Февраля 1917 года. Свержение самодержавия. Начало Великой Русской революции.

Демьян Бедный, хоть и тенденциозно, но довольно точно дал описание событий, предшествовавших краху самодержавия. Подлинное осмысление времени царствования несчастного царя Николая II, с определением главных сущностных моментов, сыгравших плачевную роль в судьбе Российской империи, дал Максимилиан Волошин в своей поэме «Россия».

«Закон самодержавия таков:

Чем царь добрей, тем больше льётся

крови.

А всех добрей был Николай II,

Зиявший непристойной пустотою

В сосредоточьи гения Петра.

Санкт-Петербург был скроен

Исполином.

Размах столицы был не по плечу

Тому, кто стёр блистательное имя.

Как медиум, опорожнив сосуд

Своей души, притягивает нежить –

И пляшет стол, и щёлкает стена –

Так хлынула вся бестолочь России

В пустой сквозняк последнего царя:

Желвак От-Су, Ходынка и Цусима,

Филипп, Папюс, Гапонов ход, Азеф…

Тень Александра Третьего из гроба

Парижский вызывает нектомант;

Царице примеряют от бесплодья

В Сарове чудотворные штаны.

Она, как немка, честно верит в мощи,

В юродивых и в преданный народ…

И вот со дна самой крестьянской

гущи –

Из тех же недр, откуда Пугачёв, −

Тёмнобородый, с оморошным

взглядом –

Идёт Распутин в государев дом,

Чтоб честь двора и церкви и царицы

В грязь затоптать мужицким сапогом

И до низов ославить власть царёву.

И всё хмельней, всё круче честогон…

В Юсупоском дворце на Мойке –

старец,

С отравленным пирожным в животе,

Простреленный, − грозит убийце

пальцем:

«Феликс, Феликс! Царице всё скажу»…

Раздутая войною до отказа,

Россия расседается, и год

Солдатчина гуляет на просторе…»

(М. Волошин. Россия (фрагмент) // Огонёк. – 1989. − № . – С. 11.)

Как могли запечатлеться февральские события в сознании рядового участника, описал в своём стихотворении «Февраль» поэт Евгений Храмов.

«Ряд суконный, ряд Обжорный,

Торг Грибной и Скобяной…

Облик площади Базарной

Вместе с каланчой пожарной,

С колесницею позорной

Возникает предо мной.

Чай из расписного блюдца…

Ты б хотел туда вернуться?

Побывать, хотя б во сне?

Не…

А как же ветер невский,

Добролюбов, Чернышевский

И курсисточка в пенсне?

Не – всё это не по мне.

Я другие вижу даты

И другие чую дни:

Ярко-алые заплаты

На папахах солдатни.

Волки воют на столице.

Продувает Первый март

Перепуганную птицу –

Императорский штандарт.

А пока полки из Пскова

То ль идут, то ль не идут,

На мосту городового

Бьёт революцьонный люд.

А пока моторы рыщут

И в дворцах, как во гробах, −

Нахлебаемся винища

Мы в Удельных погребах!

На руинах самовластья

Времени порвалась нить.

Нет на свете слаще сласти –

С ходу власть пременить!

Поднялись пригороды,

Двинулись окраины.

Перед нами – ироды,

А за ними каины.

Что ж это делается?

Что ж это получится?

А ты поглядывай,

Да помалкивай,

Да кусок

в свою торбу

заталкивай».

(Е. Храмов. Февраль // Огонёк. – 1989. − № 39. – С. 13.)

И всё же − это была подлинно народная революция, которую никто не ждал и не готовил, несмотря на все пророчества поэтов и политиков. В первые дни Февральской революции мало кто понимал, что настоящие испытания для страны только начинаются. Всеми овладела эйфория чувств, настоящее опьянение от свободы, когда, казалось, все, терзавшие Россию при старой власти, беды будут решены в одночасье. Эти мысли отразились в стихотворении Зинаиды Гиппиус, написанном 8 марта 1917 года, буквально, по свежим следам события.

«Пойдём на весенние улицы,

Пойдём в золотую метель.

Там солнце со снегом целуется

И льёт огнерадостный хмель.

По ветру, под белыми пчёлами,

Взлетает пылающий стяг.

Цвети меж домами весёлыми

Наш гордый, наш мартовский мак!

Ещё не изжито проклятие,

Позор небывалой войны.

Дерзайте! Поможет нам снять его

Свобода великой страны.

Пойдём в испытание встречное,

Пока не опущен наш меч.

Но свяжемся клятвой навечною

Весеннюю волю беречь!»

(З. Гиппиус. Юный март // Знамя. – 1990. − № 5. – С. 140.)

Затем тон её стихов стал более пессимистичен. Да и другие мыслящие люди, очутившись в эмиграции, смогли дать истинную оценку этому событию, как началу великого перелома в истории страны.

«Ты помнишь странную тревогу,

Предчувствие глухих шагов?

Нива буравила дорогу

Среди гранитных берегов.

Она бурлила и кипела,

Трепала ветром вымпела,

Обломком льдины заскрипела

И в дымных кольцах отошла.

Летали брызги над мостами,

И тротуары без гуляк

Обледенелыми пластами

В светящий пролегали мрак.

Торжественное разрушенье,

Величественный вид пустынь,

Громоподобное крушенье

Несокрушаемых твердынь.

Нахмурив брови, Всадник Медный

На вздыбленном своём коне

Внимал, как рвётся мат победный

К дворцовой рухнувшей стене.

Его лицо не потемнело,

Лишь под копытами коня

Змея свивалась и шипела, −

Рука державная, звеня,

Над мёртвым городом широко

Зловещий очертила круг,

И смехом пламенное око,

Как солнце, вспыхивало вдруг.

На зов его уже бежали

Мальчишки с блажнего двора,

И с криком радостным − ура! –

Салазки быстрые съезжали

С подножий ледяных Петра.

Шумит гражданская гроза,

Гигант стоит неколебимо.

И только узкие глаза

Следят за ним неутомимо.

На загнанном броневике

Ладонь широкая разжата, −

Есть сходство грозное в руке

С той, устремившейся куда-то.

Штыки и снег со всех сторон,

Пайки – и выстрелы вприправу, −

Гранитный город обречён

На устрашающую славу.

Гнездо истории горит,

Птенцы раздавлены ногами,

Скрипят века под сапогами –

Внимание! Он говорит –

И загудел весь шар земной,

Как мяч футбольный перед голом,

Врываясь с треском в мир иной,

Он лопнул с грохотом тяжёлым.

Заглохла наскоро война

Провинциально и ненужно….»

(В. Корвин-Пиотровский. Поражение // Огонёк. − 1990. − № 45. – С. 13.)

(Б.М. Кустодиев.27 февраля 1917 года.)

Вначале, сразу после отречения от престола Николая I, всем казалось, что Россия прочно встала на путь буржуазно-демократического развития. Вышедшее из недр IV Государственной думы Временное правительство, провозгласило все гражданские свободы, отмену смертной казни, ликвидацию всех сословий и национальных ограничений.

Однако для большинства трудового населения страны, воспитанного на общинных, коллективистских, патрональных традициях – всё это было пустым звуком, или, более того, сигналом к немедленным действиям по достижению социальной справедливости. Чем дальше, тем более настойчиво массы рабочих и солдат, заполонившие площади и улицы столицы, требовали самых радикальных перемен: скорейшего заключения мира, ограничения произвола предпринимателей, наделения землёй крестьян за счёт помещичьих имений.

Октябристы и кадеты, определившие состав первого Временного правительства, не были настроены на столь кардинальные перемены, боясь нарушить хрупкий, едва установившейся гражданский мир в России. Поэтому они избрали мудрую, как им казалось, тактику: «сначала успокоение – потом реформы». Правительство надеялось, что время само рассосёт значительную часть иллюзий и убавит революционный энтузиазм масс. И, как выразился известный российский промышленник Петр Рябушинский: «Может, всё образуется, и русский народ никого не обидит». Выходит, что определённые иллюзии испытывали сами члены октябристско-кадетского временного правительства, которое переоценило степень своего влияния на население Петрограда и излишне понадеялось на поддержку эсеро-меньшевистских Советов. Глубокие знатоки европейской культуры и права, они, оказывается, совершенно не знали собственного народа, который не желал слышать ничьих увещеваний, а настойчиво требовал мер по улучшению своего положения.