Здесь мы должны добавить еще одно существенное замечание, касающееся распределения ролей.
В 1793 и 1794 гг. главные силы Австрии находились в Нидерландах, а Пруссии - на Верхнем Рейне. Австрийские войска направлялись из Вены на Коде и Валансьен, скрещиваясь на своем пути с прусскими войсками, двигавшимися из Берлина па Ландау. Правда, австрийцам приходилось защищать свои бельгийские провинции, и если бы им удалось сделать завоевания во французской Фландрии, то последние были бы им чрезвычайно на руку; однако эта заинтересованность не являлась особенно существенной. После смерти князя Кауница министр Тугут, чтобы сильнее сосредоточить силы Австрии, совершенно отказался от защиты Нидерландов. Действительно, от Австрии до Фландрии расстояние было почти вдвое больше, чем до Эльзаса, что имело в то время большое значение вследствие ограниченности размера вооруженных сил и необходимости расплачиваться за все наличными деньгами. Но Тугут преследовал, очевидно, и другую цель: он стремился подхлестнуть настоятельностью опасности державы, заинтересованные в защите Нидерландов и нижнего течения Рейна, как то: Голландию, Англию{374} и Пруссию, и побудить их на большие усилия. Правда, он ошибся в своих расчетах, ибо в этот момент не было никакой возможности чего-либо добиться от прусского кабинета. Все же развитие этих событий указывает на влияние политических интересов на ход войны.
Пруссии нечего было ни оборонять, ни завоевывать в Эльзасе. В 1792 г. она предприняла поход через Лотарингию в Шампань под влиянием рыцарских чувств. Когда же последние под давлением неблагоприятных обстоятельств угасли, она продолжала вести воину уже с половинным интересом. Если бы прусские войска находились в Нидерландах, то они были бы в непосредственной связи с Голландией, на которую они могли смотреть почти как на собственную землю, так как они действовали в ней с успехом еще в 1787 г.; тогда они прикрывали бы нижнее течение Рейна, а следовательно, и часть прусской монархии, расположенную ближе всего к театру войны. С Англией Пруссия тоже оказалась бы в более тесном союзе благодаря субсидиям, и эти отношения не могли бы так быстро переродиться в коварство, вскоре проявленное прусским кабинетом.
Таким образом, результаты были бы гораздо лучше, если бы австрийцы развернули свои главные силы на верхнем течении Рейна, а пруссаки - все свои силы в Нидерландах, причем австрийцы оставили бы там лишь небольшой корпус.
Если бы в 1814 г. во главе Силезской армии поставили вместо предприимчивого Блюхера генерала Барклая, а Блюхера оставили при главной армии под начальством Шварценберга, то кампания, вероятно, потерпела бы полное крушение.
Если бы предприимчивый Лаудон находился не на сильнейшем фронте прусской монархии, в Силезии, а на театре войны имперской армии, то возможно, что вся Семилетняя война приняла бы совершенно иной оборот. Дабы ближе подойти к этому вопросу, мы должны классифицировать явления по их главным особенностям.
Первый случай: когда мы ведем войну совместно с другими державами, выступающими не только в качестве наших союзниц, но преследующими собственные интересы.
Второй случай: когда союзная армия подошла на подмогу к нам.
Третий случай: когда дело сводится лишь к индивидуальным особенностям генералов.
В обоих первых случаях может возникнуть вопрос: не лучше ли полностью перемешать войска различных держав и образовать отдельные армии из корпусов разных государств, как это имело место в 1813 и 1814 гг., или же следует армии каждого государства, по возможности, держать отдельно и предоставить каждой из них действовать более самостоятельно. Очевидно, что первый способ наиболее совершенен, но он предполагает редко встречающуюся степень дружбы и общности интересов. При таком слиянии вооруженных сил отдельным правительствам гораздо труднее выделять свои особые интересы, а что касается вредного влияния эгоистических взглядов начальников, то таковое может проявиться лишь у командиров национальных корпусов, следовательно, только в области тактики, да и здесь не так безнаказанно и свободно, как при полном выделении каждой армии. В последнем случае оно распространяется на стратегию и сказывается в решающих вопросах. Но, как мы сказали, предпосылкой этого является редкое самоотречение со стороны правительств. В 1813 г. нужда погнала повелительно все правительства в этом направлении, и все же нельзя не отметить с особой похвалой, что русский император, располагавший самой сильной армией и имевший наибольшие заслуги в повороте фортуны, подчинял свои войска прусским и австрийским командующим армиями, не увлекаясь честолюбивым желанием действовать самостоятельной русской армией.
Если же подобное слияние вооруженных сил союзников неосуществимо, то полное их разделение во всяком случае представляется более желательным, чем разделение наполовину; хуже всего, когда два независимых полководца двух разных держав действуют на одном театре войны, как это часто имело место в течение Семилетней войны по отношению к русской, австрийской и имперской армиям. При полном разъединении армий трудности, которые предстоит преодолевать, также бывают более разъединены, и тогда доля бремени, выпадающая на каждую, ложится на нее всей своей тяжестью и сильнее побуждает ее к деятельности; если же армии находятся в тесной связи или даже на одном театре войны, то это побуждение отпадает, да к тому же злая воля одного парализует и силы других.
В первом из трех указанных случаев полное разъединение не встретит больших затруднений, ибо естественный интерес каждой державы обычно уже указывает ее силам иное направление; во втором такого интереса может и не быть, и тогда вспомогательной армии, если силы ее пропорционально невелики, не остается ничего иного, как совершенно подчиниться главной; так поступили австрийцы в конце кампании 1815 г., а пруссаки - в 1807 г.
Что же касается личных особенностей генералов, то в этом случае все переходит в область индивидуального, но мы вправе сделать одно замечание общего характера: не следует, как то часто случается, выбирать на роль командующих армиями, подчиняемых иностранному главному командованию, самых осторожных и осмотрительных, а наоборот, самых предприимчивых, ибо мы снова повторяем: при раздельных стратегических действиях ничто не имеет такого огромного значения, как полнейшее развитие каждой частью всей действенности ее сил; тогда ошибки, допущенные в одном месте, уравновесятся успехами, достигнутыми в другом. Но такой деятельности полным ходом всех частей можно ожидать лишь там, где вождями являются решительные, предприимчивые люди, которых гонит вперед внутреннее влечение их собственного сердца, ибо редко бывает достаточно одного лишь объективного холодного убеждения в необходимости действовать.
Наконец, нам остается еще отметить, что, поскольку позволяют обстоятельства, следует пользоваться войсками и полководцами в отношении их назначения и характера местности сообразно их специфическим свойствам: постоянные армии, хорошие войска, многочисленную кавалерию, старых, осторожных, благоразумных полководцев надо использовать на открытой местности; ополчение, вооружившийся народ, молодых предприимчивых вождей в лесах, горах и теснинах; вспомогательные войска союзников - в богатых провинциях, где они чувствовали бы себя хорошо.
Сказанное нами до сих пор о плане войны вообще, а в этой главе - о плане, направленном на сокрушение противника, должно было особенно выдвинуть его цель и затем указать руководящие основы для организации средств и избрания путей. Мы хотели вызвать ясное сознание того, к чему следует стремиться и что делать в такой войне. Мы старались выдвинуть вперед необходимое и общее, оставить простор для конкретного и случайного, но устранить все произвольное, необоснованное, игрушечное, фантастическое и софистическое. Если мы этого достигли, то наша задача разрешена.
Тот же, кто будет удивлен тем, что ничего не нашел здесь об обходе рек, о господстве над горами с их высших точек, о том, как избежать атаки укрепленных позиций и найти ключ страны, тот еще не понял нас и, думаем мы, не понял и войны в ее основных очертаниях.
В предыдущих частях настоящего труда мы в общем охарактеризовали эти темы и пришли к выводу, что значение их в большинстве случаев гораздо меньше, чем то гласит ходячее мнение. Тем меньше могут и должны они в войне, целью которой является сокрушение неприятеля, претендовать па крупную роль, т.е. на такую, которая имеет влияние на весь план войны.
Организации верховного командования мы посвятим особую главу в конце этой части{375}, настоящую же главу мы закончим примером.
Если бы Австрия, Пруссия, Германский союз, Нидерланды и Англия{376} предприняли войну против Франции при условии, что Россия сохраняет нейтралитет{377}, случай, который за последние полтораста лет не раз повторялся, то они были бы в состоянии вести наступательную войну, направленную на сокрушение противника. Ибо как ни велика и могущественна Франция, все же может создаться положение, что большая часть ее территории будет наводнена неприятельскими войсками, столица окажется в их власти, и оставшиеся у Франции средства борьбы будут явно недостаточны, а за исключением России нет державы, которая могла бы ей оказать существенную помощь. Испания слишком удалена и невыгодно расположена; итальянские государства слишком дряхлы и бессильны.
Вышеупомянутые страны, не считая их внеевропейских владений, насчитывают 75 000 000 жителей, между тем как у Франции их всего лишь 30 000 000{378}; армия, которую коалиция могла бы выставить в случае серьезной войны против Франции, равнялась бы без какого-либо преувеличения следующему:
Австрия - 250 000 чел.
Пруссия - 200 000