Спарта v-iv вв. до н. э. к жизнеописаниям павсания, лисандра, агесилая

После демократических Афин нам предстоит познакомиться с противоположным полюсом эллинского мира - с классическим об­разцом олигархического города-государства, считавшегося идеа­лом всех греческих аристократов. Дорийская Спарта, или Лакедемон, как чаще именуют ее древние историки, была своего рода об­щегреческим центром олигархии, а управляемый ею полуостров Пе­лопоннес - зоной олигархических режимов, в которую вклинивался как единственное исключение древний независимый город Аргос, имевший сильную народную партию.

Пелопоннес - огромный окраинный кусок Балканского полу­острова, соединенный со срединными частями Греции узким Ист-мийским перешейком. Юг Пелопоннеса занимали плодородные области Мессения и Лаконика. В старинных греческих преданиях поми­нались их знаменитые города героической эпохи - мессенский песчаный Пилос, в котором правил мудрый старец Нестор, и лаконская Спарта, где жила прекрасная царица Елена, бежавшая в один злосчастный день за море с троянским царевичем Парисом. Составители мифических генеалогий считали, что через три поко­ления после Троянской войны, разгоревшейся из-за похищения Еле­ны, кочующее греческое племя дорийцев вторглось под предводи­тельством потомков Геракла с севера в Лаконику и на берегу Эвро-та основало новую Спарту, ставшую впоследствии прославленней­шим городом Эллады. От дорийской дружины в 8 - 10 тыс. воинов про­изошли спартиаты - граждане Спарты, от Гераклидов - два спар­танских царских рода, представители которых составляли пару одно­временно правящих царей. По данным археологии, основание дорий­ской Спарты состоялось в начале железного века, в X-IX вв. до н. э. Чуть позже, приблизительно во времена первых Олимпийских игр (776 г. до н. э.), мудрец царского рода Ликург дал Спарте законы, благодаря которым она стала самым устойчивым и своеобразным государством Греции. Хотя не все греческие историки признавали существование Ликурга, а ученые наших дней растягивают приписан­ные ему реформы на несколько поколений, имя полулегендарного законодателя стало символом спартанских порядков, и государствен­ный строй Спарты эпохи ее расцвета (VII-V вв. до н. э.) принято называть «ликурговым». Вглядимся в его неповторимые черты.

С самого начала дорийская община, осевшая на чужой земле, имела военизированный характер. Пришельцы поработили население непосредственно прирезанных к городу земель, превратив его в бесправное сословие илотов. Только путем насилия можно было держать эту массу в повиновении, и спартанские должностные лица каждый год формально объявляли илотам войну. Лаконские города, окружавшие спартанские владения (жители их назывались периэками - «живущими вокруг»), сохранили свои земли и порядки, но превратились в зависимых союзников самого могущественного города области. После двух длительных войн (VIII-VII вв. до н. э.) в состав Спартанского государства была включена Мессения, став­шая страной спартанских усадеб и крепостных. Наконец, в VI в. спартанцы, признанные лучшими воинами Эллады, возглавили воен­ный союз пелопоннесских городов, в стороне от которого постоянно держался гордый своим былым величием Аргос. Члены Пелопоннес­ского союза считались автономными государствами, но Спарта власт­но командовала союзниками по праву сильнейшего.

Эта иерархия господства требовала от спартанцев постоянного напряжения сил. «Законы Ликурга» сплотили дружину дорийских завоевателей в единое сословие воинов-господ, призванных повеле­вать рабами, подданными и союзниками. С детства до старости спартанцы не знали иных занятий, кроме спорта, войны и охоты. Спартанская семья кормилась с имения (клера), обрабатываемого илотами, и пользовалась скромным достатком помещиков, живущих на всем домашнем. Монета была изгнана за пределы Лакедемона. Земли поделены раз и навсегда на равные участки. Все спартанцы носили домотканную одежду, жили в деревянных домах, пользова­лись грубой утварью и ели одинаковую черную похлебку. Ведя единый образ жизни, они не без основания именовали свое государство «общиной равных».

Спартанские достатки почитались у других греков за бедность, однако то была особая, аристократическая бедность касты благород­ных и властных. Спартанские мальчики ходили в рваных плащах и босиком, но умели слушаться старших, повелевать младшими и не щадить жизни во имя чести. В предание шагнул юный спартанец с лисенком за пазухой: зверек грыз ему тело, а он терпел боль, скрывая добычу, пока не упал мертвым. Спартанские отроки, опускавшие при разговоре со старшими глаза долу, удостоились похвалы извест­ного мизантропа Диогена; на вопрос, где он видел хороших людей, циник ответил: «Хороших людей - нигде, хороших детей - в Лакедемоне». Взрослый воин-спартиат, отправляясь в поход, слышал от матери напутствие: «со щитом или на щите», т. е. победителем или мертвым. Сражения, проигранные пелопоннесскими армиями, были поражениями союзников Спарты; считалось, что до битвы при Левктре (371 г.- см. вступительную статью к беотийским жизне­описаниям) сами спартанцы никогда не отступали с поля боя, испол­няя, в случае поражения, завет своих женщин. Единичные «поражен­цы» до конца дней своих жили в позоре и поношении. Традиции, общественное мнение и условия жизни лакедемонян были таковы, что в Спарте не было места ни стяжателю, ни развратнику, ни трусу. В государстве дисциплинированном, но свободном, где повиновались законам, а не лицам, граждане с молоком матери впитывали высо­кое чувство человеческого достоинства. Спартанца можно было скорее поставить на голову, чем заставить преклонить колени пе­ред самым великим царем. Досуг этих гордых воинов посвящался сакральным играм и песням. Покровителем Спарты считался Апол­лон; предания гласили, что в те времена, когда боги сходили на землю, златокудрый предводитель муз, отложив лиру и лук, метал вместе с лаконскими юношами диск на берегах Эврота.

На закате классической эпохи Аристотель высказал в трактате о государстве мечту своего времени о выведении особой, благородной породы людей. Ему рисовались идеальные граждане идеального города-государства, переложившие физический труд на плечи по­рабощенных иноземцев, занятые развитием в себе добродетели, т. е. высоких качеств души и ума. Казалось бы, философ мог привести в пример ликургову Спарту, но ссылка такого рода оказалась для него невозможной. В самом деле, опыт Спарты скорее опровергал аристотелев идеал. Доблести ее граждан отравлялись воздухом насилия, которым они дышали с детства. Спартанская «община равных» имела все пороки, характерные для элиты, взращенной на рабстве. Безупречные в пределах своего круга, спартанцы были жес­токи с илотами и заносчивы с союзниками. Издевательства и распра­вы над беззащитными рабами входили в систему закалки спартан­ских юношей. Воспитанные в презрении к низшим, спартанцы отличались специфической, господской грубостью характера, напоминая в этом отношении рыцарей раннего средневековья. Нужно помнить об этой теневой стороне спартанской доблести, чтобы понять героев Непота.

Другая примечательная особенность Спарты заключается в том, что устойчивость ликургова строя обеспечивалась строгой изоляцией «общины равных» от внешнего мира. Сама природа со всех сторон оградила Лаконику горными хребтами, через которые пролегали, как в сказке, лишь три дороги. Надежнее гор действовал «железный занавес», изобретенный задолго до наших дней. Ни один спартиат не мог пересечь границу Лакедемона без разрешения властей. Ино­земцы допускались в Спарту в исключительных и редких случаях. Внутренняя жизнь и внешние сношения преднамеренно окутывались покровом тайны. Отсюда - существенные пробелы в наших знаниях о Спартанском государстве, во многом загадачном даже для современников. Считалось, что закрытая граница отсекает от Лакедемона чужеземные тлетворные нравы, по сути же спартанские власти боя­лись, как бы граждане бедной и суровой страны не сравнили свою участь с жизнью вольных и богатых соседей.

Закрытым характером Спартанского государства объясняется то странное обстоятельство, что меньше всего известна нам природа знаменитой спартанской олигархии. Несомненно одно: при всем равенстве членов спартанской общины власть и связанные с нею привилегии (например, право выезда за границу) принадлежали ограниченному кругу знатнейших семей, из недр которых выходили советники, послы и военачальники, передававшие свои полномочия практически от отца к сыну. Народное Собрание (апелла) было настолько покорно властям, что Аристотель отказывал спартанско­му народу в праве именоваться демосом. Весьма узкий совет ста­рейшин (герусия) состоял из 28 старцев-геронтов и двух царей, и хо­тя доступ в него был открыт всем доблестным и добродетельным гражданам, на деле избрания удостаивались представители гос­подствующих семей, в первую очередь - царские родственники. Наконец, самые действенные полномочия сосредоточивались в руках олигархической по составу и форме коллегии 5 эфоров - должност­ных лиц, надзиравших за властями, порядками и даже царями Спар­ты. Олигархический строй процветал и у членов Пелопоннесского союза, сплотившихся вокруг Спарты для борьбы как с внешним, так еще более - с внутренним врагом, с демократическими партия­ми своих городов.

Три спартанских жизнеописания Непота отражают эпоху, когда спартанцы вышли за пределы Лаконики и Пелопоннеса, сначала - как временные участники Мидийской войны (начало V в.), через 70 с лишним лет - как победители Афинской Державы и претенденты на руководство всей Элладой (конец V - начало IV в. до н.э.).

Во времена старшего героя, Павсания, спартанцы впервые вдоволь повидали чужие моря и земли. Как мы помним, в начале Ксерксова похода на Элладу 300 спартанцев под предводительством царя Леонида покинули Лакедемон, чтобы с великой славой сложить головы в Фермопильском ущелье (480 г. до н. э.). После гибели пер­сидского флота при Саламине и бегства Великого Царя в Азию в Греции оставалась еще огромная армия царского зятя Мардония, осевшая на равнинах Беотии, среди городов, управлявшихся про-персидски настроенной аристократией. Эгейские волны бороздили корабли уцелевшей персидской эскадры. В то время афиняне, самые горячие патриоты общегреческого дела, без спора уступили командование на суше и на море спартанцам.

Во главе ополчений Эллинского союза встал Павсаний - племян­ник Леонида, опекун его малолетнего сына Плейстарха, приведший за собой из Лакедемона 10-тысячный контингент, ядро которого составляли 5000 спартиатов. В сентябре 479 г. союзное греческое войско во главе с Павсанием разгромило армию Мардония у беотийских Платей. По преданию, в тот же самый день на малоазийском берегу у мыса Микале спартанский царь Леотихид, предво­дительствовавший союзным флотом, опрокинул сошедшего с ко­раблей неприятеля и сжег стоянку персидских судов.

После изгнания персов из Европы флот Эллинского союза вел операции в Эгейском море, сражаясь за свободу островных и азиат­ских греков. Командование по-прежнему оставалось за Спартой, которую представляли Павсаний и его офицеры. В этом походе (478 г. до н. э.) глазам спартанцев открылся широкий мир со всеми своими сокровищами и соблазнами. Побывав на Кипре и Геллеспонте, они освободили большую часть острова Афродиты, захватили Византии, прикоснулись к богатствам азиатских городов. И тотчас обнаружи­лась несовместимость ликурговых нравов с чуждой им почвой. Преж­де всего роковую, историческую роль сыграла исконная грубость спартанского характера. Павсаний и его приближенные обращались с вольными союзниками как со своими илотами. «С начальниками союзников,- рассказывает Плутарх,- Павсаний разговаривал всег­да грубо и сердито, а простых воинов наказывал палками или застав­лял стоять целый день с железным якорем на плечах. Никому не разрешалось раньше спартанцев набрать соломы на подстилку, при­нести сена коням или подойти к источнику и зачерпнуть воды - ос­лушников слуги гнали прочь плетьми...» (Плут. Арист. XXIII). В ре­зультате греческие моряки выгнали спартанского полководца из лагеря и отдали командование афинянам. И тогда рядом с Пелопон­несским союзом возник его будущий могущественный соперник - Афинский морской Союз, ставший впоследствии Афинской морской Державой.

Кроме того, под воздействием иноземных чар, особенно азиатско­го золота, началось нравственное разложение суровых спартанцев, в первую очередь - спартанских вождей. Этому явлению уделяется большое внимание в рассказе Непота. Павсаний, как мы увидим, променял лаконскую простоту на персидскую роскошь, пытался надолго обосноваться вдали от родины - сначала в Византии, затем в азиатских Колонах, и дошел в конце концов до государственной измены. В то же время победитель при Микале Леотихид, посланный воевать с фессалийскими городами, принял от противника взятку и, застигнутый сидящим на мешке с деньгами, бежал от суда за пределы Лаконики. Очевидно, не лучше вели себя и прочие военачальники, так как спартанские власти, попытавшись сначала заменить Павсания другими полководцами, вскоре перестали посылать за море своих командиров, заметив, что на чужбине бесконтрольная власть и деньги портят их военачальников (Фукид. I, 94; Плут. Арист. XXIII). Так закончился первый большой выход спартанцев в свет: Спарта, по­добно улитке, выглянув наружу, поспешила втянуться в свой Пело­поннесский домик.

Второе решающее вмешательство Спарты в международную по­литику относится ко времени Пелопоннесской войны, особенно ко второму ее периоду, когда спартанцы противопоставили афинскому флоту свою эскадру, оснащенную на заемные персидские деньги (411-405 гг. до н. э.), вновь вырвавшись на простор Эгейского моря. В 407 и 405 гг. спартанским флотом, базировавшимся в Эфесе, командовал царский родственник Лисандр (сначала как адмирал-наварх, а затем как помощник наварха, исполняющий фактически роль главнокомандующего), назначенный сражаться с победоносным Алкивиадом. За два года этот не по лаконски гибкий и коварный политик приобрел себе сторонников во всех городах Малой Азии и вошел в тесную дружбу с персидским царевичем Киром, который как раз в это время управлял тремя малоазийскими сатрапиями (407-405 гг.). Увеличив спартанскую эскадру благодаря щедрым субсидиям перса, Лисандр сначала вытеснил с моря самого Алкивиада (см. выше о битве при Нотии), а затем, подловив удачу, уничтожил афинский флот у Козьей Речки, со славой окончив 27-лет­нюю Пелопоннесскую войну. При заключительной осаде Афин по­бедитель при Эгоспотамах играл главную роль в компании царей Агиса и Павсания. Именно Лисандр принял капитуляцию города, срыл под звуки флейт Длинные стены и сжег афинские корабли в Пирее (апрель 404 г.).

После столь полной победы Спарта уже не хотела и не могла ограничить свой горизонт пределами Истмийского перешейка. Она оказалась в положении лидера и хозяйки всей Греции, и Лисандр, как глава заморской политики, учредил систему спартанской геге­монии в Элладе. Еще во время своего правления в Эфесе он создал сеть тайных олигархических союзов, охватившую все малоазийские города. После поражения Афин антидемократические клубы пришли к власти как в союзных Спарте городах, так и у «освобожденных» афинских подданных. Везде бразды правления вручались олигархи­ческим десяткам (декархиям), укомплектованным не столько мест­ной знатью, сколько местными авантюристами из числа лисандровых друзей - непопулярных среди сограждан и потому всецело преданных Спарте и лично своему благодетелю (Плут. Лис. XIII). Власть декархий охранялась пелопоннесскими гарнизонами под ко­мандованием спартанских офицеров-гармостов. Террор «десяток» и произвол спартанцев с самого начала исполнили горечью, по выраже­нию одного писателя того времени, «сладкий напиток свободы», поднесенный грекам при уничтожении афинского господства.

В чистом виде лисандрова система продержалась недолго. Не прошло и года, как партия спартанских царей, обеспокоенная чрез­мерным влиянием устроителя новых правительств, стала понемногу отзывать лисандровых гармостов, допуская, чтобы некоторые города установили у себя порядок по своему отеческому обычаю. Так при тайном содействии спартанского царя Павсания пала «тирания трид­цати» в Афинах (октябрь 403 г.). В политике спартанских царей, какие" бы личные страсти к ней ни примешивались, проступал старинный мотив воздержания от излишней власти за пределами Пелопоннеса, заметный в борьбе спартанских партий и впоследствии, но о полном возврате к исконной, сугубо пелопоннесской политике, не помышлял никто. В начале IV в. до н. э. с Лисандром и без него Спарта объединила и возглавила Э.лладу, казалось, на вечные време­на. «Все греческие города беспрекословно повиновались приказаниям каждого лакедемонянина» (Ксен. Греч. ист. III, 1, 5.).

При втором выходе Спарты в широкий мир снова воскресли пороки, сгубившие Павсания. Вдали от надзора отечественных влас­тей полномочный представитель Спарты был опьянен неограниченной властью над великим множеством людей и городов. Жестокое, деспо­тичное правление Лисандра в Эгеиде - один из основных сюжетов плутарховой биографии. Непот сосредоточивает внимание на его попытке захватить царскую власть в Спарте. Непосредственно после победы над Афинами все греки смотрели на спартанского полководца как на единственного владыку Эллады и впервые подобострастно обожествили смертного человека, повсеместно воздвигая ему алтари, слагая в честь него пеаны и справляя празднества - «лисандрии». Эти почести Лисандра на 100 лет предвосхитили официальный культ Александра Македонского и его преемников - эллинистических царей греко-восточных монархий.

Корыстолюбие, совратившее спартанских военачальников в эпоху ксерксова нашествия, не миновало и современников Лисандра, про­явившись теперь не только в среде вождей, но и в глубинных недрах спартанского общества. Сам Лисандр оставался бессребреником старинного лаконского образца, но спартанские офицеры быстро приобрели дурную славу грабителей, а ближайшие соратники Ли­сандра Гилипп и Торак были официально осуждены за воровст­во (Плут. Лис. XVI, XIX). Спартанские власти, соблазнившись огромной добычей Лисандра, также изменили ликургову закону, приняв иноземные деньги в государственную казну. Правда, хранение монеты в частных домах строго запрещалось, но «страсть к деньгам не только не была уничтожена запрещением, наложенным на частных лиц, но вследствие разрешения, данного государству, крепко укоре­нилась... Всем было внушено стремление к богатству как к чему-то великому» (Плут. Лис. XVII).

Лисандр, виновник этих перемен, лишь условно может считаться разрушителем ликургова строя. Привезенные им богатства попали в Спарту в некотором смысле «в срок», ибо в его время «община рав­ных» уже значительно разложилась сама по себе, вследствие ес­тественных процессов, протекавших внутри спартанского государства. В конце V в. до н. э. на спартанской агоре, в пестрой многотысяч­ной толпе, внимательный наблюдатель мог отыскать лишь около 40 спартиатов, сохранивших скромный ценз полноправных граждан. В пелопоннесском войске спартанцы исчислялись уже не сотнями гоплитов, но десятками офицеров; обычно в заморский поход с полко­водцем отправляли 30 помощников. В 400 г. до н. э. в Спарте был раскрыт большой заговор разоренных спартиатов, объединившихся с вольноотпущенными илиотами и периэками. В том же году закон эфора Эпитадея отменил неотчуждаемость спартанских клеров. Вся благородная каста «равных» воинов состояла теперь из 1,5 - 2 тыс. человек. Поставив этот маленький народ во главе Греции, Лисандр дал ему несметные богатства, превосходившие, по свидетельству Платона, запасы золота и серебра во всей Элладе.

Жизнь Лисандра оборвалась неожиданно, в разгар его честолю­бивых интриг. Сначала он попытался править за спиной своего став­ленника - царя Агесилая, получившего с его помощью престол и командование в Азии. Когда же Агесилай отстранил от себя не в меру влиятельного помощника, Лисандр задумал низвергнуть наслед­ственную царскую власть в Спарте. В это время в Греции вспыхнула Беотийская война, переросшая затем в Коринфскую. В 395 г. до н. э. Лисандр выступил с войском в Беотию и пал там в сражении при Галиарте, не дождавшись подмоги второго царя - Павсания. Лич­ные замыслы Лисандра остались неосуществленными, но как осно­ватель спартанской гегемонии в Греции он, волею судьбы, оставил достойнейшего продолжателя своего дела в лице поставленного им на царство Агесилая.

Герой третьего жизнеописания Непота, 40-летний, исполненный сил воин вступил на престол в тот момент, когда Спарта достигла вершины своего могущества (около 401 г. до н. э.). В конце его долго­го правления, продолжавшегося 41 год, сила и слава Спартанского государства рухнули навсегда. Агесилаю выпала участь стать пос­ледним великим царем классической Спарты, в которой еще сохраня­лась видимость ликурговых порядков. Потомки запомнили его как истинного спартиата по духу и образу жизни, как единовластного повелителя Греции в лучшие годы его правления (соправителями Агесилая были молодые цари, подчинявшиеся его влиянию), наконец, как предтечу Александра Македонского, намеревавшегося вести греческое войско в глубь Персии.

Восточный поход, открывающий царствование Агесилая, поразил воображение современников. Непосредственная его причина заклю­чалась в том, что в конце Пелопоннесской войны Спарта ради пер­сидских субсидий признала власть персов над городами Малой Азии, а затем, став хозяйкой греческого мира, должна была уничтожить позорное соглашение. К тому же спартанские власти официально поддержали мятеж Кира против его брата, законного царя Артак­серкса, так что с 401 г. Спарта находилась в состоянии войны с Пер­сией. Военные действия в Азии начались после гибели Кира в 400 г., царская армия Агесилая высадилась в Эфесе весной 396 г. Казалось, что сбывается мечта греческих патриотов: через 100 лет после того, как Азия пошла походом на Европу, объединившиеся греки под нача­лом своего вождя несли огонь и меч великой варварской державе. Экспедиция Агесилая пробуждала воспоминания о троянском походе, и сам царь перед отплытием на Восток, подражая Агамемнону, принес жертву в Авлиде.

Древние историки - Ксенофонт, Непот и Плутарх - уделяют вос­точному походу Агесилая много почтительного внимания, но стран­ным кажется это знаменитое предприятие из дали времен. Даже поклонники спартанского царя исчисляли его успех не столько по­бедами, сколько количеством награбленной добычи, шедшей на со­держание армии, в составе которой было много наемников. Два года Агесилай почти беспрепятственно разорял городки и поля Фригий­ской сатрапии Фарнабаза. Вторжение в Лидию носило эпизодический характер, и хотя стартанцы одержали славную победу над азиатской конницей при Сардах, кампания опять-таки свелась к захвату добра и рабов. По-видимому, образ великого дела, оставшийся в античной историографии, складывался под воздействием мечты о походе Агеси­лая на Сузы и Экбатаны. Очевидцев событий мог вдохновлять недав­ний пример Кира, едва не опрокинувшего престол своего брата силами каких-нибудь 10 тыс. греческих наемников; историки же наших дней полагают, что для войны с персидским царем у Спарты не хватало ни людских, ни денежных ресурсов. Как бы то ни было, когда летом 394 г. эфоры отозвали Агесилая домой, царь подчинился беспрекословно.

Между тем спартанская гегемония в Элладе, не продержавшись и десяти лет, дала широкую трещину. Против Спарты выступили сильнейшие греческие государства, отведавшие горечь ее господ­ства: исконные противники Лакедемона Афины и Аргос и такие вер­ные в прошлом союзники, как беотийцы и коринфяне. Объединив­шись в лигу с центром в Коринфе, они перекрыли пути через Истм и вступили в сношения с персами. Ко времени отбытия Агесилая из Азии война перекинулась на море и в Европу. Против спартанской эскадры действовал флот Конона и Фарнабаза, а в Греции шла Коринфская война (395-378 гг.), питаемая персидским золотом.

На пути домой Агесилай, продвигавшийся от Геллеспонта по суше на юг, столкнулся с силами коринфской коалиции в Беотии. С большими потерями выиграл он тяжелый бой при Коронее. Накану­не сражения в его стан пришла весть о победе Конона при Книде (ав­густ 394 г.). Море и Азия были разом потеряны для Спарты - почти все города малоазийского побережья и острова Эгейского моря тот­час изгнали ее гарнизоны.

В течение ближайших лет Спарта напрягала силы для восстанов­ления своего авторитета в Греции. Агесилай, рыцарь спартанской гегемонии, увяз в изнурительных боях под Коринфом. Его успехи имели локальный характер, казна Спарты и терпение ее союзников истощались, в то время как Коринфская лига, пользующаяся персид­скими субсидиями, наращивала силы. Коринф пережил погром оли­гархической партии и вошел в состав демократического Аргосского государства (392 г.). Афины, отстроив Длинные стены и флот, приступили к восстановлению своего морского союза. В городах Беотийского союза укрепились враждебные Спарте демократы.

Через 10 лет после того, как «новый Агамемнон» выступил против Персии, в спартанском правительстве взяла верх «мирная» партия, состоявшая из противников грандиозных военных амбиций. Она решилась замириться с персидским царем, чтобы, жертвуя честью, восстановить спартанское господство в Греции с помощью персов. Агесилай принял этот ход как горькую необходимость. В конце 387 - начале 386 г. спартанский наварх Анталкид, личный недруг Агесилая, заключил в Сузах мир, сгубивший, по выражению Плутарха, славу Спарты (Плут. Артакс. XXII). Спартанцы вновь отдали персам горо­да и прибрежные острова Малой Азии, а персидский царь выступил как посредник общегреческого мира. Воюющим сторонам было пред­ложено сложить оружие на условии признания автономии всех гре­ческих городов-государств. Подразумевался роспуск союзов, требую­щих от своих членов обязательной поставки военных контингентов, т.е. Аргоссо-коринфской унии, Беотийского союза и пытающегося воскреснуть Афинского морского Союза. Гарантами договора стано­вилась Спарта со своими формально автономными пелопоннесскими союзниками и Персия, сулившая стражам «царского мира» помощь людьми и деньгами.

Когда поток персидского золота потек вспять, греки сложили оружие. В 386 г. до н. э. закончился первый, «романтический» период спартанской гегемонии, овеянный славой восточного похода. Пер­венство Спарты в Элладе было восстановлено в подмоченном виде, но в течение 15 последующих лет послы большинства греческих государств раболепствовали перед троном Агесилая (Плут. Агесил. XXVII). В этот исторический период, протекавший под знаком Антал-кидова мира (387-371 гг.), спартанский царь, лично человек велико­душный и добрый, навязывал повсюду волю Спарты с грубостью, напоминающей произвол Лисандра. В ряду деяний спартанской по­литики этого времени числится разрушение стен Мантинеи (384 г.), насаждение олигархии во Флиунте (381-379 гг.), разрушение союза Халкидских городов (382-380 гг.), роспуск Беотийского союза, а затем незаконная оккупация Фив и других крупных городов Беотии (282 г.), попытка захватить афинский Пирей (378 г.). Насилие само породило мстителя в лице восставших фиванцев и возрожденного ими Беотийского союза (379 г.). В 70-х гг. IV в. Спарта упрямо добивалась усмирения Беотии, снова и снова отправляя в каратель­ные экспедиции своих утомленных бесконечными войнами союзников. Агрессивная воля Агесилая перевешивала и ропот пелопоннесских солдат, и критику «мирной» партии, и пассивное противодействие молодого царя Клеомброта.

В 371 г. до н. э. имперская политика Агесилая достигла апогея и тут же претерпела полный и окончательный крах. На съезде греческих государств в Спарте престарелый царь собственной рукой вычеркнул имя фиванцев из обновленной хартии царского мира, а уже через 20 дней спартанская армия, включающая в себя чуть ли не половину всех полноправных спартиатов, потерпела сокрушительное пораже­ние при беотийских Левктрах. Победитель Эпаминонд не без основа­ния утверждал впоследствии, что одной этой битвой он освободил всю Грецию: гегемония Спарты мгновенно рухнула даже в пределах ее исконных владений, сразу после Левктр начался распад Пелопон­несского союза.

В 60-х гг. IV в. до н. э. победоносные фиванцы совершили четыре похо­да в Пелопоннес, создали на границах Лаконики независимое объе­динение аркадских городов, дважды осаждали самое Спарту и, нако­нец, нанесли Спартанскому государству смертельный удар, отторгнув от него Мессению, питавшую многие спартанские семьи. На глазах 75-летнего Агесилая Спарта навсегда вышла из числа ведущих госу­дарств греческого мира. Закат жизни бывшего владыки Эллады совпал с закатом его отечества.

Даже в этих крайних обстоятельствах, «упустив из своих рук столько городов и такую власть на суше и море» (Плут. Аге­сил. XXXV), Агесилай продолжал сражаться за возрождение былой Спарты. Остатки его энергии сосредоточились на попытках вернуть Мессению. Спарта отвергла все международные соглашения, при­знающие независимость этой области. Без союзников, без средств Агесилай опустошал пограничные мессенские области, занимая день­ги у друзей (Плут. Агесил. XXXV). Наконец, ради пополнения военной казны, 80-летний спартанский царь пустился искать счастья за море, официально - как командированный полководец Спарты, фактически - как заурядный наемник. Унижение спартанского царя было зримым выражением участи его государства. Тот, кто 30 лет назад собирался вести греков на столицу Персидской державы, вое­вал теперь с персидским царем за жалованье мятежного сатрапа Фарнабаза (364 г.) и египетских царей Таха и Нектанеба (361 - 360 гг.). Когда Агесилай умер на пути из Египта домой 84 лет от роду, на 42 году правления, вместе с ним сошла в могилу эпоха великой Спарты.