XVIII съезд: новые международные реальности и новые подходы к решению проблем

Такова была в самых общих чертах международно-политическая ситуация, в которой Сталин подходил к очередному съезду партии, намеченному на март 1939 года. Промежутки между съездами становились все более длительными. Это говорило не только, а, скорее всего и не столько о том, что вождь испытывал определенные опасения по поводу возможных неожиданностей, с которыми он мог столкнуться в ходе проведения этого высшего форума большевистской партии. Такая опасность ему не грозила, поскольку партия, прошедшая через горнило великой чистки, уже представляла собой в определенной мере монолитную организацию, где не наблюдалось никаких отклонений от намеченной Сталиным генеральной линии. Еще недавно вздымавшая политические волны внутрипартийная борьба осталась лишь в анналах истории, и о ней вспоминали главным образом с целью идеологической обработки кадров и их воспитания в духе ортодоксального коммунизма в сталинской интерпретации.

Подобная общая оценка, разумеется, не означала, что в партии царили тишь да гладь, да божья благодать. Бесспорно, имелось немало недовольных как сталинским курсом, так и жестокими репрессиями, забыть которые было не так-то и просто. Однако на поверхность, в повседневную внутрипартийную жизнь это затаенное недовольство никак не выплескивалось по причинам, объяснять которые нет особой необходимости. Если оценивать ситуацию в стране с точки зрения политической стабильности, то были все основания считать ее таковой не только по чисто внешним признакам, но и по более серьезным социально-экономическим и политическим параметрам. Даже такой ярый антисталинист, как Р. Конквест, признавал, что это «было примечательным и контрастировало с превратностями 1920-х и 1930-х годов, и знаменовало собой в сущности стабилизацию сталинизма как системы» [1064].

Достижение общей стабилизации в партии и стране следует отнести к числу важнейших предвоенных достижений сталинской политики. Причем важным элементом в этом выступало то, что сам процесс стабилизации занял относительно короткий исторический отрезок времени. Это и понятно, поскольку радикальные перемены на попыталась отсидеться в стороне от надвигавшихся событий, а твердо и решительно подняла свой голос в защиту мира, призывая мировое сообщество сплотиться для коллективного отпора агрессии, для совместного обуздания захватнических поползновений агрессивных держав.

Международная часть доклада Сталина была небольшой по объему, но весьма содержательной по своему существу. В ней он дал краткий, но исчерпывающий анализ ключевых особенностей сложившейся мировой ситуации. Исходным моментом в этом анализе была констатация того, что в новой мировой обстановке государства и страны, их отношения между собой стали во многом совершенно иными. Сталин подчеркнул, что в области политической минувшие годы были годами серьезных политических конфликтов и потрясений. Уже второй год, как шли вооруженные конфликты, захватившие более 500 миллионов человек населения земного шара Насильственно перекраивается карта Европы, Африки, Азии. Потрясена в корне вся система послевоенного так называемого мирного режима.

Сталин связал это с продолжавшимся экономическим кризисом, захватившим прежде всего США, а вслед за ними — Англию, Францию и ряд других стран. Коснулся он и кризиса в стане агрессивных государств — Германии, Японии и Италии, которые к тому времени уже перестроили свою экономику на военный лад. Он подчеркнул, что у капитализма ресурсов для нормального выхода из нынешнего кризиса будет гораздо меньше, чем в период предыдущего кризиса.

Оглядываясь назад, думается, что акцент на мировой экономический кризис как один из главных источников новой мировой войны был явной данью ортодоксальному марксизму-ленинизму. В дело уже вступили не просто экономические, но и фундаментальные геополитические факторы, значительно перевешивавшие удельный вес чисто экономических факторов.

Допустив в этом вопросе некоторое упрощение, Сталин, однако, выдвинул совершенно новое положение о причинах, согласно которым империалистические страны развязывают мировые войны. Здесь надо отдать ему должное — от отказался от стереотипов, подчеркнув: «Это можно было бы объяснить, например, чувством боязни перед революцией, которая может разыграться, если неагрессивные государства вступят в войну и война примет мировой характер. Буржуазные политики, конечно, знают, что первая мировая империалистическая война дала победу революции в одной из самых больших стран. Они боятся, что вторая мировая империалистическая война может повести также к победе революции в одной или в нескольких странах.

Но это сейчас не единственная и даже не главная причина. Главная причина состоит в отказе большинства неагрессивных стран, и прежде всего Англии и Франции, от политики коллективного отпора агрессорам, в переходе их на позицию невмешательства, на позицию «нейтралитета» [1065].

Принципиально важное значение имел тот факт, что Сталин в своем докладе ясно и недвусмысленно провел четкую грань между государствами агрессивными, к которым он открыто причислил Германию, Японию и Италию, и государствами неагрессивными, куда относились остальные западные державы. Причем следует подчеркнуть, что подобное различие носило принципиальный характер. Что, естественно, не означало, что Сталин не высказывал остро критических замечаний относительно политики невмешательства и подстрекательства, которой в тот период следовали так называемые западные демократии. Дальше я приведу соответствующие оценки Сталина. Здесь же не могу обойти молчанием одну передержку, которую допускают некоторые специалисты демократического покроя, которые, обуреваемые стремлением во всем развенчать Сталина, приписывают ему свои собственные предположения. Так, М. Мельтюхов, оценивая положения внешнеполитической части доклада Сталина, утверждает: «Из контекста речи становится ясно, что «поджигателями» войны являются страны, проводящие политику невмешательства: Англия, Франция и США. В этих условиях целью советского руководства было использовать кризис и противоречия великих держав для дальнейшего усиления своего влияния в мире с перспективой окончательного решения вопроса о существовании капиталистического общества» [1066].

Внимательный анализ доклада Сталина как раз и приводит к выводу, что весь запал сосредоточен на разоблачении агрессивных государств — Германии, Японии и Италии, — а критика западных держав мотивирована прежде всего тем, что они попустительствуют захватническим устремлениям агрессивных государств. Здесь, как говорится, телега ставится впереди лошади.

Обратимся к словам самого Сталина. «Речь идет уже не о конкуренции на рынках, не о торговой войне, не о демпинге. Эти средства борьбы давно уже признаны недостаточными. Речь идет теперь о новом переделе мира, сфер влияния, колоний путем военных действий.

Япония стала оправдывать свои агрессивные действия тем, что при заключении договора 9-ти держав ее обделили и не дали расширить свою территорию за счет Китая, тогда как Англия и Франция владеют громадными колониями. Италия вспомнила, что ее обделили при дележе добычи после первой империалистической войны и что она должна возместить себя за счет сфер влияния Англии и Франции. Германия, серьезно пострадавшая в результате первой империалистической войны и Версальского мира, присоединилась к Японии и Италии и потребовала расширения своей территории в Европе, возвращения колоний, отнятых у нее победителями в первой империалистической войне.

Так стал складываться блок трех агрессивных государств . (Выделено мной — Н.К. ) На очереди встал вопрос о новом переделе мира посредством войны» [1067].

Кажется, вполне ясно, кто причислен к агрессорам. И здесь едва ли уместны какие-то хитроумные ссылки на контекст и т. п. моменты. Наконец, вполне четко и ясно Сталин говорит о том, что характерная черта новой империалистической войны состоит в том, что она не стала еще всеобщей, мировой войной. Войну ведут государства-агрессоры, всячески ущемляя интересы неагрессивных государств, прежде всего Англии, Франции, США, а последние пятятся назад и отступают, давая агрессорам уступку за уступкой.

Таким образом, на наших глазах происходит открытый передел мира и сфер влияния за счет интересов неагрессивных государств без каких-либо попыток отпора и даже при некотором попустительстве со стороны последних[1068].

И, наконец, главное — мотивы, лежавшие в основе политики умиротворения агрессоров. Поскольку без понимания этих мотивов трудно не только объяснить, но и даже приблизительно понять скудоумие и политическую слепоту вдохновителей мюнхенской стратегии. Сталин дает следующее разъяснение: «Формально политику невмешательства можно было бы охарактеризовать таким образом: «пусть каждая страна защищается от агрессоров, как хочет и как может, наше дело — сторона, мы будем торговать и с агрессорами и с их жертвами». На деле, однако, политика невмешательства означает попустительство агрессии, развязывание войны, следовательно, превращение ее в мировую войну. В политике невмешательства сквозит стремление, желание не мешать агрессорам творить свое черное дело, не мешать, скажем, Японии впутаться в войну с Китаем, а еще лучше с Советским Союзом, не мешать, скажем, Германии увязнуть в европейских делах, впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тину войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, выступить на сцену со свежими силами — выступить, конечно, «в интересах мира» и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия.

И дешево и мило!» [1069]

Нельзя обойти молчанием и моральную сторону вопроса, а именно оценку Сталиным политики умиротворения с точки зрения морально-этических критериев. Здесь следует ясно заметить, что вождь не питал никаких иллюзий относительно моральных соображений, которые могли как-то влиять на политику западных держав. Он с чувством обнаженного реализма заметил: «Они прямо говорят и пишут черным по белому, что немцы жестоко их «разочаровали», так как вместо того, чтобы двинуться дальше на восток, против Советского Союза, они, видите ли, повернули на запад и требуют себе колоний. Можно подумать, что немцам отдали районы Чехословакии как цену за обязательство начать войну с Советским Союзом, а немцы отказываются теперь платить по векселю, посылая их куда-то подальше.

Я далек от того, чтобы морализировать по поводу политики невмешательства, говорить об измене, о предательстве и т. п. Наивно читать мораль людям, не признающим человеческой морали. Политика есть политика, как говорят старые прожженные буржуазные дипломаты. Необходимо, однако, заметить, что большая и опасная политическая игра, начатая сторонниками политики невмешательства, может окончиться для них серьезным провалом» [1070].

Не надо быть специалистом в области международных отношений, чтобы по достоинству оценить это предостережение, прозвучавшее из уст советского лидера. Игра на противоречиях, как правило, в политике приносит свои плоды, порой весьма ощутимые. Но если вся политика строится на противоречиях, вернее на игре на противоречиях, то она не имеет прочного фундамента и рано или поздно обнажает свою бесперспективность и близорукость. История кануна второй мировой войны — блестящий тому пример.

Сталин дал вполне объективный анализ бесперспективности и опасности политики умиротворения агрессора. Он указал на то, что война создала новую обстановку в отношениях между странами. Она внесла в эти отношения атмосферу тревоги и неуверенности. Подорвав основы послевоенного мирного режима и опрокинув элементарные понятия международного права, война поставила под вопрос ценность международных договоров и обязательств. Пацифизм и проекты разоружения оказались похороненными в гроб. Их место заняла лихорадка вооружения. Стали вооружаться все — от малых до больших государств, в том числе и прежде всего государства, проводящие политику невмешательства. Никто уже не верит в елейные речи о том, что мюнхенские уступки агрессорам и мюнхенское соглашение положили будто бы начало новой эре «умиротворения». Не верят в них также сами участники мюнхенского соглашения — Англия и Франция, которые не менее других стали усиливать свое вооружение.

Принципиально важное значение имели сформулированные Сталиным основные цели и задачи советской внешней политики, а также те основы, на которых она будет проводиться в жизнь. Эти цели и задачи изложены четко и лаконично и сводились они к следующим основным положениям:

Внешняя политика Советского Союза ясна и понятна:

1. Мы стоит за мир и укрепление деловых связей со всеми странами, стоим и будем стоять на этой позиции, поскольку эти страны будут держаться таких же отношений с Советским Союзом, поскольку они не попытаются нарушить интересы нашей страны.

2. Мы стоим за мирные, близкие и добрососедские отношения со всеми соседними странами, имеющими с СССР общую границу, стоим и будем стоять на этой позиции, поскольку эти страны будут держаться таких же отношений с Советским Союзом, поскольку они не попытаются нарушить, прямо или косвенно, интересы целости и неприкосновенности границ Советского государства.

3. Мы стоим за поддержку народов, ставших жертвами агрессии и борющихся за независимость своей родины.

4. Мы не боимся угроз со стороны агрессоров и готовы ответить двойным ударом на удар поджигателей войны, пытающихся нарушить неприкосновенность советских границ. Такова внешняя политика Советского Союза. В своей внешней политике Советский Союз опирается:

1. На свою растущую хозяйственную, политическую и культурную мощь;

2. На морально-политическое единство нашего советского общества;

3. На дружбу народов нашей страны;

4. На свою Красную Армию и Военно-Морской Красный Флот;

5. На свою мирную политику,

6. На моральную поддержку трудящихся всех стран, кровно заинтересованных в сохранении мира;

7. На благоразумие тех стран, которые не заинтересованы по тем или иным причинам в нарушении мира.

Задачи партии в области внешней политики:

1. Проводить и впредь политику мира и укрепления деловых связей со всеми странами;

2. Соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками;

3. Всемерно укреплять боевую мощь нашей Красной Армии и Военно-морского Красного Флота;

4. Крепить международные связи дружбы с трудящимися всех стран, заинтересованными в мире и дружбе между народами[1071]

Завершая этот небольшой внешнеполитический раздел, хочется донести до сознания читателя простую и вместе с тем многогранную истину. Международное положение нашей страны в тот период можно было уподобить положению между молотом и наковальней.

Возможности маневров и возможности выбора и политического лавирования были весьма ограничены. По крайней мере они все лежали на поверхности. Даже такой антисталинист, как Д. Волкогонов, писал: «У СССР оказался весьма ограниченный выбор» [1072]. Конечно, задним числом можно строить различного рода спекулятивные предположения и проигрывать различные варианты тех или иных действий со стороны Советского Союза. В области политической фантазии такие версии вполне возможны. Но в сфере реальной политики, когда время измерялось не годами, а месяцами, и порой даже днями, приходилось принимать радикальные решения, исходя не из благих пожеланий или намерений, а из условий суровой реальности.

А реальности, если вещи назвать своими именами, были таковы. С одной стороны, нашей стране угрожала агрессия гитлеровской Германии, а на Дальнем Востоке маячила отнюдь не иллюзорная опасность войны со стороны Японии. Клещи империалистической агрессии могли в любой момент сомкнуться вокруг нашей страны. Так называемые демократические государства Запада, включая сюда и США, не испытывали реального желания и практической готовности пойти на создание системы коллективной безопасности с участием Советского Союза как его важнейшего составного звена. Более того, их вполне устраивало такое развитие событий, при котором германская агрессия была бы канализирована на восток, т. е. против Советского Союза, большевистский режим которого им был не менее, если не более ненавистен, чем фашизм. Они открыто вели двойную игру, надеясь, что в конце концов Советская Россия окажется в сетях этой хитроумной геополитической стратегии.

В контексте освещения мотивов, лежавших в основе советской внешней политики в тот период, едва ли уместно обойти молчанием позицию Троцкого. И не потому что его позиция имела какое-либо реальное значение, а потому что она еще раз убедительно продемонстрировала все убожество и несостоятельность как его оценок, так и его расчетов, связанных с анализом международной ситуации. В середине 1938 года Троцкий, ведя свою пропагандистскую кампанию, обвинял Сталина в том, что он плетется в хвосте западноевропейских и американских империалистов. Вот что он писал: «Международная политика Сталина, основанная на угнетении народов СССР, в общем и целом совпадает или стремится совпасть с политикой демократических империалистов. Сталин ищет сближения с нынешними правительствами Франции, Великобритании и Соединенных Штатов. В этих целях он превратил соответственные секции Коминтерна в социал-империалистические партии. Сталин стремится доказать правящим классам наиболее могущественных стран, что он не угрожает их империалистическим интересам. Сталин может проводить подобную политику, только жертвуя интересами мирового рабочего класса и всех колониальных и полуколониальных народов. Недопустимо себя обманывать условными фразами и остатками старых революционных лозунгов. Сталин поддерживает в колониальных и полуколониальных странах «революционную» и «национальную» политику ровно в тех пределах, чтоб испугать заинтересованную империалистическую страну и показать ей высокую ценность своей дружбы» [1073].

Нет смысла опровергать столь примитивную мотивацию и не менее примитивную аргументацию Троцкого. Судя по его логике, Советскому Союзу в тот период надлежало вести линию не на поиски условий для создания системы коллективного отпора потенциальным агрессорам, а всячески обострять отношения с ведущими западными державами, что в той обстановке было только на руку Гитлеру. Когда же Сталин на съезде партии в марте 1939 года сформулировал главные направления советской внешней политики, из которых явствовало, что СССР выступает за укрепление деловых связей со всеми странами, поскольку эти страны будут держаться таких же отношений с Советским Союзом, поскольку они не попытаются нарушить интересы нашей страны, Троцкий завопил о том, что это означает «предложение руки и сердца Гитлеру». Видите ли, Троцкому не нравилась ни линия на поиски взаимовыгодных отношений СССР с западными демократиями, ни линия на развитие отношений СССР с соседними странами, в том числе и с Германией, на условиях, о которых только что говорилось выше. Естественно и правомерно сделать вывод, что сам Троцкий выступал с позиций международного провокатора, поскольку проповедовавшаяся им идея подталкивания мировой революции была не чем иным, как провоцированием войны. Причем горючим материалом для разжигания пожара такой, с позволения сказать, революции, должны были стать народные массы Советского Союза. Принимая во внимание сказанное, не удивительно, что все троцкистские призывы повисали в воздухе и не находили никакого отклика среди трудящихся масс во всем мире. Именно этим и объясняется печальная судьба, постигшая организованный троцкистами так называемый Четвертый интернационал — этот политический выкидыш обанкротившегося лидера троцкизма.

В исторической науке бытуют различные точки зрения относительно того, как доклад Сталина повлиял на дальнейшее развитие отношений между Советским Союзом и Германией. Одна точка зрения исходит из того, что якобы в этом докладе был дан явный сигнал Гитлеру о готовности СССР искать и найти почву для дальнейшего соглашения с Берлином. В подтверждение такого утверждения приводятся некоторые факты, в частности, то, что новый министр иностранных дел СССР Молотов после подписания пакта от 23 августа 1939 г. якобы поднял бокал за Сталина, отметив, что именно Сталин своей речью в марте сего года, хорошо понятой в Германии, вызвал коренной поворот в отношениях между двумя странами[1074].

Конечно, по прошествии многих десятилетий трудно дать вполне адекватную и объективную оценку влияния высказываний вождя на дальнейший ход событий в отношениях между двумя странами. В контексте сказанного советским лидером, а именно — мы стоим за мирные, близкие и добрососедские отношения со всеми соседними странами, имеющими с СССР общую границу, стоим и будем стоять на этой позиции, поскольку эти страны будут держаться таких же отношений с Советским Союзом, поскольку они не попытаются нарушить, прямо или косвенно, интересы целости и неприкосновенности границ Советского государства — данное положение было адресовано всем заинтересованным сторонам, в том числе и Германии. Причем в такой постановке вопроса не содержалось какого-то особого намека на намерение установить доверительные или особые отношения с Берлином. Дело было за Берлином давать свое толкование тому, что было сказано советским вождем. Более поздние наслоения и последующие события послужили своего рода толчком для некоторых исследователей придать высказываниям Сталина именно такое истолкование. Однако его правомерность не представляется бесспорной.

Сошлюсь на свидетельство немецкой исследовательницы данной проблемы, которая, в частности, писала: «Итоги XVIII съезда партии ни в Москве, ни за рубежом поначалу не были восприняты как сенсация, возвещающая о радикальных переменах в советской внешней политике, особенно в отношении Германии. В своем заключительном отчете о XVIII съезде партии, который Шуленбург (посол Германии в Москве — Н.К. ) подписал 3 апреля, германское посольство в Москве не вышло за рамки обычных оценок. Так, после детального и в высшей степени профессионального анализа обсуждавшихся на съезде вопросов и обобщения принятых на нем решений, констатировалось, что «XVIII съезд партии не преподнес никакой сенсации, не выработал ни одной новой директивы и не решил ничего принципиально нового. Основные темы, занимавшие съезд («успехи» советской экономики, уничтожение «врагов народа», повышение боевой готовности в отношении внешних врагов, «политическое и моральное единство советского народа» и необходимость улучшения партийно-политического воспитания масс), обсуждаются советской печатью и отражаются в речах руководящих партийных и правительственных функционеров уже в течение ряда лет» [1075].

Здесь едва ли уместно вдаваться во все детали данной проблемы, поскольку это грозило бы завести в настоящие исторические дебри. Да и в конце концов право на существование имеют различные версии. Мне бы хотелось в заключение подчеркнуть не те или иные детали, а факты фундаментального значения. Западные державы в канун второй мировой войны не сыграли роль активной силы, противостоящей агрессии фашистских и милитаристских государств. Они варили свою политическую кашу, но просчитались. Таковы факты, если их освободить от всякой пропагандистской шелухи. И политика нашей страны должна была базироваться на объективном учете именно этих фактов, а не на прекраснодушных заверениях западноевропейских государственных и политических деятелей, которые говорили одно, а делали другое. Если быть объективным, то нужно со всей прямотой признать, что ситуация, сложившаяся в канун второй мировой войны, была более чем уникальна и не имела аналогов в мировой истории. В такой обстановке твердо и последовательно осуществлять отвечающий реальностям исторической эпохи внешнеполитический курс было делом чрезвычайно трудным и сложным. И Сталин оказался на высоте своего исторического призвания, проведя наш государственный корабль между Сциллой и Харибдой.