Quot;Новое время". Николай Энгельгардт. У гр. Льва Ник. Толстого

Желая видеть великого писателя земли русской, я обратился к Н. И.
Стороженку, который принял меня в Румянцевском музее (*1*), за столиком, в
светлом пространстве между тремя стенами полок, образующими как бы небольшой
кабинет чтимого ученого в длинной библиотечной комнате.
Книжные сокровища кругом, дальше зал с офортами и портретами и полный
приветливости и благодушия Николай Ильич - все слилось в теплое и
гармоничное впечатление. Тишина, труд, мысль, созерцание... после
петербургского мелькания и неврастенического маразма.
Я просил Ник. И. дать мне записку или карточку с несколькими строками.
- Этого не нужно. Граф совершенно доступен. По крайней мере я уже так
многих направлял к нему. Ступайте просто. Но чтобы дать Льву Николаевичу
отдохнуть после обеда, приезжайте в половине восьмого. Я так и сделал.
Узкий переулок с постройками провинциального типа, несколькими заводскими
зданиями, где днем жужжание и гул, также и старый барский дом в глубине
двора - все это мне было хорошо известно.
Признаюсь в смешном поступке. Года три назад, будучи в Москве, я тоже
думал посетить графа, долго ходил по Хамовническому переулку, да так и не
решился его тревожить. Представлялось, сколько "интервьюеров" всех стран и
всевозможных праздношатающихся одолевают визитами великого человека. А потом
мне лично всегда страшно увидеть во всех условиях материальной обыденности
того, кто до сих пор являлся только, как дух, в своих свободных творениях, с
кем в общении был только "в духе и истине".
Но вот я и в зале заветного домика, который очевидно черезвычайно
поместителен. Это большая комната - типичного старо-барского, московского
колорита. По лестнице раздались шаги, и вот он сам, Лев Николаевич, в
халате, невысокий ростом, седой и... волшебный. Я иным словом не могу
выразить первого впечатления.
Ни один из портретов графа Льва Николаевича не похож на него.
Портреты - я говорю, конечно, о старческих изображениях Льва Николаевича -
не передают главного - светлой и мощной жизни, которая льется от всей
личности его. Не передают портреты и взгляда, как бы проницающего вас до
сокровеннейших глубин, - главного дара из многих, которыми наделен этот
удивительный человек. Если же и передают, то все же взгляд на портретах
только скорбно суров и теряет прямо волшебное очарование, которое манит
исповедаться пред ним, раскрыть пред ним сердце и застарелые боли его. Свет
в лице, приветливость в манерах и речи, чуждая тени учительства, заставили
меня, едва я увидал графа, про себя воскликнуть: "Боже, да какой же он
славный, какой милый, какой светлый!"
Здоровье графа восстановилось. Утром того дня, когда я был у него, ему,
правда, нездоровилось. Он чувствует себя бодрее к вечеру.
- Вы который? - спросил Лев Николаевич, - тот Энгельгардт, что ко мне
писал?
- Нет, брат его (*2*).
Этим вопросом Лев Николаевич сразу воскресил прошлое. Вспомнилось
Батищево, имение моего покойного отца (*3*), куда в свое время приливала,
как кровь к сердцу, идейная молодежь. И одно время между Батищевым и Ясною
Поляною создалось общение, состоявшее, впрочем, в полемике. В самом деле,
при внешнем сходстве батищевские идеалы не совпадали с яснополянскими. В
Батищево являлись последователи Льва Николаевича, шли бесконечные диспуты.
Два течения перемешались... Да, все это было, и так недавно. Было и уже
быльем поросло. Старого Батищева нет.
Я должен признаться, что совершенно поглощенный впечатлением, которое
произвел на меня Лев Николаевич, и роем воспоминаний, пробужденных его
первыми словами, плохо исполнил собственно интервьюерскую часть, хотя,
впрочем, и не намеревался ее хорошо исполнить. Я не задавал вопросов по
книжке. Я только его слушал. Но и передача услышанного для меня отчасти
стеснительна и во всей полноте невозможна. Мне вспоминается предостерегающий
рассказ графа о заезжем английском корреспонденте:
- Я сказал ему, между прочим, что однажды утром, читая газеты, поймал себя
на таком сильном сочувствии к победам буров, что оно уже прямо переходило в
желание, чтобы англичан еще и еще хорошенько поколотили. А корреспондент
передал буквально: "Лев Толстой сочувствует победам буров и радуется
поражениям англичан" (*4*). И в таком виде сообщение обошло все английские
газеты. Прямо каждое слово надо взвешивать, словно на каком-нибудь выходе.
Лев Николаевич говорил о народной жизни, о трудности уразумения ее смысла,
о направлении, в котором она течет... Все это было очень просто, ясно и
глубоко.
За последние дни Лев Николаевич был на представлении "Дяди Вани" Ант. П.
Чехова (*5*). Он чрезвычайно высоко ставит технику этой пьесы, но находит,
что и на этом произведении, как на большинстве современных, сказалось
преобладание техники над внутренним смыслом. Иногда техника совершенно
убивает внутреннее содержание, плоть подавляет дух, форма - идею. В "Дяде
Ване" Лев Николаевич находит некоторый существенный недочет в нравственном
смысле пьесы. Затем Лев Николаевич посетил чтения для народа. На одном
интеллигентная лекторша опоздала, и граф, прождав напрасно и довольно долго,
ушел...
Пока мы говорили, в комнату вошел сын Льва Николаевича и несколько молодых
людей. Все обступили его и слушали. И эта сцена, и потом, когда за длинным
столом сидел Лев Николаевич, окруженный молодежью, опять живо напомнили мне
Батищево...
Пили чай. Лев Николаевич с медом. Он говорил о книге, вышедшей в Англии и
изображающей весь ужас фабричного быта этой страны (*6*). Работа не только
не облегчается с успехами техники, а, наоборот, становится еще интенсивнее,
быстрее, требует колоссального напряжения нервной силы. В фабричных центрах
вы не найдете клочка травы, ни одного деревца - все съедено дымом и копотью.
Напряженная работа, чисто механическая, истощает и извращает вместе с тем
нервную систему рабочего. Чтобы поддерживать себя, он и в сфере физической и
в сфере духовной должен прибегать к чему-либо острому, едкому, пикантному.
Нигде столько не поглощается пикулей, как в фабричных городах. И развлечения
рабочих кафешантанного характера... Лев Николаевич скорбел о таком
извращении жизни, которая дана человеку на благо, должна его возвышать, а не
унижать.
Удалившись ненадолго, Лев Николаевич явился в своей классической блузе.
Легкой, быстрой походкой, немного сгорбившись, прохаживался он по комнате, и
столько юности чуялось во всех его движениях, что о недавней тяжкой болезни,
о преклонных годах графа и не вспоминалось...
В личности Льва Николаевича, на мой взгляд, так много непередаваемого, что
даже его искусство не в силах это, и главное быть может, выразить. Личность
Толстого - комментарий к его творениям. И во мне явилось сознание после
вечера, проведенного в его доме, что не заменимо ничем личное общение с
великим мыслителем и слово, не умерщвленное, не превратившееся в сухие
книжные знаки, а переданное непосредственно, из души в душу, из ума в ум...

Комментарии

Николай Энгельгардт. У гр. Льва Ник. Толстого. - Новое время, 1900, 31
января, No 8595.
Николай Александрович Энгельгардт (1861-1942), критик, журналист.
По упоминанию, что Толстой "за последние дни" был на представлении "Дяди
Вани", можно определить, что интервью Энгельгардта взято между 25 и 30
января 1900 г.

1* Через посредство Н. И. Стороженко, работавшего в Румянцевском музее
(ныне Гос. библиотека им. В. И. Ленина), Толстой получал некоторые нужные
ему для литературных занятий книги.
2* Брату Н. А. Энгельгардта, Михаилу Александровичу Энгельгардту
(1861-1915), Толстой написал знаменитое письмо 20 декабря 1882 г. - подобие
исповеди, в которой говорил, что он "страшно одинок" (т. 63, с. 112-124).
3* Отец Н. А. Энгельгардта, Александр Николаевич Энгельгардт (1832-1893),
химик, агроном, автор книги "Письма из деревни". В имении Батищево была
сделана попытка создать трудовую колонию-коммуну из молодых людей
образованного круга, переселившихся в деревню из Москвы и Петербурга.
Попытка, отчасти близкая "толстовству", но до конца не принятая Толстым,
окончилась неудачей.
4* См. интервью с С. Орлицким в наст. изд.
5* О впечатлениях Толстого от спектакля "Дядя Ваня" см.: Лакшин В. Толстой
и Чехов. 2-е изд. М., 1975, с. 386-389.
6* Речь идет о книге П. А. Кропоткина, имя которого не упоминалось в
печати, "Fields, Factories and Works hops" ("Поля, фабрики и мастерские").
Толстой читал эту книгу в январе 1900 г.

"Неделя". Разные разности <"Смоленский вестник" о Толстом>

"Смоленский вестник" передает впечатления различных лиц, которым
приходилось встречаться с Л. Н. Толстым. Пришли к нему однажды два молодых
человека, которым хотелось поучиться у великого учителя жизни. У одного из
посетителей Л. Н. спросил: не пьет ли он вина? На откровенное признание Л.
Н. сказал: "Мне всегда кажется, когда я вижу пьющего человека, что он играет
острым оружием, которым может всякую минуту обрезаться... Пьяный человек
делает много того, чего бы он никогда не сделал трезвый". Л. Н. много
говорил с молодыми людьми о том, что легче начать хорошую жизнь в юности.
"Вот вы, сказал он посетителям, только что вступаете в жизнь, а я уже ухожу
из нее, и верьте мне, что начать хорошую жизнь легче человеку молодому.
Позднее мы уже связаны такими крепкими узами с близкими нам людьми, что
порвать их нельзя, не сделав этим людям больно". При прощании Л. Н. сказал,
что у него бывают радостные минуты: "Я за последнее время все чаще и чаще
встречаю людей молодых, простых, неученых, собственными размышлениями
дошедших до познания истины и понявших, как надо жить. Это все равно как
островки оттаявшей земли, покрытые зеленой травой, после зимы среди все еще
не стаявшего снега". На простых людей Толстой производит огромное
впечатление. Один крестьянин, побывавший несколько раз у Л. Н., с восторгом
говорил: "Такие люди, как наш Лев Николаевич, рождаются по одному в тысячу
лет!" Приходилось встречать крестьян-чернорабочих, знавших Л. Н. Толстого
понаслышке. Чернорабочие, желая похвалиться своей работой, говорили: "Вот на
что граф Толстой, да и тот сам воду носит, дрова рубит... А нам и бог
велел..." Рассказывали об одном молодом крестьянском парне из Тульской
губернии, случайно попавшем в Ясную Поляну. Парень-фабричный вел разгульную
жизнь и отбился от дома. Толстой разговорился с ним, и слова Л. Н.
показались настолько противоречащими всему, что он знал до сих пор, что он
даже обиделся на Толстого, ушел не простившись и не взял книгу, которую
предлагал ему Лев Николаевич. Но дома он долго думал над тем, что говорил
ему Л. Н., и замечательно: сразу переменил жизнь, сделался хорошим, честным
работником. Перемена с ним поразила всех его знакомых. Теперь этот человек
как святыню хранит открытое письмо к нему Л. Н в котором Толстой пишет ему
несколько ободряющих слов...
Часто посещают Л. Н. Толстого раскаявшиеся. Они любят побеседовать с
Толстым, хотя иногда не сходятся с его убеждениями. Терпеливо и кротко
выслушивает Л. Н. этих людей. Автор приводит со слов очевидца одну беседу Л.
Н. с бывшими раскольниками, приехавшими издалека. Крестьяне много говорили и
иногда задавали Л. Н. довольно странные вопросы. Между прочим, один из них
спросил: "Можно ли сравнить ревность и зло?" - "Как сравнить ревность и зло?
- переспросил Л. Н. - Ревность есть тоже зло... Про какую ревность вы
говорите - про ревность к женщине?" - "Да". И крестьяне рассказали Толстому,
что когда они, познакомившись с мировоззрением Л. Н., оставили раскол, их
стали бросать жены и даже, как выразился один из собеседников, жены их
"стали обращать любовь свою к посторонним...". Один из посетителей
простодушно признался, что когда жена его не нашла у него креста на груди,
то сказала, что перестанет с ним жить... "Как же нам теперь быть?" -
спрашивали крестьяне... "Я часто думал, - сказал им Л. Н., - как должен
поступить человек в том случае, если его оставляет его жена. Мне кажется,
что самое лучшее - сказать ей: "Меня огорчают твои поступки, но свой долг
относительно тебя я исполню..." И нужно относиться к ней по-прежнему хорошо.
Это самое лучшее средство. Жена может не вернуться к мужу, но может и
вернуться... Да, это лучшее средство", - несколько раз повторил Л. Н. На
крестьян слова Толстого произвели сильное впечатление.

Комментарии

Разные разности. <"Смоленский вестник" о Толстом>. - Неделя, 1900, 22
октября, No 43.

"Неделя". Разные разности <Вл. И. Немирович-Данченко в Ясной Поляне>

Вл. И. Немирович-Данченко передал одному московскому журналисту следующие
подробности о своем свидании с гр. Л. Н. Толстым в Ясной Поляне.
"Я нашел Л. Н. чрезвычайно бодрым, полным сил и удивительной для его
возраста свежести. Сама графиня мне сказала, что Лев Николаевич давно не
чувствовал себя за последние годы так хорошо, как нынешнее лето. Все слухи о
каких-то изменениях в образе жизни графа, под влиянием болезни, совершенно
неосновательны. Он так же много работает и много гуляет, катается верхом...
Между прочим, мы сыграли с Л. Н. две партии в шахматы, и он дважды дал мне
"мат". Пьесу граф действительно пишет, но еще не окончил (*1*). Пишет он ее
в часы досуга, в виде отдыха, для развлечения. Он вообще смотрит на свои
произведения, в которых не проводит коренных философских взглядов, как на
развлечение. "Плоды просвещения" называет шуткой. Я сказал Л. Н., что если
бы часы его досуга и отдыха давали русскому обществу, хотя бы раз в
несколько лет, такие гениальные "шутки", как "Плоды просвещения", то русская
драматургия была бы достаточно прославлена. Л. Н. поспешил замять мое
замечание. Пьесу Л. Н. обещал кончить в нынешнем сезоне и дать
Художественному театру. Образ жизни Л. Н. такой же, как был и раньше: до
двух часов он пишет, в два - обедает, затем несколько отдыхает, гуляет,
беседует с гостями, в девять ужинает и ложится довольно поздно. В Ясной
Поляне почти каждый день бывают гости. За несколько дней до меня гостил М.
Горький (*2*), и я даже привез сделанный графиней фотографический снимок, на
котором Горький снят с графом. Я вынес такое впечатление, что Лев Николаевич
никогда (в последние, конечно, годы) не был так полон сил и энергии, каким я
видел его в этот день в Ясной Поляне".

Комментарии

Разные разности <Вл. И. Немирович-Данченко в Ясной Поляне>. - Там же.
Владимир Иванович Немирович-Данченко (1858-1943), драматург и режиссер,
один из основателей Художественного театра. Оставил о встречах с Толстым
воспоминания в книге "Из прошлого" (М., 1936). Был в Ясной Поляне 11 октября
1900 г.

1* Пьеса "Живой труп" (1900) не была окончательно отделана Толстым,
осталась в его бумагах, впервые опубликована после его смерти и поставлена
Художественным театром в 1911 г.
2* Горький навестил Толстого с В. А. Поссе за три дня до
Немировича-Данченко - 8 октября 1900 г.

* 1901 *