Фландрия, белград, циндао. 10 страница
Очевидцы описывали тех, кто проделал страшный путь: “Все они, без исключения, были оборванные, грязные, голодные и больные… На этой стоянке им выдавали скудный правительственный рацион. Я наблюдал однажды, когда им принесли пищу. Дикие звери, и то были бы лучше. Они бросились к стражникам, которые несли им пищу, и стражники отгоняли их плетками”. “Когда женщины и дети, изголодавшие и исхудавшие как скелеты, приходили в Алеппо, они набрасывались на пищу, как звери. Но у многих из них нарушены функции внутренних органов: проглотив один-два куска, они отбрасывают ложку в сторону”. В каких-то караванах женщины погибли или их разобрали мусульмане, а дети остались. До них уже никому не было дела. Они добрели до Харпута и просили подаяние. От голода падали на землю. Муниципальные повозки собирали их еще живыми вместе с мусором и вывозили на свалку…
О том, что оставалось на дорогах, разные свидетели писали примерно одно и то же.
Американский миссионер В. Джекс: “От Малатии до Сиваса, на всем пути в течение 9 часов я встречал густые ряды трупов”. Араб Файез эль-Хосейн: “Всюду трупы: тут мужчина с простреленной грудью, там – женщина с растерзанным телом, рядом – ребенок, заснувший вечным сном, чуть дальше – молодая девушка, прикрывшая руками свою наготу”. Турецкий врач видел “десятки рек, долин, оврагов, разрушенных деревень, наполненных трупами, перебитых мужчин, женщин, детей, иногда с кольями, вбитыми в живот”. Немецкий промышленник: “Дорога из Сиваса до Харпута представляет собой ад разложения. Тысячи непогребенных трупов, все заражено, вода в реках, и даже колодцы”.
Руководство Германии и Австрии отлично представляло, что происходит в Турции. Посол Вангенгейм 17 июня доносил канцлеру: “Порта хочет использовать мировую войну для того, чтобы окончательно расправиться с внутренними врагами (местными христианами)”. 7 июля он подтверждал: “Действия и способы, которыми производится высылка, свидетельствуют о том, что правительство в самом деле имеет своей целью уничтожение армянской нации в турецком государстве”. Берлин не высказал ни малейших возражений. Ситуация была известна в генштабе, проинформировали и депутатов рейхстага. Германская “Книга цензуры” для прессы четко оговаривала: “О зверствах над армянами можно сказать следующее: эти вопросы, касающиеся внутренней администрации, не только не должны ставить под угрозу наши дружественные отношения с Турцией, но и необходимо, чтобы в данный тяжелый момент мы воздержались даже от их рассмотрения”. А газета “Берлинер Тагеблатт” опубликовала интервью с Талаатом, он цинично разъяснял: “Нас упрекают, что мы не делали различия между невинными и виновными армянами; это было абсолютно невозможно, ибо сегодняшние невинные, может быть, завтра будут виновными”.
Многие немцы и австрийцы, проживавшие в Турции, миссионеры, предприниматели, строители, врачи, были искренне возмущены и шокированы. Пытались как-то помочь депортированным, собирали для них деньги, продовольствие, медикаменты, укрывали беглецов. Австрийские консулы в Алеппо и Александретте спасли несколько сот человек, снабжали документами, чтобы выехать за границу. Но все это делалось в частном порядке. Тех, кто пытался бить тревогу и обращаться к правительству, гневно одергивали. Посол Вангенгейм, фон Сандерс, морской атташе Гумман (доверенное лицо кайзера, состоял с ним в личной переписке) откровенно поддерживали истребление христиан. Немало “цивилизованных” германцев приняли и прямое участие в злодеяниях.
Приказы о выделении войск для массового истребления людей в Кемах-Богаз и других местах проходили через начальника штаба 3-й армии майора Гузе. Немецкие офицеры действовали при подавлении восстаний. Госпожа Кох, жена коммерсанта из Алеппо, взяла на себя роль агитатора резни. Разъезжала по стране, возбуждала курдские племена против армян и русских. Побывала в Диарбекире и “усмиренной” Урфе, вместе с турецким руководством любовалась, как вешают, расстреливают. Капитан Шибнер создавал в Мосуле отряды четников и сам возглавлял бойню айсоров и халдеев в этом районе, набрал себе гарем из трех “трофейных” девушек. Немцы не гнушались принимать от турок подарки из награбленных вещей, почти все германские офицеры в Эрзеруме приобрели и увезли с собой по одной или несколько юных армянок. Хотя, может быть, спасли их таким образом?
Но куда более красноречивым было другое. На геноцид фактически не отреагировали нейтральные страны. Швейцария ограничилась несколькими публикациями в газетах. Папа римский слал в Стамбул очень вежливые увещевания, хотя среди жертв были сотни тысяч католиков, а Энвер прямо заявил папскому посланцу Дольчи, что не остановится, пока хоть один турецкий христианин останется в живых. Огромное количество материалов об этих преступлениях собрал американский посол Моргентау. А в числе убитых были граждане США, в Эрзеруме арестовали и после пыток казнили американских армян, приехавших из-за океана просвещать свой народ. Но никаких грозных нот Вильсона, в отличие от случая с “Лузитанией”, не последовало. Мировая “закулиса” вовсе не хотела тормозить иттихадистов, своих масонских “братьев”. Она сама исподтишка подтолкнула их в нужную сторону. А собранные свидетельства понадобятся позже…
САСУН И АЛАШКЕРТ.
Черноморский флот к лету 1915 г. получил значительный перевес над противником – в Николаеве был спущен на воду новейший могучий дредноут “Императрица Мария” (кроме него, строились “Императрица Екатерина Великая”, “Император Александр III” и “Император Николай I”). Огромный корабль еще предстояло как следует освоить, испытать на ходу. Когда его переводили в Севастополь, командующий флотом волновался, как бы враг не устроил какую-нибудь пакость. На всякий случай бригада подводных лодок капитана I ранга Клочковского блокировала Босфор. Вышли “Морж”, “Нерпа”, “Тюлень”. С ними впервые отправился подводный минный заградитель “Краб”. Ему пришлось нелегко. “Краб” имел ряд недоработок, пришлось прямо в море устранять неисправности. Но команда под руководством лейтенанта Феншоу справилась с задачей, 25 июня поставила у Босфора 60 мин. В ближайшие дни на минах поглибла турецкая канонерка “Иса-Рейс”, подорвался крейсер “Бреслау”, его отбуксировали на ремонт.
На сухопутном фронте Юденич был вынужден отложить удар на Эрзерум. На приморском фланге все еще удерживалось 15 тыс. турок и четников, и после того, как Ставка забрала 5-й Кавказский корпус, командующий направил туда 2-й Туркестанский. Кроме того, требовалось понадежнее закрепить территорию, занятую в наступлении на Ван. Ее прикрывал малочисленный 4-й корпус Огановского, и Юденич послал к нему все имеющиеся резервы – кубанскую и донскую пластунские бригады, только что прибывшие на Кавказ 3-ю Забайкальскую казачью бригаду и Кавказскую кавалерийскую дивизию.
В Персии снова было неспокойно. Когда наши войска ушли отсюда вслед за турками к Вану, местные племена осмелели, появились банды. Кавказской кавдивизии Шарпантье и забайкальским казакам генерала Стояновского командующий приказал идти к фронту кружным путем, через Иранский Азербайджан. Они совершили рейд в 800 км, без боев, но грозный вид 6 конных полков и артиллерии отрезвил курдов и персов, заставил утихомириться.
А между тем, турки успели привести в порядок отступившие части, к ним подтягивались подкрепления. После взятия Вана Огановский развернул свои войска на запад, его отряды двинулись вдоль северного и южного берегов Ванского озера. Но враг жесто отбивался и остановил их. Дождавшись подмоги, присланной Юденичем, корпус возобновил наступление. По долине р. Мурат (Восточный Евфрат) турок атаковал отряд Абациева, пехотная и казачья дивизии. По северному берегу озера врага оттесняла 2-я стрелковая дивизия Назарбекова с кавалерией. По южному, по узкой полосе между озером и горами, шла 2-я Забайкальская бригада генерала Трухина с четырьмя армянскими дружинами и пограничниками.
Разгорались жаркие схватки. Опять отличился лихой унтер-офицер 18-го Северского полка Семен Буденный. С отделением драгун он пробрался на разведку в тыл противника, а на обратном пути обнаружил батарею, стрелявшую по нашим наступающим солдатам. Выждал, затаившись. Русские поднялись в атаку, а драгуны налетели на батарею, порубили артиллеристов и захватили пушки. К концу июня войска Огановского овладели городками Арчавах, Ахлат, Вастан, Зеван. Но дальше уткнулись в сплошную оборону. На южном берегу озера она была устроена по горным высотам. А между северным берегом огромного озера Ван и рекой Евфрат протянулись озера поменьше, Назык-гель и Казан-гель. Промежутки между ними были перекрыты укрепленными позициями, и взять их с ходу не удалось.
Турки сами готовили здесь мощный удар. К разбитому корпусу Халил-бея подошли соединения из Сирии, сюда перебрасывались 4 дивизии из основной, Эрзерумской группировки. Общее командование на этом участке принял Абдул Керим-паша. Но начать операцию ему помешала обстановка в тылах. В г.Муше и прилегающем к нему Сасунском районе в мае был оглашен приказ о депортации армян. Однако люди узнали об истреблении деревень вокруг Вана и Эрзерума, о резне в Битлисе. Они отказались повиноваться, организовывали самооборону, ее возглавил местный лидер Тер-Минасян. Власти пробовали напустить на армян карателей, но им дали отпор. Дело было не шуточным, в Муше проживало 25 тыс. христиан, рядом лежали 300 больших сел. Турки завязали переговоры. Сасунцы требовали не трогать их область, отказаться от депортаций. Местное начальство делало вид, будто принимает условия, а само обратилось к Керим-паше.
Он прислал регулярные части и курдскую конницу. 25 июня Муш окружили, по селам понеслись отряды всадников. Часть жителей убивали на месте. Других сгоняли из горных деревушек в крупные равнинные села. Вокруг них во множестве стояли амбары и гумна, в них набивали по несколько сот человек и поджигали. Было уничтожено около 75 тыс. жителей, уцелевшие прятались в горах. Но многие успели уйти в Муш. Вместе с крестьянами там набралось 12 тыс. боеспособных мужчин, они укрепились и отбили несколько атак. Их снова пытались обмануть, обещали амнистию, пусть только разоружатся и выйдут из города. Армяне не верили, понимали, что это кончится расправой. Русские были близко, это подпитывало силы. Но и турецкое командование озаботилось – могла повториться такая же история, как с Ваном.
Керим-паша отложил наступление, отправил с фронта к Мушу еще 2 дивизии, 25 тыс. штыков и сабель при 11 орудиях. 10 июля началась бомбардировка, озверелые солдаты пошли на штурм. Защитники сдерживали их в узких улицах, отстреливались из окон. Но турки подожгли кварталы. Огонь и дым выгоняли людей, а аскеры продвигались следом. 13 июля остатки отрядов Тер-Минасяна вырвались из окружения и ушли в горы. Христианское население осталось во власти победителей. Дали 3 дня на сборы – идти в изгнание. Но дали лишь для того, чтобы жители сами собрали ценные вещи. Их не повели никуда, истребляли здесь же.
Через несколько месяцев русские заняли Муш, и было назначено расследование. Его проводил ротмистр Крым Шамхалч, мусульманин. Он докладывал: “Обыкновенно делалось так: вырывалась большая яма, к ее краям сгонялись женщины с детьми, и матерей заставляли сталкивать в эту яму детей, после этого яма засыпалась немного землей, далее на глазах связанных мужчин-армян насиловались женщины и убивались, после всего этого убивались наконец мужчины, трупы заполняли яму почти доверху. Часть христиан сгонялась к реке и сбрасывалась с мостов в воду, причем выплывавшие ловились и сбрасывались вторично”. “Работы” было слишком много, солдат требовали на фронт, и градоначальник Муша нанял профессиональных мясников, им платили по 1 турецкому фунту в день. Эти не отвлекались на девичьи прелести, на издевательства. К ним выстраивали вереницы женщин, малышей, стариков, а мясники привычно забивали их, как скот.
Спасшиеся горожане и крестьяне заняли оборону на горах Андок и Ханасар, поклялись держаться до последнего. Но турки не смогли сразу покончить с ними. Огановский получил известия о восстании. Готовился прорвать фронт, выручить осажденных армян – и при этом 4-й Кавказский корпус выходил прямо в тыл неприятельской группировки под Эрзерумом. Правда, разведка сообщала, что навстречу выдвигались какие-то вражеские части, но их силы недооценивали. Огановский считал, что перед ним по-прежнему стоит один лишь корпус Халил-бея. На самом же деле, под началом Керим-паши собралась половина турецких войск на Кавказе: 9 пехотных, 2 кавалерийских дивизии и 6 тыс. курдов. А у русских было 2,5 пехотных и 4 кавалерийских дивизии, причем некоторые соединения оставили глубоко в тылу, прикрывать освобожденные области от курдских и турецких отрядов – Закаспийская казачья бригада расположилась в Ване, 4-я казачья дивизия в Баш-кале.
16 июля наступление началось. Главный удар наносился на правом крыле, между Евфратом и оз. Казан-гель. 66-я пехотная дивизия генерала Воропанова и 4-я Кубанская пластунская бригада Мудрого штурмовали неприятельские позиции у г.Коп. Их встретил шквальный огонь, появились свежие резервы – турки собирались наступать именно на этом участке. Атаки захлебывались, сменялись контратаками. Наши части потеряли 200 человек убитыми и 2 тыс. ранеными. Но пехотинцы и пластуны самоотверженно теснили врага, артиллеристы метко подавляли огневые точки, а на флангах прорвалась наша конница. Неприятель начал отходить к г.Коп. Этот успех сказался и на соседних участках, турки стали откатываться назад, чтобы их не обошли. Следом за ними устремились стрелковая дивизия Назарбекова, кавдивизия Шарпантье. На правом фланге корпуса, за Евфратом, продвигалась 2-я казачья дивизия Абациева. На левом, южнее Ванского озера, отряд Трухина все же сумел захватить вражеские позиции по горам.
Вся линия турецких укреплений была в наших руках. 18 июля Огановский поставил командирам задачу – преследовать отступающих. Русские части с боями углублялись на запад, взяли десяток городков. На каждом шагу натыкались на следы недавней резни: опустошенные селения, кучи трупов. В Лизе военные врачи освидетельствовали и оказали помощь нескольким девочкам, в результате надругательств у них была вывернута прямая кишка. Пораженные офицеры спрашивали пленных аскеров, неужели не стыдно так поступать с детьми? Те лишь пожимали плечами, отвечали: “Таков приказ султана”, или – “приказ Вильгельма”…
21 июля передовые разъезды кавалерии достигли селений Вартенис и Мкрагом в 25 км от позиций сасунских повстанцев, они прислали связных. Но преодолеть эти 25 км оказалось слишком сложно. Артиллерия расстреляла боезапас, пополнить его было негде. Все вокруг было разорено, продукты и фураж требовалось везти издалека. А турки оставили против армян 10 тыс. жандармов и милиции, регулярные дивизии развернули против русских и остановили их. Армяне ничем помочь не могли. В горах их собралось 60 тыс., но это были гражданские беженцы. Отряды повстанцев насчитывали лишь 2 тыс. мужчин с охотничьими ружьями и немногими винтовками. Они несколько раз атаковали, пытались сами вырваться к русским, вывести женщин и детей, но даже карательных банд было достаточно, чтобы отгонять их обратно.
А между тем, для турецкого контрнаступления сложились условия – лучше не придумаешь. Ударная группа 4-го Кавказского корпуса, 66-я дивизия и пластуны, продвинулась вдоль южного берега Евфрата на 25 – 30 км, отряд Абациева на северном берегу отстал. Правый фланг прикрывала только река. На левом фланге 2-я стрелковая дивизия Назарбекова уперлась в хребет Бейляждан и тоже отстала на 20 км. И если в начале сражения соединениям Огановского пришлось прорывать позиции между озерами, то и сами эти озера занимали несколько десятков километров. Как только наши войска миновали их, фронт значительно удлиннился, в нем образовались прорехи.
Керим-паша скрытно подвел крупные силы к открывшимся флангам ударной группы. Они сосредоточились за Евфратом, и возле разрыва с частями Назарбекова. 22 июля враг внезапно навалился с двух сторон. Это было не частное, это было главное наступление, запланированное турецким командованием в 1915 г. Уничтожением 4-го корпуса оно должно было только начаться. Дальше предполагалось двигаться на Алашкерт, с юга выйти в тыл войскам Юденича, стоявшим под Сарыкамышем, разгромить их – и открыть путь для вожделенного вторжения в Закавказье.
Штаб 4-го корпуса до последнего момента не подозревал, какие силы развернуты против него. Удар стал полной неожиданностью. Турецкие дивизии лезли во всех слабых местах, переправлялись через Евфрат, прорываясь в тыл 66-й дивизии и пластунов. Попав в клещи, они отчаянно отбивались, откатывались назад. Огановский послал им на помощь из своего резерва Донскую пластунскую бригаду Волошина-Петриченко. Но она была “экспериментальным” соединением. Кубанские пластуны великолепно проявили себя в боях, и решили создать бригаду из донцов. Хотя донские казаки никогда не учились воевать в пехоте, это был первый бой бригады, массы турок сразу же опрокинули ее. А кубанские пластуны еще раз подтвердили свою славу. Когда все соседи уже отступили, их 22-й батальон целый день дрался в окружении, страшно поредел, но пробился к своим.
Огановский бросил в бой все, что у него имелось, даже конвой штаба. Из Мелязгерта организовал общую контратаку отошедших сюда частей. Собрал из нескольких конных полков отряд Афросимова, приказал ему ударить с севера, за Евфратом – самому обойти обходящую вражескую группировку. Куда там! Турок было слишком много, они вводили в сражение все новые силы. Контратаку отразили. А небольшой отряд Афросимова не пропустила курдская конница, прикрывающая турецкий фланг. Неприятельские части проникли и в стыки между русскими соединениями, отрезали их друг от друга.
Генерал Шарпантье с двумя драгунскими полками оторвался от наседающего противника и вышел к Мелязгерту. Вокруг города полыхал бой, и отряд Шарпантье оказался в тылу наступающих турок, мог серьезно навредить им. Но генерал не разобрался в обстановке, решил не рисковать и увел полки на восток. Части Огановского изнемогали от усталости в непрерывном сражении, потеряли 2 тыс. человек, 27 июля они оставили Мелязгерт, стали отходить к Дутаху. Лавина турок ринулась за ними. Командир корпуса сохранил управление только теми войсками, которые были при нем, связь с другими отрядами прервалась. Стрелковая дивизия Назарбекова соединилась с полками Шарпантье, они начали выбираться из мешка самостоятельно.
А Забайкальская бригада Трухина и армянские дружины на южном фланге остались вообще в изоляции. Против них турок было мало. Но фронт рухнул, все дороги севернее заполонил неприятель, и отряд был вынужден отступать кружным путем, по южному берегу Ванского озера на г. Ван. Здесь обстановка была еще почти мирной, стояла Закаспийская казачья бригада Николаева, охранявшая окрестную область. Теперь ей тоже приходилось отступать… Рядовым воинам и местным жителям это казалось обидным и непонятным. Крупных сил турок поблизости не было, сюда даже не доносился гром пушек. Прорыв шел далеко на северо-западе, вдоль Евфрата, и войска, собравшиеся в Ване, уже очутились в полуокружении, почти во вражеском тылу.
Возмущались и многие офицеры – как же можно бросать без боя большой город? Андраник предлагал драться. В отчаянии сорвал с себя и бросил на пол недавно полученный Георгиевский крест, заявил, что не желает больше числиться в русской армии (впрочем, позже остыл, продолжал так же самоотверженно командовать дружиной). Предлагалось сесть в осаду в Ване, продовольствия хватило бы надолго. Но в городе не было боеприпасов. Расстреляешь патроны и снаряды, и что делать в окружении? А с другой стороны, бригады Трухина и Николаева прикрывали восточный фланг Кавказской армии. Застрянь они в Ване, и во фронте возникала дыра. Турки беспрепятственно хлынули бы в еще не вырезанные Баязетскую, Диадинскую долины, а оттуда в Алашкертскую, в тыл отходящим войскам Огановского.
Закаспийская и 2-я Забайкальская бригады получили жестокий, но единственно возможный приказ – оставить Ван и отступать к Баязету. При этом требовалось как можно скорее проскочить Бегри-калинское ущелье, последний путь на север, еще не перехваченный врагом. С русскими уходило все христианское население. Хорунжий Елисеев вспоминал: “Выйдя из города, мы поняли, что на фронте произошло что-то страшное, так как, насколько хватало глаз по дороге на север и по сторонам, все усеяно армянскими беженцами, сплошь идущими пешком, с узлами на плечах, редко на арбах, на буйволах, на коровах верхом… И каких только ужасов, каких сцен, каких всевозможных трагедий, слез, плача, горестных рыданий мы не повидали тогда там!… Беженцы все шли и шли, не останавливаясь и ночью, к русской спасительной границе”.
Межде тем, основные силы 4-го Кавказского корпуса не удержались в Дутахе, откатывались на перевал Клыч-Гядук. Тут на дорогах творилось то же самое. Очевидец событий Н.Г. Корсун (впоследствии советский генерал) писал: “Части… смешались с массой армянских беженцев, направляющихся беспорядочными толпами с громадными стадами скота, повозками, женщинами и детьми. В панике отступая, эти беженцы, никем не направляемые и подгоняемые звуками выстрелов, повторяющихся в горах многократным эхом, вклинивались в войска и вносили в их ряды невероятный хаос. Часто пехота и конница попросту обращались в прикрытие этих кричащих и плачущих людей, опасавшихся наскока курдов, которые вырезали и насиловали оставшихся и кастрировали русских пленных”.
Да, наши казаки и солдаты как раз и стали таким прикрытием, спасавшим массы мирных жителей. Себя не щадили, сдерживали врага отчаянными боями. В этих схватках в батальонах 4-й пластунской бригады Мудрого уцелело по 200 казаков – пятая часть. Турки и курды шли следом, безжалостно уничтожая и армян, и русских, попавших к ним в руки. Старались ворваться в колонны беженцев и отколоть от них толпы, чтобы ограбить и перебить. Им удалось окружить большую партию жителей Вана. Оказавшиеся поблизости русские части и 2-я армянская дружина спасли людей самоотверженной атакой. Но участь тех, кто отстал от войск, была жуткой.
Закаспийские и забайкальские казаки с обозами беженцев все же успели раньше противника пройти Бегри-калинское ущелье. Разъезд хорунжего Елисеева послали назад, понаблюдать за врагом. Он описывал: “С высоких скалистых берегов глубокого ущелья, насколько хватало глаз на юг и на север, по нему частыми пятнами лежали трупы людей. Разъезд спустился вниз. Картина еще более страшная, чем представлялось сверху. Женщины и дети одиночно и маленькими группами, видимо, семьями, устлали весь путь по ущелью. Изредка попадались мужчины-армяне у своих арб, без буйволов и разграбленных. Все взрослые – с перерезанными горлами, дети убиты в голову острыми молотками… Молодые армянки изнасилованы и застыли, умерли в позорных позах с разведенными ногами и скрюченными коленями, с оголенными от юбок телами до самого пояса… Насилуя женщину, всякий курд, видимо, одновременно перерезал своей жертве горло. Картина была страшная и стыдная. В ущелье было тихо-тихо. Молчали и казаки…”
А турецкое правительство после взятия Мелязгерта не постеснялось опубликовать заявление о зверствах… ну конечно же, русских. “Наши войска нашли отнятые нами города в ужаснейшем состоянии. Эти города буквально превращены русскими в пустыни. В Баш-кале число оставшихся в живых ограничивается тремя старыми женщинами… В Мелязгерте найдено множество трупов детей и местных жителей, которые были убиты русскими войсками”. Что ж, преступления названы настоящие. Ведь Баш-кале Джевдет-бей вырезал еще весной. А Мелязгерт майское наступление русских избавило от резни. Теперь турки наверстали упущенное. Всех христиан, которые по той или иной причине замешкались или не сумели бежать, немедленно предали смерти. То же самое произошло в Ване. В припадке дикой ненависти терзали нетранспортабельных стариков и больных, рушили дома, убивали даже собак и кошек. С нашими воинами ушло 200 тыс. человек. Но сплошной поток людей и повозок растворил в себе малочисленные русские подразделения, перемешал части, тащил их за собой, и они не смогли организовать оборону на перевале Клыч-Гядук, 2 августа потекли в Алашкертскую долину…
Восставший Сасун оказался далеко за линией фронта. Это подорвало дух армян – спасение казалось таким близким, и вдруг надежды рассеялись. Осаждающие отряды под руководством Кямиль-эфенди некоторое время осторожничали, атак не предпринимали. В горных таборах кончились продукты, люди голодали. Скопились под открытым небом, под дождями. Росло число больных. Наконец, иссякли патроны. Тут-то Кямиль-эфенди поднял свои банды на штурм. 2 августа они ворвались в лагеря. Несколько тысяч армян разбежалось по лесам. У большинства не было сил, укрывались поблизости. Многие спрятались в большом овраге, когда их нашли, резали 2 часа. К “оврагу смерти” стали приводить остальных пойманных. Заполнили его мертвыми телами и велели обреченным копать ямы рядом. Непрерывная бойня длилась трое суток…
А наступающие турецкие войска продвинулись на 150 км, вслед за русскими и беженцами перехлестнули через перевал Клыч-Гядук в Алашкертскую долину. Захватили Палантекен, Каракилису, Зейдекан, подошли к Алашкерту, Диадину. Но окружить и уничтожить разъединенные отряды 4-го корпуса так и не смогли. Группа Огановского пятилась к русской границе, к Ахтинскому перевалу. Соединения Назарбекова и Шарпантье кружными дорогами выбрались с восточной стороны и очутились перед турками у Диадина. Бригады Николаева и Трухина остановились у Бегри-калы и перекрыли врагу путь на Баязет.
Между тем, Юденич уже предпринимал экстренные меры, чтобы спасти положение. На Эрзерумском направлении он приказал наращивать укрепления, а часть войск отсюда снял. Возле городка Даяр собирирал 30 батальонов пехоты и 24 казачьих сотен при 36 орудиях. Командира Юденич выбрал одного из лучших – начальника 1-й Кавказской казачьей дивизии Баратова. Он всегда любил действовать дерзко и стремительно, именно это и требовалось. А Огановскому командующий приказал остановиться и атаковать – невзирая ни на что, хотя бы и растрепанными войсками. Всеми, что есть.
Все решала скорость. Центральную, Сарыкамышскую группировку Юденича, и Алашкертскую долину связвал между собой Даярский проход, длинный и узкий, глубокая трещина в горах. Если бы турки его успели закупорить, выбить их было ох как непросто. Но не успели. Юденич и Баратов сумели сформировать мощный кулак чрезвычайно быстро. 4 августа казачья дивизия Баратова пронеслась через Даярский проход и смела турецкие части, которые как раз двигались, чтобы занять его. Следом за конницей в Алашкертскую долину спешила пехота. Полчища Керим-паши увлеклись преследованием, растянулись на маршах, опередили артиллерию и обозы. И вдруг им во фланг врезались войска Баратова, принялись громить. А отряды Огановского турки уже сбросили со счетов. Были уверены, что их остается только добивать. Но и тут неприятель был ошеломлен. Эти повыбитые отряды – пехота, пластуны, 2-я казачья дивизия Абациева, неожиданно развернулись и без всяких пауз кинулись в лобовую контратаку на 2 корпуса, гнавшихся за ними.
А Баратов на главные турецкие силы не пошел, повернул на юго-восток, бросил войска тремя колоннами в неприятельские тылы. Генерал Рыбальченко с 3 казачьими полками ринулся на Дутах, генерал Воробьев в пехотой устремился к перевалу Клыч-Гядук, а колонна Федюшкина прикрыла их. Керим-паша начал оттягивать свои соединения назад. Приказал занять оборону, снимал части из ударной группировки и срочно перебрасывал на левый фланг, против Баратова. Но русские громили их по очереди, по мере того, как они появлялись на пути. Углублялись все дальше, и 7 августа пехота оседлала Клыч-Гядук, казаки вышли еще южнее, с ходу налетели на Дутах.
Прорыв стал таким внезапным, что в Дутахе захватили отставшую турецкую артиллерию, обозы, даже взяли в плен 300 лейтенантов, только что выпущенных из Стамбульского училища и ехавших на передовую. Колонны Баратова перерезали важнейшие дороги, и турки в Алашкертской долине очутились в ловушке, заметались. Керим-паша все-таки сумел спасти свои дивизии от гибели, но только ценой немедленного отступления. Они бросали повозки, имущество и поспешно выбирались из долины горными тропами. Им могло достаться гораздо круче, но группа Огановского была слишком ослаблена, а связи с дивизиями Шарпантье и Назарбекова не было, приказ о контрударе им поступил с запозданием, турок не сумели прижать с нескольких сторон. Но все равно разгром был впечатляющий. Керим-паша оставил на поле боя множество убитых и раненых, 10 тыс. аскеров попали в плен.
Продолжать преследование Юденич не стал. Выделение отряда Баратова ослабило центральную группировку, а 4-й Кавказский корпус требовалось привести в порядок. Да и снабжать войска в опустошенных армянских областях было трудно. На рубеже Дутаха они остановились. За эту победу главнокомандующий Кавказской армией Воронцов-Дашков и ее командующий Юденич были удостоены орденов Св. Георгия III степени. Огановский был отстранен от должности. А армия в сражениях под Мелязгертом и Алашкертом израсходовала накопленные боеприпасы. Наступление на Эрзерум снова приходилось откладывать.
ВЕЛИКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ.
В императорской армии учет потерь велся скрупулезно, с точностью до каждого человека. Поэтому мы знаем не приблизительные, не оценочные, а реальные цифры. На 1 июля 1915 г. общие потери на всех фронтах составили 1.650.942 человека. Из них убитыми 192.763, ранеными и больными – 894.653, пропавшими без вести (по большей части – очутившимися в плену) 563.526. Это все сражения вместе взятые, от Гумбиннена до Горлицкого прорыва. Для сравнения, Германия за тот же срок потеряла около 500 тыс. убитыми, свыше 1 млн. ранеными. Обобщенных данных австрийских и турецких потерь не сохранилось, но они были весьма значительными. Русское воинское искусство сказывалось вполне определенно. В жестоких боях наши войска понесли большой урон, но противникам доставалось гораздо серьезнее.