Характер отношений между Лениным и Сталиным

Прежде чем непосредственно перейти к одной из самых драматических и вместе с тем самых судьбоносных страниц в политической биографии Сталина, хочу кратко пояснить, какое содержание я вкладываю в само понятие «борьба за политическое наследие Ленина» Это понятие следует толковать не в узком, не в буквальном, а в самом широком смысле. Оно включает в себя борьбу Сталина и его соперников за то, чтобы стать преемником Ленина на посту вождя партии и руководителя Советского государства. Однако одним этим оно не исчерпывается. В более широком контексте оно далеко выходит за рамки только личной борьбы за овладение высшей властью в партии и стране. Личные мотивы, личные амбиции и претензии, бесспорно, играли значительную роль в событиях, связанных с болезнью Ленина и ожесточеннейшей схваткой, развернувшейся чуть ли не у постели умиравшего вождя.

Предметом этой борьбы являлась не одна лишь возможность занять уникальное место покидавшего историческую сцену вождя, но и — что особенно важно — вопрос о выборе стратегического курса будущего развития страны. На весах истории лежала не только судьба отдельных политических фигур, но, по существу, судьба страны, то, какое генеральное направление развития она изберет не только в ближайшей, но и в отдаленной перспективе. Именно это обстоятельство предопределяло как масштабы, так и остроту, а также некоторые другие особенности развернувшейся политической схватки. Не уяснив себе этого обстоятельства и сведя существо противоборства сторон в тот период исключительно к личной борьбе за власть между претендентами на ленинское политическое наследие, невозможно дать объективно верную оценку событиям тех далеких лет.

Если говорить обобщенно, то на деле речь шла о противостоянии (вначале еще не четко обозначившемся) двух полярно противоположных линий. Первая из них, наиболее последовательным и решительным выразителем которой являлся Сталин, в качестве главной стратегической цели ставила укрепление и развитие единого многонационального государства, сплоченного и централизованного настолько, чтобы суметь выстоять в смертельной схватке с любыми враждебными силами, будь то внутренняя контрреволюция, будь то внешняя агрессия. Эту линию можно условно назвать стратегией государственного созидания.

Вторая линия, наиболее видным выразителем которой был Троцкий, во главу угла ставила не внутреннее строительство, поскольку оно представлялось бесперспективным в капиталистическом окружении, а всемерное разжигание пожара мировой революции. В последней они видели единственную надежду на гарантию существования и развития Советской власти. Но если договаривать до конца то, о чем предпочитали умалчивать поборники данной стратегической линии, то и само существование Советской власти им представлялось не главной целью. Таковую они усматривали в разжигании мировой революции, в грандиозном пламени которой Советской России уготавливалась роль горючего материала.

Арбитром в этом важнейшем споре, носившем не столько теоретический, сколько практический характер, выступал и мог выступать только Ленин — как общепризнанный теоретик и вождь партии. У самого Ленина по данному вопросу были довольно противоречивые взгляды: в его трудах можно найти как прямые и однозначные высказывания о том, что без помощи революции в европейских странах, судьба социалистического строительства в нашей стране с неизбежностью обречена на поражение. Встречаются (особенно после перехода к новой экономической политике) и мысли, которые можно истолковать в пользу того, что и в условиях капиталистического окружения перспективы социалистического строительства представляются не фатально безнадежными. Короче говоря, по данному вопросу в трудах вождя можно почерпнуть аргументы как в пользу первой, так и второй перспективы.

Конечно, нельзя абстрагироваться от конкретных обстоятельств того периода, но все-таки есть основания предполагать, что борьба этих двух полярно противоположных стратегических линий в большевистской верхушке была бы неизбежна даже и в том случае, если бы Ленин не заболел и дальше оставался у руля руководства. Такое столкновение было заложено в самом объективном содержании исторического периода, который переживала Россия. Болезнь, а затем и смерть Ленина лишь придали этой неизбежной борьбе особую остроту, исключительный накал, внесли в нее много личного противоборства соратников вождя. Поскольку это столкновение двух линий во многом окрашивалось в личные тона, постольку и само это противостояние зачастую рассматривалось и до сих пор некоторыми историками рассматривается преимущественно в разрезе противостояния личностей. Действительно имевший место элемент борьбы между отдельными личностями в результате такого подхода приобретает приоритет и затеняет собой гораздо более важный факт, а именно то, что речь шла прежде всего и главным образом о выборе путей дальнейшего развития страны в целом. Подобная подмена — одна из причин неадекватной исторической действительности оценки природы и содержания всей эпопеи схватки за ленинское политическое наследие.

Такова, на мой взгляд, исходная посылка, на базе которой и стали в дальнейшем развиваться события в партии и стране. И именно она, эта посылка, в конечном счете концентрировала в себе основные корни и причины внутрипартийной борьбы, развернувшейся в дальнейшем. Сюда примешивались и другие привходящие обстоятельства, но не они окрашивали в свои цвета историческую картину того времени.

Оттеняя политическое содержание схватки «диадохов», я ни в коей мере не хочу тем самым отбросить прочь или преуменьшить значение и чисто личных элементов в развернувшейся борьбе. Эти личные моменты были налицо и играли отнюдь не последнюю роль. Но зачастую они как бы невольно затеняли, затуманивали главное содержание событий тех лет. И это имеет свое объяснение, поскольку в канву противоборства политических линий вплетались, а зачастую и выдвигались на первый план моменты чисто личного свойства.

Да и где мы встретим политическую борьбу в своем идеально чистом, так сказать, абстрагированном виде! Она всегда и всюду окрашивается в тона и оттенки личностей, участвующих в ней. И иначе не может и быть, поскольку на поле противоборства сталкиваются не какие-то абстрактные величины, а реальные политические деятели со всеми своими достоинствами и недостатками.

При рассмотрении всех перипетий борьбы за политическое наследие Ленина необходимо учитывать соразмерную роль и значение упомянутых выше фактов и обстоятельств. Было бы упрощением и искажением действительности видеть одно и упускать из поля зрения другое. Все указанные факторы были органически взаимосвязаны и влияли друг на друга, поэтому их следует и рассматривать в естественной взаимосвязи.

Оценивая в исторической ретроспективе глубинные причины и корни конфликта между Лениным и Сталиным, следует хотя бы в самом общем виде коснуться вопроса о том, носил ли этот конфликт по преимуществу политический характер или же был обусловлен главным образом личными моментами. На этот счет в сталинской историографии превалирующей является точка зрения, что этот конфликт носил политический характер. Считается, что он был вызван коренными расхождениями между Лениным и Сталиным по политическим и стратегическим направлениям развития партии и страны.

Я не склонен считать первоосновой и первопричиной данного конфликта факторы политического порядка. Хотя, конечно, они имели место и сыграли свою роль. Однако сам характер этих политических разногласий был таков, что в общем он вполне укладывался в рамки общей политической стратегии, которой придерживался на протяжении многих лет сам Ленин. Правильнее было бы считать, что это были политические разногласия тактического плана, которые не предопределяли с неизбежностью политического разрыва между ними. Ведь не кто иной, как Ленин был создателем той системы, на базе которой в дальнейшем при Сталине осуществлялось развитие страны. Сталин действительно был верным и последовательным учеником Ленина. Конечно, он во многом унаследовал и развил фундаментальные принципы политической стратегии и тактики, основоположником которой являлся сам Ленин. И вообще надо заметить, что многие стороны партийной жизни, ставшие доминирующими при Сталине, были заложены самим Лениным. Поэтому, говоря об источниках противостояния между Лениным и Сталиным в последние годы жизни Ленина, можно с достаточным основанием утверждать, что политические разногласия между ними носили преимущественно тактический характер. И те, кто делает акцент на глубоких, чуть ли не диаметрально противоположных исходных политических позициях обоих вождей, допускает, на мой взгляд, явное упрощение, если не сказать искажение.

Одним из немногих, причем достаточно серьезных, предметов их политических расхождений, являлся вопрос об оценке роли великодержавного шовинизма и национализма во всей системе государственного строительства. Здесь не просто различия, а расхождения принципиального плана, были налицо. Причем, надо отметить, что дело сводилось не к теоретической трактовке опасности шовинизма или национализма как таковых. И Ленин, и Сталин, стояли здесь на одной платформе. Нюансы, а зачастую именно в нюансах и проявляется сущность разногласий, заключались в относительной оценке опасности того и другого в условиях начала построения многонационального Советского государства. Короче говоря, Ленин видел в великодержавном шовинизме основную угрозу для будущего Союза. Сталин же придерживался иной позиции, делая акцент на борьбе против национализма как основной опасности устоям многонационального государства.

В предыдущих главах под разными углами зрения уже затрагивалась данная проблема. В настоящей главе она будет рассмотрена более обстоятельно, поскольку это важно не только для раскрытия содержания конфликта между Лениным и Сталиным, но и для понимания всей будущей истории развития Советского Союза.

Как я уже заметил, акцент на политических корнях конфликта Ленин — Сталин мне представляется недостаточно обоснованным и убедительным в силу указанных выше причин. Я склонен думать, что факторы чисто личного свойства сыграли здесь доминирующую роль и придали этому конфликту такой размах и такую остроту. Личные качества и особенности обоих лидеров сыграли здесь свою роковую роль.

На личных качествах и особенностях Сталина как политического деятеля я уже останавливался не раз, поэтому не буду повторяться. Тем более что о них будет идти речь в дальнейшем в связи с так называемым ленинским завещанием.

За рамки моей темы выходит вопрос о характеристике Ленина как политика и человека. Это — предмет специального исследования, и на этот счет написано много работ. Здесь я хочу лишь коснуться некоторых особенностей его как политического деятеля и личности, которые, на мой взгляд, самым существенным образом повлияли на само зарождение и эволюцию конфликта между ним и Сталиным. В советский период, как известно, фигура Ленина рисовалась исключительно светлыми красками и не допускалось даже малейшее проявление каких-либо критических замечаний в его адрес. А между тем без учета некоторых его черт как политика и как человека трудно дать вполне достоверную и объективную оценку рассматриваемому нами вопросу.

Сошлюсь на мнение Г.В. Плеханова, близко знавшего Ленина, тесно сотрудничавшего с ним на протяжении многих лет и затем оказавшегося в стане его политических противников. В своем политическом завещании, написанном незадолго до смерти (1918 г.) он дал следующую характеристику Ленина как политического деятеля и как человека: «Ленин — цельный тип, который видит свою цель и стремится к ней с фанатической настойчивостью, не останавливаясь ни перед какими препятствиями. Он весьма умен, энергичен, чрезвычайно трудоспособен, не тщеславен, не меркантилен, но болезненно самолюбив и абсолютно нетерпим к критике. «Все, что не по Ленину, «подлежит проклятию!» — так однажды выразился М. Горький. Для Ленина каждый, кто в чем-то с ним не согласен, — потенциальный враг, не заслуживающий элементарной культуры общения…

Ленин — типичный вождь, воля которого подавляет окружающих и притупляет его собственный инстинкт самосохранения. Он смел, решителен, никогда не теряет самообладания, тверд, расчетлив, гибок в тактических приемах. В то же время он аморален, жесток, беспринципен, авантюрист по натуре. Следует, однако, признать, что аморальность и жестокость Ленина исходят не от его личной аморальности и жестокости, а от убежденности в своей правоте» [982].

Я не стану давать оценку степени обоснованности и справедливости приведенной характеристики. Замечу лишь, что в политической ее части скорее всего доминирует враждебное отношение Плеханова к большевикам и Ленину как к своим противникам и оппонентам. Обращаю внимание лишь на констатацию такого качества, как нетерпимость к критике. Это качество, бесспорно, могло сказаться и сказалось на зарождении и развитии конфликта со Сталиным. Как известно, и Сталин не отличался чрезмерной терпимостью к критике. Не говоря уже о твердости, доходящей до упрямства, когда речь шла об отстаивании своей собственной точки зрения. И не только в тех случаях, когда он бы заведомо прав.

В предыдущих главах читатель уже имел возможность убедиться в том, что Сталин нередко сталкивался с Лениным, отстаивал свою точку зрения, невзирая на общепризнанный и неоспоримый авторитет Ленина. Здесь я хочу проиллюстрировать справедливость данного утверждения некоторыми примерами, достоверность которых не вызывает сомнений. Так, сестра Ленина М.И. Ульянова в своих неопубликованных воспоминаниях, касаясь отношений между Лениным и Сталиным писала:

«… я слышала о некотором недовольстве В.И. (Ленин — Н.К. ) Сталиным. Мне рассказывали, что, узнав о болезни Мартова, В.И. просил Сталина послать ему денег. «Чтобы я стал тратить деньги на врага рабочего дела! Ищите себе для этого другого секретаря», — сказал ему Сталин. В.И. был очень расстроен этим, очень рассержен на Сталина»[983].

Комментарии, как говорят, излишни. Речь шла о том, что Сталин по принципиальным соображениям не желал оказывать помощь Мартову, своему не только политическому противнику, но, как мы помним, из предыдущих глав, человеку, лично обвинявшего его в том, что тот подвергался исключению из партии из-за участия в экспроприациях. Сталина, конечно, можно понять. Как можно понять и Ленина, проявившего мимолетное чувство гуманизма по отношению к своему бывшему товарищу, а в ту пору эмигранту, влачившему жалкое существование и умиравшему в Берлине,

Но каждый поймет, что это не повод, а тем более не причина для политических столкновений и разногласий. Неверно было бы, исходя из некоторых фактов, думать, что Сталин проявлял неуважение к Ленину. Напротив, имеется множество свидетельств его самого высокого уважения и даже преклонения перед Лениным. И речь идет не только о публичных высказываниях, когда искренность можно поставить под сомнение. Та же М.И. Ульянова приводит следующий характерный эпизод, относящийся к периоду охлаждения между Лениным и Сталиным.

«Раз утром Сталин вызвал меня в кабинет В.И. Он имел очень расстроенный и огорченный вид: «Я сегодня всю ночь не спал», — сказал он мне. «За кого же Ильич меня считает, как он ко мне относится! Как к изменнику какому-то. Я же его всей душой люблю. Скажите ему это как-нибудь». Мне стало жаль Сталина. Мне казалось, что он так искренне огорчен.

Ильич позвал меня зачем-то, и я сказала ему, между прочим, что товарищи ему кланяются. «А», — возразил В.И. «И Сталин просил передать тебе горячий привет, просил сказать, что он так любит тебя». Ильич усмехнулся и промолчал. «Что же, — спросила я, — передать ему и от тебя привет?». «Передай», — ответил Ильич довольно холодно. «Но, Володя, — продолжала я, — он все же умный, Сталин». «Совсем он не умный», — ответил Ильич решительно и пoмopщившиcь»[984].

Нет каких-либо серьезных оснований ставить под сомнение слова, приведенные М.И. Ульяновой. Однако они как-то не вяжутся, не согласуются, а вернее сказать, прямо противоречат многим другим, также хорошо известным фактам. Я не стану здесь цитировать многократно приводившиеся в соответствующих работах в высшей степени положительные отзывы Ленина о Сталине. Правда, они относились к различным историческим периодам, и кое-кто может возразить, что мнение Ленина о Сталине могло измениться коренным образом. Но тем не менее, речь в данном случае идет не о мимолетном, переменчивом взгляде на Сталина, а о его общей политической оценке. И здесь мы должны полагаться не на мнение Ленина, высказанное, по всей видимости, в состоянии глубокой внутренней депрессии, сопровождавшей все течение его тяжелой болезни.

Имеется множество свидетельств, в том числе и близких к Владимиру Ильичу людей, из которых явствует, что болезнь оказала на его психику исключительно гнетущее воздействие. Он стал чрезвычайно раздражителен, нетерпим, у него часто отказывали нервы и он не мог владеть собой. Все это вполне понятно и естественно и должно учитываться при оценке его поступков, в том, числе и, разумеется, в политической сфере, как и в области отношений со своими соратниками. Ему уже изменяло то качество, о котором писала его сестра: «У В.И. было очень много выдержки. И он очень хорошо умел скрывать, не выявлять отношения к людям, когда считал это почему-либо более целесообразным» [985]. Это, однако, не мешало ему иногда проявлять и определенное нерасположение, выраженное, правда, в шутливой форме. Один из деятелей партии (впоследствии крупный представитель правооппозиционного блока) Н.А. Угланов в своих воспоминаниях приводит такой эпизод: «Наша беседа происходила с В.И. на квартире т. Сталина. Во время нашей беседы т. Сталин ходил по комнате и курил все время трубку. Владимир Ильич, посмотрев на т. Сталина, сказал: вот азиатише — только сосет ! Тов. Сталин выколотил трубку» [986].

Но это, так сказать, небольшой штрих, который можно интерпретировать в каком угодно смысле. Но я вернусь к оценкам Сталина, которые приводила М.И. Ульянова в разные годы. В период борьбы с оппозицией, когда в 1926 году против Сталина велись особенно ожесточенные нападки в связи с тем, что он скрывает завещание Ленина и вообще в грубо извращенном свете изображает взаимоотношения с последним в политической сфере, М.И. Ульянова писала: «В.И. очень ценил Сталина. Показательно, что весной 1922 г., когда с В.И. случился первый удар, а также во время второго удара в декабре 1922 г., В.И. вызывал к себе Сталина и обращался к нему с самыми интимными поручениями, поручениями такого рода, что с ними можно обратиться лишь к человеку, которому особенно доверяешь, которого знаешь как истинного революционера, как близкого товарища. И при этом Ильич подчеркивал, что хочет говорить именно со Сталиным, а не с кем-либо иным. Вообще за весь период его болезни, пока он имел возможность общаться с товарищами, он чаще всего вызывал к себе т. Сталина, а в самые тяжелые моменты болезни вообще не вызывал никого из членов ЦК, кроме Сталина.

Был один инцидент между Лениным и Сталиным, о котором т. Зиновьев упомянул в своей речи и который имел место незадолго до потери Ильичем речи (март 1923 г.), но он носил чисто личный характер и никакого отношения к политике не имел » [987].

Впоследствии в неопубликованных воспоминаниях М.И. Ульянова, можно сказать, кардинально пересмотрела свои предыдущие свидетельства. Она объяснила это следующим образом: «В своем заявлении на пленуме ЦК я написала, что В.И. ценил Сталина. Это, конечно, верно. Сталин — крупный работник, хороший организатор. Но несомненно и то, что в этом заявлении я не сказала всей правды о том, как В.И. относился к Сталину. Цель заявления, которое было написано по просьбе Бухарина и Сталина, было, ссылкой на отношение к нему Ильича, выгородить его несколько от нападок оппозиции… Но в дальнейшем, взвешивая этот факт с рядом высказываний В.И., его политическим завещанием, а также всем поведением Сталина со времени, истекшем после смерти Ленина, его «политической» линией, я все больше стала выяснять себе действительное отношение Ильича к Сталину в последнее время его жизни. Об этом я считаю своим долгом рассказать хотя бы кратко» [988]. То, о чем она хотела рассказать кратко, я процитировал выше.

Таким образом, на основе сопоставления фактов, как только что приведенных, так и оставленных за рамками тома (они хорошо известны из литературы о Ленине и Сталине), можно уже придти к некоторым умозаключениям. Во-первых, отношение Ленина к Сталину было неоднозначным: он ценил в нем талант организатора, крупного партийного работника, отличавшегося решительностью и твердостью характера, на которого в трудную минуту вполне можно положиться. Во-вторых, Ленин видел в Сталине последовательного большевика, разделявшего все принципиальные установки теории и практики большевизма (а можно сказать, ленинизма, что для больного вождя было особенно важно). В-третьих, между ними возникали порой разногласия и споры, но, как правило, они носили частный характер и не меняли принципиальных отношений между ними. К тому же, если мы обратимся к сочинениям Ленина, то найдем в них бесчисленное количество примеров того, как он ведет споры, жестко полемизирует со своими соратниками и по более серьезным теоретическим и политическим проблемам, нежели в случае со Сталиным. И, наконец, четвертое, конфликт между Лениным и Сталиным в 1922–1923 гг. базировался главным образом на личной почве и был продиктован во многом болезненным состоянием вождя. То, что он обрел политическое содержание и форму, едва ли может поставить под сомнение данный вывод.

Характер отношений Сталина с Лениным, вне всякого сомнения, был одним из важнейших факторов, определявших на протяжении длительного времени его политическую карьеру. В конечном счете он стал одним из важнейших компонентов всей его политической биографии. Но было бы неверно, если бы мы всю политическую биографию Сталина рассматривали и оценивали только лишь через призму его отношений с Лениным. Даже распространяя это на тот период, когда между ними возник конфликт. Подходить так — значило бы принижать и умалять роль Сталина как уже вполне самостоятельной политической фигуры на общепартийном и общегосударственном горизонте. Сталин к рассматриваемому периоду времени не был политической фигурой, отражавшей лишь свет, излучаемый на него Лениным. Разумеется, с точки зрения критериев политического веса они находились в разных измерениях, но кое в чем уже могли быть сопоставлены друг с другом. Иными словами, Сталин к началу конфликта с вождем был не каким-то партийным клерком (хотя и самым высокопоставленным), но одним из лидеров партии. Рассматривая конфликт его с Лениным, надо непременно учитывать данное обстоятельство. В противном случае мы рискуем впасть в аберрацию исторического видения.

В обширной литературе о Сталине прочно утвердилась точка зрения, что в период 1922–1923 гг. речь шла не о чем ином, как просто о политическом выживании Сталина. Мол, если бы Ленин выздоровел или прожил более долгий срок, то политическая звезда Сталина окончательно закатилась бы и он был бы низвергнут на уровень заурядного партийного функционера сравнительно высокого уровня. И не более того!

Я решительно не согласен с подобной оценкой не только по причине того, что исторический процесс не знает сослагательного наклонения. Для сомнений в возможности развития событий именно в таком направлении и с таким же конечным итогом есть немало оснований, причем достаточно весомых. К тому моменту, когда между Лениным и Сталиным обнаружилось серьезное противостояние, ситуация в стране и в партии была исключительно сложной. Шла подспудная борьба не только в высших эшелонах большевистской партии, но и наблюдались признаки серьезного общепартийного кризиса, далеко выходящего за рамки чисто личного соперничества и голой борьбы за право получить ленинское политическое наследие. Признаки общепартийного кризиса проявлялись в появлении все новых оппозиционных групп и течений, в нараставших требованиях демократизации партийной жизни. После окончания Гражданской войны становилось все более сложно оправдывать отсутствие элементарных демократических норм в партийной жизни. В каком-то смысле сами устои партии в их ленинском понимании ставились под вопрос.

Основной движущей силой, которая инициировала эти настроения, всячески их подогревала и канализировала в русло борьбы против партийного аппарата, были Троцкий и его сторонники. Но если трезво взглянуть на ситуацию тех лет, то трудно было найти какую-либо реальную силу, которая могла бы стать орудием укрепления партии и стабилизации общего положения в стране, чем партийный аппарат. В те годы именно партийный аппарат был в состоянии сыграть роль стабилизирующего фактора. И этот аппарат уже имел в лице Сталина своего лидера. Конечно, тогда мало кто отдавал себе отчет в этом, глубоко и всесторонне оценивал роль этого аппарата. Необходимо было только время, чтобы осознание данного факта стало достаточно широким.

Я позволю себе сослаться опять-таки на Г.В. Плеханова, высказавшего в своем завещании глубокую мысль: «Не хочу быть вещей Кассандрой, но все же утверждаю, что эволюция власти большевиков будет следующей: ленинская диктатура пролетариата быстро превратится в диктатуру одной партии, диктатура партии — в диктатуру его лидера, власть которого будет поддерживаться сначала классовым, а затем тотальным государственным террором. Большевики не смогут дать народу ни демократии, ни свободы, потому что, осуществив это, они тут же потеряют власть. Ленин хорошо понимает это» [989].

Ленин, конечно, прекрасно понимал, что на строгом соблюдении демократических начал и практическом проведении в жизнь (не только в самой партии, но и в стране в целом) принципов демократии, как говорится, далеко не уедешь. Обретя власть, партия должна была приложить не меньше сил для ее сохранения. И Ленин как блестящий политический стратег отдавал себе отчет в том, что, выражаясь словами А.С. Пушкина, «власть верховная не терпит слабых рук». И сам он не раз проявлял необходимую твердость, чтобы сохранить эту власть.

И как раз именно Сталин был для него в данной ситуации наиболее подходящей фигурой. Ибо он, может быть, в не меньшей степени, чем сам Ленин, всеми фибрами своей души ощущал, что сохранить и упрочить власть большевиков, а затем организовать народ на созидание нового общественного строя, невозможно, не опираясь на достаточно разветвленный, централизованный и действующий, как слаженный механизм, аппарат. В этом, мне думается, принципиальных разногласий между Лениным и Сталиным не было. Разногласия касались других вопросов: какими путями и средствами осуществить достижение этих целей, какие меры предпринять, чтобы непрерывно набиравший силу аппарат не превратился бы из инструмента в своего рода демиурга. Того самого демиурга, который служил бы уже не инструментом политики, а сам превратился в самоцель этой политики.

Таковы, на мой взгляд, те политико-философские основы, которые делали Ленина и Сталина союзниками в силу самой логики исторического развития. Об этом, конечно, ничего не говорили ни первый, ни второй. Но как выразился древнегреческий поэт Менандр, «глубокий смысл в невысказанных словах» [990]. Вот почему мне кажется, что полного и окончательного разрыва между Лениным и Сталиным не произошло бы, даже если бы Ленин на какое-то время и справился со своей болезнью. Он нуждался в Сталине, потому что нуждался в аппарате, способном проводить в жизнь ленинские установки. Как справедливо замечает биограф Сталина Грей, точная роль Сталина в создании громадного партийного аппарата не очень известна, он она значительна. По мнению этого автора, действительно, он один из всех руководителей имел опыт, знания и терпение для такого рода работы. Ну а кроме того, добавляет автор, Сталин настойчиво расширял круг своих сторонников и единомышленников на самых различных этажах партийной и государственной структур[991]. Объективно сложилась такое положение, что и сам Сталин к тому времени уже выступал не просто в роли ученика и последователя своего великого учителя. Он представлял собой внушительную политическую силу, с которой не мог не считаться даже сам Ленин, несмотря на свой высочайший авторитет в партии.

Иными словами, сама сложная диалектика исторического развития Советской России того времени не дает нам основания поверхностно судить о природе и эволюции конфликта между двумя этими, бесспорно, самыми выдающимися представителями новой власти. Власти, от прочности и устойчивости которой зависели не только судьба партии, но и судьба страны. И рискуя быть обвиненным в излишней склонности к цитированию, все же не могу не привести слова великого поэта античности Вергилия, что «судьбы сами прокладывают путь»

Перечитав написанное выше, я невольно подумал, что от всего сказанного веет каким-то историческим фатализмом и что я, вопреки известным фактам, пытаюсь доказать то, что вообще-то доказать невозможно. Поскольку, мол, общепризнанными авторитетами в области советской истории, как в нашей стране, так и за рубежом, уже неопровержимо доказано, что лишь физическая смерть Ленина спасла Сталина от политической смерти. Действительно, подобная точка зрения является доминирующей и ее разделяет большинство исследователей. Однако из этого не следует, что она абсолютна и бесспорна и не может быть подвергнута сомнению. Мое толкование данной проблемы трудно подкрепить какими-то конкретными фактами. Однако, мне кажется, что ее подкрепляют логика и объективный, незаангажированный анализ сложившейся в тот период ситуации. Пусть сам читатель судит о том, насколько состоятельна версия, защищаемая мною. В ходе дальнейшего изложения событий и фактов, я думаю, общая картина станет более ясной и моя трактовка конфликта Ленин — Сталин не будет восприниматься как отдающая душком апологетики по отношению к Сталину, а потому и не выдерживающая серьезной критики.

Поскольку конфликт двух вождей большевиков (одного реального, а другого потенциального) проистекал из-за расхождений, возникавших чуть ли не одновременно и развивавшихся порой параллельно и часто тесно переплетавшихся друг с другом, то в изложении трудно будет соблюсти строгую тематическую и даже хронологическую стройность. Это — не столько вина автора, сколько следствие существа и логики развития самих процессов, связанных с конфликтом. Хотя болезнь Ленина и сопутствовавшие ей события (в частности, вопрос о яде, который Ленин просил достать Сталина) вроде и не являются вопросами чисто политического свойства, но без их рассмотрения трудно будет понять всю чрезвычайно запутанную механику и подспудные причины конфликта между Лениным и Сталиным. К тому же, болезнь Ленина, если ее рассматривать в контексте той эпохи, была не просто болезнью лидера партии, а событием, повлекшим за собой последствия поистине исторического измерения. Поэтому хотя бы в самом общем виде я обрисую картину того, что было связано с болезнью Ленина и как она повлияла на ход политических процессов в партии и стране. Точнее говоря, как она отразилась на политической судьбе Сталина. Заранее оговорюсь, что на эту тему написано огромное количество исследований разной степени глубины и аргументированности. Трудно, если вообще возможно, осветить и даже затронуть все аспекты этого многопланового сюжета советской истории. Поэтому поневоле моя трактовка событий тех далеких лет и того, что было связано с ними, будет схематичной, страдающей купюрами по части изложения многообразного фактического материала. Но в данном случае мною руководили иные соображения: я не ставил перед собой задачу дать полную картину, а лишь акцентировать внимание на отдельных ее аспектах, непосредственно отразившихся на политической судьбе Сталина.