Брошюры б. бауэра о коллизии с россией 263

от Силистрии? Ничуть не бывало. Итак, «Еще» должно было бы обозначать «Уже». Наше высказанное «уже» в апреле, до наступ­ления события, утверждение подтвердилось в марте. Но оно скорее не подтвердилось. Итак, не «уже», а «еще» с добавле­нием, благодаря которому эта фраза становится грамматически невозможной. «Мнение, которого я придерживался еще в апреле, осуществилось в марте». Но Критика не говорит, что ее «выска­занное еще в апреле утверждение» уже в марте «получило свое подтверждение». Никоим образом. Новый «поворот событий» придал скорее и ее утверждению новый «поворот», о котором в апреле «еще» и не подозревали. Последующие события не «под­твердили» утверждение Критики, хотя и оно «нашло полное осуществление». Very well *. Это проливает новый свет на отно­шение событий к Критике. Если события не оправдывают на практике утверждений Критики, то они, по крайней мере, способствуют дальнейшему «осуществлению» этого утвержде­ния и обнаруживают скрытое достоинство Критики, о котором она сама до сих пор не подозревала. Не только Критика отно­сится теоретически к событиям, но и события также практи­чески относятся к Критике. А как же обстоит теперь дело с «полным осуществлением», которое апрельское утверждение «получило» благодаря мартовским событиям?

«Европа разыгрывает действительно и совершенно конституционную по своему характеру драму!»

Действительно и совершенно! Разве слово «совершенно» придает новое определение слову «действительно»? Оно ослаб­ляет и опошляет его. Этим все исчерпывается. Но этот тяже­ловесный стиль, это выражение «действительно и совершенно», как и прежнее злополучное «еще», свидетельствует лишь о той же жалкой беспомощности. В апрельском утверждении, во-первых, «пассивное сопротивление» национальных собра­ний 1848 и следующих годов неправильно отождествлялось с «конституционной практикой» и, во-вторых, восточная колли­зия была превращена в «конституционную» драму, в которой западные державы сравнивались ввиду их «пассивного сопро­тивления» с национальными собраниями 1848 и следующих годов, а Россия — с правительствами, совершающими coup d'état. В действительности же это отнюдь не было конститу­ционной драмой, так как конституционный образ действий имел место лишь со стороны национальных собраний, а пра­вительства занимались только уничтожением конституций.

• — вчевь хорошо. Ред,

К. МАРКС

Теперь же, после того как Россия получила взбучку, вооружен­ная агрессия отражена силой оружия и она начала «вести переговоры», теперь драма, которая прежде была конститу­ционной лишь «не по-настоящему», стала «по-настоящему» и «совершенно конституционной». Но с того момента, как пра­вительство становится «конституционным», как например в Анг­лии или в Бельгии, или во Франции Луи-Филиппа, оно пере­стает походить на национальные собрания 1848 и следую­щих годов и на противостоящие им правительства. Но мало того! Когда Россия начала «вести переговоры» и поэтому, по Бруно Бауэру, стала играть роль «конституционного прави­тельства», тогда, с другой стороны, западные державы пере­стали оказывать «пассивное сопротивление» и перешли к актив­ным военным действиям, к вторжению. Если прежде слово «конституционный» не подходило к России, то теперь оно больше не подходит к западным державам. И это, считает Критика, «полное осуществление» ее апрельского утверждения! Но таким образом все же с одной стороны остается «осущест­вление» выражения «конституционный», которое находилось в апрельском утверждении. Очевидно, что пророчества Критики столь же двусмысленны, как изречения древних оракулов. Если ее утверждения, по-видимому, опровергаются событиями, то * — это одна лишь видимость. Как только наступает прямо противоположное, то оказывается, что первоначальное утверж­дение Критики скорее означает его собственную «противо­положность», а события лишь выявляют его диалектический характер. Посредством такого рода диалектики, которая испол­нение предсказания доказывает наступлением противополож­ного, пророчества Критики при всех обстоятельствах оказыва­ются неуязвимыми. Уркарт придерживается другого метода. Если его предсказания оправдываются, то их справедливость подтверждается их исполнением. Если же они не сбываются, то само пророчество воспрепятствовало их осуществлению. В первом случае воплотилась теоретическая истина, в послед­нем — практическая цель пророчества.

Критика упрекает ежедневную печать в том, что она слиш­ком отдается интересам данной минуты. Критика же, напро­тив, воспринимает данную минуту лишь в связи с целым, то есть в общей форме. В действительности же оказывается, что если события дня практически господствуют над ежедневной печатью, то Критика терпит такой же провал в области теории. Отдель-

* Далее у Маркса зачеркнуто: «эти утверждения подтверждаются лишь постольку, поскольку теперь получают новый, совсем другой смысл и значение», JVÔ,