Сталин становится Генеральным секретарем

Именно в период X съезда как бы еще неясным и нечетким пунктиром стали обозначаться контуры того маршрута, который в конечном счете привел Сталина к посту Генерального секретаря. Профсоюзная дискуссия, борьба с различными оппозициями внутри партии, кульминация которой пришлась на время проведения съезда, но самое главное — стремительный рост общего недовольства в стране, опять же кульминацией которого стало восстание в Кронштадте, — все это вносило тревогу и чувство неуверенности в самые верхи большевистской партии. В каком-то смысле у многих членов партии складывалось впечатление, что партия постепенно утрачивает контроль за развитием событий в стране.

Ленин, будучи чрезвычайно опытным политическим деятелем, не мог не понимать, что все проблемы порождены не только объективными причинами и обстоятельствами. Немаловажное значение имели и факторы сугубо партийного свойства, а именно организация и методы работы самого партийного руководства. А здесь ключевым звеном являлась организация деятельности Центрального Комитета и его главных органов. Добавим, что в этот период все более явственно давали о себе знать амбициозные устремления Троцкого, и они-то в значительной мере и явились одной из подспудных причин начала профсоюзной дискуссии. Авторы коллективной работы «Власть и оппозиция. Российский политический процесс XX столетия», на мой взгляд, исторически правильно оценивают значение личного фактора — роль Троцкого — в обострении внутрипартийной борьбы в рассматриваемый отрезок времени. С отдельными положениями и выводами данного труда, конечно, можно не соглашаться, но с тем, как они рассматривают взаимосвязь механизма обострения внутрипартийной борьбы с претензиями Троцкого, спорить трудно. Окончание Гражданской войны повлекло за собой естественное ослабление роли армии в стране, а значит, и личного авторитета самого Троцкого. С этим он, разумеется, как личность с чрезвычайно высоким чувством самомнения, не мог так легко и просто смириться. Ослабление позиций армии и Троцкого лично естественным образом отразились и на ослаблении его роли и снижении его политического престижа в самом партийном руководстве. Путем маневрирования он попытался воспрепятствовать дальнейшему развитию этого опасного для него процесса, который, раз начавшись, мог обрести инерцию собственного и необратимого движения. Троцкий попытался укрепить свои позиции и свой политический вес в рамках ЦК и ее главных органов.

«Сближение Троцкого с Крестинским в начале профдискуссии не было случайным. Троцкий весь 1920 г. очень тесно сотрудничал с Оргбюро и Секретариатом по самым разнообразным вопросам. Ему импонировал стиль работы Оргбюро — оперативное принятие важнейших решений, предназначенных к быстрому и беспрекословному исполнению. Это было очень близко по духу Председателю РВСР. Кроме того имело значение еще одно очень важное обстоятельство. В Оргбюро не было Ленина, который держал всех вождей революции в «коротких штанишках» и, чтобы ни писал впоследствии Троцкий о своем почтении к Ленину после Октября, их отношения были вовсе не безоблачными, иначе зачем же тогда Ленину нужен был Сталин, который без видимой необходимости постоянно присутствовал на важнейших участках театра военных действий.

Наметившийся союз Троцкого с могущественным Оргбюро и Секретариатом ЦК сильно обеспокоил Ленина, он не мог допустить каких-либо коалиций в высшем руководстве за своей спиной»[933].

Такой вывод авторов упоминавшейся выше монографии, на мой взгляд, во многом объясняет и раскрывает всю ожесточенность не только чисто политической, но и организационной борьбы, развернувшейся на X съезде партии. Поскольку выборы на съезд проходили на базе политических платформ, где подавляющее превосходство имели сторонники Ленина, то последний решил дать самый серьезный бой сторонникам Троцкого и сорвать их планы укрепления своих позиций как в партии в целом, так и в особенности в рамках ее центральных учреждений. В полемике Ленин резко разоблачал позиции Троцкого и подвергал лично его уничтожающей критике. Так, в ответ на призыв Троцкого о перетряхивании профсоюзов он без обиняков заявил: «Если надо кого хорошенько обругать и перетрясти, то уж скорее не ВЦСПС, а ЦК РКП» [934].

Стратегия Ленина заключалась в том, чтобы провалить на выборах в ЦК тех людей, которые поддерживали Троцкого и являлись его реальными или потенциальными сторонниками. В какой-то мере Ленин предвосхитил широко известный тезис Сталина — «кадры решают все»! Он созывал на фракционные совещания делегатов, придерживавшихся его платформы, и там вел огромную подготовительную работу к выборам, чтобы обеспечить подавляющий успех своей позиции. Не стеснялся он и в чрезвычайно резких выражениях разоблачать Троцкого. Вот один из ярких примеров его критики:

«Меня обвинили: а ты, сукин сын, что распустил дискуссию. А попробуйте удержать Троцкого. Сколько дивизий против него послать…

Троцкий требует отставки. У меня за 3 года в карманах было много отставок. Часть из них лежала в кармане и отлеживалась. А Тр[оцкий] человек с темпераментом и воен[ной] подготовкой. Он в аппарат влюблен, а в политике ни бе — ни ме»[935].

Читая эти строки, как-то невольно приходят на память многочисленные излияния Троцкого насчет того, как высоко его ценил Ленин и т. д. На этих сюжетах придется остановиться несколько позднее. Здесь же хочется подчеркнуть, что Ленин серьезно сомневался в наличии у Троцкого действительно больших способностей политического лидера и считал потенциально опасным и для дела, и для себя лично возвышение Троцкого. Он прекрасно разбирался во всех тонкостях взаимоотношений, в том числе и личных, в среде своих ближайших соратников. Видимо, он имел серьезные основания сосредоточить основной удар против Троцкого.

Как уже говорилось выше, для этого он устроил и секретное совещание сторонников своей фракции. Обстоятельства созыва этого совещания описал в своих воспоминаниях делегат X съезда А.И. Микоян. Правда, полвека спустя. Но со скидкой на то, что все, даже самые правдивые и искренние мемуары, обладают известными недостатками, мы приведем этот сюжет, полагая, что в принципе он имеет все признаки достоверности. Итак, слово автору воспоминаний А.И. Микояну:

«На таком совещании обсудить вопрос о составе ЦК, отвести ряд кандидатур сторонников Троцкого, а также определить, кого из членов оппозиции персонально следует избрать.

Ленин говорил, что следует написать извещение о созыве такого совещания. Извещение должно служить и приглашением и пропуском на совещание. Оно должно быть коротким, напечатанным типографским способом. Но я не считаю, сказал Ленин, возможным для этого дела использовать государственную типографию. На всякий случай я привел одного старого товарища, коммуниста-подпольщика, у которого есть шрифт и есть ручной станок, на котором он обеспечит за ночь печатание извещения в достаточном количестве.

Сталин подал реплику, что созыв совещания делегатов, избранных по «платформе десяти», будет использован троцкистами и другими оппозиционерами для обвинения нас во фракционности и наши действия могут быть неправильно истолкованы съездом.

Ленин, добродушно улыбаясь, шутливо сказал Сталину: что я слышу от старого заядлого фракционера?! Даже он сомневается в необходимости созыва совещания делегатов, стоящих на «платформе десяти»! Вы должны знать, что Троцкий давно собирает сторонников своей платформы, да и сейчас, пока мы с вами разговариваем здесь, наверное, собрал свою фракцию. То же самое делают и Шляпников и Сапронов. Зачем закрывать глаза на хотя и неприятный, но явный факт существования фракций в партии? Именно созыв такого совещания сторонников «платформы десяти» обеспечит условия, которые исключили бы всякую фракционность в нашей партии в дальнейшем.

Сталин не стал спорить, и никто другой не оспаривал справедливости ленинского предложения. Все согласились, что надо созвать такое совещание»[936].

По многим признакам можно придти к заключению, что Сталин сыграл весьма важную роль в обеспечении подавляющего успеха ленинской платформы на X съезде партии. В результате голосования на съезде за ленинскую платформу было подано 336 голосов, Троцкого — Бухарина — 50, «Рабочей оппозиции» — 10[937]. Эти результаты, естественно, нашли свое выражение и в голосовании при выборах состава Центрального Комитета партии. Вот данные о результатах голосования по выборам в состав ЦК: всего было подано голосов 479. В ЦК избраны следующие товарищи по большинству голосов: Ленин — 479, Радек — 475, Томский — 472, Калинин — 470, Рудзутак — 467, Сталин — 458, Рыков — 458, Комаров — 457, Молотов — 453, Троцкий — 452, Михайлов — 449, Бухарин — 447, Ярославский — 444, Дзержинский — 438, Орджоникидзе — 438, Петровский — 436, Раковский — 430, Зиновьев — 423, Фрунзе — 407, Каменев — 406, Ворошилов — 383, Кутузов —380, Шляпников — 354[938]. Таким образом, Крестинский, Серебряков и другие сторонники Троцкого при выборах в состав ЦК были забаллотированы. А они, как известно, играли ведущую роль в работе Оргбюро и Секретариата ЦК партии.

Сталин в это время, очевидно, выступал в роли того человека, который стоял за кулисами событий и направлял их развитие в нужном для Ленина направлении. Каких-либо прямых указаний на этот счет в имеющихся материалах, к сожалению, нет. Однако есть косвенные свидетельства, дающие основания сделать такой вывод. Один из делегатов съезда, сторонник группы «демократического централизма» Р. Рафаил, выступая в прениях, в частности, сказал о роли Сталина: «… здесь в Москве, в наших партийных органах, взамен сводки о военных фронтах стали давать место фронту партийному, под наблюдением военного стратега и архидемократа т. Сталина эта сводка редактировалась. И каждый раз мы могли получить донесения, что на таком-то фронте одержаны такие-то победы, что за точку зрения Ленина голосовало столько-то, за точку зрения Троцкого — 6 голосов, из них — один комиссар, один заместитель и т. д.» [939].

Из этого довольно саркастического по тону высказывания, пронизанного, к тому же, также чувством неприкрытой иронии относительно «архидемократизма» Сталина, еще, конечно, нельзя делать далеко идущих выводов о том, что Сталин впервые воспользовался приписываемой ему формулой — не важно, кто как голосует, важно — кто подсчитывает голоса. Дело, конечно, в другом: Сталин провел серьезную работу среди делегатов съезда в пользу ленинской платформы. А сделать это было не так уж и сложно, учитывая общее недовольство, господствовавшее в партийных кругах в отношении Троцкого и особенно методов его действий.

Фактором, который способствовал серьезному упрочению позиций Сталина в партии, явилось и то, что Оргбюро и Секретариат явно не справлялись с поставленными перед ними задачами. Тем более они не соответствовали новым, значительно возросшим требованиям, продиктованным переходом к новой экономической политике. В выступлениях делегатов работа этих органов подвергалась нелицеприятной и суровой критике. И что особенно обращает на себя внимание, так это то, что впервые на партийном форуме прозвучало само слово «Генеральный секретарь»! Контекст, в котором оно впервые было использовано, довольно любопытен, поскольку показывает, что хотя формально такого поста в партии еще не существовало, в сознании некоторых делегатов он представлялся как реально существующий факт.

Один из делегатов съезда заявил: «Уже из начавшейся дискуссии выяснилось, что те недостатки и те уродливые явления, которые у нас сейчас замечаются вроде «Рабочей оппозиции», имеют в известной степени свои причины в недостатках работы ЦК, — не в политической области, разумеется, а в организационной. Ярким доказательством этого был доклад Генерального секретаря нашей партии т. Крестинского… А если судить об организационной работе на основании этого доклада, то, товарищи, вполне понятными становятся многие недочеты и уродливые явления в нашей партии» [940].

Нацеленность данного замечания не вызывает никаких сомнений и не нуждается в каких-либо комментариях. Характерно, что возведенный таким ораторским приемом в ранг Генерального секретаря Н. Крестинский счел необходимым не оставить без внимания поднятый вопрос и в своем заключительном слове сказал: «Второй вопрос, который был задет, который, собственно говоря, не имеет прямого отношения к делу, но на который я считаю своим долгом ответить, это — тот, что здесь говорилось, будто я являюсь генеральным секретарем, главным секретарем Центрального комитета. У нас не существует такой должности, товарищи. Мы, три секретаря, являемся равноправными секретарями, что и было подчеркнуто в постановлении первого пленума» [941].

Действительно, в партии такой должности не существовало. Но весь ход событий протекал в том русле, что такая должность должна была появиться. Раньше или позже, но учреждение поста Генерального секретаря ЦК партии становилось просто неизбежностью. Толкали к тому многие соображения. Я не стану перечислять все из них, укажу лишь на наиболее существенные.

Работа партийного аппарата нуждалась в твердом, можно сказать, железном руководстве. Общеполитическая ситуация в стране отличалась крайней напряженностью, нарастали трудности, вытекавшие из проведения курса новой экономической политики. Требовались более жесткие меры дисциплины и вообще организации всех звеньев партийного аппарата. Вторым, уже, так сказать, субъективным фактором, являлась обострявшаяся борьба в высшем эшелоне партийной иерархии. Скрытой от глаз непосвященных, но тем не менее абсолютно реальной пружиной этого обострения борьбы, явилась прогрессирующая болезнь лидера партии — Ленина. Его соратники как бы заранее готовились к схватке, чем то напоминавшей схватку диадохов после смерти Александра Македонского. Да и сам Ленин, конечно, не мог не замечать подспудных внутренних процессов, происходящих в рядах его соратников и в чем-то ослаблявших его собственные позиции.

Конечно, по прошествии столь долгих лет трудно восстановить в полном объеме и с необходимой достоверностью характер отношений Ленина со своими ближайшими соратниками. Однако бесспорно одно — он видел в них не только соратников, но и потенциальных соперников. Пока он находился в хорошем состоянии здоровья и фактически держал в своих руках все главные нити государственного и партийного управления, ему опасаться за свою власть не приходилось. Несмотря даже на постоянные дискуссии и споры, разделявшие большевистское руководство как в предреволюционные, так и особенно в послереволюционные годы. Но по мере того как болезнь все больше давала о себе знать, ему все чаще, очевидно, приходилось задумываться о том, как сохранить устойчивость в руководстве и свое неоспоримое первенство.

Стали проявляться и явные признаки того, что его соратники порой вели себя по отношению к нему не совсем лояльно, допуская порой прямые выпады против него. Об этом можно судить на основе оставшихся после смерти его сестры М.И. Ульяновой воспоминаний, увидевших свет только в конце 1980-х годов. Эти воспоминания не похожи на панегирики по чьему-либо адресу. В них соблюден такт и необходимая доля объективности, что в целом дает полное основание относиться к ее свидетельствам с доверием. Вот что пишет М.И. Ульянова:

«Характерен в этом отношении случай с Троцким. На одном заседании ПБ Троцкий назвал Ильича «хулиганом». В.И. побледнел, как мел, но сдержался. «Кажется, кое у кого тут нервы пошаливают», что-то вроде этого сказал он на эту грубость Троцкого, по словам товарищей, которые передавали мне об этом случае. Симпатий к Троцкому и помимо того он не чувствовал — слишком много у этого человека было черт, которые необычайно затрудняли коллективную работу с ним. Но он был большим работником, способным человеком, и В.И., для которого, повторяю, дело было на первом плане, старался сохранить его для этого дела, сделать возможным дальнейшую совместную работу с ним. Чего ему это стоило — вопрос другой. Крайне трудно было поддерживать равновесие между Троцким и другими членами ПБ, особенно между Троцким и Сталиным. Оба они — люди крайне честолюбивые и нетерпимые. Личный момент у них перевешивает над интересами дела. И каковы отношения были у них еще в первые годы Советской власти, видно из сохранившихся телеграмм Троцкого и Сталина с фронта к В.И.

Авторитет В.И. сдерживал их, не давал этой неприязни достигнуть тех размеров, которых она достигла после смерти В.И. Думаю, что по ряду личных причин и к 3[иновьеву] отношение В.И. было не из хороших. Но и тут он опять-таки сдерживал себя ради интересов дела»[942].

Складывается устойчивое впечатление, что почти со всеми ближайшими сподвижниками у В.И. Ленина отношения были, мягко выражаясь, далекими от идеальных. Ссылки на то, что движущим мотивом было то, что Ленин во главу угла ставил прежде всего интересы дела и что именно этот приоритет в конечном счете и определял всю гамму его отношений с соратниками, хотя и выглядит убедительным, но все-таки вызывает какие-то внутренние сомнения и вопросы, остающиеся без ответа.

Смысл их сводится к тому, что Ленин, по мере ухудшения своего физического состояния здоровья (явных признаков политического недомогания Ленин пока не обнаруживал, хотя в связи с переходом к НЭПу в его высказываниях все чаще проскальзывали нотки внутренней неуверенности), все больше ощущал нечто вроде утраты прежнего трепетного уважения к своему неоспоримому авторитету и мнению. Его соратники, как бы соревнуясь друг с другом, демонстрировали перед ним собственную самостоятельность и способность вести себя в качестве независимых, самодостаточных политических фигур. Одновременно они вели между собой неутихавшую закулисную борьбу, чтобы заручиться большей поддержкой со стороны самого Ленина, поскольку именно такая поддержка и составляла в конечном счете один из решающих компонентов в предстоявшей борьбе за власть в партии.

Помимо воспоминаний сестры Ленина, имеется еще и его собственное письмо, датированное июнем 1921 года, из содержания которого можно сделать однозначный вывод: Ленин чувствовал нараставшее сопротивление своих соратников, их плохо скрываемое недовольство отдельными его действиями, их стремление продемонстрировать свой вес и свое независимое положение. Вот полный текст этого письма, также впервые опубликованный в конце 80-х годов XX века.

«Тов. Шкловский!

Получил Ваше большое письмо после отправки Вам моей записки.

Вы вполне правы, что обвинять меня в «протекционизме» в этом случае — верх дикости и гнусности. Повторяю, тут интрига сложная. Используют, что умерли Свердлов, Загорский и др.

Придется Вам «итти сначала». Есть и предубеждение, и упорная оппозиция, и сугубое недоверие ко мне в этом вопросе. Это мне крайне больно. Но это— факт. За Ваше письмо Вас не осуждаю. Понимаю, что Вам очень тяжело.

Я видел еще такие примеры в нашей партии теперь. «Новые» пришли, стариков не знают. Рекомендуешь— не доверяют. Повторяешь рекомендацию — усугубляется недоверие, рождается упорство. «А мы не хотим»!!!

Ничего не остается: сначала, боем, завоевать новую молодежь на свою сторону.

Привет! Ленин»[943].

В свете данного письма Ленина вполне оправданной и логичной предстает и коренная реорганизация, произведенная на X съезде и после съезда на пленуме ЦК как в самом составе Центрального Комитета, так и в его исполнительных органах. В члены ЦК были избраны новые члены: численность членов ЦК была увеличена с 19 человек до 25, увеличилась также численность кандидатов в члены ЦК. Из прежнего состава Политбюро был выведен Крестинский, он также утратил свои посты в Оргбюро и в Секретариате. Вместо Крестинского в члены ПБ был введен Зиновьев, бывший до сего времени лишь кандидатом. Крупную перетряску претерпело и Оргбюро, из которого были выведены сторонники Троцкого и другие члены, явно не продемонстрировавшие свою лояльность Ленину во внутрипартийной борьбе, особенно в период дискуссии о профсоюзах. Они были заменены другими, вполне лояльными Ленину (да и Сталину) людьми.

Однако особо следует отметить полную реорганизацию Секретариата: все прежние члены которого — Крестинский, Преображенский и Серебряков — рьяные сторонники Троцкого — были из него выведены и заменены В.М. Молотовым, Е.М. Ярославским и В.М. Михайловым[944]. Первые два были людьми, полностью ориентировавшимися на Сталина, т. е. фактически ставленниками Сталина. Малоизвестная и невлиятельная в партии фигура В.М. Михайлова в Секретариате не играла сколько-нибудь значительной роли и вскоре исчезла с политического горизонта. Что же касается Молотова и Ярославского, то они также не представляли собой политических фигур первого (а последний и даже второго) плана. Они не обладали серьезным политическим весом и авторитетом и имели ограниченные связи. Последнее обстоятельство также, видимо, сыграло свою роль в выборе данных фигур. Они, по замыслу главных партийных стратегов, в первую очередь Сталина, призваны были сыграть проходную роль в том политическом спектакле, который тогда разыгрывался по всем правилам большевистской кадровой практики. Словом, на политической шахматной доске произошла не просто рокировка, а коренная смена фигур.

Таким образом, новый состав высшего партийного руководства, особенно Оргбюро и Секретариата, без всяких сомнений свидетельствовал о серьезном укреплении позиций Сталина. Хотя он и не вошел в состав Секретариата, но откровенно слабый персональный состав последнего как бы заранее, заблаговременно открывал перед ним перспективу скорейшего вхождения и в этот орган ЦК. Вопрос был только во времени. А время работало на Сталина. Нужно было только проявлять терпение и выдержку, а этими качествами он, как известно, не был обделен. Второй момент заключается в том, что Сталину, видимо, вскоре после съезда было поручено общее наблюдение за работой Секретариата (позднее такая функция стала обозначаться понятием «курирование»). Прямыми источниками, подтверждающими данный факт, я не располагаю, однако косвенные свидетельства дают основание считать это предположение вполне вероятным.

Завершая обзор некоторых существенным моментов, характеризующих стратегию продвижения Сталина к власти в период X съезда партии и после него, а именно — к посту Генерального секретаря, приведу оценку уже не раз упоминавшегося Грея. Думаю, что трудно оспорить следующий вывод, сделанный по данному вопросу западным биографом Сталина: «Хотя во время съезда Сталин и вел себя скромно, в итоге после съезда его власть значительно увеличилась. Частично это было следствием заката Троцкого и его сторонников, благодаря чему возникли вакансии в Центральном Комитете и других центральных органах, многие из которых были заполнены людьми, близкими к Сталину Но самой главной причиной этого было его мастерское управление партийным аппаратом. Он один понимал, как должен развиваться и функционировать этот орган, чтобы поддерживать абсолютную власть центра. Ленину не слишком нравилось заниматься административными вопросами. Это мог сделать кто-то пониже его. Троцкий видел себя оратором, словом зажигающим и ведущим народ. У Зиновьева, Каменева и Бухарина не хватало терпения заниматься аппаратом. Сталин такой ошибки не допустил. Административные и организационные вопросы неразделимы и важны для сплочения партии» [945].

Соглашаясь в целом с оценкой Грея, а также ряда других биографов Сталина, делающих акцент прежде всего на организаторских способностях Сталина, на том, что он увидел в аппарате партии главный инструмент достижения высшей власти, хочется вместе с тем подчеркнуть и другое. Делая особый акцент на административном и организаторском компонентах как решающем инструменте достижения власти, они сознательно или невольно упускают из вида или же коренным образом недооценивают и факторы политического порядка. Если следовать логике их рассуждений, то политические способности Сталина, его качества как стратега политической линии партии вообще исчезают из поля зрения или серьезнейшим образом недооцениваются. Такой подход, на мой взгляд, в принципе ошибочен хотя бы в силу своей односторонности. Не говоря уже о его несоответствии реалиям тогдашней исторической эпохи.

Как бы ни была высока роль организаторско-административных способностей Сталина, какими бы блестящими данными по управлению аппаратом он ни обладал, одних этих способностей явно было недостаточно, чтобы не только добраться до вершин власти, но и просто претендовать на нее. Решающей предпосылкой выступали не только эти качества, сколько наличие твердой, ясной и определенной политической линии. Надо было быть крупной политической фигурой, а не только хорошим и умелым организатором, чтобы в сложнейшей внутрипартийной борьбе одержать верх над бесспорно опытными на поприще политических баталий соперниками, какими являлись Троцкий, Зиновьев, Каменев и некоторые другие. Искать причину успеха Сталина в борьбе за власть прежде всего и главным образом в умении подбирать и расставлять своих людей на решающие участки партийной работы, оставляя в то же время за скобками суть политической линии, отстаиваемой им в тот период, — значит не замечать главного звена всей политической стратегии Сталина. Он прекрасно понимал своеобразие обстановки и тонко чувствовал духовный настрой партийной массы: она в силу многих причин, в том числе и укоренившихся традиций, решительно отторгала личную борьбу за власть между потенциальными наследниками Ленина. Что она была в состоянии понять, так это борьбу между политическими линиями, политическими курсами, но никак не борьбу партийных вождей за личную власть. Сталин как раз и сделал ставку на это, предпринимая все, чтобы в партии сформировалось твердое убеждение — речь идет не о противостоянии личностей, а о противоборстве политических линий.

Мне думается, что высказанная выше оговорка имеет существенно важное значение для понимания и верной оценкой всей политической биографии Сталина. Причем это распространяется не только на период его борьбы за пост Генерального секретаря, но и на всю его последующую партийную и государственную деятельность. Организаторский дар, умение создать необходимый аппарат и искусно использовать его в политических целях — этого у Сталина не отнимешь. Но серьезно думать, что только на этих двух «конях» он был бы в состоянии взойти на вершины власти — значит чрезвычайно упрощать реальную картину того, что имело место в действительности. В тех условиях прежде всего необходимы были четкая и ясная политическая линия и выверенная стратегия развития страны. Без этого и сам аппарат, и другие партийные механизмы оказались бы не то что бесполезными, но просто неэффективными. В конце концов даже без лишних интеллектуальных усилий можно уяснить простую истину: аппарат не играл роль некоего демиурга, он был лишь инструментом осуществления определенного политического курса. Его роль была велика, даже очень велика, но все же подчиненна. Он выступал в качестве инструмента политики, а не творца этой политики.

В верхах партии развертывалась борьба за власть, а она, в свою очередь, отражала, кроме всего прочего, различное толкование новой экономической политики, тех пределов, на которые могли пойти большевики в своих экономических уступках частному сектору. Эти вопросы в тот период выдвинулись на первый план.

Способствовали тому достаточно веские и глубокие причины. Переход к НЭПу среди многих членов партии, и не только рядовых, породил глубочайшие сомнения вообще в правильности выбранного пути. Авторы одной коллективной монографии, вышедшей в свет в начале 1990-х годов, характеризуя тогдашнюю ситуацию, констатируют: «Руководству РКП (б) стоило немалого труда убедить рядовых коммунистов в целесообразности нового экономического курса, встретившего на местах определенное противодействие. Несколько уездных парторганизаций усмотрели в оживлении частной торговли и в переговорах с иностранными капиталистами о концессиях «капитуляцию перед буржуазией». Практически во всех парторганизациях имели место случаи выхода из РКП (б) «за несогласие с нэпом». Весьма распространенным было и мнение о тактическом смысле решений X съезда, якобы призванных в первую очередь стабилизировать политическую обстановку в стране; в этой связи совершенно стихийно было пущено в оборот выражение «экономический Брест», намекающее не только на вынужденный характер уступок крестьянству, но и на их скорое аннулирование. Работники Наркомпрода на местах мало считались с разницей между разверсткой и натуральным налогом и ожидали не ранее, чем осенью, вернуться к политике продовольственной диктатуры» [946].

В среде самого высшего руководства шли постоянные споры по конкретным вопросам реализации курса новой экономической политики. Сталин, как уже отмечалось выше, выступал в числе наиболее решительных поборников этой политики. Он ее защищал в своих публичных выступлениях, особенно на партийных форумах, что и было вполне естественным. Достоин упоминания и тот факт, что именно в самый разгар осуществления новой экономической политики, а именно в августе 1921 года, ЦК поручает Сталину общее руководство работой отдела агитации и пропаганды[947]. Назначение Сталина на этот пост было, по всей вероятности, обусловлено необходимостью как-то централизовать и скорректировать общую линию пропаганды. В партии и стране царили разброд и шатания, а партийная печать не только не играла роль фактора сплочения партийных рядов, а зачастую публикацией различных, часто путанных и даже в корне ошибочных материалов, вносила дополнительную неуверенность и сумятицу в умы членов партии и населения вообще. Поэтому усиление партийного руководство делом агитации и пропаганды являлось чрезвычайно важной и актуальной задачей. А справиться с этим мог только достаточно авторитетный партийный деятель. Именно поэтому выбор пал на Сталина.

Но было бы наивным не понимать того факта, что и у самого Сталина, видимо, не могло не возникать определенных сомнений в абсолютной верности избранного курса. Какими-либо достоверными свидетельствами на этот счет мы не располагаем, поскольку официальные документы и газетные публикации рисуют однозначную картину его твердой поддержки политики НЭПа. Имеется, правда, одно весьма любопытное свидетельство меньшевистского журнала «Социалистический вестник», поместившего в середине 20-х годов довольно странную информацию о позиции Сталина в самые первые месяцы реализации курса новой экономической политики. Суть этой информации такова: «В частных беседах Сталин еще в 1921 году считал дело социалистического строительства в России бесповоротно потерянным. Тогда он прямо заявлял, что компартия не может взять на себя работу по восстановлению буржуазного строя в России, и предлагал передать власть какой-либо другой группе. Тогда, с благословения Ленина, делал даже конкретные шаги в этом направлении, пытаясь сколотить такую группу из людей ему лично знакомых и даже близких (в тогдашних переговорах… принимал участие и теперешний адъютант Сталина — Молотов» [948].

Как можно прокомментировать этот пассаж? Он выглядит, хотя и довольно пикантным, но весьма напоминает политическую фальшивку. Нет буквально никаких оснований и поводов считать, что вскоре после введения НЭПа, большевики, столкнувшись с первыми серьезными последствиями реализации этой политики на практике, впали в состояние паники. Не для того они брали власть в октябре 1917 года и вели более трех лет самую жестокую из всех войн — Гражданскую войну — чтобы уже при столкновении с первыми трудностями впасть в состояние политической прострации и искать партию, способную взять из их рук бразды управления страной.

Скорее всего, приведенный выше «факт» — плод иллюзий или фантазий меньшевиков, обитавших за границей, которые никак не могли смириться со своим фактическим уходом с политической арены России. К тому же, уж если бы большевики и помышляли об укреплении своих позиций в первый период НЭПа, то для налаживания контактов с меньшевиками или другими политическими силами в России, выбрали бы не Сталина, а кого-либо другого. Более склонного к компромиссам, не отличавшегося стойким политическим ригоризмом, свойственным как раз именно Сталину.

Другое соображение состоит в том, что в тогдашней России не существовало никакой реальной политической партии, способной хотя бы потенциально противостоять большевикам в качестве организованной силы. Характерно в этом отношении мнение одного из лидеров движения «сменовеховцев» (либерально настроенных интеллигентов, живших за границей и издававших там журнал «Смена вех», в котором они выступали за поиски путей компромисса с Советской властью и налаживания с нею политического диалога) Ю. Ключникова: «…Никакой другой России, кроме революционной, сейчас нет и быть не может. С этой Россией им (т. е. Западу — Н.К. ) необходимо установить modus vivendi. Поскольку они сумеют к ней приспособиться, постольку и она приспособится к ним» [949].

Объективные факты однозначно говорили в пользу успехов в проведении новой экономической политики. Но это не значит, что все проходило гладко, без сучка и задоринки. Напротив, трудности были колоссальные буквально во всех сферах как экономики, так и социальной жизни страны. Сказывались они и на политической атмосфере в обществе в целом, и в партии в особенности. В самой партии было немало тех, кто вступил в нее из карьеристских соображений, пытаясь извлечь материальные и иные выгоды из самого факта принадлежности к правящей партии. Впрочем, это явление — не исключение, а скорее общее правило для всех партий, обладающих монополией на власть.

В соответствии с курсом X съезда РКП(б) с 15 августа до конца 1921 года проводилась самая грандиозная чистка партии. Ее называли генеральной чисткой партийных рядов. ЦК партии обратился со специальным письмом ко всем партийным организациям. В нем обосновывалась необходимость чистки, определялись основные критерии, согласно которым она должна была осуществляться, и выдвигалась задача добиться решительного преодоления мелкобуржуазной стихии, захлестнувшей партию. «Дело очистки нашей партии есть самое ответственное дело, какое только нам приходилось выполнять за последнее время. От состава наших партийных организаций зависит состав советских учреждений, зависит успех нашей борьбы с бюрократизмом, зависит дело налаживания хозяйства, зависит все…» — подчеркивалось в письме.

«Необходимо объявить борьбу карьеризму, бездушному формализму, пытающемуся угнездиться в наших собственных рядах. Надо добиться того, чтобы между членами партии были отношения близкие, тесные, надо добиться того, чтобы наша партия состояла исключительно из подлинных коммунистов, для которых движущим мотивом является только благо партии и благо пролетарской революции»[950].

Следует подчеркнуть, что чистка была проведена весьма сурово, о чем говорят сами ее результаты. В итоге чистки из партии было исключено и убыло 159 355 человек, или 24,1 процента состава (в том числе 3,1 процента приходилось на тех, кто покинул РКП(б), не дожидаясь проверки). Были разоблачены и изгнаны из партии явно враждебные элементы, проникшие в ее ряды с контрреволюционными целями; они составили 3,7 процента исключенных. 8,7 процента были исключены за злоупотребление своим положением; 3,9 процента — за исполнение религиозных обрядов. Остальная часть исключенных — это люди, состоявшие в РКП(б), но не принимавшие никакого участия в партийной жизни[951].

Хотя формально и фактически всем этим делом руководила Центральная Контрольная Комиссия, есть веские основания полагать, что общий контроль и общее руководство осуществлялось Сталиным как членом Политбюро и Оргбюро, как главным партийным специалистом по организационным делам. Парадоксальным эпизодом, имевшим место во время чистки, явилось исключение из партии собственной жены Сталина Н.