Цивилизации духовные и чувственные

К пониманию драматических судеб русской христианской государственности невозможно приблизиться, минуя тему взаимоотношений России с Западом, которые на протяжении последних трех столетий во многом определяли всю мировую политику. Колеблясь в широких пределах от глухой враждебности до жестокого военного противостояния, эти отношения несомненно имели в своем основании нечто более глубокое, чем обычные политические и экономические противоречия, неприязнь католичества к Православной Церкви или борьба за сферы влияния в колониальных владениях.*

Политические и экономические противоречия с завидным постоянством раздирали западный мир из века в век, регулярно взывая к жизни судороги жесточайшего военного насилия, опустошавшего Европу. Вряд ли они могли достигать в отношениях с Россией большего накала и поэтому, безусловно, не годятся на роль определяющего фактора в упорном противостоянии Запада и Руси.

Религиозная, межконфессиональная вражда – фактор, конечно, более серьезный и значимый. К его анализу нам еще предстоит вернуться, но в данном случае следует признать, что и он не годится для всеобъемлющего объяснения. Во-первых, Запад сам потерял религиозное единство уже четыре столетия назад, что и стало причиной целой эпохи «религиозных войн» между католиками и протестантами. Так что очевидная враждебность Ватикана к православию столь же яростно являла себя и в отношении к протестантизму. А во-вторых, начиная с XVIII века (когда европейские государства стали по сути своей секуляризованными, светскими) религиозный фактор утратил сколь-либо серьезное значение в политике Запада. И уж совершенно очевидно, что межконфессиональные противоречия ни в коей мере не могут служить объяснением драматической истории XX столетия, отмеченного наиболее ожесточенным противостоянием.

Наконец, борьба за сферы влияния в «третьем мире», столь характерная для нашего века и частично – для прошлого (когда в результате присоединения среднеазиатских стран Российская Империя вошла в непосредственное соприкосновение с гигантскими колониальными владениями Великобритании), никак не объясняет длительную и бурную предысторию конфликтов России с Западным миром. Возможность практически реализовать проекты глобального политического господства в масштабах всей планеты появилась лишь недавно. Попытки ее воплощения в жизнь могут в какой-то мере объяснить эпоху «холодной войны», когда в смертельной борьбе столкнулись два взаимоисключающих проекта мирового объединения – «социалистический» и «либерально-демократический», – но и только...

В общем, для того, чтобы удовлетворительно объяснить российский феномен, привычных исторических стереотипов явно недостаточно. Православное сознание легко минует это препятствие, обосновывая своеобразие русской судьбы исчерпывающе просто – промыслительным назначением России стать последним препятствием на пути всемирной апостасии. Отсюда – вся трагичность нашей истории, становящейся ареной столкновения добра и зла, спасающей благодати Божией и гибельных сатанинских соблазнов, высших порывов добродетельной души с низкими страстями и грязными пороками, терзающими падшую человеческую природу. В такое объяснение легко укладывается вся русская история с момента Крещения Руси и до наших дней, включая сюда проблему многовекового противостояния Запада с Россией.

Но нынешнему рационализированному и обезверившемуся «общественному мнению» такого объяснения явно недостаточно. Поэтому для того, чтобы уяснить себе истинные причины интересующего нас явления, мы будем вынуждены обратиться к научной области, лежащей на стыке истории, философии и социологии. Если выводы, которые делаются на основании религиозных понятий с употреблением таких терминов, как «грех», «душа», «промысел Божий», «благодать» и им подобных, кажутся некоторым скептикам лишенными необходимой убедительности, то, возможно, они окажутся более внимательными к заключениям, сделанным на «научном» основании с применением понятий «культура», «право», «цивилизация», «легитимность» и т.п.

+ + +

Вся доступная нашему обозрению история человечества является историей становления, расцвета, гибели и взаимодействия народов, культур и цивилизаций. Именно они являются субъектами исторического процесса, главными действующими лицами грандиозной драмы, развертывающей свое течение на пространстве веков и тысячелетий. Попытки «исторического материализма» опровергнуть этот несомненный факт закончились полным провалом, а взрыв национализма на территории разрушенного СССР, вызванный неудержимым стремлением народов к восстановлению своей культуры и религиозной самобытности, – зримо подтвердил первичность этих факторов по сравнению со всеми иными: политическими, экономическими и им подобными.

Понимание того, что именно иррациональные, мистические, мировоззренческие особенности придают различным культурам неповторимое своеобразие и служат первопричиной их исторического «притяжения» или «отталкивания», наметилось в русской науке еще в прошлом столетии. В сущности, это утверждение настолько очевидно, что граничит с банальностью, и лишь страх «просвещенного» века перед неуловимым понятием «мировоззрения» (не поддающегося рационалистическому объяснению и не сводимого к логическим формулировкам) препятствует признанию этой историософской аксиомы.

Как бы то ни было, еще в 1871 году в Санкт-Петербурге товариществом «Общественная польза» был издан ставший впоследствии знаменитым капитальный труд Николая Данилевского «Россия и Европа», в котором автор утверждал, что «естественная система истории должна заключаться в различении культурно-исторических типов, как главной основы ее деления». 2) Глубоко верующий человек и пламенный русский патриот, Данилевский был освистан всей «прогрессивной общественностью» России как ретроград и мракобес. На Западе, однако, его идеи получили неожиданно бурное развитие уже в начале нашего столетия – в связи с попытками европейских интеллектуалов разобраться в причинах духовного кризиса, охватившего западный мир.

Освальд Шпенглер, немецкий писатель, философ и культуролог, в мае 1918 года выпустил в свет книгу под названием «Закат Европы», ставшую, по меткому выражению одного из рецензентов, настоящим «реквиемом по Западу». 3) Нас, впрочем, в данном случае прежде всего интересует тот факт, что, подобно Данилевскому, Шпенглер тоже признал самобытные цивилизации главными действующими лицами исторического процесса, своеобразными кирпичиками в здании мировой истории, отличающимися друг от друга в первую очередь внутренним духовным содержанием и самосознанием народов, их составляющих.

Этой же точки зрения придерживался и Арнольд Тойнби, создатель всемирно известной теории развития человечества, один из столпов новейшей философии истории, насчитавший в ней около двух десятков цивилизаций, в число которых милостиво включил и нашу, одухотворенную, как он совершенно справедливо заключил, религиозной идеей «Москвы – третьего Рима» и могучей «русской верой в высокое предназначение России». 4)

Среди наиболее видных современных представителей этой историко-философской школы нельзя не назвать профессора Самюэла Хантингтона, директора Орлингтонского института стратегических исследований. Причем особенно показательным является то, что его утверждения о столкновениях цивилизаций как о доминирующем факторе мировой политики становятся сегодня не столько теоретической схемой кабинетного историка, сколько основанием для реальных геополитических концепций западных руководителей самого высокого ранга...

Итак, факт наличия в нашей жизни цивилизаций, или культур – устойчивых общественно-политических, нравственно-религиозных, мировоззренчески-этических и национально-самобытных систем, являющихся главными субъектами мирового исторического процесса, – можно считать доказанным и общепризнанным фактом современной науки. Открытым, однако, остается при этом главный вопрос: какова их природа и, соответственно, истоки многочисленных различий, столь ярко проявившихся, в частности, на примере взаимодействия России и Запада? Не ответив на него, мы не сумеем понять ни сокровенного смысла драматической судьбы, ни значения русской христианской государственности, ни духовной природы русской соборности.

Для того, чтобы разобраться в этом, не выходя за привычные рамки устоявшейся современной терминологии, нам придется обратиться к работам основоположников современной социологии, в первую очередь – к трудам Питирима Александровича Сорокина.

Судьба Сорокина весьма поучительна. Бедный русский эмигрант, до революции 1917 года – либерал, прошедший через тюрьму за нелегальную деятельность, затем – депутат печально знаменитого Учредительного Собрания, профессор кафедры социологии Петербургского университета, высланный большевиками из России в 1922 году, – Сорокин стал на Западе одним из «отцов-основателей» современной научной социологии. Начав новую жизнь за границей со скромной роли лектора Миннесотского университета, он сумел-таки сломить глухую оппозицию американских академических кругов, завоевав славу «одинокого волка» от науки – совершенно самостоятельного, независимого и непредсказуемого.

В 1930 году всемирно известный Гарвардский университет предложил Сорокину возглавить только что учрежденный социологический факультет. В 1964-м, за четыре года до своей кончины, он стал председателем Американской социологической ассоциации, что всегда считалось актом высочайшего признания заслуг ученого...

«Всякая великая культура, – утверждал Сорокин, – есть не просто конгломерат разнообразных явлений, сосуществующих, но никак друг с другом не связанных, а есть единство, или индивидуальность, все составные части которой пронизаны одним основополагающим принципом и выражают одну, главную, ценность. Доминирующие черты изящных искусств и науки такой единой культуры, ее философии и религии, этики и права, ее основных форм социальной, экономической и политической организации, большей части ее нравов и обычаев, ее образа жизни и мышления (менталитета) – все они по-своему выражают ее основополагающий принцип, ее главную ценность. Именно она, эта ценность, служит основой и фундаментом всякой культуры». 5)

Различие таких фундаментальных ценностей, согласно исследованиям Сорокина, и определяет различие культур, являясь (добавим от себя) и главным фактором, определяющим характер их взаимодействия. При этом с течением времени, в ходе исторического развития той или иной культуры ее принципиальные ценности могут меняться, меняя, соответственно, и весь уклад жизни, трансформируя сам культурный архетип. Не занимаясь специально вопросами, связанными с православной государственностью исторической России, Питирим Сорокин, тем не менее, дал блестящее описание процесса апостасии, вероотступничества Западного мира, превратившегося за период времени после своего отпадения от полноты вселенского православия (в XI столетии) в оплот бездуховности и воинствующего антихристианства.

«Возьмем культуру средних веков, – писал он, разумея под средними веками период единства христианской цивилизации в V-XI веках по Р.Х. – Ее главным принципом или главной истиной (ценностью) был Бог. Все важные разделы средневековой культуры выражали этот фундаментальный принцип, как он формулировался в христианском Символе Веры.

Архитектура и скульптура средних веков были «Библией в камне». Литература тоже была насквозь пронизана религией и христианской верой. Живопись выражала те же библейские темы в линии и цвете. Музыка почти исключительно носила религиозный характер... Философия была практически идентична религии и теологии и концентрировалась вокруг той же основной ценности или принципа, каким являлся Бог. Наука была всего лишь прислужницей христианской религии. Этика и право представляли собой только дальнейшую разработку абсолютных заповедей христианства. Политическая организация в ее духовной и светской сферах была преимущественно теократической и базировалась на Боге и религии. Семья, как священный религиозный союз, выражала все ту же фундаментальную ценность. Даже организация экономики контролировалась религией, налагавшей запреты на многие формы экономических отношений, которые могли бы оказаться прибыльными (например, ростовщичество – прим. авт.), поощряя в то же время другие формы экономической деятельности, нецелесообразные с чисто утилитарной точки зрения (такие, как благотворительность – прим. авт.).

Господствующие нравы и обычаи, образ жизни, мышления – подчеркивали свое единство с Богом как высшую цель, а также свое отрицательное или безразличное отношение к чувственному миру... Чувственный мир рассматривался только как временное «прибежище человека», в котором христианин всего лишь странник, стремящийся достичь вечной обители царствия Божия и ищущий, как сделать себя достойным, чтобы войти в нее. Короче говоря, средневековая культура была единым целым, все части которого выражали один и тот же высший принцип объективной действительности: бесконечность, сверхчувственность, сверхразумность Бога – Бога вездесущего, всемогущего, всеведущего, абсолютно справедливого, прекрасного Создателя мира и человека». 6)

Такую цивилизацию и культуру Сорокин предлагал называть «идеационной», в соответствии с ее стремлением к высшему трансцендентному идеалу. На наш взгляд, проще и вернее было бы именовать ее духовной, или соборной (в противоположность другой: плотской, индивидуалистической, чувственной). На Западе закат такой духовной культуры начался уже в XII веке, когда «появился зародыш нового – совершенно отличного – принципа, заключавшегося в том, что... только то, что мы видим, слышим, осязаем, ощущаем и воспринимаем через наши органы чувств – реально и имеет смысл». 7) На Востоке ее преемственным носителем и хранителем, вслед за павшей Византией, на долгие века утвердила себя Православная Россия.

Церковное вероучение, основывающееся на Божественном Откровении, стало мировоззренческим основанием общественной и государственной жизни на Руси. Лжеименный, по слову святых отцов, человеческий разум, воплотивший свои горделивые мечты в мировоззрении гуманизма, победил на Западе...

«Аз есмь Альфа и Омега, начаток и конец, Сый и Иже бе и грядый, Вседержитель» (Апок. 1:8), – свидетельствует о Себе Господь, утверждая теоцентричность мироздания, содержимого в бытии всемогущим Промыслом. «Управляет Бог вселенною, управляет Он и жизнью человека во всей подробности ее. Закон такого управления прочитывается в природе, прочитывается в общественной и частной жизни человеков, прочитывается в Священном Писании», – поучает Русская Православная Церковь устами своего святого подвижника, епископа Кавказского и Черноморского Игнатия (Брянчанинова).

«Человек есть мера всех вещей», – возражает гуманизм словами древнего языческого философа, провозглашая своим лозунгом воинствующий богоборческий антропоцентризм. Лукаво замаскированный демагогическими призывами («Все во имя человека, все для блага человека!»), он на деле оправдывает, узаконивает и развивает разрушительные пороки и страсти, терзающие грешное человеческое сердце, разрушает понятия религиозного и нравственного долга, порывает благодатную связь души с небесными источниками добродетели и духовных совершенств.

Не зря Маркс назвал коммунизм «реальным гуманизмом» – по сути своей коммунистическая квазирелигия лишь с беспощадной ясностью обнажила его богоборческое ядро, открыто противопоставив Царствию Небесному безумное индивидуалистическое стремление к беспредельному земному преуспеянию. Современная западная цивилизация довела разрушительные принципы гуманизма до их логического завершения, возведя эгоистический индивидуализм в мировоззренческий абсолют, беспощадно разрушив соборные основы нормального человеческого общежития, окружив религиозным почитанием уродливый идол самообожающей гордыни – первопричину всякого зла и источник всех бед человеческих...

«Закон Божий есть высший религиозно-нравственный образец, посильное воплощение которого в несовершенную земную жизнь является смыслом и оправданием всего нашего бытия», – утверждает христианство. «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой... Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мр. 8:34-35), – повторяет Церковь слова Христа, отрицая самоценность «во зле лежащего» мира и пагубную самовлюбленность поврежденного грехом человеческого естества.

«Человек есть абсолютная ценность мироздания, – возражает гуманизм. – Долой «средневековое мракобесие» религиозного аскетизма, да здравствует свобода ничем не ограниченных и не стесненных естественных потребностей человека! Здесь, на земле наша жизнь, и мы должны взять от нее максимум возможного!» В такой системе мировоззренческих координат все нравственные императивы христианства – любовь и милосердие, безгневие и верность, сострадание и нестяжательность – теряют смысл, уступая место корыстным понятиям «удовольствия», «пользы», «выгоды» и «целесообразности»...

С течением времени пропасть, разделяющая две эти цивилизации, становилась все глубже и глубже. А начиная приблизительно с XVI века, когда новая, чувственная, а по сути своей богоборческая культура победила в Европе окончательно, Святая Русь и Запад стали не просто разными мирами, но мирами-антиподами, мирами-антагонистами, исповедующими полярные, несовместимые друг с другом системы мировоззренческих ценностей. Формальным правовым актом, зримо закрепившим позиции России в этом противостоянии миров, стало знаменитое Уложение царя Алексея Михайловича, соборно утвержденное в 1649 году.