Глава 2. Почему наш мир так хрупок

Сверкая ярко освещенными окнами вагонов, вечерний экспресс мчался по рельсам, увлекаемый мощным локомотивом. Пассажиры в комфортабельных купе разговаривали, читали, играли в карты, дремали. Мать кормила ребенка. Молодые люди негромко пели под гитару. Впереди, в кабине локомотива, машинист взглянул на часы, убедился, что экспресс следует строго по расписанию, и снова устремил свой взгляд вперед, ожидая, когда покажется следующая станция, где его ждали дом и теплая постель.

А тем временем глубоко внизу, в недрах земной коры, вдоль сдвига увеличивалось напряжение. Один слой горной породы стремился соскользнуть вдоль другого, но оставался на месте, удерживаемый трением. Нижний слой сопротивлялся, но по нему побежали трещины. Когда же напряжение достигнет критического порога, земля содрогнется, и ударные волны будут ощущаться за много миль. Особенно сильными они будут вдоль линии сдвига. Недалеко от нее на поверхности проходило ущелье, через которое был переброшен железнодорожный мост. Его стройные железобетонные опоры были вбиты в скалистые стены ущелья и казались надежными и прочными — покуда прочны и надежны скалы, образующие стены ущелья.

От предварительных, еще слабых толчков посыпались с насыпи мелкие камешки. Машинист проводил их взглядом и снова посмотрел на рельсы. Кажется, все в порядке. Между тем экспресс вписался в последнее Закругление перед участком пути, ведущим к мосту через ущелье. В вагоне-ресторане официанты убирали со столов посуду; сонные пассажиры протерли глаза и начали собирать свои вещи. До следующей остановки оставалось совсем немного.

А внизу, вдоль линии сдвига, давление быстро возрастало; критическая точка неумолимо приближалась. Почва под опорами моста задрожала и начала едва заметно подаваться. Поезд въехал на мост, перекинутый через пропасть...

Описанная выше сцена хорошо знакома; бесчисленные варианты ее встречались нам в книгах, кинокартинах, телепередачах. И хотя от напряженного ожидания у нас могло захватывать дух, мы все же твердо знали, что если это не репортаж о землетрясении, то

[20]

ничьим жизням ничто не угрожает (по крайней мере наши жизни находятся в полной безопасности). Но верно ли это сегодня? По-прежнему ли* мы остаемся праздными зеваками или свидетелями или вовлечены в разворачивающуюся драму более непосредственно?

В рассказанной выше истории имеются элементы, обладающие пугающим сходством с условиями, которые существуют в современных обществах, причем не только в зонах, подверженных землетрясениям. Человечество движется по колее изменения веры (или по крайней мере надежды) в ближайшие разумные цели — комфорт и благосостояние. Те, кто находится впереди, управляют этим движением, хотя иногда мы и ворчим на них за то, как они ведут локомотив. Но где-то глубоко в недрах общества уже начали образовываться трещины. На поверхности признаки грядущей беды пока не очень заметны, и только необычайно наблюдательный машинист или пассажир обратит внимание на каскады мелких камешков, скатывающихся с насыпи. И все же вполне может случиться, что мы приближаемся к критической точке, в которой структуры, поддерживавшие нашу жизнь и наше общество, отказывают. Сумеет ли машинист вовремя заметить признаки надвигающейся опасности? Удастся ли ему остановить поезд и высадить нас, пока мы еще не оказались над пропастью?

К счастью, альтернативы реального мира не столь драматичны. Выбор происходит не между катастрофой и остановкой, а между различными типами эволюции. Лежащая перед нами колея многократно разветвляется, и двигаться в прежней направлении нет никакой нужды. Наш путь может и должен претерпевать бифуркации, но исход таких бифуркаций не обязательно должен быть травматическим: от одних пунктов назначения мы можем переходить к другим, одни из них будут хуже, но какие-то другие — лучше, чем те, которых мы намеревались достичь.

Такой прогноз предполагает, что мы не можем впредь продвигаться так, как в прошлом. Но насколько обоснованна такая оценка? Наш блистающий ярко освещенными окнами экспресс все еще катится по рельсам, люди, находящиеся впереди, утверждают, что не видят ничего необычного, и нет такой нестабильности, которую они не могли бы контролировать. Однако видимое благополучие не должно рождать у нас ложное чувство безопасности. Подобно сделанным руками человека поездам, несущимся по местам, где глубоко в недрах Земли скрываются сдвиги, сбросы и прочие чреватые последствиями дефекты, природа также способна рождать видимость нормальности, иногда вплоть до последнего момента перед катастрофой. Вплоть до того дня, как погибнет все живое под поверхностью воды, пруд, заросший лилиями, кажется щедро открытым воздуху и солнцу: если число лилий удваивается с каждым днем, то

[21]

накануне того дня, когда пруд полностью зарастет лилиями, они будут покрывать только половину пруда. В случае жизнеспособных систем в природе, когда какой-то процесс достигает критической точки напряжения или насыщения, он изменяет направление. Жизнеспособные системы находят новый путь для того, чтобы существовать и эволюционировать. Но существуют ли в истории человечества жизнеспособные системы такого рода? Если существуют, то, сталкиваясь с бифуркацией, они должны находить новые пути для того, чтобы продолжать эволюционировать.

Мы отнюдь не ожидаем, что такие сложные, но не обладающие сознанием системы, как биологические виды или сообщества, обладают даром предвидения и способностью совершать превентивные действия. В большинстве случаев такие системы эволюционируют, реагируя на воздействие извне: они мутируют и трансформируются, когда оказываемое на них давление достигает критических порогов. С другой стороны, мы, люди, способны предвидеть события. Мы можем сместить эволюцию нашего общества из реактивного модуса в проактивный. Мы обладаем способностью осознавать развилки на нашем пути во времени и, переключая стрелки, переходить на рельсы, которые не ведут к шаткому мосту над разверзшейся пропастью. Ясно, что если мы способны на такое, то должны обладать даром предвиденья. Мы должны знать, что камни, скатывающиеся вокруг нас, возвещают о грядущей катастрофе: рельсы, по которым мы следуем, теряют устойчивость.

Но почему мы должны считать, что наши общества непременно столкнутся с сильными потрясениями и бифуркациями? Почему в будущем мы не сможем следовать тем же путем, которым следовали в прошлом? Дело в том, что мы накопили кое-какую статистику, которая позволяет нам высказывать подобные утверждения: эта статистика убедительно показывает, что многое из практики Нового времени, бывшее предметом особой гордости, утратило силу.

Наши рекомендации