Политико-географические формы переноса границ

Как обнаруживает себя, как неумолимо совершается незаметно происходящий на первых порах, а затем становящийся неудержимым, внутренне оправданным перенос границ, чьи естественные условия мы до сих пор исследовали? В каких формах мир признает их политико-географическое изменение? В этих вопросительных пассажах очерчен некий важнейший геополитический круг вопросов.

Чрезмерно раздражающее или фактически бескомпромиссное, безбрежное давление народа, тесность перенаселенного культурного ландшафта в противовес изголодавшимся по людям обширным, но недозаселенным естественным областям, проблема переселения отдельных лиц, групп или племен , целых народов и рас, ее причины и следствия лежат в основе переноса границ.

Но подготовленные таким образом формы переноса границы, естественно, всегда столь же различны по своей сути, как это являет природа во всех других областях: скажем, в физике и химии — при смешивании жидкостей, как инфильтрация инородной субстанции и затем неожиданное появление новой смеси или почти неуловимое изменение цвета и новое смешивание; в геологии — происходящая глубоко под поверхностью земли интрузия , которая лишь постепенно становится явной, или же сильное вулканическое извержение; или в биологии — поначалу спокойное, бесшумное — в противовес зримо затемняющим воздух стаям саранчи — перемещение насекомых и мышиных стай, при котором незваных гостей замечают лишь тогда, когда поле усыпано зрелыми зернами, а в доме исчезают припасы.

Но при насильственных действиях волей-неволей приходят в столкновение целые слои населения, подобно выпираемым ударами льдинам на наших горных озерах, то хаотически громоздящимся друг на друга узкими поясами, то пробивающимся в широкие плоские поля.

Так по аналогии с процессами в природе фактически может последовать и взлом границы, ее перенос в самых различных и часто доказуемых формах: посредством уменьшения подточенной снизу, подмытой окраинной области, вытеснения инородных частей, насильственного перемещения извне добивающихся власти слоев, и находящийся под угрозой пограничный ландшафт — если он не хочет стать жертвой — противостоит этому впитыванием, как это успешно делала уверенная в победе китайская раса [с.194] в отношении всех иноплеменных вторжений, или путем противодействия, или путем контрудара. Подобная деятельность по подрыву границ сравнима то с подтачиванием каплями текущей воды, то с молниеносным, сокрушающим ударом парового молота, то с действием труднее всего выдерживаемого гидравлического давления, но при этом испытанию всегда подвергается прочность границы некоей жизненной формы.

Прочность границы! Ее исследование показывает нам в конечном счете через целый ряд исторических испытаний в ее географических проявлениях, а также в ее формальных фиксациях огромное превосходство гибкого, биологического, всем нарушителям живо противодействующего пограничного понимания и сохранения границы. “Во все времена, когда искусство приходило в упадок, оно приходило в упадок из-за художников”, как и искусство управления государством, особенно в его первейшей задаче — формальном поддержании границ, с одной стороны, сохранении пульсирующей за этой формой и наполняющей ее повсюду жизнью — с другой. Самый худший враг действенного сохранения границы — неизменный формализм при ее установлении. Велик соблазн, исходя из этой точки зрения, последовать за контригрой позитивных и негативных границ, как, скажем, русско-англо-индийской в Центральной Азии, русско-монгольской на Памире и Или, вплоть до Маньчжурии, романско-англосаксонской в Америке.

Если детально проследить процессы переноса границ, не учиняя насилия над развитием, то придем к тому, что следует различать преимущественно океанский, определяемый морем и преимущественно континентальный, определяемый сушей типы перенесения и изменения границы со множеством промежуточных форм, например речными, прибрежными и многими другими. Получают подтверждение слова Ратцеля, что именно в результате океанского (талассийского) или континентального антагонизма вытесняется одна из важнейших жизненных форм, какую вообще можно найти среди политико-географически определимых .

Далее, во многих случаях замечается неоспоримое пристрастие к одному из двух крупных, и в стратегии и в тактике ставших — как противоположные полюсы — традиционными понятий: “окружения” и “прорыва”; очевидно, что сложно устроенные государства, такие, как океанские, окруженные морем образования, часто предпочитают все без исключения “окружение”; централизованные державы, разумеется чаще континентальные, чем прибрежные, образования, склоняются к форме “прорыва”, сосредоточения сил в одном месте, зачастую с упорными повторениями в том же самом пункте вторжения.

Частые формы расширения и перенесения границы — распространяющиеся одинаково направленно с границей под углом [с.195] или перпендикулярно, пронзая или охватывая, полосы поселении или группы поселений. Реже надвигающееся подобно валу пришлое переселение растекается по стране, как, скажем, польское в Рурской области. В Лотарингии переселение иностранцев распространялось полосами. Типичными для таких полос вторжения в чуждые пограничные пространства являются формы, подобные уже упоминавшимся русско-сибирским полосам поселений в Северной Азии. Но и более ранняя римская, и более поздняя китайская колонизация — как и вшснувшаяся между Уралом — Алтаем русская — предпочитали форму дорог и полос.

В дугообразных формах тихоокеанского побережья Америки, в прибрежных продольных долинах Северной и Южной Америки перенос границ проявляется в полосах колонизации. Таким же образом рука об руку с переносами границ идут полосы переселений в Африке (земли реки Барка, Северная Африка и Суданский пояс; тектонический разлом восточноафриканских озер).

Появление ряда государств c соответствующим перенесением границ в наиболее убедительной постоянной форме известно нам из истории раннекитайских государственных образований в долинах рек Хуанхэ и Вэйхэ. Мы видим, как долго поддерживалась там связь с вероятно изначальными территориями (Lander) китайского государственного образования вдоль позднее возникшего Шелкового пути, как во времена слабости она была утеряна, но найдена вновь и при каждом сильном правительстве снова открывается, а затем, в более мелких пограничных ландшафтах, снова истощается и цепенеет.

В одном из своих исследований на примере достаточно известной мне жизненной формы муссонных стран — Японской империи я попытался детально доказать, по каким основным географическим направлениям происходило перенесение границ растущей империи. Формирование японских сухопутных границ в их многообразной, полной перемен форме особенно поучительно, потому что искусно игравшее на океанских пограничных формах (островная дуга) государство искало соответствующие формы и на суше, а потому экспериментировало с ними. Там мы находим — далеко выдвинутую за признанную вскоре неблагоприятной речную границу Ялуцзян — Тумыньцзян — исключительно искусно построенную, самую большую с экономической точки зрения укрепленную сеть автономных железнодорожных зон — в целом более 22 000 кв. км — и права на речное судоходство на протяжении 7000 км, которые развиваются на основе явно китайского, японского и русского монопольного образования, т.е. совершенно противоположной излюбленному методу — интернационализации немецких водных путей (Рейн, Эльба, Дунай, похищение Вислы). Итак, здесь в первую очередь насыщение коммуникаций посредством [с.196] управляемой гибкой сети, которое готовит при возможности перенесение границы в сторону Маньчжурии, пытается благодаря народам, живущим на материке, сдержать угрозу границе на корейском направлении.

Расширение границ Японии

При этом права на речное судоходство были обеспечены на естественных водных путях на протяжении более чем 6000 км (только система Амура — 6000 км ) (и все-таки стоит усилий сравнить с Внутренней Европой!), расширены благодаря прибрежному рыболовству и правам берегового предпринимательства [с.197] на одном из самых богатых рыбой побережий (Охотское море, побережье Японского моря у русского берега, Сахалин), в то время как обычно в важнейших рыболовных зонах Мирового океана существует почти полная англосаксонская монополия, от которой значительная доля достается прежде всего Канаде.

В подготовке переноса границ, которая обсуждается в литературе, можно до известной степени различать разнообразные как национальные, так и народные методы. Мы считаем наиболее разработанным французский, некогда римский метод подготовки к нападению посредством необоснованных утверждений об угрозе безопасности — возникший на основе почти тысячелетнего, планомерного разграбления на Западе немецкой народной земли, — затем следуют русский и англосаксонский методы и построенный главным образом на их основе японский, аргументирующие все свои действия соответствующими ключевыми словами, например “открытые двери и равные возможности для всех” и пр.

Странное ощущение, что жизненные формы, ориентирующиеся на оборону, несравненно хуже знают в результате научной работы на приграничной земле, как защищать свои границы от неблагоприятного переноса, когда другие, агрессивные державы в состоянии подготовиться к взлому границ и расширению земельных пространств!

Чтобы успешно отразить перенос границ, следует в сущности отказаться от юридической косности или пассивной инертности и просто установить моральное и физическое устройство границы согласно немецкому слову “организация”, понимая под этим подкрепление (Belebung), подразделение “на части” (Durchgliederung). И именно такое “подкрепление”, такое “подразделение” народного сопротивления или лучше противодействия не позволит смотреть сквозь пальцы ни на какую область хозяйственного, культурного или государственно-политического пробуждения жизни, по крайней мере на чрезвычайно важное распределение земли в пограничных областях, на заинтересованность уже укоренившихся или еще не имеющих в народной почве корней народных слоев. Там, где не удалось привить большинству позитивное отношение к жизненному пространству — и пусть чрезмерно завышено то, что написал Кайзерлинг^{2 v} , и не только он один, о знаменитом метафизическом, любовном отношении к нации в Японии — как влияние высокоорганизованной народной почвы, — там может быть на длительный срок утрачена всякая другая материальная и духовная работа на пограничной земле. Присмотримся все же к тому, как в местах, где вследствие крайне ограниченной пространственной опоры и слабеющей [с.198] энергии масс, нам, немцам, противостоит окрепшее чуждое население, добивающееся переноса границы, и как при датской колонизации в Северном Шлезвиге нас поразила неподозреваемая жизненность! И эта жизненность в основном заслуга одного человека: Грундтвига!

Справедливо предупреждали тогда из Апенраде: “В движении датских кругов за большее использование земли в Северном Шлезвиге есть стремления посредством широкого переселения поднять численность населения и создать места для новых жилищ”. Это — жизненная сила исходившего от Грундтвига движения, первоначально вызванного к жизни болью лишь одного человека по поводу проявления косного застоя своей расы! Исходят из соображения, что Северный Шлезвиг необычайно слабо заселен (опасность, которая нависает и над нынешними немецкими восточными провинциями!): на квадратный километр там приходится всего 43 человека против 75 в остальной Дании. Поэтому самые крупные комплексы владений, в первую очередь давние прусские государственные земли (домены), должны быть разделены, и почти к каждому пасторату в Северном Шлезвиге присоединены разделенные угодья и основные из них розданы многим мелким крестьянским дворам.

Болезненный вопрос лишь в том, почему в Пруссии между 1864 и 1918 гг. никто не увидел северную пограничную проблему с этой стороны? Не слишком ли сильно полагались на формальное право 1864 г., не выполненное в одном существенном пункте?

“Здесь принимается во внимание не только социальный, но и национальный момент” (будто в какой-либо пограничной области эго можно было бы разделить!). “В Северном Шлезвиге насчитывается 36 доменов; из них 4 расположены в округе Хадерслебен, 4 — в округе Апенраде, 4 — в округе Зондербург и 3 — в округе Тондерн. Эти домены располагают в целом 12000 га земли. Все они должны быть постепенно раздроблены и переданы крестьянским дворам. Такая же судьба ожидает и имения герцога Эрнста Понтера в Графенштейне. О всеобщем раздроблении земель пока еще речь не идет, потому что Дания получила государственные земли от германского правительства на договорной основе, а срок действия многих договоров еще не истек”.

Это лишь случайно ставший достоянием гласности район неверной пограничной земельной политики, весьма распространенной и в других местах. Грабеж западными славянами земель в Польше, Богемии (Чехии), Югославии, экспроприация имений немецких крупных собственников в Балтийских странах могут использоваться для той же игры. Так идет аграрная революция в Юго-Восточной Европе преимущественно за счет немецкого права на пространство и землю.

Всю проблематику прав национальных меньшинств — а их предпосылкой все же было бы географическое и статистическое [с.199] рассмотрение проблемы переселения и всех переносов границ в народной и культурной почве — показывают, например, “Worterbuch des Volkerrechts und der Diplomatic” Штруппа или работа Курта Вольцендорфа “Grundgedanken des Rechts der nationalen Minderheiten” .

Однако прежде чем заняться определением права, следовало бы прийти к мало-мальски согласованному пониманию права и правового воззрения, к их соответствующей географической основе, но именно поистине жизненная работа по переносу границ показывает, что сегодня еще невозможна серьезная попытка создать такие основы всеобщей надгосударственно признанной законности и справедливости Следовало бы как можно раньше усвоить мрачный взгляд Дж Бейклесса, изложенный в книге “The origin of the next war” (“Происхождение следующей войны”) .

Нынешняя ситуация с границами в Европе стала планомерно разрабатываться загодя во многих французских книгах, в названиях которых говорится в первую очередь не о Франции, а о Европе “L'Europe et la question d'Autnche”, “De l'Empire Ottoman”, но в сущности речь идет о перенесении границ в пользу французской жизненной формы И при этом имеется сходство с русской и англосаксонской литературой о границах Поэтому высокие союзные и объединившиеся державы имели достаточно военных целей — даже совершенно открыто признанную цель грабежа земли, — а мы, в центральных державах, не имели никакой: за это на нас возложили в наказание в глазах мирового общественного мнения вину за войну — в конце концов потому, что мы не понимали, как превентивно защищают границы! [ с .200]

ПРИМЕЧАНИЯ

Wundt W. Elemente der Volkerpsychologie. Leipzig, 1912.

(с.195) Ratzel F. Politische Geographie. Munchen, 1923. S. 517-520; Idem . Anthropogeographie. Bd II. S. 433.

(c.196) Haushofer К. Das Japanische Reich in seiner geographischen Entwicklung. Wien, 1921.

(c.198) Obst E. England, Europa und die Welt Berhn-Grunewald, 1927.

(c.198) Keyserhng H. Das Reisetagebuch eines Philosophen Munchen — Leipzig, 1921.

(c.200) Strupp К. Wolrteibuch des Volkerrechts und der Diploma tie Berlin — Leipzig, 1924.

(c.200) Wolzendorff К. Grundgedanken des Rechts der nationalen Minderheiten. Berlin, 1921.

(c.200) Bakeless J . The origin of the next war London, 1926.

Интрузия (от позднелат. intrusio — вталкивание) — процесс внедрения в толщу земной коры расплавленной магмы. [с.200]

Кайзерлинг Герман (1880-1946) — немецкий писатель и философ-иррационалист, проповедовавший возвращение к целостности бытия через обращение к восточной мудрости (“Путевой дневник философа” 1919 г ). [с.200]

Шлезвиг-Гольштейн — с 1949 г земля в составе ФРГ Первоначально две самостоятельные части — герцогство Шлезвиг (с XI в ) и графство (с XII в ), с 1476 г герцогство Гольштейн. С 1368 г объединены под властью графов Гольштейна, с 1460 г — в персональной унии с Данией. В середине XIX в в Шлезвиг-Гольштейне развернулось национально-сепаратистское движение немецкого населения. В результате датской войны 1864 г Гольштейн перешел под управление Австрии, Шлезвиг — под управление Пруссии. После австро-прусской войны 1866 г. Шлезвиг-Гольштейн стал прусской провинцией. По плебисциту 1920 г (в [с.200] соответствии с условиями Версальского договора 1919 г.) Северный Шлезвиг перешел к Дании. Именно результаты этого плебисцита имеет в виду автор, рассуждая о положении в Шлезвиге. [с.201]

Грундтвиг (Николай Фредерик Северин) (1783-1872) — датский писатель, реформатор церкви и школы, представитель консервативного крыла крестьянской демократии. [с.201]

Автор имеет в виду страны-победительницы в первой мировой войне и их союзников. [с.201]

ГЛАВА XXII