот же законодательный памятник постановил, что если, вследствие нанесенных не по неосторожности, хотя и без умысла на убийство, побоев или иных насильственных действий со стороны помещика, причиняется кому-либо из его крестьян смерть, то виновный в том приговаривается к заключению в смирительном доме на время от одного года до трех лет, с потерей некоторых особенных прав преимуществ, или к заключению в тюрьме на время от 6 месяцев до одного года и предается церковному покаянию*(304).
Заключаем очерк юридического положения крепостных обозрением тех прав, какие были оставлены за ними законодательством изучаемого периода. Так, еще по Уложению 1649 г. крепостные пользовались правом иска и ответа на суде (Ст. 38. Гл. XVIII). Однако на практике это право постоянно нарушалось помещиками. Вот что, например, читаем в "уложении" кн. Орлова: "всем рядовым крестьянам запрещается входить самим в тяжебные дела; если они живут дома, то относились бы по оным к начальству своему, а начальство, рассмотря и посоветуясь со смышлеными людьми - или сам проситель сие сделает - представляло бы в контору мою". Точно так же по Уложению 1649 года крепостные могли свидетельствовать на суде, и показания их, как и показания членов других сословий, принимались во внимание (Ст. 159. Гл. X). Законодательство XVIII столетия не отрицает этого права за крепостными, но значительно ограничивает его; так, Воинский устав допускает свидетельство крепостного по делу своего господина, но только в случае отсутствия других, более достоверных свидетелей. Но зато, с другой стороны, крепостные обязывались доносить на своих господ в случае совершения ими следующих преступлений: политических, кормчемства, лихоимства, повреждения государственного интереса, укрывательства от службы и принятия чужих беглых крестьян (указы 1705, 1713, 1714 и 1721 гг.). Затем, в области торговли крепостные пользовались теми же правами, как и государственные крестьяне, т.е. без записи в гильдию были лишены всяких торговых прав. Кроме того, находясь в зависимости от помещиков, они могли записываться в гильдию не иначе, как представив отпускные письма от своих господ (указ 3 января 1762 года, отменивший постановления указа 13 февраля 1748 года, по которому крепостной, обладающий имуществом ценностью от 300 и более рублей, мог записываться в купечество без позволения помещика и с уплатой последнему обыкновенного оброка, а "не по богатству"). Большинство дворянских наказов 1767 года ходатайствовало о расширении торговых прав крестьян, стоя на точке зрения необходимости разрешить крепостным продажу разных предметов (перечисляемых в наказах) как в деревнях, так и в городах. Только некоторые дворянские и, конечно, все купеческие наказы просили об издании постановления, по которому "во всем государстве дворовым людям и крестьянам никакими товарами в городах и уездах не торговать, а упражняться единственно в земледельчестве, ибо оный торг принадлежит до купечества" (крапивинский наказ). Жалованная грамота городам разрешила крестьянам, как в городах, так и в уездах, торговать только "своими произрастениями и рукоделиями", запретив ведение всякой иной торговли. В связи с торговыми правами находилось право обязываться заемными письмами, но не векселями, причем в каждом отельном случае требовалось согласие помещика (указ 1761 года). Городские наказы при разрешении этого вопроса стремились расширить права крестьян, предоставив им право обязываться и векселями. Что касается до права вступать в подряды и откупа, то оно в отношении вина было предоставлено крепостным по указу 13 февраля 1774 года, причем в каждом отдельном случае требовалось поручительство помещика в исправном платеже откупной суммы крестьянином. Кроме перечисленных, крепостные пользовались еще следующими правами: на бесчестие, на вступление в военную службу и на отлучку. Еще Уложение 1649 года определило взимать за оскорбление крепостного бесчестие в размере одного рубля. Ничтожный размер штрафа (в XVII столетии деньги были дороже, чем в XVIII столетии) побудил некоторые дворянские наказы ходатайствовать об "удвоении" или "утроении" последнего, но только при условии нахождения крестьянина в деревне, а не в городе, что "отвратит побои и нападки от проезжающих и принудит крестьян к деревенскому житью". Действительно, законом 1842 г. размер бесчестия за оскорбление крепостного был увеличен и сравнен с бесчестием государственного крестьянина, причем размер бесчестия за оскорбление его жены был определен вдвое более против мужа, размер бесчестия дочери вчетверо более против отца и размер бесчестия сына (до 17 лет) вполовину против отца. Право на поступление в военную службу без согласия помещиков было даровано в 1700 г. только дворовым, а не крестьянам, которых правительство предписало возвращать обратно на "пашенные жеребьи". Однако в 1742 году (указ 2 июня) это право было уничтожено, и правительство "наикрепчайше подтвердило, чтобы впредь помещиковы люди отнюдь записки в военную службу не просили" под страхом "жестокого" наказания кнутом со ссылкой в каторжные работы. Право на отлучку из места жительства было урегулировано указом 1724 года, по которому отлучка не далее 30 верст разрешалась крепостным не иначе, как с письменным видом от помещика, далее же 30 верст требовалась еще подпись земского комиссара. Последнее условие было уничтожено в 1744 году, когда для отлучек далее 30 верст стали выдаваться особые печатные паспорта от губернаторов.