Источники для его восстановления 4 страница

-200-

ные приписки и произвел некоторое сопоставление фактов прошло­го, в существе подчеркнуто доброжелательно относясь к пред­ставителям московской княжеской династии. Его теория сорокалет­ней тишины - явная попытка возвеличения великокняжеской дея­тельности Ивана Калиты - страдала, правда, большой произвольностью, потому что из им же самим переданных в своде 1408 г. материалов Летописца 1389 г. и других источников с несом­ненностью вытекало, что татары не один раз за эти сорок лет тишины разоряли и «воевали Русскую землю» и христиан закалы­вали (в 6850 г. - рать Киндяка и разорение рязанского Переяславля; в 6866 г. - рать Маматхожи, а в 6873 г. - рать Тагая на Рязанскую землю; наконец, в 6875 г. - набег Булат-Темира на нижегородские волости) и даже при содействии самого Ивана Калиты (в 6847 г. - рать Товлубья на Смоленск с московскою великокняжескою под­держкою), но теория эта свидетельствовала о некоторой преданности ее автора мысли о том, что только с водворения на великом кня­жении Ивана Калиты и его потомства Русь, Русская земля, получила достойных носителей великокняжеского сана.
Эта мысль и запутывала перед сводчиком разрешение постав­ленной главной задачи - вести изложение материалов своих источников в беспристрастном аспекте всея Руси, потому что при этом сводчик не мог отказаться от почитания и выделения перед всеми другими княжескими династиями московской династии, ко­торая, в его глазах, так много и умело поработала над задачами великокняжеской власти. Поэтому сводчик 1408 г. все свои под­собные источники к положенному им в основу Летописцу великому русскому вливал с известным выбором, и там, где подсобный источник резко говорил о московских, весьма часто не прямых и не законных, средствах в борьбе с соперниками и в добывании великокняжеского стола под тверяками (в тверском великокняже­ском летописании) или под суздальцами (в суздальском великок­няжеском Летописце), сводчик 1408 г. обходил известия этих источников молчанием, отдавая место московскому великокняже­скому изложению. Примеров такого московского освещения разных событий можно привести немало, но мы здесь остановимся лишь на некоторых.
Имея в своих руках Тверской великокняжеский свод и имея воз­можность многое из него взять для пополнения Летописца великого русского 1389 г. в умышленно здесь сокращенном и искаженном изложении великого княжения Михаила Ярославича Тверского, сводчик 1408 г. не только не соблазнился этой возможностью, но и оставил без смягчения обидные выпады Летописца великого русского в отношении к тверским носителям великокняжеского сана. Доста­точно, например, сравнить описание в своде 1408 г. похода великого князя Михаила Ярославича (под 6824 г.) на Новгород, во время ко­торого тверские и великокняжеские войска в дороге заблудились и, испытав великий голод, с большими потерями вернулись домой, - описание, попавшее в свод 1389 г. и замыкавшее свое изложение ироническим примечанием: «всуе трудишася», - с тем описанием

-201-

этого похода, которое читал сводчик 1408 г. в своем тверском источнике (оно сохранилось до нас в Тверской летописи), где все несчастия этого похода определенно относились к измене («и зли вожи заведоша в лихаа места... и многа пакость бысть полку его»). Такое же отношение к своему тверскому источнику свод 1408 г. обнаруживает и под 6847 (1339) г., в описании смерти великого кня­зя Александра Михайловича, следуя здесь, вероятно, опять Ле­тописцу великому 1389 г. и не желая пополнить его подробностями о перевезении тела этого несчастного князя на Русь и о торжествен­ном погребении тела в Твери. Тверская антипатия сводчика 1408 г. резко обнаруживается в описании взятия и разграбления Торжка тверским князем Михаилом Александровичем в 1373 (6881) г., где сводчик, не желая следовать тверскому источнику, но не имея описания этого события, видимо, в Летописце 1389 г., решил дать изложение по новгородскому источнику, так резко и грубо го­ворившему о тверяках и изображавшему весь этот эпизод с беспо­щадною реальностью.
Такое же отношение обнаруживает сводчик 1408 г. к своему суз­дальскому источнику. Он охотно оставляет ядовитое для суздальцев замечание Летописца 1389 г. о том, что получение Владимирского великого княжения Дмитрием Константиновичем в 1360 г. было не­правильно: «а не по отчине, ни по дедине», - в противоположность, конечно, получению Владимира великим князем Дмитрием Мос­ковским в 1362 (6870) г., - уже «по отчине и по дедине». По мос­ковскому своему источнику сводчик 1408 г. провел вообще весь рас­сказ без всяких смягчений и перемен о борьбе за великое княжение в 1362-1364 гг. Дмитрия Московского с Дмитрием Суздальским, причем везде выдержал титулование Дмитрия Суздальского простым князем, в противоположность великокняжескому титулу Дмитрия Московского.
Отношения сводчика 1408 г. к своему новгородскому источнику и вообще к Новгороду мы уже касались выше. Оно, конечно, весьма выразительно. На всем пространстве своей работы сводчик 1408 г. не извлек из новгородского летописца ни одного описания, ни одного упоминания по внутренней истории Новгорода. Его рассуждение под 1392 г. о невозможности для великих князей угодить новгородцам дает нам ключ к пониманию его новгородской антипатии. Новгород, с его свободным от великокняжеской власти политическим строем, был весьма трудным куском митрополичьего управления, и за все время митрополита Киприана Новгород и митрополия жили в откры­тых отношениях резкого взаимного недовольства.
Сводчик 1408 г. кое-где при изложении событий прошлого не удержался от критики современного, конечно, в прикрытой форме. Так поучением современникам звучит указание на воздержанность князя Ольгерда по части хмельных напитков: «пива и меду не пиаше, не вина, ни кваса кисла», что дало время Ольгерду приобрести великий ум, основу всех его политических успехов (под 6885-1377 г.), а военный талант Ольгерда сказывался в том, что он

-202-

вел военные операции с великою тайной в приготовлениях и понимал, что дело не в количестве войск, а в подготовке.
По вопросу о том, кто мог быть автором этой летописной работы 1408 г., существует некоторая литература. В. Н. Татищев (в IV т. 424) приводит такое сообщение о летописных трудах митрополита Киприана из Степенной книги: «[Киприан] книги своею рукою писаше.. и летопись русскую от начала земли Руския вся по ряду и многи книги к тому собрав повелел архимандриту Игнатию Спаскому докончати, яже и соблюдох». В сохранившейся до нас редакции Степенной книги ничего не говорится об этих летописных трудах Киприана. А. В. Горский указал на Троицкую летопись, о которой мы все время говорили выше, как на вполне подтвержда­ющую свидетельство Татищева своим составом и временем состав­ления (т. е. после смерти Киприана). Мнение это находило затем и поддержку, и возражения. Как известно, до сих пор не изучен труд В. Н. Татищева и его пользование источниками, так что нельзя в настоящее время, конечно, опираясь на его свидетельство, говорить об Игнатии как авторе свода 1408 г., хотя бы вышеуказанное нами известие о Преображенском монастыре с восхвалением забот о нем московских князей и ведет нас к архимандриту этого монастыря Игнатию.

^§ 4. НЕУДАЧА СВОДА 1408 г. КАК ПОПЫТКИ ОБЩЕРУССКОГО ЛЕТОПИСАНИЯ

На основании последующих летописных работ как митрополии, так и московского великокняжеского стола можно уверенно пола­гать, что появление свода 1408 г. как попытки общерусского летописания не вызвало к себе сочувствия и произвело совершенно иное впечатление, чем то, на какое рассчитывала эта работа. Ее мо­сковский характер и пренебрежительное ее отношение к местным летописцам, очевидно, отозвалось весьма чувствительно, потому что новый митрополит весьма скоро предпринимает составление нового общерусского свода, называемого обычно «Полихроном Фотия», в котором мы не найдем никаких новых источников против свода 1408 г., т. е. который задавался лишь целью перестройки предшест­вующей работы. Прочный успех, выпавший на долю «Полихрона Фотия», заставивший забыть свод 1408 г. даже Московским велико­княжеским летописанием XV в., ¹³¹⁾ позволяет думать, что сос­тавитель нового общерусского митрополичьего свода с успехом учел и преодолел все промахи свода 1408 г.
Только в двух летописных центрах свод 1408 г. был использован как основа нового летописания: в Твери и в Ростове. Тверская пере­работка свода 1408 г., которая сохранилась до нас в дефектных эк­земплярах Симеоновского и Рогожского текстов и в использованиях Никоновской летописи как летописная работа 1413 г., была отмече­на нами выше. Она была осуществлена тверскою епископскою ка­федрой и не имела затем продолжения.

-203-

Рис. 4
Первый общерусский свод 1408 г. («Троицкая летопись»)

Ростовская епископия пополняет полученный свод 1408 г. ¹³²⁾ своими дополнительными ростовскими известиями, которыми пре­небрег сводчик 1408 г., и заменяет начало свода 1408 г. особою комбинацией) владимирско-ростовского летописания XIII в., которая отдавала предпочтение Владимирскому великокняжескому своду Юрия перед ростовским Летописцем в противоположность 1408 г., где (как в Лаврентьевской летописи) ростовский Летописец лежал в основе изложения, а юрьев свод привлекался как второстепенный источник.

-204-

^ Глава VII

ФОТИЕВ ПОЛИХРОН 1418 г.

^§ 1. ИСТОЧНИКИ ДЛЯ ЕГО ВОССТАНОВЛЕНИЯ

Восстановление истории русского летописания в основном его русле за XV в. представляет задачу во многих отношениях сложную и малоизученную. Общерусский свод митрополита Фотия, назван­ный Великим полихроном, и последующая обработка этого Полихрона по новгородскому Летописцу особого состава, которую нужно отнести к 1448 г., - можно сказать, еще требуют своего дальнейшего изучения и восстановления по тем многочисленным спискам, кото­рые сохранились от середины XV в. осложненными и затемненными разными политическими точками зрения той эпохи, когда перед со­временниками сразу было поставлено столько сложных проблем внутренней и внешней жизни. Предлагаемая попытка разобраться в истории возникновения этих памятников и связать идущую через них основную нить нашего летописания с последующим летопи­санием конца этого же века скорее исходит из надежды привлечь внимание исследователей к этой важнейшей задаче, чем из уверен­ности в правильном ее разрешении.
Если взять грубо всю семью списков Новгородской четвертой летописи с одной стороны, а с другой стороны, в таких же общих скобках взять списки Софийской первой, то взаимное их сличение приводит нас к заключению, что оба этих летописных свода, будучи невыводимы один из другого, восходят к общему протографу, кото­рый может быть восстановлен. ^*
Так как и в Новгородской IV, и в Софийской I летописях под 6888 (1380) г. одинаково читается такая заметка: «А Благовещение бысть в Велик день; а перво сего бысть за 80 лет и за 4 лет, а потом будеть за 80 лет без лета, а потом будеть за 11 лет», то заметку эту мы должны
_________
^* Новгородская IV была издана в 1848 г. в IV т. Полного Собрания Русских Ле­тописей по 6 спискам: Строевскому (основной), Академическому, Синодальному, Фроловскому (Публ. библ.), Хронографическому и Толстовскому. Издание это весьма неудачно. Во-первых, привлечение Хронографического списка как другой редакции этой летописи заставило давать текст Хронографического отделения кусками (1385- 1403; 1447-1496); во-вторых, текст Новгородской IV был дан только с 1113 г. и с пропусками во всех тех случаях, где этот текст находил тождество с Новгородскими I, II и III, а также с Лаврентьевской и Ипатьевской. Таким образом, исследователь должен сначала собрать весь пропущенный текст, а потом уже его изучать. Новое издание было предпринято в 1915 г. Оно не закончено. В основе опять положен Строевский список, но Хронографический выделен как особая летопись (т. наз. Новгород­ская V).
Софийская I была издана в V (1851) и VI (1853) томах Полного Собрания Русских Летописей по 7 спискам: Толстовский (основной), Карамзина (Засецкого), Царского, Бальзеровский, Оболенского, Горюшкина и частью Воронцовский. В тексте, как и в Новгородской IV, ряд пропусков со ссылками на Новгородскую IV и др. Новое издание (1925 г.) привлекает также 7 списков: Оболенского (теперь основной), Засецкого, Толстовский, Царского, Бальзеровский, Синодальный и Воронцовский, т. е. исклю­чает Горюшкинский и привлекает Синодальный (б. Патриарш. библ. 154). Издание не закончено.

-205-

отнести к протографу наших сводов. Что может значить эта заметка? Благовещенье падало на Пасху действительно в 1380 г., как и отмеча­ет заметка. За 84 года до этого такое совпадение также было (в 1296 г.), и через 79 лет после 1380 г. такое совпадение должно было иметь место в 1459 г. Но что может значить: «а потом будеть за 11 лет»? После 1459 г. новое совпадение Благовещенья с Пасхою должно было наступить в 1543 г. Однако, думать отсюда, что заметка сделана в 1532 г., не позволяет большинство списков Новгородской IV и Софийской I, т. к. оно относится к XV в. Отсюда остается предполо­жение, что последний расчет относится к тому же 1459 г. и указывает нам на 1448 г., когда, следовательно, велась работа по составлению этого свода, протографа и Новгородской IV и Софийской I. ¹³³⁾
Итак, в 1448 г. был составлен летописный свод, из которого вы­шла, с одной стороны, семья списков Новгородской IV летописи, а с другой стороны, семья списков Софийской I.
Что же представлял собою этот свод 1448 г.? Сличая Новгород­скую IV и Софийскую I, убеждаемся, что свод 1448 г. открывался текстом «Повести временных лет» особого состава, отличного от тек­ста «Повести» Лаврентьевской и др., затем видим, что текст Софийской I и Новгородской IV до начала XI в. почти тождествен, как и текст последующих статей: 1016-1071 гг., 1116-1156; 1158- 1168; 1170-1174; 1176-1202; 1204-1211; 1212-1223; 1225-1236; 1273-1318 гг. и т. д.; сходство продолжается только до 1418 г., кон­чаясь известием об убийстве на Вятке Михаилом Рассохиным Анфала и сына его Нестора. После этого известия в Новгородской IV идут известия новгородские, которых нет в Софийской I, а в Софий­ской I - известия московские, которых нет в Новгородской IV.
Свод 1448 г., конечно, не прекращал своего изложения на 1418 г., но часть его от 1418-1448 гг., очевидно, подверглась пере­работке. Вопрос о составе свода в пределах 1418-1448 гг. и его переработке мы отложим до рассмотрения всего свода 1448 г. в целом несколько ниже, а сейчас сосредоточим свое внимание на восстановляемой сличением Новгородской IV и Софийской I от «Повести вре­менных лет» до 1418 г. включительно части этого свода.
Не подлежит сомнению, что эта часть свода 1448 г. представляет собою общерусский свод, известия которого, подобно общерусскому своду 1408 г., касаются различных частей Русской земли и Литов­ского государства. Но этот общерусский свод, который мы будем в дальнейшем называть сводом 1418 г., лежит в составе свода 1448 г. не в чистом виде, а осложненный вспомогательными источниками. Легко заметить, что главнейшим таким вспомогательным источником для сводчика 1448 г. была какая-то новгородская летопись, известия которой в своде 1448 г. не переходили (судя по Софийской I) того же 1418 г. Новгородский свод 1418 г. был весьма систематически и полно взят сводчиком 1448 г. для пополнения общерусского свода 1418 г., главным образом для введения в состав изложения последнего внутренней истории Новгорода. Вглядываясь пристальнее в этот новгородский источник сводчика 1448 г., замеча­ем, что он-то и имел в своем начале особое заглавие, за которым

-206-

читалась не «Повесть временных лет», а летописная работа, в изве­стных пределах более первоначальная «Повести». Мы знаем из гл. I, §§ 3 и 8, что младшая редакция Новгородской I летописи представ­ляет нам в своем начале этот же древний памятник. Сближая поэто­му Комиссионный список Новгородской I летописи со сводом 1448 г., убеждаемся, что сходство новгородского источника свода 1448 г. и младшей редакции Новгородской I продолжается и далее, причем последняя оказывается и более позднею, и менее полною. Из со­хранившегося предисловия мы узнаем, что новгородский источник свода 1448 г. назывался Софийским временником, а из некоторых домашних приписок его составителя под 1382, 1405, 1406 и 1411 гг., что имя составителя было Матвей Михайлов. ¹³⁴⁾ Что домашние записи Матвея Михайлова были в составе Софийского временника 1418 г., а не общерусской летописи 1418 г. и что они не относились к составителю свода 1448 г., - можно усмотреть из анализа известий 1382 г. В Новгородской IV летописи под этим годом читаем три новгородских известия (первое из них - известие о смерти отца Матвея Михайлова), затем идет повесть о «московском взятии» царя Тахтамыша, после которой опять читаются те же три новгородских известия, которые предваряли эту повесть. Отсюда следует, что пред нами - слияние двух источников: новгородского и общерусского. Сводчик 1448 г., выписав известия Софийского временника 1418 г., стоявшие под 1382 г., перешел к общерусской летописи 1418 г., а затем ошибочно вернулся к выписанным уже ранее известиям своего новгородского источника. Софийская I подтверждает под 1382 г. эту же комбинацию источников, удалив, однако, повторность новго­родских известий после повести о Тахтамыше.
Итак, у сводчика 1448 г. был письменный новгородский источник (Софийский временник), в котором были среди новгородских известий домашние записи Матвея Михайлова, по-видимому, сос­тавителя этого новгородского летописного свода.
Счастливая случайность сохранила нам в составе Хронографа древнейшей редакции и Ростовской владычной летописи XV в., хотя и в значительно сокращенном изложении, тот самый общерусский свод 1418 г., который был использован сводчиком 1448 г. и который А. А. Шахматов определил как общерусский митрополичий свод или Полихрон времени митрополита Фотия. ¹³⁵⁾ О составе и истории этих двух памятников нашего летописания удобнее будет поговорить не­сколько ниже. Сейчас для нас достаточно того указания, что, разлагая изучаемую нами часть свода 1448 г. (от начала этого свода до 1418 г. включительно) на Полихрон 1418 г. (его чтения должны совпадать с Хронографом и Ростовским владычным сводом) и на Софийский временник Матвея Михайлова (его чтения должны вести нас к младшей редакции Новгородской I летописи), мы получаем в результате ряд известий и чтений, которые не могут быть отнесены ни к Полихрону» ни к Софийскому временнику, т. е. дают представление о наличии у сводчика 1448 г. для этой части его свода какого-то третьего источника. Из того обстоятельства, что этот третий источник дал значительное количество разночтений только в древнейшей части

-207-

свода, не переходя XIII в., а для XIV в. мог внести лишь совершенно ничтожные новости против Полихрона и Софийского временника (например, список ростовских владык под 1396 г.; под 1407 г. известие об обновлении в Ростове соборной церкви), мы заключаем, что состав этого третьего источника для XIV в. был близок Полихрону, давая ему в противоположность только в своей древнейшей части иной летописный текст. Пополнения, взятые сводчиком 1448 г. из этого третьего источника в изучаемую нами часть свода 1448 г., имеют явно церковный и ростовский характер, - что ведет к неизбежному выво­ду, что перед нами ростовская владычная летопись. Можно думать, что эта ростовская епископская обработка материалов какого-то общерусского митрополичьего свода, весьма близкого к Полихрону Фотия 1418 г. по составу известий XIV - начала XV вв., была предпринята в Ростове при епископе Григории. В самом деле, в переч­не ростовских владык свода 1448 г. последним упоминался епископ Григорий, как 35-й по счету епископ Ростова («35. Сей Григорий»). Карамзинский список Новгородской IV летописи, исправлявший свой текст по своду 1448 г., так именно и передает нам это чтение; в других списках Новгородской IV перечень ростовских владык оказывается уже продолженным именами Дионисия и Ефрема; в Софийской I перечень совсем опущен, но о Григории сказано: «си же Григорий 35 лет бысть епископом Ростову», тогда как Григорий епископствовал лишь 21 год. Время епископа Григория (1396-1416 гг.) вполне под­ходит для изучаемой нами части свода 1448 г., ¹³⁶⁾ где все другие источники - и Полихрон, и Софийский временник - относились по времени своего составления к тем же годам XV в. Не будет больших трудностей при полученных нами данных определить: какой же обще­русский митрополичий свод мог положить епископ Григорий в основу своего труда? Свод 1408 г., как уже знаем, был первым таким сводом, а по составу своих известий был в значительной мере близок Полихро­ну Фотия 1418г.

^§ 2. РАБОТА СВОДЧИКА 1418 г. НАД ПОЛИХРОНОМ

Разумеется, еще потребуется немало усилий для полной реконст­рукции Фотиева Полихрона 1418 г. из состава свода 1448 г. с привле­чением для этого сокращенного изложения Полихрона в Хронографе и Ростовской владычной летописи XV в. Но и при современном поло­жении можно с известною долею вероятия судить о составе этого вто­рого общерусского митрополичьего свода 1418 г, и его отношении к своему предшественнику - первому общерусскому митрополичьему своду 1408 г.
Сводчик 1418 г. много потрудился над предшествующим сводом и привлек для своей работы немало новых материалов, в большинстве случаев внелетописного характера (сказания, повести, послания, гра­моты), которые должны были придать новому своду характер не толь­ко исторического обзора прошлых судеб Русской земли, но и назида­тельного чтения. Можно думать, что для работы над древнейшею частью привлекались такие памятники исторического характера, как Палея, Еллинский летописец, Никифоров летописец вскоре в русской

-208-

редакции, Пролог, «Жития» и др. Новгородское летописание, имев­шее в своем составе киевский свод начала XIII в., кончавшийся описанием падения Царяграда от латинской руки, первоначально (су­дя по Синодальному списку Новгородской I летописи) лишь слабо использованный, теперь перестраивает свое начало, выписывая пол­ностью сохранившиеся остатки этого киевского свода, и в таком виде (может быть, до участия в этом летописании Матвея Михайлова) привлекает внимание сводчика 1418 г., который заимствует оттуда некоторые части для своего свода в пределах до 1016 г. (Непонятным по источнику в работе сводчика 1418 г. остается указание, что князь Рюрик с братьями пришел в Новгород «от немець»).
Иных летописных материалов у сводчика 1418 г. против свода 1408 г. мы не видим. Особенно это ясно при изложении событий XIV в. Здесь налицо все те же летописцы, с которыми имел дело и сводчик 1408 г. Правда материал этих летописцев в новом своде значительно увеличен рядом новых извлечений из них. Так, твер­ское великокняжеское летописание дало значительное количество добавочных известий, ^* суздальское великокняжеское летописание, и без того весьма щедро представленное в своде 1408 г., дало все же еще ряд прибавок; ^** дали новые известия ростовский, рязанский и смоленский источники. ^*** Даже оказались извлеченными новые известия из состава Летописца великого русского: к нему относим дополнения о деятельности митрополичьей кафедры и о делах Московского великого княжества. ^****
Наряду с этими пополнениями видим иное отношение сводчика 1418 г. к своим источникам. Чувствительнее всех эта перемена отразилась на Летописце великом русском, из состава которого опу­скается, с одной стороны, немало известий семейного характера кня­жеского московского дома, а с другой стороны, все те случаи москов­ского толкования хода борьбы Москвы с соперничающими с нею цент­рами, что так охотно и упорно сохранял сводчик 1408 г. Для примера достаточно будет сослаться на запись в своде 1418 г. (под 1355 г.) о смерти суздальского князя Константина Васильевича, где вы­разительно добавлено против свода 1408 г.: «честно боронив свою отчину от силнее себе князей», под которыми разумелись, конечно, московские Даниловичи; равно как и на запись о вступлении на владимирское великое княжение Дмитрия Константиновича Суз­дальского (под 6868 г.): «Ходир царь дал великое княжение Дмитрею суждальскому, а князем русским комуждо отчину свою», т. е. здесь опущены ядовитые слова свода 1408 г.: «а не по отчине, а не по дедине».
_________
^* Под 6813, 6827, 6829, 6830, 6833, 6835, 6838, 6839, 6844, 6846, 6847, 6881 и 6891 гг.
^** Под 6835, 6848, 6859, 6860, 6861, 6862, 6863, 6868, 6871, 6872, 6873, 6878? 6885 и 6897 гг.
^*** Ростовские известия под 6814, 6817, 6823, 6824, 6826, 6828, 6829, 6836, 6839 и 6871 гг.; рязанский под 6835, 6887, 6894 гг.; смоленские под 6846, 6885, 6894 и 6895 гг.
^**** О митрополии под 6841, 6848, 6851 и 6861 гг.; о делах великого князя под 6832, 6840, 6848, 6868, 6869, 6890 и 6892 гг.

-209-

Все это, как и бесстрастное изображение в своде 1418 г. москов­ско-тверской борьбы за великое княжение в начале XIV в., дает нам понять желание сводчика 1418 г. сгладить или совсем удалить следы московского пристрастия сводчика 1408 г.
Литовские известия, впервые введенные в состав нашего летописания сводчиком 1408 г., в новом своде 1418 г. увеличиваются в своем числе (под 6853, 55, 57, 89 и 94 гг.). Оскорбительного замечания сводчика 1408 г. о политическом строе Новгорода (под 1392 г.) в своде 1418 г. мы уже не видим, хотя интерес к внутренней истории Новгорода у сводчика 1418 г. не больший, чем у его предшественника по работе.
Изложенное содержание работы сводчика 1418 г. дает право ду­мать, что новый общерусский свод вышел из той же среды, что и свод 1408 г., т. е. представляет собою митрополичье летописание в обще­русском размахе. Невозможность приурочения этой работы по вре­мени ее появления к какому-либо политическому моменту жизни Русской земли или митрополии всея Руси; близость работы сводчика 1418 г. к работе предшествующего сводчика; наличие здесь в существе все тех же источников местного летописания, особенно странное для ближайшего времени к дате составления свода; явное желание сводчика 1418 г. придать своему труду высоту политического бес­страстия в отношении к соперничеству и борьбе русских великих кня­жений и распре Москвы с Литвою; наконец, решительный отказ сводчика 1418 г. от поучения современных ему правителей косвен­ными намеками и историческими примерами - все это ведет нас к мысли, что Фотий, занявший митрополию после Киприана, недоволь­ный неудачным выполнением мысли Киприана о заведении самостоя­тельного от московского двора митрополичьего летописания в форме общерусского свода и учитывая недовольство, выросшее вокруг работы сводчика 1408 г., решил предпринять новую попытку в деле создания та­кого свода, которую и представляет теперь нам Полихрон 1418г.
Если составление общерусских летописных сводов трудами митрополичьей кафедры имело в виду, между прочим, ту задачу, чтобы придать единообразие епископскому летописанию на местах, то судьба Полихрона Фотия в этом смысле со всею ясностью не мо­жет быть представлена по сохранившимся до нас летописным тек­стам. Уверенно только можно говорить, что ростовская владычная летопись довольно скоро усвоила это общерусскую летописную основу, т. е. Полихрон, и сравнительное изучение Ермолинской летописи и Уваровского списка (XXIII т. ПСРЛ) ведет нас к их общей основе, которая обрывается на 1417 г., но, судя по Ермолинской летописи, шла до известия об убиении на Вятке Анфала и его сына Нестора; этим сообщением, как нам известно, замыкалось изложение Полихрона 1418 г. ¹³⁷⁾ В самом деле, Ермолинская летопись после этого известия 1418 (6926) г. переходит к известию 6933 (1425) г., т. е. дает нам знать, что в истории ее образования заложена летописная работа 1418г. Так как все известия этой основы ростовского владычного летописания находятся или в Софийской I или в Новгородской IV (т. е. читались уже в своде 1448 г.); так как они совпадают с Хронографом; наконец, так как весь текст этих известий представляет

-210-

собою общерусский летописный свод, - то мы вправе думать, что перед нами текст Фотиева Полихрона 1418 г., к сожалению, в изве­стном сокращении своего изложения.

^§ 3. ХРОНОГРАФ

Русская компиляция всемирно-исторического характера, назван­ная А. Н. Поповым Хронографом I редакции, распадается на две редакции: первую из них, разделенную на 208 глав, называют теперь редакцией 1512 г., согласно указанию самого памятника на время своего составления; а вторую - западнорусской редакцией. ^* Обе редакции восходят, несомненно, к одному протографу, как это доказал в свое время В. М. Истрин. ^**
А. А. Шахматов рядом неопровержимых наблюдений установил возможность появления этого памятника на Руси, и мы здесь не бу­дем приводить всех его обоснований. Останавливаясь на вопросе о времени появления этого памятника, А. А. Шахматов указал, что и южнорусская редакция, и редакция 1512 г. ведут нас к представ­лению, что памятник, лежащий в их основании, доходил в своем изложении лишь до 1442 г., определяя число лет царствования пред­последнего императора Ивана семнадцатью; в зависимости от этого древнейшая редакция Хронографа может быть представлена в своем окончании как изложение русских событий 1425-1444 гг. со следовавшею за ними статьею «О великом княжении Сербском и о запу­стении его» (т. к. эта статья имеется как в редакции 1512 г., так и в редакции южнорусской).
Во второй уже половине XV в., после падения Царяграда, появилась последующая редакция Хронографа, которая добавила к своему основному ядру: во-первых, статью о царствовании импера­тора Константина, определяя поэтому царствование его от 1442 до 1453 г. (тогда как он царствовал лишь четыре года и 8 месяцев); во-вторых, описание русских событий 1442-1451 гг.; и в третьих, со­общение о падении Царяграда. Из этой второй редакции Хронографа вышла и редакция 1512 г., и южнорусская редакция.
Широкое пользование составителем древнейшей редакции 1442 г. южнославянскими и притом незадолго до 1442 г. появившимися в свет сочинениями, как и весьма многочисленные сербизмы, обнаружива­ющиеся в статьях, восходящих к тексту русской летописи, здесь использованной, - дали А. А. Шахматову основание определить ав­тором этого памятника Пахомия Сербина. ¹³⁸⁾
При составлении Хронографа (т. е. древнейшей редакции 1442 г.) Пахомий должен был, конечно, обратить внимание на
_________
^* Редакция 1512 г. издана (по трем спискам) в XXII т. ПСРЛ, ч. I, 1911, редакция же юго-западная- во II ч. того же тома, 1914. Исследование А. Н. Попова («Обзор хронографов русской редакции» - в. I - М., 1866 г.; в. II - М., 1869 г.) уже значительно устарело, но не может быть обойдено вниманием изучающего Хронограф; Шахматов А. А. Пахомий Логофет и Хронограф. Ж. М. Н. Пр. 1899, № 1. Его же. К вопросу о происхождении Хронографа. Сборн. II. Отд. Акад. Наук, т. LXVI, № 8, 1899. Розанов С. П. Заметки по вопросу о русских хронографах. Ж. М. Н. Пр. 1904. № 1
^** Истрин В. М. Александрия русских хронографов, с. 238-88.