В контексте правовой реальности

ПОНЯТИЕ ЮРИДИЧЕСКОГО

Совместное бытие людей можно понять через источники их консолидации в такое состояние, которое традиционно и без лишней проясняющей аргументации называют обществом, включая и архаи­ческие формы взаимодействия между ними. При этом без достаточ­но критического взгляда за признаки социального зачастую прини­мается сам факт коллективного существования людей рядом друг с другом через родовую, языковую, экономическую и прочие связи.

Однако такой статичный взгляд на общество, ограничивающий­ся констатацией размещенности какого-то количества людей на оп­ределенной территории, еще не дает качественных признаков соци­ального, он только задает предметно-антропологические параметры общества как такового, в его абстракции. Важно отыскать динами­ческое качество совместимости одного с другим, чтобы утверждать о наличии целого. На самом деле такая абстракция является резуль­татом отвлечения от внутренних связей, которые пронизывают это статичное образование.

Каким образом происходит восприятие того, что со времен Э. Дюркгейма многие социологи характеризуют как социальный факт, отграничивая его от биологического, психологического, ан­тропологического как субстратных оснований социального?

.

философская антропология юридической нормы161

Можно ли использовать такой подход, констатируя наличие дифференциации и расслоения общества на субстрат и его динами­ческое воплощение в рамках того, что собственно подпадает под признаки социального факта? И что значит Datum и Faktum в облас­ти социального?

Здесь мы встречаемся с парадоксальной ситуацией, когда обще­ство как результат взаимодействия людей одновременно выступает в качестве условия, основы, причины и принуждающей силы по от­ношению к индивиду. Оно функционально выполняет роль динами­ческого субстрата, создающего социальный факт и являющегося ре­зультатом взаимодействия индивидов.

За разъяснением парадокса можно обратиться к характеристике социального факта, которая в свое время была дана Э. Дюркгеймом: «Мы можем точно представить себе область социологии. Она охва­тывает лишь определенную группу явлений. Социальный факт узна­ется лишь по той внешней принудительной власти, которую он име­ет или способен иметь над индивидами. А присутствие этой власти узнается, в свою очередь, или по существованию какой-нибудь оп­ределенной санкции, или по сопротивлению, оказываемому этим фактом каждой попытке индивида выступить против него. Его мож­но определить также и по распространению его внутри группы, если только, в соответствии с предыдущими замечаниями, будет прибав­лено в качестве второго основного принципа, что он существует не­зависимо от индивидуальных форм, принимаемых им при распро­странении. Социальным фактом является всякий способ действий, устоявшийся или нет, способный оказывать на индивида внешнее принуждение; или иначе: распространенный на всем протяжении данного общества имеющий в то же время свое собственное сущест­вование, независимое от его "индивидуальных проявлений*¹».

В связи с этим радикальную конституирующую значимость приобретает вопрос об онтологическом качестве социальной дан­ности.

Нужно отметить, что вопрос о данности окружающей действи­тельности человеку выходит за рамки чистого познания, носит изна­чально и всецело практический характер. С этой точки зрения дан­ность есть цельное восприятие внешнего во всем объеме его распо-

¹ Дюркгейм Э. Социология. М., 1995. С. 36, 39. 4184

j-62________________ ___________________________________ Глава 2

ложенности по отношению к человеку. Эта расположенность явля­ется взаимной и вызвана самим фактом присутствия человека в кос­мосе как внешней относительно него упорядоченности сущего. Дан­ность как космос есть плод рефлексии человека над окружающим, ее содержанием является представление об упорядоченности внешней человеку природы.

Но прежде, чем это представление проникло в человеческое сознание внешняя природа была осмыслена в деятельном освоении на пригодность в интенциях опасности, осмотра, бдения и осторож­ности. Через эти динамические артикуляции индивидуального пове­дения данность представляется человеку в его коллективном бытии.

С точки зрения антропологии человек представляет собой узел органического образования природы, который выделяется в коллек­тивности существования до качества социальности. Но эта социаль­ность составляет лишь максимум космологического свершения воз­можного в эволюции природы от хаоса к порядку и гармонии Этот антропологический дискурс к упорядочиванию сущего обусловлен органической конституцией человека, в которой развертываются телесные потребности, захватывающие мысль в служебном направ­лении обеспечить насыщение тела, поддержать и сохранить жизнь

Охранительная тенденция человеческой жизни присутствует из­начально в виде инструментального усилия, которое затем транс­формируется в трудовую деятельность как универсальный способ создания условий жизни.

В собирательстве и охоте эта деятельность относится к внешней природе как безучастной данности, т. е. как к дару, поэтому не слу­чайно такое насыщение жизни есть получение даров природы. Не­трудно заметить, что уже здесь данность оказывает различную сте­пень сопротивления, проходя от статичного восприятия предмета до движущейся цели вожделения, которое в последнем случае испыты­вает торможение. В собирательстве и охоте происходит диетологи­ческая апробация в рамках съедобное и несъедобное, переход от го­тового к приготовленному, от сырого к вареному.

Взаиморасположение человека и окружающей действительно­сти оценивается здесь тем не менее динамически в терминах успеха, удачи, когда природная данность, имея признаки дара, все-таки тре­бует затраты сил и способностей. Уже здесь данность не есть в стро­гом смысле безучастный дар, этот дар становится подручным только

философская антропология юридической нормы _____________ 163

после использования человеческих сил и способностей, т. е. через дискурс обмена, и создает пространство зависимости. Такого рода зависимость означает как раз отсутствие прямого бескорыстного дара, данность как бы обманчиво скрывает свое дарующее начало, она выманивает человека из его природной безучастности, заставляя его инициировать присущие ему силы и способности через труд.

В антропологическом представлении о потенциальной подруч-ности окружающего пространства и доступного освоения природы, ее квазиготовности предоставить себя в пользование возникает по­требность в воссоздании модели природного дара, когда бы получе­ние блага гарантировалось через ответное согласие со стороны ос­тального сущего, в охвате которого человек пребывает. В связи с этим труд начинает выступать в композиции с антропоморфно необ­ходимым демонтажем зависимости. Этот композит образуется за счет представления о силовом, операциональном и одухотворенном существе данности, вхождение в ее контекст требует дополнитель­ных способов обретения жизнеобеспечивающей активности, выхо­дящих за пределы инстр\ ментальное™ трудовой деятельности

Такая комплементарность представляет собой ритуальное от­ношение к действительности в виде заклинаний, магии, колдовства как респонзивных способов общения с подосновой данности в наме­рении создать систему со-трудничества. Такая модальность отноше­ния к глубинам данности есть не что иное, как переговоры и попыт­ка переместиться в ее пространство, совокупность репрезентативно-коммуникативных способов коллективного действия в модусах экс­прессивно-драматического ритуала, мимезиса, эксгибиционизма, направленных на то, чтобы достичь соглашение с ней.

Другой способ — это просьба, которая уже не есть с точки зре­ния расположения человека дистанция на расстоянии голоса в мо­литве, где данность призывается к \-частию в деле сохранения жиз­ни Здесь за данностью признается суверенитет и могущество с уче­том ее настроенности по отношению к человеку Настроенность формируется через каузальность подобия и уподобления. В этом пространстве уподобление означает приобщение к могуществу. Для зависимого существа такое уподобление означает вступление с ним ^в единение через подчинение, т. е. через подручность и работу, или рабство, передачу или перенесение тела сообщества в контекст су-или воссоздание родового схематизма символического дара.

Глава 2

Такая степень зависимости на уровне рабства и инструменталь-ности позволяет рассчитывать на сохранность, хотя бы в качестве необходимого орудия и внешней принадлежности, не имеющей са­мостоятельного значения и внутренней собственности. Это место­расположение человека по отношению к данности есть не что иное, как состояние дара, которое можно квалифицировать в качестве жертвоприношения.

Жертвоприношение также ритуализируется и в нем также скры­вается расчет на благодарный обмен, или милость. В этом отноше­нии данность приходит к человеку в качестве заслуги, в ответ за угодливо предложенную жестикуляцию с его стороны.

Таким образом происходит взаимообмен данности природы и присутствия человека в динамике ответной пригодности, благорас­положения, сотрудничества, диалога через жертву, молитву, знак и знамение. Такое общение предопределило генезис в получении зна­ния языка внешней данности через ее истолкование в шаманизме, колдовстве, прорицании и пророчестве. Этот язык и явился, на наш взгляд, протозаконом в юридическом смысле. Изначально он распо­лагался в нерасчлененном единстве естественной религии, под кото­рой следует понимать ритуальную апелляцию к внешней природе как трансценденции, выступающей в различных нормативных ипо­стасях — тотеме, табу, божественных силах в политеизме и панте­изме.

В такой модуляции отношения к действительности человек раз­рывает природную данность, поскольку несет в себе радикальный исток, оставляющий ее вовне, он выходит за ее пределы, делая ее внешней для себя. Такая онтологическая трансценденция составляет изначальную установку бытия человека, который, не обладая биоло­гическим совершенством приспособления к природной среде, всегда рискует стать лишним для нее. Данность для человека не есть схе­матизм и модель природного дара, как это может быть оптически представлено в виде динамического сочетания растений, животных и физической протяженности земного пространства.

Исток человека заключен в том. что он выходит из сферы при­родного дара как данности, как существо, лишенное этой природной себе тождественности. Этот исток выражается не в пассивном даре, а в активном присвоении. Человек вынужден восполнять эту свою

философская антропология юридической нормы 165

лишенность и искать полноту собственного бытия социальным об­разом через труд, борьбу, историческое ъос-питание.

Состояние социальной данности, имеющее признаки природно­го дара возможно для него через создание своего собственного мира, устройство которого и представляется для него исторически устра­нением его антропологической недостачи. Тем не менее, социальное может быть артикулировано посредством перцептивной схемы дара.

Социальная данность как дар есть не что иное, как идеал миро­устройства человеческого бытия, где слепая безучастность природ­ного дара превращается во всеобщее стремление к обретению сча­стья, открывая возможность для универсального участия каждого индивида в этом процессе. Это движение и есть процесс смыслооб-разования человеческого бытия, где человек выступает своеобраз­ным знаком, символом X, активность которого помещается в расще­лине, трещине природной данности. Эта трещина и есть исток его движения. Интенция этого движения, как уже отмечалось, не может не иметь изначально внешней обращенности к трансцендентному, где человек религиозным способом отдается на милость природной мощи сущего, высвобождая себе место в мироздании.

Естественноисторические экскурсы относительно человека сви­детельствуют о том, что он, будучи не готов к включению в природ­ную данность, изменяет природную конституцию живого через ин­стинкт, физическую силу и коллективное поведение. Это приводит к тому, что природная данность как чуждое становится подручной и прирученной.

Таким образом, происходит трансформация данности как дара, где она теряет признак пассивного пребывания в повторе природно­го существования. Отныне повтор оптически артикулирует себя уже не в безучастном даре как моменте природного процесса, а в совер­шенствовании присвоения. Здесь истощает себя коллективное стремление человека к обретению своего гармоничного места рас­положения в бытии сущего. Это усилие изначально носит религиоз­ный характер и представляет собой создание техники респонзивного обмена, т. е. обмена имеющего в своей сущности риторический ха­рактер: «Насильственным называется то, что делается нами самими. но вопреки своему желанию и доводам рассудка. Привычным назы­вается то, что люди делают вследствие того, что часто это делали. По соображениям (совершается) то, что кажется нам полезным из...

166 Глава 2

благ, или как цель, или как средство, ведущее к цели, когда такая вещь делается ради приносимой ею пользы, потому что иногда и люди невоздержанные делают полезные вещи, но не для пользы, ради удовольствия. Под влиянием раздражения и запальчивости со­вершаются дела мести. Между местью и наказанием есть разница: наказание производится ради наказуемого, а мщение ради мстящего, чтобы утолить его гнев. Под влиянием желания делается все то. что кажется нам приятным; к числу вещей приятных относится и то, с чем мы сжились и к чему привыкли, потому что люди в силу при­вычки с удовольствием делают многое из того, что по своей природе не представляет ничего приятного».²

В этой связи интересным выглядит анализ соотношения между присвоением и насилием. Одностороннее присвоение есть насилие, дарующее присвоение, есть усилие и способ самосовершенствова­ния. Усилие как внутренний процесс не посягает при этом на унич­тожение существующего положения дел в наличном объеме данно­сти, а располагается по отношению к нему в пропозиции обмена, который в своей конфигурации также может иметь ту или иную сте­пень совершенства, будучи равноценным или неравноценным. В фе­номенах насилия и усилия происходит внешняя артикуляция овла­дения сущим с точки зрения гармонической включенности в него, либо расположения к нему внешним образом с позиции господства . В первом случае мы имеем коммюнитарное суъект-субъектное от­ношение, а во втором — односторонний процесс оперирования ок­ружающими обстоятельствами по схеме субъект-объектного воздей­ствия. Таким образом, способ отношения к социальной действи­тельности в зависимости от преобладания насилия и усилия в публичных общественных делах необходимым образом приобретает риторически гармонический либо технике- инструментальный ха­рактер, в эпоху демократии сама риторика становится разновидно­стью технике-инструментального отношения к миру.

Присвоение обретает здесь модификацию поиска эффективного способа доступа к благу. Развертывание такого поиска и есть не что иное, как построение новой связности в сущем, или созидание тела социальной данности. Такая данность предстает в виде уникальной

Аристотель. Поэтика. Риторика. СПб., 2000. С. 142, 143.