Iv. идея американской исключительности в структуре национального сознания

Нередко формирование той или иной нации, ее вступление на общественно-историческую арену обосновывается ссылками на божественное провидение. В поисках аргументов часто обращаются к Библии, особенно на те ее места, где говорится, что бог не только правит миром, но и избирает из среды всех народов только один народ, на который он посылает свою благодать. Крайние формы этого мифа отводят другим народам и странам лишь роль фона, на котором разворачивается история богоизбранного народа. Если эти народы и страны случайны и преходящи, то избранный народ и царство вечны и непреходящи, поскольку они выполняют божественное призвание.

История древнего и христианского мира показывает, что идея величия и богоизбранности в тех или иных вариациях была присуща каждому сильному и восходящему народу.

Так, например, автор «Сказания о князьях Владимирских», рассказав о преемственности мировых монархий от древнейшего царства до Римской империи, выводит мировую власть от римского императора Августа. Согласно этому сказанию, Русь является наследницей всех древних мировых монархий, а Рюрик ведет свой род от римских императоров. Постепенно сформировалась идея Москвы как третьего Рима, как наследницы Рима и Константинополя. В наиболее законченной форме эта идея была сформулирована в посланиях старца Филофея. Так, в послании к Мунехину он писал: «Мала некая словеса изречем о нынешнем православном царствии пресветлейшаго и высокостольнейшаго государя нашего, они во всей поднебесной единаго христианского царя и браздодержателя святых Божник престол, святыа вселенския апостольские церкве, иже вместо римской и константинопольский, иже есть в богоспасном граде Москве, святаго и славнаго Успения Богородицы, иже едина в вселенней паче солнца светится... два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти, уже бо на христианской церкви исполнился блаженнаго Давида глагол: „покой мой в век века: зде вселюся, яко изволих"» ¹

Следует отметить, что важную роль в освоении и покорении Русским государством новых земель, стран и народов сыграло православие, которое давало возможность русским противопоставить себя на Востоке мусульманам, а на Западе католикам, которые представляли угрозу их политическому и религиозному существованию. Хотя религиозные принципы никогда не преобладали в ущерб политическим, религия всегда использовалась для обоснования власти и притязаний сначала русских князей, а потом московских царей. Пропагандируя грандиозную концепцию рассматривавшую Москву как «новый Вечный город, наследницу Рима и Константинополя», церковная иерархия постоянно предупреждала московских князей об их священном долге превратить Московию в «новую христианскую империю», при этом четко не определяя ее границы. Эта неопределенность в конечном счете послужила для оправдания многих экспедиций, организованных для подчинения нехристианских народов. В значительной степени русский экспансионизм стимулировался также династическими амбициями русских царей. Если на Запад они двигались в качестве духовных наследников византийских императоров, то на Восток они шли как наследники ханов той огромной Евразийской империи монголов, частью которых они некогда были.

В той или иной форме религия использовалась и другими имперскими государствами. С этой точки зрения не являются исключением и Соединенные Штаты Америки. С самого начала формирования американского национального сознания важнейшим его компонентом было убеждение в исключительности путей общественно-исторического развития Америки и ее роли в мировой истории. «Американский вариант мифа о Herrenvolk (высшей расе),— пишет современный буржуазный историк Т. Бейли,— сопровождал нас с первых дней основания колонии Массачусетского залива. Убеждение в том, что мы являемся избранным богом народом и обладаем божественным мандатом распространить наши благородные демократические институты по всему остальному погруженному во мрак миру, поощряло нас нести на себе бремя белого человека на Филиппинах и всюду на рубеже XIX—XX вв. Мы, американцы, продолжаем верить, что являемся могущественной нацией не потому, прежде всего, что нас наделили чудесными природными ресурсами. а потому, что в наших генах было нечто врожденной, которое дало нам возможность стать великими. Этот комплекс превосходства усилил убеждение, что мы можем навязать нашу демократию неграмотным крестьянам на далеких рисовых плантациях, включая и вьетнамцев»².

Казалось, что сама природа и мировоззрение эпохи предназначили английские колонии в Северной Америке для «великого эксперимента». Подобно ранним утопиям в воображении европейцев XVII—XVIII вв. Америка представлялась сказочным островом, отделенным от остального мира морями и океанами. Пуритане и другие ранние поселенцы надеялись найти здесь «обетованную землю» для практического осуществления истинного закона божия, для повторения истории Ветхого завета. Последователи Руссо XVIII в. видели в Америке арену для реализации естественных законов, свободных от влияния коррумпированных аристократических дворов и больших городов Европы, убежище для истинного философа и достойного человека.

Прибывшие на Североамериканский континент поселенцы из Европы оставили там свои дома в поисках лучшей жизни, в поисках места для осуществления своих вековечных надежд о совершенном и справедливом обществе. Они надеялись, как утверждал один из руководителей американских пуритан первого поколения Э.Джонсон, создать «новые небеса и новую землю, новые церкви и новое государство одновременно». Все их эмоции, мечты, умонастроения и идеалы переносились на Америку. Пуританская церковь да и другие общины верующих основавших колонии Плимут, Пенсильванию и др.,носили сектантский характер. Секта, как правило, настаивает на своей исключительности и придерживается эсхатологического подхода к объяснению мира.

Как показывает Э.Тювесон, эта тема приобрела особую важность в середине XVIII в., когда протестантские теологи во главе с Дж.Эдуардсом переносили библейскую эсхатологию на повседневные события и достигла апокалипсического накала в период революции. Концепциям «нации спасительницы» сохранила жизнеспособность и воплотилась в ожиданиях наступления тысячелетнего царства перед Гражданской войной, в надеждах превратить первую мировую войну в «войну для уничтожения всех войн», а также в убеждении американцев в последние десятилетия в том, что бог не только на их стороне, но и вручил в их руки саму «судьбу человечества».

Специфические взаимоотношения американского протестантизма и американской политики начинаются с так называемой договорной теологии. Дело в том, что протестанты XVII столетия считали себя наследниками договора Авраама, согласно которому Америка завершает собой длинную цепь поколений, восходящих к Аврааму, современным «избранным народом» или «новым Израилем».

Такая оценка имела ключевое значение не только для американского протестантизма, но и для американского национализма, поскольку концепция нации, вступившей в договорные отношения с самим Авраамом, стала составной частью различных версий американского национализма, включая «Американский век» Г. Льюса, отождествление Дж. Ф. Даллесом Америки с «свободным миром» и характеристику Р.Рейганом Америки как «сияющего града на холме».

Пуританские историки и духовные вожди представляли дело таким образом, будто пуритане и пилигримы пересекли океан, боролись против индейцев, осваивали дикую природу и т. д., преследуя ясную и осознанную цель претворить в жизнь постулаты божественного провидения. От успеха этого предприятия, по их мнению, зависело ни больше ни меньше как выполнение самой божественной воли. Взоры всего мира, говорил Дж. Уинтроп своим спутникам на борту «Арбеллы», будут обращены на пуритан, которые призваны создать «град на холме». Их примеру последует весь христианский мир. При этом в многочисленных памфлетах «поощрительного» характера того периода настойчиво проводилась мысль религиозном долге колонистов распространить Евангелие среди язычников-индейцев. В определенной степени попытки пуритан обратить индейцев в христианскую веру рассматривались как модель для обращения «язычников» в самой Англии, т. е. приверженцев англиканской церкви, в свою веру. Именно в этом русло сформировалась первоначальная американская мифология, героями которой стали участники индейских войн и покорители дикой природы.

В конечном итоге пуританское мессианство вылилось в грандиозную религиозную философию истории и про грecca, согласно которой Америка представляет собой высший этап развития человечества и последнюю лучшую надежду всех людей.

В глазах колонистов Новая Англия выступала связующим звеном между историей западного мира и будущей реализацией божественного плана для всего человечества. С завоеванием независимости вера в особую судьбу Америки стала важнейшим компонентом формирующегося американского национализма. В народной мифологии американская буржуазная революция оценивалась не иначе как кульминационный пункт библейского «исхода». Новая республика рассматривалась как эксперимент, призванный создать институты для коренной перестройки и переделки мировой истории. Еще Т.Пейн в своей знаменитой работе «Здравый смысл» излагал идеи и концепции, которые давно циркулировали в колониях: отдаленность Америки от Европы, коррупция Старого Света и чистота Нового Света, абсурдность наследственных привилегий и возможность возникновения будущей американской империи — ни одну из этих идей нельзя назвать оригинальной. Новой, как правильно отмечает историк левой ориентации Е.Фонер была манера, в которой Пейн их сформулировал. «Пейн,— пишет Фонер,— трансформировал язык грядущего тысячелетнего царства в секулярный образ утопии в Новом Свете»3. К господствовавшему в тот период взгляду на американское прошлое как этап в процессе установления царства божия на Земле Пейн присовокупил идею о будущей судьбе Америки как родины свободы. Он был убежден в том, что американская революция совершена не только для самой Америки, но и для всего остального человечества.

«Свобода человечества и слава человеческой природы в руках "избранного" американского народа,— писал в конце революции Дж. Адаме.— Божественное провидение предначертало Америке стать той ареной, где человек проявит свои истинные способности, где наука, добродетель, свобода, счастье и слава будут мирно сосуществовать»⁴. Характерно, что континентальный конгресс в 1782 г. рекомендовал начертать на государственной печати США слова «Novus ordo seclorum» — «новый порядок на века» — заимствованные у Вергилия. Обосновывая исключительное место Америки в мировой истории, Джефферсон в 1785 г. предлагал изобразить на государственной печати США сынов Израиля, идущих вслед за лучом солнца. Почти все отцы-основатели были глубоко убеждены в том, что Америке уготована особая судьба, особая божественная миссия.

Смерть двух отцов-основателей Т.Джефферсона и Дж. Адамса в один и тот же день — именно 4 июля 1826 г., т. е. в день пятидесятилетия принятия Декларации независимости стала одним из драматических моментов в процессе утверждения американского национального самосознания. Как отмечает историк М. Питерсон, это событие стало «легендой республики», великая потеря нации по сути дела превратилась в ее триумф, закрепивший веру американцев в провиденциальную судьбу своей страны. Это удивительное событие, заявил тогдашний президент Дж. К. Адаме в официальной прокламации, подтверждает, что деятельность этих двух замечательных людей по созданию республики «направлялась небом» и поставило «новую печать» на убеждение в том, что нация находится под особым наблюдением провидения. «В этом уникальном совпадении,— продолжал Дж. К. Адамс,— отчетливо виден перст провидения! Оно освещает Декларацию независимости, как слово божие, и является радугой на небосклоне, которая обещает, что ее принципы будут жить вечно и распространяться по всему Земному шару»⁵.

Упрочению уверенности американцев в коренном отличии судеб их страны от остальных стран земного шара, в ее особой, провиденциальной миссии в определенной степени способствовали также европейские мыслители, государственные и политические деятели различных направлений, начиная от консерваторов и кончая революционными демократами. С самого начала Америка занимала особое место в европейской мысли. Уже фраза Америго Веспуччи «Mundus novus» («Новый Свет») содержала идею особого, нового мира. В своей «Утопии» Томас Мор один из первых выразил идею об омоложении, возрождении человечества, стимулированную открытием Нового Света. «Новая Атлантида» английского философа Ф. Бэкона вновь возродила интерес к преданиям об «исчезнувшем континенте» Платона.

Вольтер приветствовал республику У. Пенна в Пенсильвании, где, по его словам, терпимость, простота, естественная моральность и религиозность сделали жизнь завидной и прекрасной. Рейналь доказывал, что американские республиканские институты и любовь к свободе примирили критику цивилизации Руссо с защитой ее благ Вольтером. Французский государственный деятель и уче ный А. Тюрго в 1778 г. писал, что американский народ — «надежда всего человечества», который может стать образцом для всех остальных народов». Видные деятели немецкого просвещения Г. Лессинг, И. Гердер и Ф. Клопшток называли Америку «сторожевым постом человечества» на Западе.

Предполагалось, что нация, сознающая свою исключительность и особое место в истории, должна служить примером всему остальному миру. Поэтому, неудивительно, что уже «отцы-основатели» соединили идею новой нации и национализм с идеей экспансии на огромные просторы неосвоенных, так называемых «свободных» земель запада североамериканского континента. Независимость США и экспансия стали неотделимыми друг от друга компонентами американского национального сознания. Как пишет историк С. Стейнберг, «судьба Нового Света и "американская миссия" превратились во взаимозаменяемые и взаимодополняемые элементы американского мира». Приверженность идее «американской исключительности» стала основой для различных вариантов американского национализма и шовинизма, основой «имперской» идеологии, которую правящие круги США превратили в руководящий принцип в сфере внешней политики. Уже в середине XIX в. попытки обосновать и практически реализовать идею о превосходстве и избранности Америки, ее миссии руководить миром были предприняты в так называемой доктрине «предопределения судьбы» или «явного предначертания». Само выражение «manifest destiny» («явное предначертание» или «предопределение судьбы») было впервые использовано в 1840 г. журналистом либерально демократического толка Дж. О'Салливеном. В него составной частью вошли всемерно культивировавшиеся мифы о превосходстве и избранности Америки, проповедовавшиеся, начиная от пуританских вождей до «отцов-основателей», от первых поселенцев до идеологов экспансии на Западе, которые особенно активно распространялись в первые десятилетия XIX в. Сущность этой доктрины состоит в утверждении, будто судьба американского народа с самого начала предопределена самим богом и ему суждено стать образцом подражания для народов земного шара.

В тот период начал осуществлять свой грандиозным замысел по созданию всеобъемлющей истории США Дж. Бенкрофт. Подобно всем националистически ориентированным историкам он стремился сообщить читателю не столько то, что действительно имело место, сколько то, как это, по его мысли, должно было случиться, излагая исторические события в логической последовательности, призванной обосновать национальную идею, деяния и славу нации. Националистическая историография стремится не только описать жизнь народа, но и способствовать ее формированию, изображать его историю как процесс выполнения предполагаемой национальной судьбы. Такая историография в действительности менее важна для получения самого исторического знания, чем для понимания образа, который та или иная нация создает о себе.

В более вульгаризированной и одиозной форме подобные идеи проповедовались историками-популяризаторами а иногда и просто ремесленниками от истории. Примечательна, например, 12томная работа историка первой половины XIX в. Д. Рамсея, опубликованная под красноречивым названием «Американизированная история мира».

Теория «предопределения судьбы» служила удобным орудием оправдания и обоснования территориальной экспансии Америки, поскольку утверждалось, что главная цель экспансии — распространение принципов американской демократии и ее благодеяний на новые районы. Так, «во имя распространения равенства» О'Салливен призывал захватить Орегон, Калифорнию, Канаду, Техас, Кубу, Мексику.

В определенной степени концепция «явного предначертания» была разновидностью национализма, который в тот период и в Европе стремительно набирал силу. В ней были синтезированы специфически американские религиозные, политические и экономические идеи и концепции, а также библейские легенды и мифы о новом земном рае. Составной частью и одновременно продуктом доктрины «явного предначертания» явились также отдельные мифы об американском Западе как «райском саде». Следуя за джефферсоновской традицией, американцы того периода рассматривали движение на Запад, освоение новых земель и территориальную экспансию как путь расширения пределов «свободного общества» и претворения в жизнь доктрины «явного предначертания».

Идея американской экспансии как средства распространения принципов свободы и демократии не только объединяла «экономические и философские силы, создавшие империю,— пишет историк левых взглядов А. Уильямс,— но также породила психологический настрой, который сами участники движения быстро окрестили как "явное

предначертание" Америки вести и реформировать мир»6 .Это в конечном итоге подготовило почву для превращения концепции «града на холме» первых поселенцев-пуритан XVII в. в концепцию «мировой империи» и одновременно для утверждения чувства евангелической правоты Америки. поскольку ее экспансия на все новые районы мира представлялась выражением самой логики божественного провидения.

Особенно сильный толчок концепция «явного предначертания» получила во второй половине XIX в., когда США все глубже и неотвратимее вовлекались в водоворот общемировых событий. Более того, эта концепция пережила как бы второе рождение. При всех разглагольствованиях о грядущей «американской империи», о будущем мире, облагодетельствованном американскими «свободами» и «демократическими» принципами, под теорией «явного предначертания» до этого периода в основном подразумевалось «континентальное предначертание» т. е. распространение американской системы на весь север континента. Теперь же в ней все явственнее стали звучать новые нотки о долге США вести за собой весь мир, которые все более усиливались с ростом империалистических устремлений правящих кругов Америки.

Само за себя говорило, например, название книги «Новый Рим, или Соединенные Штаты мира», опубликованной в 1853 г. некими Т. Пеше и Ч. Генном. Они утверждали, что в ближайшем будущем США станут центром, вокруг которого все нации объединятся в единый народ. Автор многих учебников XIX в. У. Макгаффи в одном из изданий своей «Избранной хрестоматии» выражал уверенность в том, что США, подобно солнцу, окажут «славное влияние» на «страны Европы и дальше на азиатские империи».

Частью идеологии «американской исключительности» является принцип расовой сегрегации, или «этнического аристократизма», который практиковался правящими кругами США, чуть ли не с самого основания североамериканских колоний. В особенно крайних формах этот принцип проявился в рабстве негров, которое вплоть до 60х годов XIX в. служило основой хозяйства на значительной территории страны. В оправдание рабства приводились доводы из Библии, истории Древней Греции и Древнего Рима, где якобы под присмотром своих благочестивых и поотцовски любящих их хозяев рабы вели вполне сносную или даже счастливую жизнь. Более того, паука XIX в. всячески легитимизировала культурный белый шовинизм. Еще до гражданской войны исследования, проведенные антропологом Дж. Мартоном и другими, якобы установили более низкие по сравнению с белыми умственные способности негров. По мнению некоторых ученых, различия настолько велики, что можно предположить отдельное происхождение белых и негров. Один южанин даже утверждал, что негры созданы до Адама и что змей в раю в действительности был садовником негром. Воззрения относительно неполноценности негров получили особенно сильный импульс после гражданской войны в условиях широкого распространения социал-дарвинизма. Первоначально именно пример рабства негров в значительной степени способствовал формированию американского варианта идеи о «бремени белого человека». Негрырабы в самой Америке служили как бы живым и наглядным воплощением превосходства англосаксонской расы над всеми остальными, «низшими» народами живущими на земном шаре.

Показательно, что только американцы из всех западных народов изобрели такой изуверский механизм институционализированного насилия в отношении представителей негров или иных расово-этнических групп как виджилянтизм, наиболее известными выражениями которого стали «суд Линча» и Куклуксклан. Виджилянтизм или виджилянтистские движения, основанные на принципе отправления «правосудия» самими гражданами, возникли как реакция на типично американскую проблему: отсутствие эффективного закона и порядка в зоне «пограничья». Продвижение «границы» на Запад стимулировало возникновение сотен виджилянтистских движений. Главная их цель состояла в том, чтобы воссоздать в каждой новой пограничной зоне структуры прежних поселений с ценностями индивидуализма, неприкосновенности частной собственности, закона и порядка. Характерно, что руководящие позиции в виджилянтистских движениях занимали правящие крути. Они включали сенаторов и конгрессменов, губернаторов, бизнесменов. Начиная с колониальных времен, любая угроза существующим социально-политическим структурам встречалась официальным и неофициальным насилием со стороны сил, выступающих в защиту «закона и порядка». В условиях еще не сложившихся структур жизни на «границе», обострения расовых, этнических, социальных конфликтов «солидные» граждане объединялись в защиту порядка. Сначала объектом виджилянтистских движений были разного рода правонарушители, но постепенно они приобрели политическую и националистическую окраску, виджилянтизм стал орудием защиты и насаждения американизма. В этом качестве виджилянтистские движения в равные периоды американской истории делали объектами нападок католиков, негров, евреев, иммигрантов, политических радикалов, профсоюзных лидеров и вообще нонконформистов всех мастей. Так называемые «нейтивисты», антимасоны, кланисты, антикатолпки в XIX в. и многочисленные «супер патриотические» организации вроде «общества Джона Бёрча» и «минитменов» в наше время использовали и используют различные формы насилия для утверждения «стопроцентного» американизма.

Еще в 90х годах XVIII в. французский путешественник де Лианкур обнаружил, что в глазах американца «никто, кроме американцев, не имеет мозгов, что разум, воображение и гений Европы уже одряхлели». В учебниках по географии середины XIX в. с презрением говорилось о «ленивых и никчемных» народах Востока, о «неполноценных» латиноамериканцах и народах Европы, неспособных сбросить бремя своего прошлого и следовать американскому примеру. В учебниках по истории опускались многие столетия европейской истории. Греция и Рим давали героев для сравнения с Вашингтоном, а Ватерлоо и Аустерлиц, естественно, стояли значительно ниже Саратоги и Йорктауна.

С появлением во второй половине XIX в. расистских и социал-дарвинистских концепций теория превосходства американцев над другими народами получила «научное» обоснование. «Из всех современных рас,— писал историк Ф. Шафф,— англосаксонская и англо-американская раса обладает самым сильным национальным характером, который наилучшим образом пригоден для мирового господства»7. Буржуазный политический философ Дж. Стронг превратил киплинговскую формулу «бремени белого человека» в «христианский долг» американцев. Историк и теоретик военноморской науки А. Мэхен рылся в истории в поисках аргументов для обоснования морского превосходства США, историк Дж. Берджес восславлял американский национализм, а Т.Рузвельт размахивал «большой дубинкой» для утверждения американского господства. Дж. Фиске всерьез предсказывал в 1885 г. наступление в ближайшем будущем такого времени, когда все страны мира «станут английскими по языку, религии, своим поли тическим обычаям й в значительной степени по крови населяющих их народов».

Свидетельством огромной популярности в тот период в стране идей «явного предначертания» является то, с каким энтузиазмом принимались слушательской и читательской аудиторией выступления Д. Фиске, Д. Стронга и других популяризаторов идей англосаксонского превосходства, американского экспансионизма и мессианизма.

Война США против Испании в 1898 г. стала началом нового этапа в экспансии янки за счет Испанской империи или испано-язычных народов. Явно империалистический характер носила аннексия США Филиппин и их действия в бассейне Карибского моря и Центральной Америке.

Другими словами, после завоевания континента правящие круги США перенесли идею «предопределения судьбы» на весь остальной мир. Отождествляя свои моральные ценности с нормами, якобы пригодными для всего человечества, американцы стали претендовать на решение проблем всего мира. Постепенно чувство материального прогресса США, которое укреплялось по мере интенсификации их экономического развития, перешло в чувство морального превосходства Америки над всеми другими странами. В итоге в главах «среднего американца» сила приобретает обличье добродетели.

Сравнительная легкость территориальной экспансии явилась результатом односторонних действий американцев, которые не встречали должного сопротивления со стороны внешних сил. Действуя против практически беззащитных индейцев и мексиканцев, правящие круги США достигали своих целей ценой незначительных финансовых издержек и человеческих жертв. Даже на рубеже XIX и XX вв., когда США вступили на мировую арену и включились в действительно большую мировую политику, они имели дело с уже ослабленной в военном отношении, недееспособной, разлагающейся Испанской империей. Война с последней дала Америке большие преимущества ценой незначительных потерь. Победы, подобные той, которую американский флот под командованием адмирала Дьюи одержал над испанским флотом в Манильском заливе, можно было интерпретировать как признак «божественного одобрения». В первую мировую войну США вступили почти «триумфально», провозгласив своей целью «спасение мира для демократии».

Из второй мировой войны Америка вышла признанным лидером капиталистического мира. После окончания войны она взяла на себя роль самой могущественной капиталистической державы. Все это в совокупности способствовало формированию у правящих кругов США и американских буржуа комплекса превосходства над остальными странами и народами. Они объявили о наступлении «американского века».

Идея «американской исключительности» с самого начала включала в себя двойственные и порой противоречивые элементы. С одной стороны, она опирается на миссионерские идеи «возрождения всего человечества» в соответствии со сформулированными самими американцами принципами свободы, индивидуализма, демократии, а, с другой стороны, она предполагала изоляционизм, который на первый взгляд отвергал идею американской миссии. С одной стороны, американец принял убеждение, что США заложили основы прогресса, свободы и демократии не только самой Америки, но и всего человечества, что в силу этого ей предназначено и даже вменяется в долг помочь другим народам преодолеть бремя своей истории и идти по американскому пути. С другой стороны, он подвержен страху, что, если США вовлекутся в борьбу за претворение этих целей в жизнь, они подвергнут риску сам успех «американского эксперимента». Если изоляционизм означал лояльность в отношении Америки с целью продвижения дела свободы внутри страны, доктрина «американской миссии» предусматривала продвижение дела свободы в остальном мире.

Политическая по своей сущности, американская националистическая идеология родилась в борьбе за независимость американского государства. Она опиралась на универсалистские по своему характеру идеи Просвещения и классического гуманизма. В то же время в становлением американского национализма заметную роль сыграла протестантская идеология. При всей своей близкой связи с американской культурой протестантская идеология носила во многом сверхнациональный характер, подчиняя политические структуры и территориальные образования божественной воле. Любопытно, что сама идея американской нации, независимости и государственности в период революции обосновывалась абстрактными универсалистскими и во многих случаях космополитическими аргументами и идеалами о равенстве и братстве всех народов, справедливости, свободе и т. д. Такая трактовка национализма позволяла ставить знак равенства между Америкой и де лом мировой свободы, придавать ему миссионерскую форму в глобальном масштабе.

Характерно, что идея прав английского народа, под лозунгом которой американцы вели войну за независимость от Британской империи, постепенно была трансформирована в идею свободы всех людей, независимо от национальной принадлежности, в идею прав человека. Завоевав в результате войны за независимость право на самоопределение, как они его сами понимали, американцы признавали «неотчуждаемые права на жизнь, свободу и стремление к счастью» и за всеми остальными народами земного шара. В начале XX в. Б. Харрисон сформулировал американскую концепцию индивидуальных прав. «Сначала,— отмечал он,— мы говорили об английских правах и лишь недавно мы начали говорить о правах человека. То, что даровали короли и парламенты они могут взять обратно. И поэтому наши отцы были вынуждены апеллировать к общественному дару и распространить его па всех людей, поскольку бог сотворил всех из одной крови». Признание этих прав за другими народами предполагало их право на самоопределение и недопустимость вмешательства в их внутренние дела. Однако Америка часто нарушала эти принципы, если это отвечало ее интересам.

Культ «американской исключительности» всячески насаждается и подогревается тщательно разработанной системой внедрения в сознание подрастающего поколения национальных традиций и мифов, легенд и т. д. Большую роль в этом отношении играют церковь и школа. Для проповедников почти всех религиозных деноминаций американская история служит важным источником тем проповедей, стоящим по своей значимости на втором месте после Библии.

Приверженность идее «американской исключительности» в сочетании с такими особенностями американского характера, как склонность к конформизму, героепочитанию, гигантизму, о которых говорилось выше, послужили той питательной почвой, на которой пышным цветом расцвели различные варианты американского национализма. Следует отметить, что в целом в политических и идеологических лозунгах правящих кругов США и в массовом сознании американского буржуа миссионерские и экспансионистски-империалистические компоненты выступают в неразрывном единстве, во многом дополняя друг друга. Однако в мировоззрении отдельных социальных групп

или отдельных политических и государственных деятелей один из этих элементов выдвигается на передний план. Например, в лозунге «Американский век», провозглашенном Г. Льюсом, экспансионистски-империалистические элементы доктрины «американской миссии» выступают в более или менее чистом виде. Льюс убеждал американцев в необходимости навязывания после войны всему миру американских идеалов и мощи. По его словам, преследуя свои частные интересы и интересы всего человечества легионы американских капиталистов, учителей, врачей, агрономов п инженеров, поддерживаемых американской мощью, должны взять на себя бремя белого человека неся с собой повсюду «стабильность» и «прогресс» американского образца.

Следует отметить, что идея «американской миссии» включала в себя и абстрактно-гуманистический, космополитически-демократический элемент, который время от времени проповедовался отдельными группами либерально-демократической интеллигенции. Они выдвигали различные идеи «американизации» мира, подразумевая под ней содействие установлению во всех странах буржуазно демократических порядков американского образца. Так, в 1941 г., когда США вступили во вторую мировую войну, леволиберальные круги в коалиции Ф. Рузвельта объявили войну как бы на два фронта: с одной стороны, для расширения и углубления «нового курса» внутри страны и, с другой стороны, для претворения в жизнь программы, которую позже окрестили «новым курсом для всего мира». Г.Уоллес противопоставил «американскому веку» Г. Льюса свою программу «мировой народной революции», которую по его словам, Америка начала в 1775 г. в первых битвах против Британской империи у Лексингтона и Конкорда.

С самого начала составной частью формировавшейся в конце XVIII — первой половине XIX в. идеи американском нации стало убеждение в том, что само существование американской нации как единого целого зависит от coхранения и укрепления принципов социальной и политической организации, сформулированных при ее создании. А главное условие достижения этой цели видели в дистанцировании США от европейских конфликтов, политике не вовлечения в какие-либо обязывающие союзы с другими государствами. Наиболее отчетливо такая позиция была сформулирована в так называемых прощальных посланиях президентов Дж. Вашингтона и Т. Джефферсона и проводилась в жизнь почти всеми президентами от Дж. Адамса до Ф. Рузвельта, когда это отвечало интересам американской буржуазии. Следует отметить также, что теория изоляционизма с самого начала носила противоречивый характер. Отчасти это объясняется тем, что в основе своей она восходит к воззрениям столь разных политических и государственных деятелей, как Вашингтон и Джефферсон. Вашингтон предостерегал против вовлечения страны в постоянные союзы, в то время как Джефферсон в принципе возражал против любых союзов. Вашингтон говорил лишь о гибкости и необходимости сохранения способности маневрировать. Его возражения против вовлечения в длительные союзы, дружбу и вражду с другими государствами были вполне совместимы с классическими правилами европейской внешнеполитической практики XVIII в. По сути дела он проповедовал сугубо прагматический подход к внешней политике. Прав советский исследователь Г. А. Трофименко, считающий, что уже первый американский президент «исповедовал не изоляционизм, а «просвещенный эгоизм», не концепцию «замыкания на Североамериканском континенте», а принцип свободы маневра, при котором всякий союз с иной державой должен рассматриваться как временный, т. е. соблюдаемый США лишь до тех пор и постольку, пока и поскольку Соединенные Штаты с помощью такого союза могут продвигать собственные интересы.

Джефферсон высказывал свои опасения по поводу того, что вовлечение США в дела других стран может ограничить американские свободы. Поэтому, как правильно отмечает Н. Д. Марковиц, можно выделить по сути дела две «изоляционистские» традиции, восходящие соответственно к Вашингтону и Джефферсону. В 20—30х годах XX в., например, первой придерживались консерваторы и националисты вроде Г. К. Лоджа и А. Ванденберга, а второй — либералы, пытавшиеся ограничить вовлечение США в иностранные дела с целью поддержания внутренних приоритетов. Повидимому, не случайно то, что некоторые из сторонников «нового курса», такие как С. Чейз, Ч. Бирд, Дж.