F.3.1 Почему это пренебрежение равенством важно?

Просто потому что пренебрежение равенством скоро закончится тем, что свобода для большинства будет отрицаться во многих важных областях. Большинство "анархо"-капиталистов и правых либертарианцев отрицают (или в лучшем случае игнорируют) силу рынка. Ротбард, например, утверждает что экономическая сила не существует при капитализме. То, что люди называют "экономической силой" это "просто право при свободе отказаться совершать обмен", поэтому этот концепт бессмысленен. [The Ethics of Liberty, стр. 222]

Однако, факт в том, что существуют значительные центры власти в обществе, (они же источники иерархической власти и авторитарных социальных отношений) которые не являются государствами. Как сказал Элизи Рэклю: "власть королей и императоров имеет пределы, но власть богатства не имеет пределов. Доллар это хозяин хозяев". Таким образом, богатство это источник власти, так как "существенная вещь" при капитализме это "тренировать себя, чтобы достичь денежную ценность, с целью командовать другими всемогуществом денег. Власть человека увеличивается в прямой пропорции с его_ее экономическими ресурсами". [John P. Clark and Camille Martin (eds.), Anarchy, Geography, Modernity, стр. 95, 96-7]

Таким образом центральная ошибка в "анархо"-капитализме это (невысказанное) предположение, что различные действующие лица в экономике имеют относительно равную власть. Это предположение было отмечено многими читателями их работ. Например. Питер Маршалл замечает, что "анархо-капиталисты вроде Мюррея Ротбарда предполагают, что люди имеют одинаковую переговорную силу в капиталистическом обществе, основанном на рынке". [Demanding the Impossible, стр. 46] Джордж Вэлфорд также пишет в своем комментарии к "Механике свободы" Дэвида Фридмана:

"Частная собственность, предусмотренная анархо-капиталистами очень сильно отличается от того, что мы знаем. Едва ли мы зайдем слишком далеко, если скажем, что одно отвратительно, а другое приятно. При анархо-капитализме не будет национальной страховки, социального страхования, национального здравоохранения и ничего заменяющего законы о бедных. Совсем не будет сетей общественной безопасности. (Сети общественной безопасности это коллекция услуг, предоставляемых государством или другими институтами, такими как дружественные общества. Это включает в себя социальное обеспечение, пособие по безработице, бесплатное здравоохранение, приюты для бедных, и иногда субсидированные услуги, такие как общественный транспорт. Сети общественной безопасности предотвращают людей от падения в крайнюю бедность.) Это было бы строго соревновательное общество: работай, проси милостыню или умирай. Читая дальше, мы узнаем что каждый человек должен будет покупать все товары и услуги, необходимые ему_ей, не только одежду, еду и жилье, но также образование, медицину, уборку, правосудие, полицию, все формы охраны и страховок, даже разрешение на использование улиц (улицы будут в частной собственности). Есть любопытная особенность: у всех всегда будет достаточно денег, чтобы купить это все.

"Там нет публичных больниц для попавших в несчастный случай или хосписов, но никто не умирает на улицах. Нет общественной образовательной системы, но нет неграмотных детей, нет общественных услуг полиции, но нет людей, неспособных купить услуги эффективной защитной фирмы, нет публичного закона, но нет тех, кто не может купить использование частной легальной системы. Также нет тех, кто может купить гораздо больше, чем все остальные. Ни один человек или группа не обладает экономической властью над остальными.

"Этому нет объяснения. Анархо-капиталисты принимают за должное, что в их любимом обществе, хотя оно не содержит механизмов для сдерживания конкуренции (для этого потребуется власть над соревнующимися и это анархо-капиталистическое общество) конкуренция не будет доведена до той точки, где кто-нибудь бы страдал бы от нее. В то время как они провозглашают свою систему соревновательной, где частный интерес остается необузданным, они показывают, что оно работает как кооперативное, в котором человек или группа не наживаются за счет других." [On the Capitalist Anarchists]

Предположение об относительном равенстве идет впереди в концепции Мюррея Ротбарда о собственности и гомстэдинге (обсуждается в разделе F.4.1).

"Гомстэдинг" рисует картину индивидуумов и семей, идущих в дикую природу построить дом для себя, борящихся с природой и так далее. Это не вызывает идею транснациональных корпораций, нанимающих десятки тысяч людей без земли, ресурсов и продающих их труд другим. Как отмечалось, Ротбард говорил, что экономическая сила не существует (по крайней мере, при капитализме. Как мы видели в разделе F.1, он делает очень нелогичные исключения).

Похожим образом, пример Дэвида Фридмана о споре "защитных" фирм за смертную казнь и против смертных казней (смотри раздел F.6.3) неявно предполагает, что фирмы имеют равную переговорную силу и ресурсы - если нет, то процесс переговоров будет односторонним и меньшая компания подумает дважды, прежде чем вступать в бой с большей (возможный результат, если они не смогут прийти к соглашению) и поэтому придет к компромиссу.

Однако, право-либертарианское отрицание силы рынка неудивительно. Необходимость, а не избыточность, предположения о естественном равенстве нужна, "если врожденные проблемы теории контрактов не станут слишком очевидными". Если некоторые индивиды имеют значительно большую силу, чем другие, и если они всегда действуют в своих интересах, тогда контракт, который бы создал равных партнеров невозможен - пакт создаст ассоциацию хозяев и слуг.

Разумеется, сильный представит контракт как выгодный для обоих: сильному больше не нужно трудиться (и он становится богатым, т. е. еще более сильным) и слабый получает доход и поэтому не голодает. [Carole Pateman, The Sexual Contract, стр. 61]

Поэтому если свобода считается функцией владения, тогда ясно, что люди не владеющие собственностью (кроме собственного тела, разумеется) теряют эффективный контроль над собой и своим трудом (что является основой их равных естественных прав). Когда переговорная сила человека мала (что часто случается на рынке труда) обмены имеют тенденцию увеличивать неравенства богатства и силы с течением времени, а не работают в пользу уравнивания.

Другими словами, "контракт" не должен применять силу, если переговорные позиции и богатство будущих контракторов не равны (если бы участники переговоров имели равную силу, сомнительно, что они бы согласились продать контроль над своей свободой/ трудом другому). Это значит, что "власть" и "рынок" не являются противоположными терминами. В то время как, в абстрактном смысле, все рыночные отношения добровольны, на практике это не случается в капиталистическом рынке. Большие компании имеют сравнительное преимущество над маленькими компаниями, общинами и индивидуальными рабочими, что обязательно повлияет на результат любого контракта.

Например, большая компания или богатый человек имеют доступ к большим фондам и поэтому могут выдержать судебные тяжбы и забастовки, в то время как ресурсы их оппонентов истощены. Или, если компания загрязняет окружающую среду, местная община может мириться с причиненным ущербом из-за страха что индустрия (от которой они зависят) переместится в другую область. Если члены общины подадут в суд, тогда компания вряд ли будет использовать свои права собственности, когда есть угроза переезда.

В таких условиях, община "свободно" согласится на эти условия или потерпит массовые экономические и социальные потрясения. И похожим образом, "агенты лендлордов, которые угрожали увольнением сельскохозяйственным рабочим и арендаторам, не голосовавшим за реакционные силы" в выборах 1936 года в Испании только использовали свои легитимные права собственности, когда угрожали работающим людям и их семьям экономической неопределенностью и бедственным положением. [Murray Bookchin, The Spanish Anarchists, стр. 260]

Если взять рынок труда, то ясно, что "покупатели" и "продавцы" рабочей силы редко бывают на равных (если бы они были, тогда капитализм скоро погрузился бы в кризис - смотри раздел C.7). Как мы подчеркивали в разделе C.9, при капитализме конкуренция на рынке труда обычно скошена в пользу работодателей.

Таким образом возможность отказать в обмене больше всего ударяет по одному классу и так обеспечивает, что "свободный обмен" работает, чтобы обеспечить доминацию (и эксплуатацию) одного класса над другим. Неравенство в рынке обеспечивает то, что решения большинства формируются в соответствии с нуждами людей у власти, а не нуждами всех. По этой причине, например, индивидуальный анархист Дж. К. Ингалс был против предложения Генри Джорджа о национализации земли. Ингалс хорошо знал, что богатые могли перебить ставки бедных на аренду земли и таким образом лишения рабочего класса продолжатся.

Поэтому рынок не может покончить с властью или несвободой - они все еще здесь, но в другой форме. И чтобы обмен был действительно добровольным, обе стороны должны иметь равную силу принять, отклонить контракт или повлиять на его условия. К несчастью, эти условия редко встречаются на рынке труда или на капиталистическом рынке в общем. Таким образом, аргумент Ротбарда, что экономическая сила не существует, не признает, что богатые могут получить больше ресурсов, чем бедные и что корпорации в общем имеют большую возможность отказать в контракте (индивидууму, союзу или общине) чем наоборот (и что влияние такого отказа таково, что он будет побуждать других прийти к компромиссу гораздо быстрее).

При таких обстоятельствах, формально свободные люди должны "соглашаться" быть несвободными, для того чтобы выжить. Глядя на беговую дорожку современного капитализма, на то что мы терпим, для того чтобы заработать достаточно денег для выживания, не вызывает удивления, что анархисты спрашивали, служит ли рынок для нас или мы служим рынку (и тем, кто находится у власти внутри рынка).

Неравенство не может быть легко устранено. Как указал Макс Штирнер, свободная конкуренция "не свободна, потому что у меня нет вещей для конкуренции." Из-за базового неравенства в богатстве ("в вещах") мы обнаруживаем, что "При буржуазном режиме рабочие попадают всегда под власть имущих – тех, которые имеют в своем распоряжении какое-либо государственное имущество (а все владения – госу­дарственные, принадлежат ему и только отданы в пользование единичной личности); в особенности попадают они в руки тех, кто владеют деньгами и имениями, то есть в руки капиталистов. Рабочий не может оценивать свою работу по той же мерке, по которой оценивает ее потребитель. «Работа плохо оплачивает­ся!» А наибольшую прибыль от нее получает капиталист." [Единственный и его собственность, стр. 262, 115]

Интересно отметить, что даже Штирнер признавал, что капитализм приводит к эксплуатации и что его корни лежат в неравенстве в собственности и власти. И мы можем добавить, что ценности, которые трудящийся не продал, идут в руки капиталисту, который инвестирует в другие вещи и который собирает и повышает свои преимущества в "свободной" конкуренции. Процитируем Стивена Л. Ньюмана:

"Другим тревожным аспектом отказа либертарианцев признать власть на рынке является их неспособность увидеть разницу между свободой и автономией... Наемный труд при капитализме, конечно, формально свободный труд. Никого не принуждают работать под дулом пистолета. Однако экономические обстоятельства часто имеют эффект силы; они вынуждают относительно бедных людей соглашаться на работу на условиях, диктуемых собственниками и менеджерами. Индивидуальный работник сохраняет [негативную] свободу, но теряет автономию [позитивную свободу]." [Либерализм в конце остроумия, стр. 122-123]

Если мы рассмотрим "равенство перед законом" это очевидно, что оно имеет ограничения в (материально) неравном обществе. Брайн Моррис замечает, что для Айн Рэнд "при капитализме политика (государство) и экономика (капитализм) отделены друг от друга. Это, конечно, чистая идеология, Рэнд оправдывает государство тем, что оно защищает частную собственность, то есть поддерживает и защищает экономическую силу капиталистов силовыми методами". [Экология & Анархизм, стр. 189]

То же самое можно сказать про "анархо"-капитализм и его "защитные агенства" и "общий либертарианский свод законов". Если внутри общества меньшинство обладает всеми ресурсами и большинство обездолено, тогда любой закон, защищающий частную собственность автоматически дает силу имущему классу. Рабочие всегда применяют силу, если они восстают против своих начальников или протестуют против закона и поэтому "равенство перед законом" отражает и усиливает неравенство во власти и богатстве.

Это значит, что система прав собственности защищает свободы одних людей таким способом, который дает им неприемлемо большую власть над другими. И эта критика не может быть удовлетворена лишь подтверждением прав в вопросе, мы должны оценить относительную важность различных видов свобод и других ценностей, которыми мы дорожим.

Пренебрежение правыми либертарианцами равенством важно, потому что оно позволяет "анархо"-капитализму игнорировать многие ограничения свободы в обществе. В дополнение, оно позволяет им приукрашивать негативные эффекты их системы, рисуя нереалистичную картину капиталистического общества без многочисленных крайностей богатства и власти (на самом деле, они часто конструируют капиталистическое общество в терминах идеала - а именно мастерская работа - идеала, который пре-капиталистический и чей социальный базис был разъеден капиталистическим развитием). Неравенство формирует решения, которые нам доступны и которые мы принимаем:

"Стимул всегда доступен в условиях значительного социального неравенства, которое заставляет "слабых" вступать в контракт. Когда преобладает социальное неравенство, возникает вопрос, что считать добровольным вступлением в контракт. Поэтому социалисты и феминистки фокусировались на условиях входа в контракт найма на работу и брачный контракт. Мужчины и женщины... сейчас юридически свободны и равноправные граждане, но, находясь в неравных социальных условиях, невозможно исключить, что некоторые или многие контракты создают отношения, которые имеют неприятные сходства с рабским контрактом". [Carole Pateman, Избр. Произв., стр. 62]

Идеологическая путаница правого либертарианства может быть видна из их оппозиции к налогам. С одной стороны, они говорят, что налоги неправильны, потому что они забирают деньги у тех, кто заработал их и дают бедным. С другой стороны, капитализм "свободного рынка" считается обществом с большим социальным равенством! Если налоги забирают у богатых и отдают бедным, тогда как "анархо"-капиталисты станут более эгалитарными без налогов?

Этот механизм выравнивания исчезнет. (Конечно, можно утверждать, что все великие состояния это результат государственного вмешательства, искажающего "свободный рынок", но это ставит все их истории об "из грязи в князи" в странное положение.) Таким образом, у нас есть проблема: или у нас есть относительное равенство или у нас нет.

Или у нас есть богатые и силы рынка, или нет. Это ясно по теоретикам типа Ротбарда, что "анархо"-капитализм не обойдется без своих миллионеров (согласно ему, нет ничего не либертарианского в "иерархии, наемном труде, отчислениях в фонды, сделанные либертарианскими миллионерами, и либертарианской партии". [Цитируется Блэк, Избр. Произв., стр. 142]) Поэтому мы остались с силой рынка и широкой несвободой.

Таким образом, для идеологии, которая разоблачает эгалитаризм как "бунт против природы" несколько смешно что они рисуют "анархо"-капитализм как общество относительного равенства. Другими словами, их пропаганда основана на том, что никогда не существовало, и не будет существовать: эгалитарное капиталистическое общество. Без неявного предположения о равенстве, которое лежит в основе их риторики, очевидные ограничения их видения "свободы" становятся слишком очевидными. Любой laissez-faire капитализм будет неравным и "те кто имеют богатство и власть будут только повышать свои привилегии, в то время как слабые и бедные будут беднеть... Правые либертарианцы просто хотят свободы для себя, чтобы защищать свои привилегии и эксплуатировать других". [Питер Маршалл, Избр. Произв., стр. 653]